Цветослов советов

Любовь христова

Итак, жизнь без Христа — это не жизнь. Нет ее, она окончена. Если не видишь Христа во всех своих действиях и помыслах — ты чужд Христа.

Как ты это понял?

Я помню одну песенку:

Со Христом везде,

Страха же нет нигде.

Вам ее не приходилось слышать? А? Это детская песенка, как она мне запомнилась.

Так мы действительно и должны смотреть на Христа. Он — наш друг, Он — наш брат, Он — самое лучшее и прекрасное из того, что есть. Он — это все. Как друг, Он обращается к нам и говорит: «Вы же Мои друзья. Неужели вы этого не понимаете? Мы — братья и сестры. Я же не… У Меня в руках нет ключей от бездн адских, Я вас не запугиваю, но Я вас люблю. И хочу, чтобы вы вместе со Мной радовались жизни». Понимаете?

Вот что такое Христос. И здесь нет места угрюмости, унынию, замкнутости на самом себе, когда человек погружен и терзается всевозможными помыслами, страдая от ран, полученных им на его жизненном пути.

Христос — это новая жизнь. Христос — это все.

Он — радость, Он — жизнь, Он — свет, свет истинный [11], который делает так, что человек радуется, стремится ввысь, видит все, видит всех, болеет за всех, хочет, чтобы все были вместе с ним, и все — рядом со Христом.

Когда мы находим какую‑либо вещь или сокровище, то не желаем нигде говорить об этом. Но христианин, когда обретет Христа, когда познает Его, когда Христос войдет в его душу и он ощутит Его, желает говорить и кричать об этом повсюду. Он желает говорить о Христе, о том, что такое Христос. Возлюбите Христа и ничто не предпочтите Его любви. Христос — это все, это источник жизни, предел желаний, это — все. Во Христе есть все, все самое прекрасное.

Далеко отстоят от Христа скорби, уныние, нервозность, переживания, воспоминания о жизненных травмах, бранях и страданиях. Все это бывает в нашей жизни. Мы торопимся туда, бежим сюда, но все напрасно, и мы нигде не можем остановиться. Но где мы обретем Христа, пусть это будет даже пещера, там мы остаемся и боимся уйти, чтобы не потерять Его. Читайте, и вы все узнаете. Подвижники, которые познали Христа, не желали оставлять своих пещер, не желали идти в мир на дело проповеди, они хотели остаться там, где ощутили соприсутствующего им Христа.

Христос — это все.

Христос — это источник жизни, радости. Это — все. А как тебе кажется, Никое?

— То, что Вы сказали, Геронда, — золотые слова, и это реальность. Как Вы говорите, так и есть на самом деле.

— Да, — продолжал Старец. — Когда мы говорим, что мы христиане, что мы — Христовы, тогда мы слышим призыв к этой жизни. Ты понял? Вот как это бывает… И в час испытания, как только мы увидим Христа, тут же отбрасываем свои намерения и хотим быть со Христом. Но Христос — наш друг, Он — наш брат, и Он говорит: «Вы — Мои друзья. Я не желаю, чтобы вы смотрели на Меня иначе, Я не желаю, чтобы вы смотрели на Меня так: что Я — Бог, что Я — БогСлово, что Я — ипостась Святой Троицы. Я хочу, чтобы вы смотрели на Меня как на своего, как на вашего друга, заключили Меня в свои объятия, ощутили Меня в своей душе — вашего Друга. Меня — источника жизни, как это есть на самом деле».

И все это — истина. Сейчас, как мы сказали, есть сатана, ад, смерть. Все это есть, есть на самом деле. Это другая область: зло, тьма и то, что принадлежит тьме.

Человек Христов должен возлюбить Христа, и когда он возлюбит Христа, он освобождается от диавола, от ада и смерти. Ты спросишь меня: «А ты достиг этого?» Нет, я не достиг, я об этом прошу, этого хочу. И когда бываю один, и вообще везде стараюсь так жить. Я не живу, но… пытаюсь. То есть, как тебе сказать, как объяснить? Я не ушел в эту область… но я там был один раз, я видел ее, но теперь меня там нет, однако я ее помню, тоскую по ней и хочу вернуться. Вот и сейчас, и завтра, послезавтра, — в каждое мгновенье это желание ко мне возвращается, и я очень хочу, жажду туда отправиться. Но я — не там. Не могу вам этого объяснить. Ну, вы наконец поняли?

— Да, поняли, Геронда.

В другой раз я спросил Старца, какова должна быть наша любовь к Богу, и он ответил: «Наша любовь к Богу, дитя мое, должна быть беспредельной, она не должна быть раздроблена на привязанность к различным вещам.

Вот тебе пример: человек, скажем, имеет в себе одну батарейку определенной энергоемкости. Если он будет расточать эту энергию на различные дела, не имеющие отношения к любви к Богу, то оставшийся в нем для этой любви заряд будет весьма небольшим, часто может быть даже совсем ничтожным. Если же мы всю нашу энергию обратим к Богу, тогда велика будет наша любовь к Нему.

