Дали туманные

2

Несмотря на затянувшийся чай в обществе словоохотливой Ефросиньи и ее соблазнительно созревающей подручной Жаклины-Акулины, Красноморов опоздал не очень. Он ставил в полутемном гардеробе пахнущий влажной овчиной полушубок и стянутые с валенок галоши, в которые предусмотрительно вложил визитную карточку - чтобы не перепутали, и заскользил по вощеному паркету в зал заседаний.

К его удивлению, у микрофона высился сам Букреев, глава Совета, об изменении повестки дня Красноморова почему-то не известили. Буров же Кауров сидел рядом в президиуме, задумчиво покачивая в такт словам докладчика отливающей глянцем лысиной.

- Уважаемые коллеги! Сограждане! - слышал Красноморов. - Все вы знаете, как нежно и тепло я отношусь к нашему дорогому Евсею Прохоровичу, к нашему Севе. - Взгляды присутствующих переметнулись на Бурова-Каурова, который, неспешно привстав со стула, несколько раз поклонился. - Но меня, вопреки утвержденной повестке дня, при всем уважении к мнению Совета, который я, благодаря вашему высокому доверию, возглавляю, и которым милостию Божьей руковожу, заставили подняться на эту высокую трибуну обстоятельства. Важные, не терпящие отлагательств известия, наконец, благо народное, о котором мы денно и нощно печемся, заставили меня просить слова.

В зале стояла напряженная тишина, лишь поскрипывали изредка кресла. "Какая там высокая трибуна?" - с издевкой подумал Красноморов (микрофон на массивной деревянной подставке был установлен просто посередине стола президиума). - "И чего там просить? У самого себя не просят. Захотел и взял. Ему еще спасибо скажут..." И в самом деле. "Отец ты наш..." - услышал Красноморов шепот старой, похожей на бабу-ягу хранительницы печатей и шрифтов Гегемоны Маркеловны.

Похоже, эта еле слышная реплика была уловлена докладчиком. Букреев поправил тяжелые, сползающие к носу очки в роговой оправе, крякнул "Да" и продолжил.

- Беда никогда не заставляет себя ждать. Беда нас окружает, прячется, рядится в чужие личины, готовится напасть в самый неподходящий момент. Но беда, о которой я хочу вам поведать сегодня, не свалилась как снег на голову, она вызревала в нашем чреве и ее можно было предотвратить...

- Не томи душу! - крикнула Гегемона Маркеловна.

- А случилась она на так называемой гидростанции в Беличьем... И лишь усилия всего поселения, включая отроков и несмышленых малолеток, позволили предотвратить катастрофу. Да. Мы знаем и сочувствуем тем, кто выражает свое искреннее возмущение ежегодным цветением воды водохранилища в Беличьем. Но это, как говорится, еще цветочки, это опасность другого порядка, чем прорыв плотины. Где, в каком страшном сне еще увидишь вырастающий внезапно перед мирным домом рыбаря водяной вал, готовый пожрать в одно мгновение чад и домочадцев этого тружанина? Гидростанцию так и хочется сравнить с гидрой. И это не кажется шуткой. Зачем нужны нам подобные сооружения? Они, отвечают нам, дают электричество. А кому, позвольте спросить, нужно это электричество? И так ли оно надобно? Книжки по ночам читать? Чтение - благо, никто не спорит. Но тут и свечи достаточно, если уж не спится. А ежели и впрямь не спится - к лекарю прямая дорога... Предвижу возражения, и прежде всего от господина Красноморова: электричество, де, природное явление. Никто и не думает спорить с этим утверждением. И атомы природные. Это еще древние греки знали. Но атомы им не мешали жить, а наших недавних предков они едва не убили. То, правда, другая тема, господа, так что позвольте не отклоняться с пути намеченного. Разное есть электричество. Одно - в дружбе с природой. Судите сами: могучие облака над тучными полями, вот-вот готовые излиться дождем; добрый гений каждого дома - котофей, шерсть которого искрится под ласковой длянью хозяина. Наконец, рыба-скат, притаившаяся в мрачной глубине водоема. Но стеклянный пузырь с раскаленным металлом во чреве; опасные для жизни жилы - провода; волны, срывающиеся с антенны - эта невидимая отрава. И все для того, чтобы подслушивать и подглядывать на расстоянии - нет уж, увольте! Или пресловутые компьютеры - уродливое порождение разума... Они же питаются электричеством, пожирают его. Да. Человек - существо общественное. И то, что порой не нужно одному человеку, необходимо обществу в целом. Но многое ли, спрашиваю, надобно нашему обществу? Так ли ему нужны искусственные сооружения, портящие лик планеты? Скажу со всей откровенностью: нет, нет и еще раз нет! Предвижу возражения...

