Цветы для Анюты

Глава 17

Следующим утром мы поднялись рано, и сразу же взялись за дело — убирали, мыли, красили, пылесосили. Вечером, уже отдохнув после работы, Аня ходила по дому, осматривая каждую комнату.

— Смотри, что я нашла! — крикнула она, входя в пустую комнату, которую я хотел превратить в бильярдную. Я как раз находился здесь, обдумывая этот вариант. Правда, до сих пор я не решил, на кой черт мне сдался этот бильярд, если я даже играть в него не научился? Но Илона сказала — бильярд, и я, не обдумывая, принял решение. Смешно. Мы еще даже не помолвлены, а я уже сделался подкаблучником.

Я посмотрел на Аню — в руках она держала большую картонную коробку.

— Что это?

— Наверно, осталось от прежних хозяев, — Нютка поставила коробку на пол, а затем запустила туда руку, и вытащила… белый воланчик! Я недоуменно вскинул брови:

— Волан от бадминтона?

— Ага! — Аня засмеялась, и бросила его мне. Я поймал, и принялся изучать его, будто никогда раньше не видел воланчиков. Нютка, тем временем, снова опустила руку в коробку, и извлекла уже сначала одну ракетку, а затем и вторую. — Как думаешь, их стоит вернуть прежним владельцам? — озадаченно спросила она меня.

— Как же я верну? — удивился я. — Я и понятия не имею, кто эти люди, и где они сейчас. Да и не думаю, что они сокрушаются об этом барахле.

— Это не барахло, — возразила Аня, и мне показалось, что она обиделась. — Они почти новые!

— Ну, хорошо, пусть и не барахло. Все равно не думаю, что хозяева этого дома захотят вернуть себе это… эти вещи. Возможно, они и не забыли, а просто оставили их.

— Здорово… — благоговейно выдохнула Нютка. — Кстати, я еле нашла тебя. Почему ты стоишь здесь, в пустой комнате? И что это за комната?

— Бильярдная. Я хочу сделать здесь бильярдную.

— Бильярдную? — Нютка широко открыла рот, и я едва сдержался, чтобы не припугнуть ее мухами, что могут залететь туда, если она сейчас же его не захлопнет. — Но ты ведь не…

— Знаю. И что с того? Что мешает мне научиться играть?

— Э-м-м. Я имела ввиду то, что ты, как-то говорил, что не любишь бильярд, — растерянно сказала Аня.

— Да, — сухо ответил я, — говорил. Когда мне было пятнадцать.

— А, ну, да. Впрочем, в любом случае, дело твое. Бильярд, так бильярд! Почему бы и нет?

Мы молчали какое-то время. Я играл с воланом, подбрасывая его вверх, и ловя, а Аня просто стояла, облокотившись о стену, и о чем-то думала.

— А помнишь? — прервала она тишину. — Помнишь, как мы в детстве любили играть в бадминтон?

— Да, помню, — я слегка улыбнулся, вспоминая. Удивительно, но мы, действительно любили вместе играть в эту игру. Удивительно, потому что у нас с Аней вообще не было общих интересов, просто потому что мы ненавидели друг друга. Ну, или только я ее. Но когда Ане исполнилось лет семь — восемь, я научил ее играть. Любовь к этой игре объединяла нас, заставляя на время забыть о наших распрях и ссорах. Оказывается, мы не всегда враждовали. Это открытие оказалось поразительным.

— А куда подевались наши ракетки с воланом? Не знаешь? — поинтересовалась Аня.

— Как же? Разве ты не помнишь? Ведь папа выбросил их с балкона, когда мы, играя в зале, разбили новую люстру! Ну, вспомнила?

— Ах, точно! — воскликнула Нютка. — Точно, так и было! — Аня заливисто засмеялась. — Я еще ревела, да так, что папа сжалился, и побежал во двор, чтобы вернуть их домой, но, естественно, под балконом уже давным-давно ничего не было. Видимо, увели наши ракетки.

От души посмеявшись над этим воспоминанием, мы снова замолчали. Каждый о своем. Я молчал о том, как болезненны царапины на моей душе, оставленные теми кошками, что постоянно скребут, скребут, скребут… Я молчал о том, в чем давным-давно должен был покаяться, чтобы теперь не было так больно. Я молчал и о том, в чем боялся признаться даже самому себе. Хотя, последнее, это, пожалуй, тот самый случай, когда молчание — золото.

— Спорим, ты давно разучилась играть? — шутливо поддел я Нютку, выдернув ее из раздумий, в которые она погрузилась, так же, как и я.

— Что? — не сразу поняла она. — Ах, вот ты о чем… Ну, уж нет. Вот еще! Я играла лучше тебя! — дерзко заявила Аня.

— Да? Неужели?

