Cказки и мифы папуасов киваи

От переводчика

Никакой, даже самый лучший перевод художественного текста не тождествен оригиналу в том смысле, в каком один экземпляр оригинала тождествен другому. Читатель, даже вполне подготовленный, часто склонен об этом забывать, но, как ни горько переводчику признать истину, она именно такова. Причины нетождественности перевода оригиналу можно условно разделить на две группы: собственно языковые, которые вполне очевидны, и менее очевидные, но, пожалуй, еще более важные внеязыковые (похожесть или непохожесть двух культур, наличие или отсутствие в обеих или в одной из них письменной литературы; наконец, если таковая имеется, ее объем и характер). Поэтому на самом деле целью художественного перевода всегда является создание текста, где информация, содержащаяся в оригинале, будет передана средствами другого языка таким образом, чтобы воздействие перевода на читателя (слушателя) максимально приблизилось (совсем сходным оно не станет никогда) к тому воздействию, которое оказывает (оказывал) на своего читателя (слушателя) оригинал. При этом следует помнить, что калькирование оригинала, попытка перевести его «дословно» и передать средствами своего языка грамматику и синтаксис оригинала (задача, кстати сказать, невыполнимая по причинам чисто лингвистического порядка) лишь уводит переводчика от цели, о которой шла речь, ибо текст в этом случае утрачивает важнейшее качество оригинала — его функциональную адекватность. Адекватность эта, как явствует из уже сказанного, никогда не будет полной. Если, например, говорить об этой книге сказок и мифов папуасов кивай, то ни один рассказ кивай, как его ни перевести, не будет воспринят русским читателем так, как его воспринимал (или воспримет теперь, через шестьдесят с лишним лет после того, как эти мифы были записаны) слушатель-киваи. Для русского читателя мир кивай во многом странен и непонятен — и однако, по мере того как знакомишься с их фольклором, становится все более разительным сродство и сходство его создателей с нами. То, что впечатление это правильное, подтверждается свидетельствами Г. Ландтмана, Миклухо-Маклая, Вирца, Невермана и других европейских и американских ученых, подолгу, иногда многие годы подряд, живших среди своих первобытных современников. И для того, чтобы со всеми оговорками и ограничениями, о которых уже шла речь, донести до русского читателя те непосредственность и живость, с которыми кивай рассказывают то, что они знают о мире и о своих собратьях; для того, чтобы он хотя бы частично мог разделить с ними их горести, радости и страсти; чтобы он получил возможность хотя бы предположить, что кивай прекрасные рассказчики и рассказы их, независимо от того, сознают это они сами или нет, подчас поражают своим художественным совершенством — для того, чтобы все это удалось, необходимо было попытаться передать их по возможности простым и естественным русским языком. По свидетельству собирателя, именно так, естественно и просто, так же, как они говорили друг с другом о повседневных делах, рассказывали кивай свои мифы. Отказ переводчика от попытки создать для этих текстов органичную «параллельную» стилистику привел бы не только к тому, что доступ в мир кивай оказался бы для читателя закрыт, — нет, тогда мир этот, и без того странный и далекий, стал бы в переводах еще более далеким и странным, чем он есть на самом деле.

Опыт говорит: чем больше переводчик знает о переводимом им авторе, о культуре, искусстве и истории его народа (который для данной книги, сборника фольклора, является сам «коллективным» автором), тем лучше для перевода. До начала работы над книгой и во время нее переводчик попытался узнать о папуасах Новой Гвинеи, и в особенности о кивай, как можно больше. Но особенно ценными для формулирования принципов перевода и для выбора стилистического ключа оказались замечания самого Гуинара Ландтмана, собирателя фольклора кивай (см. Введение). О них переводчик помнил и ими руководствовался все время, пока работал над этой книгой.

Вкрапления на языке кивай в некоторых из записей Г. Ландтмана сохранены и в настоящем переводе, где они транслитерированы кириллицей. Обычно сразу же после речения на кивай здесь, как и в оригинале у Г. Ландтмана, следует его перевод. Речения на кивай приводятся потому, что обычно это, как свидетельствует Г. Ландтман, «цитаты» (строки или строфы) из песен, которыми сопровождаются разные магические обряды и церемонии; и именно так, на кивай, исполняли их рассказчики, вкрапляя их в повествование, которое шло на языке пиджин инглиш.

В некоторых из текстов ландтмановского собрания обнаруживаются места, хотя и не выделенные в публикации оригинала какими-либо полиграфическими средствами, но явно инородные повествованию. Это или пояснения, предназначающиеся специально Г. Ландтману, или замечания, выражающие личное отношение рассказчика к предмету или деталям повествования. Первые в нашей книге либо вынесены в примечания, либо, как и вторые, заключены в квадратные скобки.

Своих мифологических рассказов сами кивай никак не озаглавливали, а заглавия, данные текстам Ландтманом, служат чисто классификационным целям и, что еще более важно, чаще относятся сразу к нескольким сгруппированным по тематическому признаку рассказам, а не к отдельным текстам. В настоящей книге, следуя традиции, установившейся в серии «Сказки и мифы народов Востока», переводчик озаглавил каждый из вошедших в издание текстов. При этом везде, где представлялось возможным, он использовал заглавия, которые дал соответствующим текстам Ландтман.

Р. Л. Рыбкин