Дама с единорогом

Глава XVII

Разбирая записи старой приходской книги, исписанной в прошлом веке, старый священник никак не мог понять, кому же понадобилось изъять из неё листы с записями за конец десятого года правления короля Эдуарда. Тогдашний капеллан вообще грешил неточностями, делал записи небрежно, усложняя составление родословной. Но что же всё-таки произошло в начале 80-х годов, за что же пострадала приходская книга?

Если пять лет назад барон Уоршел радовался тому, что он так удачно нашёл жениха для дочери, то теперь давняя помолвка Жанны с Норинстаном скорее огорчала его, чем радовала.

Жанне исполнилось шестнадцать. В ней ещё больше проявилась красота матери, обращавшая на себя внимание всех, кто ее видел, но, несмотря на это, она всё ещё ходила в невестах. Большинство её сверстниц были замужем и успели родить одного, а то и двух детей, не говоря уже о девушках постарше. За исключением, Мелиссы Гвуиллит, в прочем, в этом не было её вины. Первый её муж (какой-то мелкий валлийский князь, состоявший на королевской службе) оказался бездетным и не слишком докучал молодой жене своим присутствием. Он был убит в пьяной драке на второй год супружеской жизни. Со второй помолвкой барон Гвуиллит не спешил, подыскивая зятя среди англичан. В начале года Мелисса снова стала невестой и, если верить слухам, уже к лету должна была вторично выйти замуж. Таким образом, странное положение юной баронессы Уоршел вызывало много кривотолков.

Предположения Роланда Норинстана о том, что он скоро вернётся в Шропшир, не оправдались: граф вынужден был полтора года проторчать во Франции и Шотландии. Потом скончался один из его близких родственников по материнской линии, и свадьбу пришлось отложить еще на год. Таким образом, Норинстан вернулся в Леопаден только к зиме 1281 года.

Где-то через месяц к нему заехал барон Уоршел, решивший напомнить о необходимости поторопиться со свадьбой.

— Я понимаю, граф, Вы не могли вернуться раньше, но время идёт, а моя дочь уже который год ходит в невестах, — сказал он, пригубив кубок с вином. — Она уже не девочка, и я не хочу, чтобы она осталась старой девой. Если Вы не намерены жениться на ней, то разорвите помолвку. Правда, в этом случае Вы бросите тень на честь моей дочери, и, боюсь, мне будет трудно будет найти ей нового жениха.

— Никогда не поверю, что не найдётся человек, который согласиться взять Жанну Уоршел в жёны! — усмехнулся Роланд.

— С возрастом женщины дурнеют, и с каждым годом им всё труднее найти себе мужа. А я не желаю, чтобы моя дочь пополнила ряды бенедектинок.

— Вашей дочери нечего этого опасаться. Я никогда не поверю, что за эти три года она успела подурнеть настолько, чтобы лишиться всех своих поклонников. — Роланд прищурившись посмотрел на собеседника и многозначительно усмехнулся.

— К чёрту лысому этих поклонников! Кому нужна стареющая девушка, от которой отказался жених?

— Не беспокойтесь, барон, Вам не придётся искать нового жениха для Вашей несравненной дочери. Я не намерен нарушать данное когда-то перед лицом Господа и людьми слово. Мои дела улажены, долг перед Его величеством исполнен — и я могу со спокойной душой жениться.

— Вот и хорошо! — обрадовался Уоршел и добавил: — Нам нужно поспешить со свадьбой. Знайте, граф, хоть я и говорил Вам, что теперь Жанну трудно будет выдать замуж, но, в случае чего, я смогу её пристроить. В этом году она должна выйти замуж и выйдет!

— И кто же, по-Вашему, может польститься на брошенную невесту? — смеясь, спросил Норинстан. По его тону нельзя было догадаться, что этот вопрос задан вовсе не из праздного любопытства: Роланд взял себе за правило заранее узнавать имена потенциальных соперников.

— Хотя бы мой сосед.

— Вы хотите выдать дочь за соседа? — В его голосе слышались нотки задетой гордости. — Не за баннерета Леменора ли?

— Нет, за другого. Но, надеюсь, моя дочка станет Вашей женой.