— Да! И это, не смотря на то, что я была на две головы меньше ростом и уступала физически!

— Да-да, — продолжал издеваться я, с трудом сдерживая смех, так уморительно смотрелась Нютка, в серьез доказывающая свое превосходство. — Конечно-конечно. И даже не смотря на то, что это я научил тебя играть! Ученик превзошел своего учителя?

— Именно так! Более того, уверена, что и сейчас играю лучше тебя!

Я не сдержался и захохотал.

— Даже так? — сквозь смех проговорил я. — Проверим?

— С удовольствием! — словно вызов приняла она предложение поиграть.

Мы разошлись в разные концы комнаты. Я бросил Нютке воланчик, передавая ей право первой подачи. Аня взмахнула рукой, и воланчик взлетел высоко в воздух, затем последовал удар, и вот, я потерпел первое поражение. А все из-за того, что залюбовался восхитительной грацией, с которой Аня делала подачу. А как высоко взлетел волан! И это при том, что у Нютки совсем небольшой рост.

Да, я должен был дать самому себе пощечину. Я быстро отвернулся, чтобы Аня не заметила смятения на моем лице, и, наклонившись, подобрал воланчик с пола.

Я не знаю, сколько времени мы так дурачились, но остановил нас только звонящий телефон. Пять пропущенных звонков от Илоны!

— Куда ты запропастился? — не очень приветливо поинтересовалась она.

— Извини, я не слышал звонка.

— У тебя запыхавшийся голос, — заметила Илона. — Где ты?

— Я… Я занимаюсь кое-каким ремонтом в доме, — соврал я.

— Понятно. Когда освободишься? Я хотела обсудить с тобой список гостей. К тому же, нужно закупить кое-что. У нас совсем ничего не готово! А сроки поджимают!

— Да. Да, я знаю. Я буду свободен сегодня.

— Приедешь ко мне, как освободишься, — сказала Илона, и отсоединилась.

— Твоя невеста? — спросила Аня.

— Да, звонила Илона. Она хочет, чтобы я приехал к ней сегодня же. Нужно откорректировать список гостей на нашу помолвку. Столько суеты, будто мы не помолвку справляем, а играем свадьбу! — Посетовал я Нютке.

— А может быть, не нужна она — помолвка эта? Быть может, было бы резоннее сыграть свадьбу?

— Честно говоря, я даже не знаю, будет ли вообще свадьба. Виталий… Виталий Николаевич против нашего союза, — признался я Ане. Эта новость и удивила, и возмутила ее.

— Что ты! Почему?

— Он считает, что я не достоин его племянницы, — я хохотнул.

— Глупости какие, — буркнула Аня. Она отложила свою ракетку, и подошла ко мне. Мы, не сговариваясь вышли во двор. Сегодня погода была теплой, солнечной. Мы сели на скамейку, которая располагалась между клумбами. Бывшими клумбами. Видимо, прежние хозяева дома любили цветы. Мне же они не нужны даже даром, да и Илона равнодушна к цветам.

— Это все от того, что ты не богат, — с горечью в голосе заключила Аня.

— Да, и это тоже одна из причин, — подтвердил я.

— Не расстраивайся, — мягко сказала Нютка, — Виталий Николаевич еще передумает, вот увидишь!

— Конечно, передумает! — снова хохотнул я. Ане не понравился мой смех — она как-то отстранилась и замолчала. Я поспешил объясниться:

— Илона ждет ребенка. То есть, мы ждем.

— Что? — воскликнула Аня. — Это что же, это значит, что ты… ты станешь папой?

— Ну, да, — засмеялся я.

— А я… я буду тетей, тетей Аней?

— Вроде того…

Аня то смеялась, то замолкая, качала головой. А потом она вдруг, неожиданно спросила:

— А ты ее любишь?

— Кого? — растерялся я.

— Илону, кого же еще? Ты ее любишь?

Боже мой! Сколько смысла в этом вопросе. Сколько серьезности и неожиданно открывшейся правды! Сейчас, когда Аня спросила меня, мне вдруг стало все ясно и понятно. Нет ничего сложного и запутанного — это я сам все себе придумал! Все совершенно, предельно просто. «Ты ее любишь?», — спросила Аня, и не любопытство в этом вопросе. Отнюдь. Мою сестру интересует, по любви ли я женюсь, буду ли я счастлив с той женщиной, которую выбрал, и в любви ли родится наш ребенок. Господи! Сколько всего мне сейчас открылось! Как же я был глуп! Что я натворил!

Я глубоко вздохнул, каждой клеточкой вбирая в себя ту правду, что так долго считал пустяшной, а сейчас она пугает меня. Я выдохнул, готовясь поделиться этой правдой, наверно, с самым близким мне человеком, и дрожащим от нахлынувших стыда и ужаса, голосом, произнес:

— Нет.