Приведу тебе еще такой пример.

Одна девушка очень сильно полюбила юношу по имени Никое. Каждую ночь она просыпалась и тайно от своих родителей, босая, выпрыгивала через окно на улицу и, невзирая на боль от впивающихся в ноги колючек, через поле бегала на встречу со своим возлюбленным. Когда же она возвращалась назад, в дом, то Никое всегда как бы находился рядом с ней. За какую бы работу она ни бралась, ее Никое был здесь, она видела его. Также и ты, дитя мое, должен все свои силы устремлять к Богу. Твой ум всегда должен быть в Нем, потому что именно этого и желает Бог».

«Мы также должны, дитя мое, — говорил мне Старец, — не идти средним путем христианина, потому что он весьма тяжел. Мы должны преодолеть этот этап и высоко подняться с любовью ко Христу. Тогда все становится легким. Возлюбив Христа, мы уже не впадаем в грехи, и тогда мы — вне среднего пути, тогда мы — настоящие христиане».

— Как нам возлюбить Христа, Геронда?

— Любви ко Христу, дитя мое, мы достигаем следующим образом: всем своим существом устремляемся к Богу и призываем Его. Созерцая природу, деревья, растения, птиц, пчел, цветы, море, рыб, звезды, луну, солнце и прочее великое множество прекраснейших Его творений, мы обращаем свой ум к Богу и, прославляя Его через них, пытаемся осознать, сколь они чудесны и удивительны, и стараемся полюбить их. Когда у нас это получится, тогда наша любовь начнет восходить и к нашему Творцу, и тогда мы действительно, истинно будем любить Его. Таким образом, любовь к творению является важным этапом на пути к любви Христовой, но еще важнее любовь к ближнему. Поэтому, чтобы стяжать ее, мы должны посещать больницы, тюрьмы, детские приюты, дома престарелых и т. д. Тогда наша любовь будет искренней».

«Вот, смотри: и ад, и сатана, и рай, и многое тому подобное — реальные вещи. Но я не желаю, чтобы ты их боялась или постоянно о них думала, как ты это сейчас делаешь.

Я хочу, чтобы ты полюбила Христа, Который есть все, и тогда, где бы ты ни была, ты не будешь бояться ничего из того, о чем мы сейчас говорим. Ты будешь иметь все блага и здесь, и там.

Да. Христос нас ждет, и как только мы хоть немного приоткроем для Него свое сердце, Он немедленно входит туда, и тогда у нас есть все.

Он подобен солнцу, дитя мое. Стоит только чуть приподнять штору на окне, как его свет и лучи немедленно проникнут в комнату и согреют нас».

Очень часто Старец мне говорил:

«Я советую тебе всегда иметь любовь. Сначала любовь, а потом все остальное».

«Мы должны любить в простоте сердца, точно так же мы должны и молиться».

«Я не желаю, чтобы вы обращались к Богу из страха перед смертью. Хочу, чтобы вы делали это с великой любовью к Нему. Это — выше, дитя мое».

Когда я находился рядом с отцом Порфирием, то его простота, опытность в духовной жизни, смирение, совершенная любовь всегда меня очаровывали, так что забывалось, кто я, чем занимаюсь и т. д.

Я смотрел на него как на одного из древних отцов пустыни, о которых мы читаем в патериках. Меня неизменно поражало то, что он постоянно говорил мне о любви. Часто он повторял: «Каждое свое дело, дитя мое, мы должны начинать с любви к Богу».

Ничто духовное не бывает без страдания. Ничто духовное не приходит само по себе, просто так. Здесь следует отметить, что Старец, конечно, не гонялся за духовными дарованиями. Нет. Он стремился только к любви Христовой и ни к чему больше. Целью монаха, целью христианина является не получение даров от Бога, а любовь. Такое движение есть исход из самодостаточности. Этот исход — общение и любовь к Богу. Так поступал и Старец. Дарования пришли потом, как дары Божии. Так он на это смотрел.

— Какие душеполезные наставления Старца Порфирия особенно вам запомнились?

— Он всегда говорил, чтобы мы как можно больше любили Христа. «Кто любит Христа, тот избегает греха». Любовь к Богу он всегда выделял особо.

И справедливо. Потому что, как вы знаете, кто‑то может жить внимательно и добродетельно, стремясь избежать вечных мучений. Это первая категория людей. К следующей категории относятся те, кто стараются не грешить, вспоминая о Божественных обетованиях и наследии райских обителей. Но люди из третьей, наивысшей категории, как учил Старец Порфирий, стремятся к тому, чтобы жить добродетельно, из любви к Богу, потому, что они не желают огорчать Господа, Который прежде возлюбил нас [12]. Такая любовь порождает в душе ощущение райского блаженства, она сама является началом рая.