Красноморов ерзнул на своем сидении. Вступать в дискуссию было бессмысленно или по крайней мере смешно. Скажешь о добыче металла - поднимут на смех - гвозди можно достать и в ближайших захоронениях, запасов при наших темпах хватит на столетия. А цифрами здесь никого не убедишь. Язык цифр просто никто не понимает. Скажешь - тепловой комфорт, независимость от погодных условий, а тебе - готовь дровишки летом. А уж дровишек-то, ей-богу, хватит - леса необъятные. Про медицину заикнешься - веди здоровый образ жизни. На пустословие можно ответить только пустословием. Красноморов помрачнел и насупился. И решил отмолчаться. На него осторожно оглядывались.

- Вероятно, следовало бы спросить у господина Красноморова, - Букреев поискал глазами в первых рядах, и, не найдя Василия, чуть запнувшись продолжил, - или, может быть, пригласить экспертов. Госпожу Славину, например, Ефросинью свет Ярославну... Господин Красноморов уже намекал нам, что без посторонней помощи не сможет ответить на все вопросы, которые ставит перед нами жизнь. И мы послушаем, что нам скажут эти так называемые независимые эксперты. Может даже успокоимся, как дети, которых задобрят пряником. А нам, как детям малым, дакажут, что энергии просто-напросто не хватает. Но как мы должны относиться к подобным заявлениям? Пусть поднимут руки те, кому действительно не хватает... Да, господа, в этом зале таких не нашлось. А теперь об аварии в Беличьем. Как говорят записи в журналах, это старинное сооружение долгие годы не остнавливали даже для профилактического ремонта - не хотели прекращать подачу энергии. Они, видите ли, обслуживали Город с прилегающими к нему слободами. Но позвольте спросить, кто был главным потребителем? Сахарный и спиртовой заводы, центральный холодильник и институты - вот где настоящий технологический рай. Чем кончается безудержное развитие технологии мы, увы, знаем...

Зал напряженно дышал. Те, кого речь Букреева непосредственно не касалась, вольготно подхохатывали. Красноморов чувствовал себя как в тяжелом сне, когда говорят неправду, врут в глаза, калечат факты, не понимая их сути, и судят о мире с вершин - у Красноморова вертелось в голове - гуманитарного невежества. Разве не сам Букреев из года в год никаких средств не выделял на ремонт электростанции - там и жили только своими старыми силами, изнашиваясь и дряхлея, древние механизмы. Впрочем, Красноморов уже давно догадывался, что глава Совета рано или поздно затеет что-то подобное сегодняшнему. Но такого разгрома "технарей" на памяти Красноморова еще не случалось. Все в зале, кто имел хотя бы отдаленное отношение к технике или точным наукам, отчужденно молчали, потупив глаза, или старательно направляли взгляды куда-то в сторону. Красноморов понял, что не выступит никто. И одновременно осознал, что дальше жить с такой оглядкой на враждебное мнение тоже не сможет... Скопить силенок, сговориться с кем-нибудь из "лесных", оборудование свезти помаленьку и начать все на новом месте, пусть малыми силами, скромные задачи ставя... Лишь бы не растерять в пучине времени то, что уже известно. Как устроены люди... Вместо того, чтобы с минимальными затратами сберечь то, что неподвластно почти действию времени, что посроено на века и стоит уже не одно столетие (так ли уж много нужно, чтобы сохранить несколько энергоцентров и автоматических предприятий, даже сырья не требующих, да коммуникации минимальные), все силы и средства общества тратятся на возрождение полумифической старины, на на исследование магии - наговоров там всяких... Вот и Жаклинку туда затянуло, а учили девку, пестовали, смену, можно сказать, растили... И что? Статистику под наговоры подкладывает. А когда начинаются аварии, появляется страх... И пускаются искать виноватых... Впрочем, Букреев не такой уж невежда, как прикидывается. И роль техники, хотя бы в ограниченных масштабах, он отлично понимает: просто откровенно играет на невежестве других. Интересно, чего же он добивается теперь? Власти? Так он и так глава Совета. Может, единоличной власти? Ведь худо-бедно, а до сих пор все решения принимались совместно.

Закончив безразмерный пассаж, Букреев остановился и перевел дух, победно оглядывая зал.

