Цветы для Анюты

Глава 3

Все произошло слишком быстро, чтобы успеть что-либо осознать — прошло не более двух месяцев с момента нашего с Виталием знакомства, и вот я уже летел в самолете, отправляясь в клинику. По словам Виталия одну из лучших в Европе. Я ощущал себя совершенно по-новому, я чувствовал, что лечу навстречу новой жизни. Это ощущение было прекрасным. Единственное, что омрачало мое настроение — это слезы матери перед самой моей поездкой. Я наврал ей, сказав, что деньги на лечение собрали ребята, а ребята выдали меня, сказав маме, что никаких денег они не собирали. Они и сами не знали о том, что я собираюсь лечь в дорогую клинику. И о моих новых знакомых они тоже не знали. Правда, когда узнали, проявили коллективную активность — звонили, узнавали, куда еду, зачем, с кем и кто мои новые знакомые. Я разозлился, и в сердцах посоветовал им пойти… Я был уверен, что справедливо — ведь мы долго не общались, и мои друзья почти не интересовались моей жизнью.

В самолете я старательно прогонял образ плачущей мамы. Она умоляла меня не ездить Бог знает куда, и ее голос стоял пронзительным звоном в моих ушах. Я воткнул в них наушники и включил музыку погромче. Сопровождавший меня Борис изредка бросал в мою сторону короткие равнодушные взгляды, и, отвернувшись, сидел, уставившись перед собой. Он всегда смотрел прямо, и иногда казалось, что его голова вообще не двигается. За всю нашу поездку он ни разу не помог мне. Он лишь сопровождал меня словно телохранитель. Он был молчалив и очень быстро я оставил всякие попытки заговорить с ним.

По прибытию в аэропорту нас встретил мужчина. В дальнейшем он был для меня переводчиком. Помимо этого он подрабатывал еще и моей нянькой — всюду таскался за мной, не отпуская одного никуда, разве что в туалет, да и то стоял за дверью. Няньку звали Константин. В клинике я провел больше полугода. Это немного, чтобы встать на ноги, но позже я не раз возвращался, чтобы пройти различные процедуры. Жаль, мама не дождалась моих успехов — она умерла, так и не увидев, как я хожу. От переживаний и бессонных ночей у нее случился инсульт. У Аньки нашлась дальняя родственница по ее родной матери, которая забрала ее к себе. Больше мы с ней не виделись. Дело в том, что произошло еще одно событие, которое перевернуло вверх дном всю мою жизнь. Мой маленький мир, в котором я провел свое детство, и который так любил, был разрушен, разорен, словно набегом варваров. Я уже не знал, где заканчивается правда, и начинается ложь, я не знал, кто я сам, и я ли это вообще, или вся моя жизнь просто чья-то ирония? После инсульта мама еще три месяца боролась за жизнь. Она была очень слаба, и, как когда-то папа, с трудом говорила. Я тогда вернулся после первой поездки в клинику, но вместо того, чтобы ухаживать за мамой, просто нанял для нее сиделку. Я уже работал у Виталия, поэтому вполне мог это позволить.

В тот роковой день, за два дня до своей кончины, мама подозвала меня к себе. Слова давались ей с трудом, поэтому я был разозлен, когда она заговорила об Аньке. Мама просила меня не бросать сестру, и требовала, чтобы я пообещал ей это.

— Ты должен заботиться о ней, — говорила мама. — У нее, кроме тебя никого не останется. И у тебя, кроме нее, тоже. Вы останетесь совсем одни. Конечно, тетя Маша не бросит вас, но только вы сами сможете быть опорой друг другу.

— Не говори так, будто умираешь! — просил я, глотая слезы.

— Обещай мне, сынок, — не сдавалась мама. — Ты должен…

— Я ничего ей не должен! — упрямился я. — Мама, прошу тебя, пойми — я не люблю Аньку, и не считаю ее сестрой. Для меня она всегда будет приблудышем, плодом измены и предательства моего отца! Она чужая мне! Чужая!

— Она нам такая же дочь, как и ты сын, — холодно заявила мама. — Сынок, я не хочу тебе этого говорить, но… — мама сглотнула, выдержав паузу, в ее глазах появились слезы. — Ты наш сынок, и всегда им был. Мы с папой тебя очень любили…

— Так говоришь, словно я не родной вам, — буркнул я. Мама плотно закрыла глаза, и по ее щекам потекли слезы. Осознание горькой и жестокой правды пронзило мой разум. Ужас, сначала, жаром опалил мое тело, а затем выступил холодным потом на лбу.