Господь никогда и нигде нас не оставляет. С того момента, как Он пришел на землю, родившись от Пресвятой Девы Богородицы и стал Богочеловеком, Он всегда с нами. Как говорил Старец Порфирий, да пребудут с нами его молитвы, если бы мы увидели, как нас любит Христос и что Он для нас делает, то от безмерной радости помутились бы рассудком. Мы остались бы в Его объятиях, и нам бы уже ни до чего не было дела.

Как‑то раз, когда я находился в Каллисии [13] у Старца, ему сообщили, что в Афинах устраивается вечер, на котором будет выступать один святогорский игумен. Отец Порфирий сказал мне, что очень хотел бы подышать святогорским воздухом, подразумевая предстоящее выступление. На машине одного друга Старца мы по улице Асклипия добрались до храма Святителя Николая[14]·, где проводилось собрание. Зал был переполнен, больше всего было студентов и студенток. Сначала выступил один богослов, который достаточно хорошо изложил святоотеческие взгляды на проблемы современности. Затем слово взял святогорский игумен. Подъем духовного воодушевления в зале, казалось, достиг своего предела.

Когда он закончил, одному студенту пришла в голову мысль — попросить отца Порфирия, которого он увидел сидящим согбенно в уголке, сказать несколько слов собранию. Большинство собравшихся поддержало это предложение. Старец, казалось, несколько смутился, он сказал, что не выступает на народных собраниях, но «глас народа» вынуждает его говорить. Очень тихим, едва слышным в зале голосом он сказал: «Я не выступаю, но только молю Бога просветить моего послушника (имеется в виду выступавший игумен), чтобы Он дал ему слово». Однако слушатели не пожелали ограничиться этими его словами и просили сказать что‑нибудь еще.

Тогда отец Порфирий спросил: «О чем вы хотели бы, чтобы я с вами поговорил?»

«О том, как в наше время можно вести истинно христианскую жизнь», — ответили собравшиеся. И Старец очень медленно начал говорить: «Многие говорят, что христианская жизнь тяжела и неприятна; но я считаю, что она легка и весьма приятна, но при наличии двух вещей: смирения и любви». Слушатели, многие из которых делали записи в своих блокнотах, спросили: «Как мы можем, Геронда, стяжать смирение и любовь?»

Тогда Старец, с присущим ему неподражаемым талантом рассказчика, стал говорить «в притчах»: «Я расскажу вам, дети мои, — начал он, — одну историю. Некогда в горах жила одна пастушка, которая пасла овец. Целый день она проводила в трудах, заботясь о стаде: выгоняла его на пастбище, вела на водопой, оберегала от диких зверей. Вечером она загоняла стадо назад в овчарню, доила маток и оставляла своих овец до утра. Когда же наступала ночь и ее родители засыпали, она, несмотря на сильную усталость, перебиралась через забор и бежала в темноте, пробираясь среди скал и колючих кустов к заветному косогору, чтобы встретиться с пастухом, которого она любила. И когда она его видела, то несмотря на те труды и жертвы, на которые она шла ради этого свидания, ее душа преисполнялась счастьем. А от того, что эта встреча с возлюбленным стоила ей, как я уже сказал, стольких трудов и жертв, она становилась еще более счастлива. Простите мне, что я, монах, рассказываю вам о влюбленных. Но мне пришлось привести такой пример для того, чтобы вы лучше поняли то, о чем я хочу сказать. Душа должна иметь своим возлюбленным Христа, чтобы быть радостной, как пастушка, влюбленная в пастуха. Но что такое человеческая любовь перед любовью Божественной? Это любовь ложная и временная, тогда как Божественная любовь — истинная и вечная. Душа, которая любит Христа, всегда радостна и счастлива, что бы с ней ни случилось, каких бы трудов и жертв ей ни стоила эта Божественная любовь. И даже чем больше она трудится и жертвует ради возлюбленного ею Христа, тем большее счастье испытывает. Душа любит Христа, когда знает и исполняет Его заповеди. Когда она возлюбит Христа, то начинает любить и людей, она не может их ненавидеть. В душу, которая любит Христа, не может войти сатана. Вот, к примеру, возьмем сейчас нашу аудиторию: предположим, что мы все, собравшиеся здесь, — хорошие люди. Если вдруг теперь в дверях покажутся хулиганы и захотят войти внутрь, то они не смогут этого сделать, потому что зал уже заполнен нами. Так и в душу, кото–рая полна Христом, диавол не может войти и остаться там, как бы он ни старался. Он туда не вмещается, там нет для него свободного места. Так мы сможем вести истинно христианскую жизнь».

Все собравшиеся были глубоко тронуты простыми, но проникновенными словами Старца. Спустя несколько дней после этого вечера я вновь посетил отца Порфирия в Каллисии. Между прочим я рассказал ему о том, с каким горячим одобрением молодежь и те, кому они потом пересказывали услышанное, восприняли его слова и пример с пастушкой. Старец был рад этому и сказал: «Благословение Божие да пребудет на них. Ты знаешь, дитя мое, я не выступаю в аудиториях, на собраниях. Меня вынудили сказать что‑то. Ты знаешь, эта пастушка приходила ко мне на исповедь. Все было так, как я рассказывал». «Геронда, — спросил я, — так значит, эта история с пастушкой действительно имела место?» «Ну конечно», — ответил отец Порфирий. На меня произвело большое впечатление то, как удачно Старец, чтобы брани в борьбе за вечность сделать доступными пониманию, использовал в своих притчах события повседневной жизни.