— И я надеюсь. Свадьба будет пышной, я не поскуплюсь. Можете послать в город за тканью на свадебное платье.

— Я не могу допустить, чтобы Вы полностью оплатили эту свадьбу, — упрямо возразил барон. — Уж не настолько я беден, чтобы быть не в состоянии купить дочери платье!

— Успокойтесь, успокойтесь, барон, я ни в коей мере не намерен нанести урон Вашей чести. Можете заняться нарядом невесты, если хотите. Ну, а я позабочусь, чтобы гости на свадьбе ни в чём не нуждались. Прекрасно. Думаю, можно будет сыграть свадьбу сразу после Великого поста.

Уоршел кивнул. После поста, так после поста — лишь бы эта чёртова свадьба вообще состоялась! У него были свои основания торопить графа: семья его разрослась, лишние нахлебники ему были не нужны. В самом конце позапрошлого года, в канун Рождества, его супруга разродилась долгожданным наследником. Правда, он чуть не стоил ей жизни. Каролина рожала долго, целых два дня, в муках, а после три месяца лежала пластом. Отец назвал сына Элджерноном, в честь деда, и перенес на него часть любви, предназначавшейся ранее Жанне. Время от времени юная баронесса даже ревновала отца к этому вечно плачущему свёртку на руках няньки — дебелой крестьянки, недавно произведшей на свет двойню. Среди слуг ходили упорные слухи, что у её малюток и маленького барона был один и тот же отец. Проверить это не удалось: лишённые материнского молока, поступившего в полное распоряжение сэра Элджернона, они не дожили до того времени, как могло бы проявиться фамильное сходство.

Леменор с наслаждением вытянул ноги перед камином и откинулся на подушки. Он был сыт и поэтому доволен.

Барон де Фарден покосился на пустой бочонок и лениво закатил его ногой под стол.

— А у Вас тут стало уютнее, — лениво пробормотал баннерет. — Чисто и все вещи на местах. Кажется, появились подушки. Хм, недурно.

— Это всё Марта.

— Марта? Какая ещё Марта? Я что-то не слышал, чтобы Вы женились. Ваша сестра давно вышла замуж, мать умерла… Так кто же это таинственная Марта?

— Баннерет, неужели Вы решили, что мою берлогу приводила в порядок дама? — усмехнулся Клиффорд.

— Разве нет? Помнится, моя мать в своё время вместе со служанками тоже что-то мастерила. Там были какие-то цветочки, деревья…

— Ничего, когда женитесь на своей баронессе, у Вас будет много таких вещиц. Она ведь не белоручка?

— Женюсь? — Артур рассмеялся. — В своё время её жених чуть не оправил меня к праотцам и, вероятно, при случае будет рад окончить начатое дело. Так что, если я и женюсь, то уже на вдове графа Норинстана.

— И, конечно, Вы постараетесь ускорить кончину несчастного графа? — Барон подмигнул другу. — Ведь так обидно видеть яблочко и быть не в состоянии его сорвать?

— Убьёшь его, как же! — хмыкнул Леменор. — После случившегося мне лучше не попадаться ему на глаза. А ничего, кроме поединка, я в таком деле не приемлю.

— Ладно, хватит об этом! Давайте я познакомлю Вас с моей Мартой.

— Марта! — Фарден громко хлопнул в ладоши. — Иди сюда, моя милая!

В комнату вошла молодая женщина в подобранном с боков серо-голубом платье, перехваченном ярким поясом; её волосы были аккуратно убраны под платок, перехваченный вышитой повязкой.

— Ну, уложила Мартина? — Барон улыбнулся и поманил её к себе.

— Да. Он такой проказник — весь в Вас пошёл! — Марта расплылась в улыбке и села ему на колени.

— Баннерет, помните, я говорил Вам о вилланке, что призналась мне в любви? — Клиффорд погладил её по волосам.

— Честно говоря, нет. Я таких мелочей не помню.

— Ну, так это она и есть, моя Марта. Поздоровайся с сеньором баннеретом, — он легонько толкнул её в спину.

Марта соскочила на пол и поклонилась.

— Рада видеть Вас у нас, сеньор баннерет. Надеюсь, Вы всем останетесь довольны, — прощебетала она и застенчиво улыбнулась.