— Мы долго не могли иметь детей, — набравшись сил, продолжила мама. Я не хотел слушать ее, но все же, сидел рядом, и слушал, заглушая собственный крик, готовый вырваться из груди. — Отчаявшись, мы посетили детский дом, и там наше внимание привлек один очень славный малыш. Полгодика всего. Круглый сирота.

— Хватит! — не выдержал я. — Я не хочу это слышать! — кричал я, рыдая почти навзрыд.

— Так у нас появился ты, — закончила мама.

Через два дня ее не стало. Я плохо помню похороны — я был подавлен и совершенно растерян. Помню, как выла Нютка, и как доктора кололи ей успокоительное, но я почти не помню себя. Я не помню, что делал, и как вел себя и что чувствовал. Я словно выпал из реальности, и погрузился в тяжелый, болезненный сон. Только работа помогла мне не сойти с ума. Я работал без выходных, и приходил домой почти ночью. Погруженный в горе и работу, я напрочь забыл про Аньку. Я не интересовался ее судьбой. Горе не объединило нас. Теперь, когда я узнал, что я не родной сын своих родителей, эта девочка стала для меня совершенно чужим человеком. Теперь-то я точно знал, что она мне не сестра, о чем я незамедлительно ей сообщил. В день последней нашей встречи мы разругались. Я не хотел говорить Аньке всю правду, но желание порвать с ней все родственные связи было слишком велико. Я жаждал оттолкнуть ее от себя как можно дальше, дав четко понять, что она мне никто.

После смерти мамы я как-то быстро пошел на поправку. Наверно, потому что изнемогал себя тренировками — я хотел заполнить всего себя физической болью, чтобы не ощущать душевной. Как только я стал делать первые шаги, Виталий принялся посвящать меня в свой бизнес, а вернее было бы сказать, втягивать. Его бизнес — это многочисленные рестораны, клубы и гостиницы по всей стране, и за рубежом, это небольшие фирмы, и много еще чего, во что он не спешил посвящать меня.

— Мне нужен помощник, — объяснял он. — Ты толковый и добросовестный парень, такой мне и нужен, — говорил он. Он лгал. Ему нужен был верный пес, а из меня получилась преданная собака, если учесть, чем я ему обязан. Я шел в добровольное рабство, ликуя и радуясь при этом. Поначалу моя работа была вполне безобидной, хотя и трудной, я выматывался, и вечером вырубался как убитый. У меня не было ни времени, ни сил на размышления о будущем. Я прожил так пять лет.

Сегодня я готовился отмечать свой двадцатитрехлетний день рождения. К вечеру я забежал в ресторан, чтобы глянуть, как идет подготовка. Персонал засуетился, как только я вошел. Небось прохлаждались и ничерта не работали.

— Здравствуйте, Сергей Александрович! — хором заорали они. Я кивнул головой. — С днем рождения вас! — так же хором продолжили они.

— Благодарю, — коротко ответил я.

— Всем коллективом желаем вам… — я перебил их, махнув рукой.

— Дим, — обратился я к администратору, — проследи, чтобы к одиннадцати здесь никого не было.

— Будет сделано, — улыбнулся Дима — белобрысый парень с короткой стрижкой.

— И все должно быть готово к тому времени, — напомнил я.

— Разумеется, — ответил он. «Разумеется!». Я бросил на него короткий взгляд. Этот парень выполнял поручения с полуслова. Он напоминал мне меня самого. Верный песик. Мог бы стать им. Я уверен, что он бы хотел занять мое место. Я обошел помещение, убедиться в чистоте и порядке, затем снова вернулся к Димке.

— Как у нас с едой и выпивкой?

— Полный порядок! — отрапортовал Дмитрий. — Все закупили, всего хватает.

— Отлично.

В ресторан я вернулся уже ближе к полуночи, поэтому не сильно бы удивился, обнаружив, что гостей там нет. Плохой из меня именинник, недисциплинированный. Разве на свой день рождения опаздывают? Как только я появился, гости загудели — кто-то радостно, а кто-то возмущенно.

— Надеялся, что мы не дождемся, и уйдем? — пробасил Шкаф — так мы зовем Никиту за его метр девяносто роста и действительно, шкафообразную комплекцию. В нашей компании прозвища есть у всех — Крот, Сивый, Потрошитель (его отец работал когда-то мясником), Мозг, Чума и прочее. Ко мне обращаются исключительно по имени, поэтому могу только предполагать какое прозвище есть у меня.