Отец Порфирий, говоря о любви Божественной и о любви к человеку, был рассудителен и избегал разделять их, как это делают сектанты. Он не говорил только лишь о любви Божественной или только лишь о человеческой любви. Потому что в первом случае мы пришли бы к совершенно недуховной отчужденности от человека, а в конце концов — и от Бога, а во втором — к гуманистическому отчуждению от Бога, а в конечном счете — и от человека. Старец всегда говорил о православном сочетании любви Божественной и любви человеческой в образе вертикальной и горизонтальной, крестообразно пересекающихся линий в теле Церкви. Он учил этому не в абстрактных поучениях, но совершенно конкретно, на примерах главных событий личной жизни каждого.

— Что такое Рай? Это Христос, — говорил отец Порфирий. — Когда ты любишь Христа, тогда, несмотря на все ощущение своей греховности и своих немощей, у тебя есть уверенность в том, что ты преодолел смерть, потому что ты находишься в общении любви Христовой. И да сподобит нас Бог видеть Лик Господень и здесь, на земле, и там, куда мы отправимся.

— Да, я молюсь за всех, и за тех, кто уезжает отсюда, так и не встретившись со мной. За всех вообще, а за некоторых — поименно.

— И Вы не устаете? Столько людей… Как Вы выдерживаете?

— Я их люблю. Хочу всем им помочь, но не могу, и из‑за этого расстраиваюсь. Я говорю непрерывно целый день, так что во рту у меня все пересыхает. С четырех или пяти часов утра я начинаю говорить. Вот сегодня в пять утра мне позвонил игумен одного монастыря на Святой Горе Афон, затем — один владыка с Крита.

Позавчера в полночь мне позвонил человек с острова в Тихом океане. Понимаешь? В то время как я нахожусь здесь, духом я пребывал там. Он рассказывал мне о своих дочерях. Я дал ему совет относительно одной из них. Этот человек весьма обрадовался. Я также сказал ему еще раз позвонить мне.

Когда я утомляюсь, то закрываю лицо и только лишь благословляю приходящих. И народ приезжает, ты знаешь, со всей Греции, и издалека, из‑за границы. Позавчера были люди из Александрии, из Киато [15].

У людей — большие проблемы. Что делать… стараюсь. Но я не могу все время говорить. Они расстраиваются, уходят, а потом идут слухи…

Игумен монастыря Параклит[16]· советует мне принимать всех: хоть немножко, но поговорить с каждым или хотя бы только благословить.

Ты знаешь, никто не сможет удовлетворить такое количество людей. Поэтому сегодня некоторые люди меня могут называть святым, а завтра газетчики могут написать, что народ мною недоволен и что я прельщаю людей.

«Держитесь подальше от зависти. Она пожирает человека. Одна монахиня позавидовала другой, и ей представилось, что та бесчинствует с духовником. Потом она стала рассказывать об этом как о факте, действительно имевшем место.

С завистливым человеком происходит все что угодно. Я все это пережил. Люди считали меня хорошим, и многие приходили ко мне на исповедь. Они совершенно искренне рассказывали мне о различных случаях из своей жизни.

Подальше от этих женских сетований и слез. Христа, дитя мое, Христа будем любить как можно сильнее, Божественной любовью.

Счастлив тот монах, который научился всех любить втайне. Он не требует любви от других, его не интересует, любят его или нет.

Ты же люби всех, и внимательно, втайне, внутренне наблюдай: не потерял ли ты эту любовь? Изливай свою любовь на всех. И придет час, когда ты уже не будешь понуждать себя к любви. И ты почувствуешь, что все тебя любят. В одной мирской песне есть такие слова:

Не проси, чтоб я любил тебя.

Не просят о любви, не просят.

Она рождается сама

В сердечной глубине всегда.

Понимай это духовно. Изливай из своего сердца любовь Христову. Это естественно.

Некоторые из монашествующих, особенно монахини, говорят:

— Ты меня любишь?

— Почему ты меня не любишь?

Ну и ну! Как это далеко от любви Христовой!

Нищета, духовная нищета.

Пусть тебя никогда не беспокоит, любят тебя или нет. Только ты сам будь преисполнен Христовой любовью ко всем. И тогда таинственно происходит перемена, все в целом меняется. Это и есть самая лучшая миссионерская деятельность. Попробуй, а потом позвони и расскажи мне о результатах».