— Это я выучил её правильному выговору, — с гордостью заметил барон, взяв её за руку. — Славная девушка, к тому же, отличная хозяйка.

Марта покраснела и с обожанием посмотрела на Фардена.

— И как тебе тут живётся, Марта? Обижает тебя барон? — с улыбкой спросил Леменор. — Небось, сбежать отсюда хочешь?

— Что Вы, сеньор, как можно! — возмутилась молодая женщина и испуганно бросила взгляд на Клиффорда. — Я люблю сеньора барона, и что бы он ни делал — мне всё в радость!

— Ладно, ступай. — Фарден хлопнул её по мягкому месту. — Нам с баннеретом нужно поговорить.

Марта ещё раз поклонилась и ушла.

— И это серьёзно? — Леменор посмотрел на занавес, за которым скрылась девушка.

— Марта? Не знаю. Она мне нравится…

— Надеюсь, Вы не собираетесь на ней жениться?

Барон промолчал. После, проводив баннерета, он зашёл к Марте.

Она стояла, склонившись над постелью ребёнка, и с любовью смотрела на спящего мальчика. Он был красив, «словно херувимчик», с румяными пухлыми щёчками и чуть слышно причмокивал во сне. Мать время от времени брала его беленькую ручку и прижимала к губам, не решаясь поцеловать.

Услышав шаги барона, Марта обернулась и приложила палец к губам. По лицу её разлилось спокойствие; каждая чёрточка светилась любовью к человеку, подарившему ей такого прекрасного сына.

Ей казалось, что на свете нет женщины счастливее её. Она любима благородным рыцарем, на правах супруги живёт в его замке, может каждый день видеть его, говорить с ним. А ведь всё её счастье как раз и заключалось в том, чтобы хоть изредка, но непременно ежедневно видеть барона, слышать его голос. Большего Марта никогда не желала, а теперешнее её положение виделось ей подлинной вершиной блаженства. И каждую ночь, когда Фарден, наконец, засыпал, она тихо сползала с постели, вставала на колени перед распятием и образами святых и долго-долго молилась за барона и своего сына. Для себя Марта никогда ничего не просила.

Возвращаясь от сияющего достатком Фардена, баннерет вспоминал о второй послевоенной весне, когда он, благополучно растратив заработанное на войне богатство, возвращался из Шоура домой. Но деньги были потрачены не зря: он наконец-то занялся ремонтом замка, приведя в порядок первые два этажа и починив крышу.

Прошлой осенью в баронстве случился неурожай; его последствия серьёзно отразились на состоянии и без того запутанных дел Леменора. Крестьяне — нищие, оборванные, осунувшиеся от скудного питания и потребления лесных кореньев — попадались ему повсюду: на дорогах, полях, посреди грязной жижи на дороге, куда они падали, обессиленные от непосильного труда и нужды. И все они провожали его тяжёлыми озлобленными взглядами. Он знал, что они не помогут наполнить его кладовые зерном, знал, что ему нужно золото, много золота, и то, что ещё год или два — и он присоединиться к группе бродяг, продающих свой меч за бесценок. Тогда ему придётся распрощаться со своей сворой. Его сворой. Нет, он никогда не пойдёт на это. Интересно, его любимцы тоже отощали? Эти бездельники, наверняка, уморили их голодом и съели.

Бросив поводья своему новому оруженосцу (Метью пришлось потесниться ради Эдвина Оуэна, сына бедного шропширского дворянина), Артур соскочил в навозную жижу (на зиму скотину загнали во внешний двор) и направился к псарне. Радостный лай возвестил ему о том, что собаки живы. Слава Богу, хоть здесь всё в порядке!

Распорядившись, куда отнести привезённые вещи, Леменор повозился немного с собаками (их всё-таки стало меньше: умерла его любимая сука, не доглядели негодяи-псари!) и отправился осматривать свои угодья: лучше заранее знать, какие дыры придётся затыкать, на что он может рассчитывать.