В ресторане мы пробыли не более двух часов — проводив прекрасную половину по домам, мы отправились в клуб, который принадлежал Виталию. Иногда мне кажется, что не город — весь мир принадлежал ему.

Остаток ночи помню смутно — выпивка, поздравления, и на десерт шлюхи. Они были из того же клуба, и я знал их всех. Очень близко знал. Они наскучили мне, о чем я сообщил друзьям.

— Ты становишься привередой, хотя и мы не отказались бы от свеженького, — ответили они.

В клубах Виталия продавались не только наркотики, но и женщины. Конечно, только определенный круг посетителей имел доступ к этим товарам. С виду же клубы были вполне приличными заведениями, если конечно клубы вообще можно назвать таковыми.

Следующий день был болезненным. Было похмельно. Я разлепил глаза, когда уже давно перевалило за полдень. Во рту пересохло, и я отправился на кухню, стараясь, чтобы мой череп не лопнул от пульсирующей, распирающей боли. На кухне я принял таблетку, и заковылял обратно в спальню. По дороге споткнулся и чуть не растянулся на полу. Моя домработница уволилась около месяца назад, и теперь мой собственный дом становится опасным для меня. Ирина хорошая женщина, и я не хотел отпускать ее, но она не стала терпеть посиделок, что я нередко устраиваю в своем доме. К тому же мои друзья не очень вежливы, да и я не отличаюсь мягкостью характера.

Не успел я доплестись до кровати, как раздался телефонный звонок. Я проигнорировал его, но не успел обнять подушку, как запел мой мобильный. Он затыкался и завывал снова. Виталий был настойчив. Он поздравил меня с прошедшим днем рождения, и попросил меня заехать к нему вечером. Я пробубнил, что заеду, если отойду до вечера. Виталий хохотнул, и отключился. Я еще долго провалялся в постели, но таблетка болеутоляющего сделала свое дело — к вечеру я стал чувствовать себя человеком. Пришлось тащиться к Виталию. Его дом находился в элитном районе города. Виталий не раз предлагал мне поселиться по соседству, но я отнекивался. Роскошь смущала меня. Виталий в свою очередь был категорически не согласен со мной.

— Ты имеешь хорошую работу, я делю с тобой свой бизнес, а ты живешь, как нищий! — отчитывал он меня, — что у тебя за квартира? Совсем не царские хоромы.

Я лишь пожимал плечами. Зачем мне хоромы? Теперь же, проезжая мимо особняков, я задумался, и возжелал пусть не хоромы, но собственный загородный дом.

У дома Виталия меня встретили бугаи в черных костюмах. Я знал, что бесполезно говорить с ними и просить впустить меня, поэтому позвонил хозяину дома, и вскоре уже въезжал в открывшиеся ворота. Входя в дом, я старался не обращать внимания на сопровождавшую меня свиту, но когда позади тебя идут роботоподобные телохранители, мозг которых запрограммирован на определенные действия, чувствуешь себя неловко. Шаг влево, шаг вправо — расстрел, и это не шутка. Подойдя к лестнице, ведущей в кабинет Виталия, я собирался уже подняться, как за спиной негромко раздалось: «направо!» Я вздрогнул от неожиданности — шагая по длинному холлу первого этажа, я умудрился забыть о дышащих мне в затылок сопроводителях.

Коротко обернувшись, я повернул направо, и очутился в просторном зале, в середине которого стоял стол, заставленный угощениями. Гости были одеты торжественно — мужчины в костюмах, а женщины в вечерних платьях, и мне стало стыдно за то, что я одет некстати — в джинсы и повседневную рубашку. Но ведь меня никто не предупреждал!

— Сергей! — громко окликнул меня Виталий, и я сразу же стал центром внимания. А может, мне просто так показалось. — Вот и ты! Мы специально не садились за стол, одного тебя ждали!

Гости заулыбались и закивали. Не показалось.

— Не стоило ждать меня, — смутился я. — В честь чего торжество?

— В честь твоего прошедшего дня рождения! И в честь приезда моей племянницы.

— Племянницы? — удивился я. — Ты не говорил, что у тебя есть племянница.

