Дали туманные

7

Заночевал он у Ефросиньи, которая согласилась с тем, что в слободу, на ночь глядя, идти не резон, что вообще утро вечера мудренее, а следователь - он лицо подневольное, чей-то указ выполнял, допрашивая Красноморова, и если на Совете все было так, как Василий говорит, то никакой вины за ним нет, во всяком случае отраву в квас он подсыпать никак не мог - это Ефросинья Ярославна подтвердит, если потребуется, а насчет мысленного посыла, господи, ну это же несерьезно, чтобы биологический посыл, то есть излучение мозга, мог к смерти немедленной привести, это Гегемона додумалась.

- Впрочем, - заметила Ефросинья, - она не так уж и глупа, скорее представляется выжившей из ума, это удобно, а линию свою гнет и тебя, Вася, недолюбливает.

- За что же? - поинтересовался Красноморов.

- А за то! За давнее, когда ее младшая внучка глаз на тебя положила... Да, да, на тебя, Вася, а ты, эдакий кучерявый дуралей, даже и не заметил девкины страдания. Вот тогда уж Гегемона, видимо, все возможности колдовского воздействия использовала, чтобы младшенькой своей помочь. Да безуспешно, клиент невосприимчивый попался. Кстати, не в ту ли самую осень ее перекосило? Вот она и решила, - подумав, сказала Ефросинья Ярославна, - что у тебя своя собственная защита, и научную, так сказать, основу подвела.

- А ты этому веришь? - хмуро спросил Василий.

- Нет, конечно, - Ефросинья пожала плечами, - но камень-то в твой огород, Вася. А теперь она решила припомнить, очень удобный случай представился, сколько лет ожидала... Сторонники научной фольклористики, я думаю, теперь уже на щит поднимут Гегемонины наблюдения... Ну да ничего, Вася, все образуется... Ты, вижу, устал... Иди, отдыхай, в боковушке тебе уже постелено...

Утром Красноморов тихо, стараясь не скрипеть половицами, чтобы не разбудить хозяев, выскользнул на обдавший его снежной свежестью воздух. Позавтракал у Пимена, приняв из ручек любезной, но сегодня почему-то молчаливой Алексаши традиционный горячий калач. И пошел к себе в лабораториум, хотя уже предчувствовал - работа будет валиться из рук.

И когда телефон резкой трелью разорвал тишину пустого еще здания, Красноморов вздрогнул, как будто заранее знал, что ему обязательно будут звонить, но едва ли из следственного приказа. Там предпочитают живую связь: пара курсантов-молодцов, рысак, запряженный в санки - и в миг тебя доставят туда, где с тобой говорить пожелают. Услышав телефонный звонок, Красноморов даже обрадовался, несмотря на ужасную историю, в которую он попал. Принадлежность к Великому Совету продолжала сказываться - связи его не лишили. Пока. Или не догадались. Вряд ли его станут прослушивать - умишек не хватит. Однако на всякий случай он решил говорить языком малопонятным для тех, кто технарями себя не считает.

Звонил Каманин.

- Василий Егорыч! Приветствую! Жаль на Совете было не до разговоров... Не зайдешь ли в гости? Да хоть сейчас, если не особо занят... Показать кое-что надобно, а видик мой, сам знаешь, уже три года как без питания пылится... Жду...

Красноморову все одно не работалось и он решил не откладывать свой визит в биологический институт. Не предупреждая привратника, он выскользнул с черного хода и заскрипел по узеньким расчищенныи дорожкам через покрытый белоснежным пухом парк к добротным каменным палатам, где размещался лабораториум Каманина.

Хозяин встретил его у входа. После приветствия однако не предложил Красноморову войти, а наоборот, взявши, как давешние курсанты под локоток, повел еле прощупываемыми тропинками к лесу, к которому парк примыкал непосредственно и где нетерпеливо подрагивал маленький юркий вездеход.

Красноморов с Каманиным погрузились на жесткие холодные сиденья и водитель, знакомый Василию парень, осторожно двинул машину по узкой лесовозной дороге.

Вездеход подбрасывало на ухабах, несколько раз он выскакивал на полянки, круто разворачивался, вздымая снежную пыль, устремлялся в непролазную, казалось, чащу, где под слоем снега скрывались старые разбитые дороги, пару раз останавливался и водитель молча сверял местонахождение с картой. Наконец, фыркнув, вездеход замер и водительзаглушил мотор.