— Здравствуйте, сэр! — У конюшни его окликнул робкий детский голос. Артур обернулся и увидел тонкого бледного мальчика лет одиннадцати — двенадцати в поношенной красной шапочке с фазаньим пером. Это перо резко диссонировало с его одеждой — старой, без изысков, несколько раз перешитой, покрытой грязью и пылью. В руках у парнишки был узелок. Из-за спины незваного гостя робко выглядывало ещё одно испуганное лицо, принадлежавшее мальчику постарше. Пожитков при нём вообще не наблюдалось.

— Чего тебе? — сердито бросил на ходу баннерет. — Кто пустил сюда эту парочку? Поросячьи рыла, я вас спрашиваю?!

— Вот. — Мальчик с пером протянул ему некую вещь, завёрнутую в грязный платок. — Я Гордон.

— Мне плевать, как тебя зовут. Я не подаю, так что можешь убираться.

Гордон, Гордон… Что-то знакомое. Кажется, так зовут одного из его племянников. Развернув платок, Леменор понял, что этот оборвыш с фазаньим пером и есть его племянник Гордон Форрестер: на ладони тускло блестел знакомый перстень-печатка.

— Так ты Гордон… — Баннерет в задумчивости осмотрел мальчишку. Интересно, можно будет извлечь из него какой-нибудь толк? — Тебя мать прислала?

— Да, — кивнул мальчик. — Она и дед хотят, чтобы я остался у Вас в услужении. — Заметив промелькнувшую по лицу дяди тень, он поспешил добавить: — Вы не подумайте, я многое умею! Если надо, я за столом буду прислуживать, за лошадями ходить… Я непривередливый, сэр!

— Что, служил уже у кого-нибудь? — хмуро спросил Артур.

— Служил. Пажом. У сэра Уорвика. — Поведение дяди красноречиво говорило, что здесь его не оставят, и мальчик мысленно прикидывал, сумеет ли вернуться обратно в Форрестер.

— И как? Он, поди, тебя выгнал, хитрец? — прищурился баннерет.

— Нет, сэр, просто взял другого пажа.

— Так зачем мне ленивый паж? Можешь забирать своё кольцо обратно. — Леменор протянул ему завёрнутый в платок перстень. Он не собирался оставлять у себя нахлебника, пусть даже родственника.

— О, сэр, Вы не правы! Выслушайте меня! — взмолился Гордон. — Я не ленив, просто это из-за его сестры…

— Сестры? — цокнул языком Артур и ещё раз осмотрел парня: а он ничего себе, даже смазливый. Если одеть соответственно, сойдёт за ангелочка. — Она молоденькая, эта сестра? Признавайся, соблазнил девчонку, а, чертёнок?

— Что Вы, дядя! — Гордон густо покраснел. — Сеньора Клотильда намного старше меня.

— Позарилась на свеженькое, старая ведьма! — расхохотался Артур и потрепал племянника по плечу. — Ладно уж, так и быть, возьму тебя к себе. Но до первой промашки. На поблажки не рассчитывай, тут у меня не забалуешь!

Парень кивнул и покосился на своего спутника. Только теперь и Леменор заметил этого хлюпающего носом подростка в продранной холщовой рубахе:

— А это что за фрукт?

— Мой слуга. Гарик, поклонись сеньору! — Гордон дал ему увесистого пинка. Парень моргнул и отвесил низкий поклон. — Дядя, можно, он тоже останется?

— На скотный двор, — тут же определил его будущий род занятий Артур. — Под начало Берта. А ты, Гордон, поедешь со мной. Может, по дороге я придумаю, чем занять тебя сегодня.

— Не было печали — так подай! — пробормотал баннерет, наблюдая за тем, как племянник залезает на лошадь Эдвина. — Нечего сказать, удружила сестра! И что мне делать с этим молокососом? Ладно, может, выучу его на оруженосца; не пристало мне, благородному рыцарю, держать при себе человека низшего сословия, вроде Метью! К тому же он стал мне грубить… Придёт время, совсем его разжалую.

Гордон жадными глазами осматривал окрестные поля, пытался получше разглядеть встречавшихся им по дороге людей. Его глаза были широко раскрыты; казалось, он пытался впитать в себя всё, что попадало в поле его зрения. Если он видел хорошенькую девочку или девушку, то провожал её улыбкой и что-то бормотал себе под нос. Ехавшему рядом с ним баннерету наконец надоело это бурчание:

— Чего ты там лопочешь себе под нос?