Старец советовал, когда надо с кем‑то серьезно поговорить, стараться выбирать мягкие слова, чтобы не вызвать враждебности. Он приводил такой пример: «Если вам надо кому‑то сказать, что он обманывает, не говорите ему, что он говорит ложь, потому что, естественно, такие слова вызовут в нем чувство обиды и подтолкнут к возражениям. Скажите ему, что он говорит не совсем искренно».

Снисходительность является в деле спасения великим оружием для всех нас. Милость, которую ниспосылает нам Бог, мы, в свою очередь, также должны раздавать другим, подобно тому как раздается антидор[17] в храмах.

— Должен ли я, Геронда, постоянно подавать милостыню, постоянно оказывать экономическую поддержку тем из своих ближних, кто живет в нужде? Я задаю Вам этот вопрос потому, что, как Вы знаете, мое финансовое положение не самое блестящее.

— Когда у тебя есть возможность, помогай и материально. Но больше оказывай тем, кто находится рядом с тобой, вот какую помощь: разговаривай с ними, выслушивай их, когда они хотят рассказать тебе о своих трудностях, высказать тебе свою боль, посиди с ними вместе, чтобы они не чувствовали себя одинокими.

Однажды, когда я был огорчен тем, что не находил ответной любви у некоторых людей, Старец сказал мне: «В наше время люди хотят, чтобы их любили, и в этом терпят неудачу. Истина же состоит в том, чтобы интересоваться не тем, любят ли тебя, но любишь ли ты сам Христа и людей. Только так может наполниться существующая в душе пустота».

Любовь Старца не имела границ, она была безгранична. Она распространялась на всех детей Божиих, на всех людей: друзей и врагов. Он говорил мне: «В венце нашей любви к друзьям есть разные примеси (расчет, взаимность, тщеславие, слабость, пристрастная симпатия), тогда как венец нашей любви к врагам — чист». Еще он говорил: «Наша любовь во Христе должна достигать всюду, проникать даже к хиппи в Маталу [18]. Я очень хотел туда сходить, не для того, чтобы им сказать проповедь или чтобы их упрекать в чем‑то, но чтобы пожить вместе с ними «без грехов» и дать возможность любви Христовой, которая преображает, говорить самой за себя. Я встречал хиппи и очень их жалел. Они были как овцы, не имеющие пастыря»[19].

Относительно моих связей в обществе он говорил: «Христианский подвиг заключается не в проповедях и спорах, но в настоящей, сокровенной любви. Когда мы начинаем спорить, люди начинают возражать, и возникает противостояние. Когда же мы их любим, это их трогает, и они переходят на нашу сторону. Когда мы любим, то нам кажется, что мы нечто даем другим, тогда как на самом деле мы преподносим это нечто в первую очередь самим себе. Любовь требует жертв. Смиренно будем жертвовать чем‑то своим, что на самом деле вовсе не наше, но Божие».

Старец Порфирий жил в общении с Богом в лице Иисуса Христа. Поэтому‑то он и был всецело церковным человеком. «Христос — это Церковь, и Церковь — это Христос, Который воспринял всех нас в Себе Самом. Когда ты любишь Христа, тогда ты вместе с этим любишь и людей, не задаваясь вопросом, достойны ли они любви, и даже не спрашивая себя, примут они ее или же отвергнут. Если ты хочешь встретить Христа, то ты найдешь Его в Церкви, потому что здесь все человечество соединено с Богом в лице Христа. Невозможно иметь общение со Христом, находясь в плохих отношениях с людьми». Это и многое другое говорил нам Старец очень просто, но благодатно, радостно, как только он один мог говорить. Своим примером он учил нас, что наша любовь ко Христу проходит через людей. Он говорил: «Наше спасение, Царство Божие, рай — это Сам Христос, то есть — Церковь».

«Есть, — говорил Старец, — монахи, которые просят прощенья, исповедуются, но у них внутри остается эта страсть памятозлобия. Так благодать Божия не приходит. У меня здесь работал один мастер, сосед. Я платил ему зарплату.

Не знаю, с чего это началось, но он стал ругать меня при всех и здесь, и за стенами монастыря. Тогда я задумался: что делать? Как ему помочь?

Однажды я зашел к нему в гости. Увидев меня, он растерялся, как‑то весь съежился, покраснел. Он подумал, что я пришел, чтобы отругать его. Но я стал говорить о его саде, хвалить его богатый урожай. Говорили мы еще о гостеприимстве… Вот так и сидели. Его сердце согрелось. С тех пор он уже не отходит от монастыря, с охотой выполняя здесь все работы.

В таких случаях надо суметь найти правильный подход».