- Вылезаем, - сказал Каманин.

Красноморов выпрыгнул из вездехода и провалился в снег.

- Левее бери, - посоветовал Каманин.

Нащупывая присыпанный снегом твердый наст, они прошли метров десять и оказались у подножия невысокого холма. Красноморов заметил яму с оплывшими от времени краями.

- Смелее, - усмехнулся в бороду Каманин, - тебе же не впервой.

В глубине ямы чернел проем, засыпанный грязной снежно-земляной кашей. Спустившись, Красноморов увидел прямоугольное отверстие в рамке из заросшего рыжеватым мхом серого бетона.

Каманин зажег ручной светильник - то был не светляк, а натуральный старинный электрический фонарь с лампочкой - и жестом пригласил Красноморова следовать за собой.

Не впервой-то оно, конечно, не впервой, подумал Красноморов и, мысленно перекрестившись, нырнул в подземелье. Здесь ему прежде бывать не приходилось или, возможно, спускались с другого входа - собственной карты у Василия не имелось. Обычно, если его брали на подобные вылазки, то как бы за компанию, зная честность и неспособность сразу играть в несколько игр, а чаще как консультанта по разным приборам и аппаратам непонятного назначения.

Осторожно спустившись по крутой винтовой лестнице и миновав коридор, середину которого отметила намертво заклиненная обитая свинцовым листом дверь, Красноморов с Каманиным попали в просторное помещение. Лучи фонаря с трудом достигали серых, уставленных чем-то стеклянных стен, потолок же вообще терялся в темноте. Василию показалось, что над головой уходит в высоту купол, как в обсерватории у Иленьки.

На бетонном полу под ногами хрустело стекло. Конусообразный луч фонарика натыкался на столы, притулившиеся к закругленным стенам, высоченные стеллажи, на которых громоздились цилиндрические стеклянные банки и колбы разной емкости. Все это напоминало гигантский химический лабораториум. В холодном воздухе держался слабый запах некогда разлитых реактивов.

- Это, судя по всему, относилось к воееному ведомству. С размахом жили предки, - негромко произнес Каманин. - Целый город подземный отгрохали... Дверь ту... свинцовую... заклинило еще раньше, до нас... Видать, в спешке покидали, а может, кто-то и наведывался...

- Сколько же народу здесь работало? - спросил Василий.

- Человек двести, думаю, не меньше, - отозвался Каманин.

- У нас во всем Городе со слободами и округами столько химиков не сыщещь, - задумчиво произнес Красноморов, оглядывая стены. - И реактивы сохранились...

- Исследовательский центр у них тут размещался...

- А какие изыскания вели?

- Э... Василий Егорыч... Что изыскали, того уже не вернешь. Главное, что мы тут разжиться можем... Если темноты не бояться, да опасностей всяких, вроде мертвецов анабиозных - читал как-то в ихней книге, волосы дыбом встают: и не спит, и не живой, и не дышит, а не мертвец... А как оживет? Нерпедсказуемо и потому страшно...

- А может, ему тоже страшно?

- Мертвецу-то? Скажешь тоже...

- Ну, он же не мертвец, он все понимает... Каково анабиозному-то оживать? Я тоже кое-что почитывал...

- А если, к примеру, заплутаешь в лабиринте? Не всякий раз можно веревочку отматывать от входа... Вот так-то, Василиъ Егорыч. А то бы давно и без нас нашлись охотники обследовать...

Под ногами у Красноморова что-то белело. Он нагнулся.

- Посвети-ка, Никола Денисыч... Тряпка тут странная валяется. На старинную не похожа, та бы давно истлела.

Тряпкой оказался скомканный носовой платок.

- Захватим, - распорядился Каманин, - а там разберемся, кто без нас в подземелье пожаловал. А теперь глянь-ка по сторонам, Василий Егорыч, может, что прихватишь... И дальше пойдем... Еще и не такое увидишь.

Они прошли через круглый зал химического лабораториума и снова медленно двинулись по серому промозглому коридору, на стенах которого выступала мерзкая, вызывающая тошноту слизь. Временами в стенах попадались остовы дверей, искореженных или истлевших, ведущих в каморки, заполненные какой-то ветошью да подозрительным хламом, копаться в котором не хотелось. Наконец осклизлый коридор снова уперся в металлическую дверь, намертво застрявшую в стене. Через узкую щель удалось протиснуться, предварительно сняв полушубки.