Хоть бы хворь на него какая напала, чтобы на собственной шкуре почувствовал, что значит техника, пусть медицинская, подумал Красноморов. Он еще раз оглядел зал и понял что выступать против точно не будет никто. Отмолчатся. Все ведь отлично понимают, что голосовать можно за одно, а делать совсем другое. Рассчитывать можно лишь на негласную поддержку... жаль, что в Совете нет Ефросиньи. Все знают - светлая голова. Но взгляды у наших мужиков в целом домостроевские. По их просвещенному мнению, достаточно одной полубезумной старухи Гегемоны.

Со своего места Красноморов разглядел круглый затылок Каманина. В общем-то, свой парень, на "охоту" вместе ходили, пару вылазок делали. Кое-что выудили, не без риска, правда. "Кто не рискует, тот не пьет шампанского", горделиво произнес тогда Каманин, пряча на дно торбы фляги с драгоценными реактивами. Официально он занимался эволюцией биогеоценозов да сортировкой всего, что выжило и уцелело... Но Красноморов-то знал, что под его директорским крылышком кое-кто баловался и биофизикой и генетикой...

Или Археолог, как его называли. Ванников, лучший друг и первый заместитель Букреева. Политикан еще тот, будьте здоровы. И тоже молчит. Хотя Красноморову иногда помогает. У него, надо думать, неплохие накопления образовались. Давешние резистенсы - это от его парней...

Или вот еще мил человек, Серебрянин Олеженька. Директор института химии - философский камень ищет... Настоящие физики ему, конечно, ни к чему, но без энергии даже философский камень не синтезировать. А энергии Серебрянину много надо... Еще и потому, что у него имелась тайная лаборатория и не какая-нибудь, а радиохимическая - драгоценные металлы из растворов выуживали и, как слышал Красноморов, светляков искусственных там делали, вполне приличных - читать по ночам можно или в лабораториуме опыты ставить.

Букреев кончил свою речь, а скорее всего, просто прервался, закашлявшись. Лицо и шея его стали свекольно-багровыми. Он черпнул серебряным половником кваску из ближайшего жбана, судорожно втянул в себя пенистую жидкость, замер с удивленно выпученными глазами, потом покачнулся и рухнул лицом на стол, после чего съехал на пол, сгребая рукой сползающую под тяжестью его тела бархатную скатерть. С грохотом упал и покатился по полу жбан, рухнула тяжелая подставка с микрофоном.

Воцарилась тяжелая тишина. Она продлилась едва ли дольше нескольких секунд - хотя позднее никто не мог определить, как долго тянулось это парализующее молчание. Потом все разом зашумели, задвигали стульями. Под потолком повис истерический бабий вопль.

- Извели, батюшки мои! Караул! Держите изверга!

Отбрасывая падающие стулья, по-кошачьи мягко скользя валенками по паркету, члены Великого Совета бросились к столу президиума. Когда Красноморов, следуя за толпой, пробрался вперед, Букреев, по-прежнему сжимая в руке край скатерти, уже замер. Около него сгрудились растерянные члены Совета, и рассмотреть, что делалось в эпицентре толпы, не представлялось возможным.

- Лекаря! Лекаря! Сюда!

Главнй медик Совета, толстый Петрушин, неуклюже присел около упавшего, и пытался прощупать пульс. Потом покачал головой и развел руками.

- Нужно зеркальце, господа... Есть у кого-нибудь?

Гегемона Маркеловна порылась в ридикюле и извлекла оттуда завернутый в тряпочку осколок.

- Он уже не дышит...

- Господи, - запричитала Гегемона, - кормилец ты наш...

На паркете блестела лужа разлитого кваса. Пытаясь протиснуться сквозь толпу, Красноморов поскользнулся, падая, он невольно схватился за полу одежды стоящего перед ним человека, который тоже не удержался на ногах.

- Господа! - громкий голос у дверей заставил всех разом обернуться. - Господа! Тишина и спокойствие! Прошу всех занять свои места.

Дубовые двери были распахнуты, и в проеме возвышался облепленный снегом начальник Следственного Института. За его спиной виднелось четверо курсантов, розовощеких с мороза, безусых еще широкоплечих юнцов в форменных полушубках и лихо сдвинутых на затылок кубанках.

- Ну вот, и сыскарь объявился, - прошептал старый историк, которого ненароком только что уронил Красноморов, - теперь колесо закрутится, уверяю вас.