— Она жила в Лос-Анджелесе с родителями, но месяц назад случилась беда — родителей Илоны застрелил ее собственный жених, а затем этот поганец и сам свел счеты с жизнью. У бедняжки никого не осталось кроме меня, и я опасаюсь за ее душевное состояние.

— Еще бы! Такой стресс! — горячо согласился я.

— Пойдем, я познакомлю тебя с ней.

Я занервничал — не хотелось дышать на девушку не выветрившимся до конца перегаром. К удивлению для самого себя, весь оставшийся вечер я из кожи вон лез, чтобы произвести на нее впечатление. Илона оказалась высокой стройной брюнеткой. Она была очень красива, и к тому же образована. Я пожалел, что не поступил в институт — поддерживать беседу с этой девушкой было трудновато. Но я старался не выглядеть дураком в ее глазах, и думаю, мне это удалось, так как Илона уделяла мне больше внимания, нежели остальным гостям. К концу вечера мы общались совершенно легко и свободно, словно были знакомы давно. Илона заканчивала университет в Лос-Анджелесе, и готовилась стать переводчиком. Кроме того, что она владела несколькими языками, она еще увлекалась музыкой, живописью и литературой. Она читала как русских, так и зарубежных классиков, и обожала Шекспира.

Вечер был довольно приятным, и поэтому подошел к концу совершенно незаметно для меня. Разгоряченные от разговоров и выпитого шампанского, мы с Илоной вышли на террасу. Руки Илоны покрылись «гусиной» кожей, и я пожалел о том, что у меня не было пиджака — очень хотелось согреть эту девушку. Она достала из сумочки сигареты, но, спохватившись, смущенно обратилась ко мне:

— Ты не будешь против, если я закурю?

Я улыбнулся:

— А разве Минздрав не предупреждает о вреде курения?

— Без сигарет никак.

Я заметил, как дрожат ее пальцы. Откровенно говоря, я ненавижу задушевные разговоры с женщинами. Они начинают плакать, а я понятия не имею, как вести себя в такой ситуации. Я совершенно теряюсь от женских слез! И кстати женщин я считаю прекрасными манипуляторами. Да. Разве я не прав? Подумайте! Чуть что, и они пускают в ход свое оружие — слезы!

Но Илона показалась мне другой. Она часто-часто заморгала, и ее влажные глаза вновь стали сухими. Она и не думала искать во мне жилетку, но ей необходимо было выговориться, и я охотно стал слушателем.

— Знаешь, последний месяц я не живу, а просто жду… ну, жду конца, что ли.

— Не говори так.

— Это правда. Моих родителей убил мой бойфренд, — последнее слово у девушки получилось с английским акцентом. Вообще, я заметил, что она говорит с легким акцентом, и это, на мой взгляд, придавало ей шарма. — Этот чертов кретин без каких либо объяснимых причин расстрелял мою семью, затем и себе пустил пулю в лоб. Я не понимаю, что за тараканы в его голове заставили сделать это. В наших отношениях все было замечательно.

— Иногда мы не знаем, что происходит с нашими близкими, и часто попросту не догадываемся об их переживаниях и чувствах, а возможно, и скрытых психических проблемах.

Илона пожала плечами.

— Возможно. Но это паршиво! Это чертовски паршиво!

— Согласен. Ужасно не знать, что творится в голове близкого человека, особенно, когда думаешь, что знаешь его как самого себя.

— Я и себя-то не знаю. Не узнаю, — Илона сделала очередную затяжку. — Кто я теперь, и для чего живу.

— Жить нужно в любом случае. То есть я хочу сказать, что, не смотря ни на какие трудности нужно продолжать жить, даже если кажется, что смысла больше нет.

— Да ты философ! — Илона невесело засмеялась. У нее низковатый, с сексуальной хрипотцой, голос. Я вдруг подумал, что курит она давно, возможно, с подросткового возраста.

— Нет. Просто знаю, о чем говорю.

— Правда? — девушка с интересом посмотрела на меня. — Расскажи мне о себе. У тебя есть семья?

— Нет. Я женат на своей работе.

— А родители?

— Мне было шестнадцать, когда умер папа. Мама умерла, когда мне было девятнадцать. В их смерти я виню себя.

— Винишь себя? Почему?

— Да. Я был трудным подростком. Однажды по собственной глупости, попал в неприятную ситуацию, и в итоге остался инвалидом. Мама здорово намучилась со мной.

— Ты был… Но как?

— Да. Ты не обратила внимания на мою походку? — я хохотнул.