Один мой друг, как он сам мне по секрету рассказал, в жизни столкнулся с очень жестким к себе отношением со стороны людей, придерживающихся по некоторым вопросам крайних взглядов. В результате чего он был страшно унижен и в его характере произошел какой‑то надлом. Старец его успокоил, расставил все по своим местам, применив свой, всегда успешный, «душевный рентген». Он сказал ему: «Ты хороший человек, очень чувствительный, спокойный, ты — овечка Божия. Но когда к тебе начинают относиться грубо, ты замыкаешься и внутренне противодействуешь этому, тогда на тебя начинают сильно обижаться, тебя перестают понимать. Но когда к тебе относятся с добром, тогда ты проявляешь такие скрытые таланты, что все просто поражаются. Люди, которые тебя обидели и нанесли тебе рану, наверное, никогда не слышали старую сказку о ветре и солнце. Ветер и солнце поспорили, кто из них сильнее. Они условились: кому удастся снять тулуп с пастуха, который в это время поднимался в гору, тот и сильнее. Ветер начал дуть все сильнее и сильнее, надеясь сорвать тулуп. Но пастух лишь замерз и еще плотнее запахнул свой тулуп. Тогда из‑за облаков вышло солнце, расточая вокруг приятное тепло и «благорастворение воздухов», пастух согрелся и снял свой тулуп. Тогда солнце сказало ветру: «Видел, кто из нас двоих сильнее?«Грубостью не приобретешь человека, — закончил свое повествование Старец Порфирий, — но только добротой».

У одного студента были серьезные психологические трудности по причине его физической неполноценности, у него была повреждена рука, а также были проблемы со зрением. Когда он был еще маленьким мальчиком, у него в руках взорвалась найденная им ручная граната. Услышав о Старце Порфирии, он захотел его увидеть. Одна женщина, будучи знакома со Старцем, предложила юноше поехать к нему на ее машине. Всю дорогу, чтобы ободрить его, она говорила ему, что Бог дал ей восемь детей, восемь тысяч их проблем, и восемь миллионов путей решения этих проблем. Когда они прибыли в Каллисию, Старец с особой заботой принял юношу–инвалида. Они долго беседовали в келье. Отец Порфирий утешал молодого человека. Когда тот уезжал, Старец, провожая, долго шел с ним по дороге. По щекам отца Порфирия текли слезы. Присутствовавшие посетители недоумевали, что бы это значило. Скоро этот молодой человек начал слепнуть и в конце концов полностью лишился зрения. Я посетил его в доме для слепых. На меня произвела большое впечатление его любовь к Старцу. Я давно знал его и отметил, что он сильно укрепился в вере, в чем была немалая заслуга отца Порфирия, который предвидел его крест.

Старец Порфирий любил и иракского президента Хусейна. Однажды он сказал мне: «Я люблю и этого несчастного и молюсь, может быть, и он покается и спасется».

Что мог человек сказать Старцу по телефону и сколько времени он мог говорить с ним? Время было сильно ограничено, кроме того, было очень сложно дозвониться, так как линия всегда была занята. Если мне удавалось дозвониться до Старца днем, то у него всегда было много народу и он не мог разговаривать по телефону. Поэтому однажды он сказал мне, чтобы я звонила ему или в два часа ночи, или в пять часов утра.

Но когда я стала звонить в два часа, телефон снова был занят, и дозвониться было невозможно. В это время, как Старец сказал мне, ему звонили из Америки и других стран, где в результате разницы во времени было утро.

Когда я стала звонить в пять, столкнулась с теми же проблемами. Утром Старцу звонили со Святой земли, с Афона. В это время ему звонили многие монахи и священники.

Все эти тщетные попытки вызывали у меня раздражение. Но Старец, по данной ему от Бога благодати, все это видел. Поэтому, когда в конце концов мне удалось с ним поговорить, он сделал мне замечание и посоветовал всегда пребывать в спокойном, мирном устроении. В ответ на это я стала сетовать, что теперь, когда он стал общаться с архиереями, я осталась в стороне. Мы начали спорить, Старец старался показать мне, что в наших отношениях ничего не изменилось, но его возраст, переутомление и болезни вынуждают его изменить свое поведение в целом по отношению ко всем, чтобы еще немного пожить здесь к нашей обоюдной пользе.

— Что мне делать? Ведь я так сильно болею. И я всем нужен. Но уже не справляюсь, и на меня обижаются. Даже ты на меня обижаешься, и по–своему ты права. Ты вспоминаешь, как хорошо было раньше и что стало сейчас. Может, ты думаешь, что я тебя чуждаюсь? Но если я не могу, что мне делать? Ответь мне. Хочешь, чтобы я умер?

— Нет, Геронда, нет. Как я могу такое подумать? Просто я настойчиво прошу Вас помочь мне разрешить мои трудности. Потому что, как Вы знаете, все это уже сильно затянулось. И чем дальше, тем эта проблема становится все более острой.

— Я молюсь!

— Молитесь, Геронда, но никаких результатов не видно.

— Надейся на Бога, дитя мое.