Откуда он взялся, этот сыскарь, подумал Красноморов. Тоже опоздал? Тогда зачем с ним курсанты? И тут же он припомнил, что Мусатов - начальник следственного института, как заведения сугубо учебного характера и достаточно утилитарного назначения, в Великий Ученый Совет не входил, так что и опоздать не мог.

Два курсанта, расстегнув тяжелые кобуры на животах, застыли у дверей, двое других последовали за Мусатовым в залу, по ходу оттесняя членов Совета, столпившихся вокруг неподвижного тела Букреева.

Когда усилиями курсантов толпу удалось рассеять, Красноморов наконец-то целиком увидел Букреева, лежащего на боку с неловко подогнутой левой ногой, обутой, как и у остальных, в валенок с аккуратно загнутым голенищем, и далеко отброшенной правой рукой, намертво стиснувшей серебрянный ковш. Букреев лежал у края подсыхающей, рахмазанной десятками подошв лужи кваса.

- Господа! - Мусатов поднял вверх руку. - Прошу внимания! Все вы очевидцы чрезвычайного происшествия. Значит, все вы свидетели. Имеет ли кто-нибудь желание высказаться? - Мусатов обвел глазами залу. - Начнем, как полагается, с дам. Гегемона Маркеловна, прошу вас.

Один из курсантов вытащил блокнот и приготовился записывать.

- Подойдите пожалуйста к нам. Надеюсь, излишне предупреждать представительное собрание о недопустимости лжи.

Гегемона высморкалась в огромный платок, спрятала его в ридикюль и прошаркала к председательскому столу, поправляя на ходу пожелтевшие кружева на шее.

- Я скажу! Я все скажу, как на духу,- кому-то пообещала она. Кончик крючковатого ее носа слегка шевельнулся, недвусмысленно давая понять, что не следует завидовать человеку, которому злобная старуха так уверенно угрожает.

- Это все наговор. Сглазили его! Зло такое послали, что убило прямо на месте. Порчу навели, а человек в возрасте, как-никак. От зависти это.

- А кто, по вашему, зло такое причинил?

- А в зале он сидит, это и ягненку ясно.

- Не можете вы назвать имя виновника сглаза?

- Могу-не могу, сами найдете, а уж ежели не найдете, тогда и помогу... Только кормильца нашего этим не вернешь...

По знаку Мусатова курсант подхватил под локоть старуху и осторожно проводил на место.

- А что скажет уважаемый доктор? - спросил Мусатов.

Толстый Петрушин развел руками.

- Перед лицом смерти медицина бессильна.

- Что же послужило причиной смерти, по вашему мнению?

- Известно что - сердечко не выдержало, - скорбно покачал головой Петрушин.

- А от чего это произошло?

Лекарь снова пожал плечами.

- Трудно сказать... Может, поволновался излишне - доклад-то ответственный... Или отрава какая в квасе содержалась... Паралич-то дыхания тоже имел место...

- Спасибо, вы свободны. Кто зелье готовил? - грозно спросил Мусатов.

- Известно, кто...

- С кухни принесли... - услужливо ответили из залы.

Мусатов кивнул молодцеватому розовощекому курсанту, тот вытянулся в струнку, без слов понимая приказание, и через минуту приволок из кухни перепуганного насмерть повара, прижимавшего к животу новый жбан с квасом.

- Твоя работа? - грозно спросил Мусатов, показывая в сторону Букреева, на губах которого выступила пена.

Повар испуганно покачал головой.

- Отрицаешь? Тогда пей!

Повар затрясся, расплескивая из жбана квас.

- Отказываешься пить, значит, ты отравил.

Повар перекрестился, замер на мгновение, глядя в жбан, шумно отхлебнул, задержал квас во рту. Потом квас с бульканьем прокатился по пищеводу несчастного. Выпучив глаза, повар испуганно замер.

- Еще глотни. Да не жалей...

Повар покорно отхлебнул еще, с усилием послав жидкость в желудок, и уставился на Мусатова, ожидая приговора.

- Свободен, - распорядился начальник Следственного Института.

Собрать с полу остатки кваса толком не удалось. Опрокинутый жбан был пуст, затоптанная лужа на полу успела подсохнуть и основательно смешаться с грязью.

Красноморов вспомнил, что у него в кармане находится мокрый от кваса платок, которым он вытирал испачканные при падении ладони. Подумав, он решил не предъявлять этот платок Мусатову.

- Господа, переписываю всех присутствовавших в зале поименно, - объявил тот.