— Ты ходишь медленно и вальяжно, — согласилась девушка.

— Ходить быстро мне сложно.

— Я рада знакомству с тобой, — неожиданно призналась Илона. — Вот я поговорила с тобой, и дышать стало легче.

— Я думаю, дышать станет еще легче, если перестанешь дымить.

— М-м-м… В учителях я давно не нуждаюсь, — отбрила Илона. Но сигарету потушила. — У тебя тоже бизнес? Вы с моим дядей напарники?

Я не успел ответить — нашей беседе помешал подошедший Виталий.

— Вот вы где! Я вас повсюду ищу! Гости уже расходятся и хотят попрощаться.

— Мы идем, — резко развернувшись, Илона направилась к дому. Она ни разу не обернулась. Все ее жесты, движения, слова отражали уверенность в себе, и даже некую резковатость характера. Она знала, что нравится мужчинам, она знала, что нравится и мне тоже. Она умела притягивать к себе внимание, и с удовольствием этим пользовалась.

— Я не буду заходить в дом. Уже поздно, я поеду к себе, — обратился я к Виталию.

— А попрощаться с Илоной? — заулыбался тот. Илона! Илона! Ну и девчонка — не успели и глазом моргнуть, а ее и след простыл!

— Попрощайтесь с ней за меня.

— Думаю, «прощаться» было бы не совсем правильным словом. Уверен, вы еще встретитесь, если Илона не заскучает по своим друзьям.

— Она уже взрослая девочка, и вполне сможет решить, где ей будет лучше, — ответил я.

— Согласен, — кивнул Виталий. На этом мы и разошлись.

Утро следующего дня, а это было утро понедельника, было одним из самых ненавистных — разгульные выходные не обошлись без последствий. Голова гудела так, что я не в шутку задумывался о помощи топора.

Пересилив желание воспользоваться преимуществами любимчика босса, я все же поплелся на работу, и всю неделю работал как проклятый. У меня нет нормированного рабочего графика — я могу работать и до полуночи, бывают и форс-мажорные ситуации, когда мне приходиться вскакивать ночью, и тащиться по делам, чтобы уладить возникшие проблемы. Если вы назовете меня мальчиком на побегушках, я не стану мотать головой в отрицании. Ну, если только для вида.

От сегодняшней пятницы я ждал передышки, но в «Барракуде» произошел инцидент — у клиентки стащили бриллиантовое колье, из самой сумки. Ума не приложу, какого овоща эта дура носит бриллианты в сумке. Колье мы так и не нашли, поэтому пришлось попотеть для того, чтобы истеричка не побежала кляпать заявление. Прежде всего, мы возместили стоимость колье, и впоследствии меня мучил вопрос — а было ли? Было ли колье? Я долго был терзаем ощущениями, что меня одурачили. Это очень неприятное ощущение.

— Ну, и истеричная баба, — выдохнул Николай, вытирая платком мокрый лоб. — Тяжелый у нас сегодня денек.

— Да, это точно, — согласился я. Моя голова очень плохо соображала, и мне хотелось скорее домой. — Хорошо, что он подошел к концу.

— Боюсь, что нет.

— Ну, да. Твоя смена еще не закончилась, — опять равнодушно ответил я.

— Я не об этом. Я подумал, что колье мог взять кто-то из наших, понимаешь? Нужно собрать весь персонал и обыскать.

— Нет.

— Но…

— Мы не станем заниматься этим ясно? Это дело нужно замять. Нам не нужна дурная репутация.

— Как скажешь.

— Вот и славно, — я почти ненавидел этого парня. К чему лезть из кожи вон, и совать нос не в свои дела? Неужели думает, что начальство оценит? Неужели думает, что я оценю? Кстати говоря, персоналом руковожу именно я — я принимаю на работу новых сотрудников, и я же их увольняю. Я добился доверия босса, подлизывая ему зад.

Неделя была напряженной, и я мечтал о скорейшем ее завершении. Заехав в супермаркет, я купил продуктов, и отправился домой. Впереди меня ждали целых два волшебных дня — мой босс дал мне два выходных дня, и я собирался их отпраздновать, валяясь на диване, и потягивая пиво. Целых два дня.

Слопанная в два присеста яичница отзывалась болью в животе, но я старался не обращать на нее внимание. Я убавил звук орущего телевизора, и, под урчание в животе и монотонную болтовню говорящего ящика, провалился в сон.