Старец был нелицеприятен и в этом подражал Господу. Несмотря на то что одни посетители его утомляли и расстраивали, а другие — радовали и доставляли отдохновение, он никогда не делал различия между первыми и вторыми. У него не было презрительного отношения к одним и предпочтения к другим. Он был справедлив ко всем, равно любил всех, скорее, даже несколько больше тех, кто его утомлял, потому что они больше нуждались в любви. Иной раз из‑за переутомления и болезней он бывал вынужден прервать прием посетителей. Однако когда прозорливому взору Старца открывалось, что комуто надо незамедлительно помочь в решении действительно сложного вопроса, он принимал такого человека, даже в ущерб своему здоровью. В таких случаях обычно находились люди, из числа случайных посетителей, которые, будучи излишне мнительны и видя лишь внешнюю сторону вещей, с упреком смотрели на такие поступки отца Порфирия. Старец все это понимал и скорбел, но предпочитал лучше стать объектом несправедливой критики, чем оставить тяжко страждущего ближнего без помощи. Он никогда не поступал как бессердечный левит, но всегда — как добрый самарянйн.

Старца посещали люди различных вероисповеданий и убеждений: католики, протестанты, мусульмане, буддисты, рационалисты, скептики, ницшеанцы, марксисты, фрейдисты, нигилисты, анархисты, масоны, пятидесятники и т. д. Он затрагивал душу каждого и предлагал всем свое созидательное слово, с которым нельзя было не согласиться. Он находил свой путь для того, чтобы каждого пробудить и заставить задуматься. В частности, инославных, еретиков, находящихся в прелести, но особенно тех из единоверных нам ближних, которые, живя в православной среде, сбились со среднего правильного пути на тропинки крайностей. Находясь рядом с отцом Порфирием, человек чувствовал теплоту умилительного ликования. Эта радость исходила от чуждой крайностей духовности Старца, которая утверждалась на его полной смирения любви во Христе и его свободе, но свободе ответственной.

У одного духовного сына Старца, который всегда с великой готовностью помогал ему в работах по монастырю, была одна слабость, с которой он никак не мог справиться. Он любил хорошую пищу и хорошее вино. Этот человек рассказал мне следующее: «Однажды вечером я был в гостях у друзей. Ужин проходил в теплой семейной атмосфере. На столе были прекрасные блюда, вкусный кролик и очень хорошее вино. Мы поели, выпили несколько больше, чем надо бы, и уже поздно, около полуночи, разошлись. Придя домой, я лег спать. Но куда там. Я не мог сомкнуть глаз и долго ворочался в постели. В желудке ощущалась тяжесть, голова шумела. Так продолжалось достаточно долго. Я чувствовал себя очень нехорошо. Около трех часов ночи зазвонил телефон. Кто бы это мог быть в такое время? Наверное, кто‑то перепутал номер, подумал я. Поднимаю трубку — и что же слышу? Голос отца Порфирия. «Благословенный, — говорит он, — сколько раз я говорил тебе, чадо мое, чтобы ты не увлекался хорошей едой и вином. Видишь, к чему это привело. Я знаю, что ты страдаешь, и страдаю вместе с тобой. Молюсь, чтобы у тебя все прошло, так что ты тоже вставай на молитву и в другой раз будь внимательнее». После этого случая, каждый раз, садясь за стол, я вспоминаю тот ночной звонок отца Порфирия и сдерживаю себя, чтобы снова не впасть в чревоугодие, и, прежде всего, чтобы снова не огорчить Старца».

Старец не ограничивался лишь тем, чтобы давать советы о любви. Он сам приносил себя в жертву той любви, о которой учил. Вместе с одним моим другом отец Порфирий принял непосредственное участие в решении очень сложной моей личной проблемы. В критический момент, когда Бог Сам должен был ясно явить в событиях, которые должны были произойти, Свою волю, Старец обратился к молитве и посту. Он сказал мне и моему другу, что в последующие три дня мы все вместе должны горячо молиться и соблюдать строгий пост. Так мы и поступили, и в последовавших событиях Бог явил Свою волю. Меня поразил дух самопожертвования Старца, и я испытала к нему чувство глубокой признательности. Ради меня в течение трех дней он сугубо молился и соблюдал строгий пост, невзирая на свое слабое здоровье. Столь же глубокую благодарность я испытывала и к своему другу, который также был духовным чадом отца Порфирия.

Неоднократно я говорила Старцу: «Геронда, благословите меня подражать Вам. Чтобы это у меня получалось еще лучше». И он не обижался, но осенял меня крестным знамением и отвечал:

«Молись и люби. Люби Бога и людей. Ты видишь, что здесь творит любовь Христова? Не задавайся вопросом: «А другие меня любят?«Если ты первой полюбишь их, то знай, что и они тоже полюбят тебя».

Как‑то раз одна женщина стала жаловаться Старцу на то, что ее никто не любит. Ее не любил муж, на работе никто ей не сочувствовал, друзья ее избегали, дети совсем с ней не считались… Жалобам не было конца.

Отец Порфирий посоветовал ей выбросить из головы все эти помыслы. «Они не твои», — сказал он ей.

Однажды Старец, гуляя в роще возле исихастириона, подружился со школьниками, которые были там на экскурсии. У них был магнитофон, и они слушали песни. В одной из песен были такие слова:

Не проси, чтоб я любил тебя.

Не просят о любви, не просят.