- А вот здесь, между прочим, ценности исключительные, - произнес Каманин. - Главный компьютер, само собой, приказал долго жить, а вот всякие микрокалькуляторы живучи, чертенята, им-то ничто ни почем - ни холод, ни сырость, ни жара. Впрочем, про жару не уверен, здесь-то в любое время года плюс два, ни больше ни меньше.

- Калькулятор - это что? Тоже для вычислений? - спросил Красноморов. Слово показалось ему знакомым. Калькулятор...

- Карманная машинка, и очень полезная. Все умеет - не только складывать да множить. Тут тебе и тригонометрия, показательные функции, логарифмы всякие, корни, черта в ступе... Возьми, оченно рекомендую. В твоем хозяйстве пригодится.

- А что? И возьму... Только вот, чем она питается? Свет что ли поглощает? - Он вспомнил машинку Иленьки Головина, которой для работы достаточно было пламени свечи.

- Батарейки к ним имеются... Одно слово "вечные". Военные, те толк знали в технике. А вот как работают эти калькуляторы - сам разберешься и другим расскажешь, кому надобно. Может, они и светом питаются.

- А что еще есть?

- Всего, как говорится, не счесть... Сказка была такая. В детстве, помню, прабабка рассказывала. Один в пещеру попал. Дверь вроде как здесь железная или каменная, и по звуковому сигналу открывалась. Здесь, видать, тоже так было, да без хозяев стоит давно, вот и поломалась. А в пещере той чего только нет, видимо-невидимо драгоценностей всяких... А тот нахватался всего, да код забыл от радости и выйти не мог. Так и сгинул. Сказка вроде как древняя, еще из того времени, а ты, брат, вдумайся, значит, и у них сказания ходили... Верно было что-то вроде нашего Обновления. Может, кто знает, и не один раз.

- Может, и бывало такое... Но ведь это только догадки и предположения, а чтобы точно утверждать, факты нужны, - рассеянно пробормотал Красноморов, разглядывая запакованные в прозрачную не поддающуюся разрыву то ли бумагу, то ли ткань калькуляторы.

- А факты, Василий Егорыч, есть уже... Те же сказки... Чем не свидетельства? Только наши умники - гуманитарии - все вверх дном перевернули. Сказки - это не просто с бухты барахты, это след в памяти человеческой. Но ведь следы могут быть и снегом присыпаны, и пылью припорошены, и дождичком размыты, а могут и травой сорной зарасти. Эх, да что там... Но ведь что требуется? От шелухи очистить... Где зерна, а где плевелы... Ты вот сам подумай, чего бы наша наука стоила без этой техники, которую мы тайком переправляем в лабораториумы?

- Согласен, Никола Денисыч... Но ведь главное-то в чем, как я понимаю. Нам не столько науку двигать вперед приходится или что-то новое осваивать. Нет, нетушки, нам надобно старое не растерять, а то знания и превратятся в сказки, дождичком размытые, да снежком припорошенные. Знания надобно сохранить от забытия, от распада спасти. без знания эта техника мертвая, она нам без надобности, вроде игрушки детской. А вот знания, они тоже на первый взгляд кажутся ненужными забавами... Ну будет машинка за тебя корни квадратные извлекать... А можно и без корней обойтись, тем более, что и кашу из них не сваришь, и сапоги не сошьешь. А чтобы с бабой на печи валяться, алгебра с геометрией не требуется.

- Мы еще поговорим, Василий Егорыч, а сейчас - вперед. Стены как никак чужие.

Они еще раз спустились по железной лестнице и попали, как понял Красноморов, в оружейный склад.

- Нужно чего? - спросил Каманин.

- Нет, пожалуй...

- Это ты зря... Тебе-то как раз может и пригодится... Ну да ладно... Дальше пошли. Возмешь, сколько влезет электрических схемок, да деталей к ним... Резистенсы, семикондакторную бумагу в свитках... И закругляемся. Да... Тут еще один отсек, помнится, был: там пища в жестяных коробках, на черный день, видать, припасали. Сколько лет пролежало, а организм вполне принимает. Недаром предки такие склады устраивали. Всякие таблетки питательные, да порошки... Даже мясо... И еще барахло, бабы наши с ума посходили бы. И главное, не холстяное, нет, все тонкое, прозрачное и крепкое...

Красноморов вспомнил Микешины ножки, обтянутые тонкими ласковыми чулками-паутинками и с неожиданной для себя злостью отогнал видение.