Любовь рождается сама

В сердечной глубине всегда.

Снова встретившись с несчастной женщиной, отец Порфирий пересказал ей слова песни и добавил: «Не надо требовать любви от других. Мы сами должны первыми их полюбить, а не добиваться любви от них. Только в этом случае когда‑нибудь и они ответят нам взаимной любовью».

Чтобы тебя любили другие, надо, чтобы прежде ты сам полюбил их.

Однажды Старец, заметив, как все стараются выразить ему свою любовь, воскликнул: «Вы только посмотрите, что делает любовь Христова! Такая любовь, которую вы мне оказываете, вызывает во мне умиление и смиряет меня, такого недостойного, пред Богом».

Как‑то раз мы со Старцем посетили один женский монастырь. Нас приняли очень хорошо. Собираясь ехать назад и не имея с собой ничего, чем бы можно было отблагодарить сестер за их гостеприимство, я незаметно достала карамельку из своей сумки и, прощаясь с игуменьей, дала ее ей. На обратном пути Старец сказал мне:

«Ты знаешь, какой великий поступок ты совершила, дав игуменье подарочек? Нет, ты этого даже представить себе не можешь». Я буквально онемела от такой прозорливости Старца и подумала: «Если отец Порфирий все видит, то что же тогда можно сказать о Боге?»

Одному другу, который сделал Старцу большое пожертвование на благотворительную деятельность во славу Божию, отец Порфирий радостно сказал: «Теперь твои деньги — на своем месте». Это было самое лучшее капиталовложение, потому что деньги были положены туда, где ни ноль, ни ржа не истребляют, и где воры не подкапывают н не крадут [20].

Старец лично следил за тем, чтобы небольшие сбережения одной вдовы с детьми были вложены в покупку хорошего участка. Он заботился о том, чтобы сироты были материально обеспечены. Что же касается их духовного обеспечения, то он с первых же дней их сиротства принял его на себя и всегда горячо молился за них. Так еще раз исполнились слова псалма: Господь… поддерживает сироту и вдову[21].

Я всегда был очень сдержан в отношении получения подарков даже от друзей, чем, сам того не желая, часто обижал их. От Старца не укрылась эта моя слабость, которая за видимым идеалом скрывала элементы утонченной гордости. Он захотел меня от нее избавить. Хотя я никогда не говорил с отцом Порфирием об этой своей немощи, однажды он неожиданно мне сказал: «Знаешь, когда тебе что‑либо дают из любви, ты должен это принимать». Это непосредственное вмешательство Старца достигло своей благой цели. Он напомнил мне забытые слова, которые еще в юности произвели на меня большое впечатление: «Тщета — если ты принимаешь дар из эгоизма. И вечно, если ты принимаешь его с любовью, чтобы дать взаимную радость тому, кто дает тебе по любви».

Один человек, будучи весьма воздержан, хотел оставлять для своих нужд лишь совсем небольшую сумму, а все остальные деньги, которые он зарабатывал, раздавать как милостыню. Однако те средства, которые он определил для себя, были так малы, что он никак не решался привести в исполнение это свое желание. Он открыл терзающие его помыслы Старцу, и тот ответил: «Благословенный, неужели тебя беспокоит такая мелочь? Оставляй себе столько, сколько хочешь. А все свои силы употреби на то, чтобы как можно сильнее возлюбить Христа, и все эти проблемы решатся сами собой».

Однажды на машине одного моего друга мы со Старцем проезжали мимо цыганского табора. Всем знакома картина табора со множеством работающих на полную громкость магнитофонов, из которых неслись любимые цыганами народные песни. Старец молчал, в то время как я в своих помыслах жалела этих людей, скорбя об их необразованности. Особенно мне было их жалко за эти их музыкальные предпочтения. Неожиданно отец Порфирий прервал мои размышления такими словами: «Вот несчастные люди, что им еще остается делать? Вот они и ставят эти песни, чтобы получить утешение в своих скорбях». Я недоумевала. «Итак, — подумала я, — Геронда одобряет их музыкальные вкусы». Но Старец снова в ответ на мои мысли сказал: «Конечно, я не считаю эти песни хорошими».

Старец жил новозаветной любовью. Именно эта любовь являлась критерием всех его оценок. Однажды я заговорил с отцом Порфирием о нравственном кризисе нашего времени, который благодаря впечатляющим успехам оптико–звуковых средств связи стал настоящей, еще невиданной в истории человечества по своим размахам мировой эпидемией демонического отступления от Бога. Старец, полный печали, соглашался, но ничего не говорил. Однако когда я сказал, что боюсь, что Бог попустит жесточайшие наказания для того, чтобы люди пришли в себя, он немедленно возразил: «Нет, Бог не наказывает. Человек сам себя наказывает, удаляясь от Бога. Как тебе объяснить… Здесь — вода, а там — огонь. У меня есть свобода выбора. Опускаю свою руку в воду — чувствую прохладу; кладу ее на огонь — получаю ожог».