— «Ты в первенстве зарю собой затмила…». Просто строчка из стихотворения, дядя.

— Чьего? — кисло осведомился Артур.

— Моего, — смутился Гордон. — Я сочиняю канцону, но если я Вам мешаю…

— Этого ещё не хватало: мой племянник пишет стихи! И кому ты их посвящаешь?

— Одной даме.

— Клотильде Уорвик? А ещё признаваться не хотел, шельмец! — Баннерет дал ему дружескую затрещину. — Впредь тебе урок: говори только правду.

— Но я не лгал Вам, дядя! — раскраснелся мальчик. — Я никогда не сочинял стихов Клотильде Уорвик! Они посвящены той даме, которую я встречу и которой буду служить до конца моих дней.

— А, понятно, — протянул Леменор. В их семье никто не сочинял стихов, наверное, это влияние Форрестеров. Ладно, в меру это даже полезно, главное, чтобы мальчишка не забывал, что в первую очередь он будущий воин.

К весне следующего года приготовления к свадьбе были почти закончены. Служанки трудились над свадебным платьем баронессы, а барон обсуждал с женихом последние детали приданого дочери.

Жанна отнеслась к своему скорому замужеству с полным безразличием и по-прежнему проводила дни за вышиванием и домашним хозяйством.

— Не понимаю Вас, госпожа, — качая головой, говорила Джуди. — Вас ведь скоро к алтарю поведут!

— Ну, и пусть поведут.

— Но ведь не с баннеретом Леменором!

— Ах, Джуди, мне теперь всё равно! Я не хочу остаться старой девой, понимаешь! Не хочу нянчиться с братьями и сёстрами, которых родит моему отцу мачеха. Да я готова выйти замуж за кого угодно!

— А как же Ваша любовь?

— Любовь? — усмехнулась девушка. — Может, баннерет уже и забыл меня — мало ли, что может случиться за три года? А я сижу тут и целыми днями вышиваю эти цветочки! — Она в сердцах бросила своё вышивание на пол. — Мне всё опостылело, Джуди! Отец не даёт мне гулять, даже в сад я выхожу под присмотром Пита. Слуги следят за каждым моим движением, за каждым словом и обо всём докладывают отцу. Порой мне кажется, что даже Каролина за мной шпионит. Я не знаю, какая жизнь ждёт меня в замке графа, но, уверена, там мне не может быть хуже, чем здесь.

— Лучше уж быть графиней Норинстан, чем целую жизнь гоняться за прошлым, — тихо пробормотала девушка. — Если за три года он ни разу не побывал у нас, значит, я ему не нужна. Даже если я выйду за него, то счастливее от этого не стану.

— Значит, Вы выйдете замуж по доброй воле?

— А почему бы и нет? — Баронесса хорошо помнила, что баннерет не подавал о себе вестей с тех самых пор, когда Норинстан так не вовремя вмешался в их свидание. — Граф ничем не хуже других, а, может, и лучше. По крайней мере, он обо мне не забывает. — Это был камешек в огород Леменора.

— Кстати, что слышно о Мелиссе Гвуиллит? — Жанна неожиданно переменила тему.

— Её снова выдают замуж, госпожа. Поговаривают, что за какого-то английского графа. Невезучая она, госпожа; как бы и нового её женишка по ошибке не пристукнули!

— Джуди, типун тебе на язык!

— А что я такого сказала? Я ничего, я молчу.

Но свадьба Роланда Норинстана и Жанны Уоршел не состоялась: в ход событий опять вмешались третьи силы.

В канун вербного воскресенья 1282 года бывший союзник английского короля Давид, брат Ллевелина ап Груффита, ночью напал на Хауэрденский замок, перерезал гарнизон и захватил королевского юстициария, повесившего одного из его людей за преступление, ненаказуемое по валлийским законам. Ллевелин забыл о разногласиях с братом и снова поднял в Уэльсе мятеж. Восставшие громили построенные англичанами во время войны 1277 года замки, убивали и предавали огню их обитателей.

Причиной новой войны послужило желание английских властей распространить на территорию Уэльса юрисдикцию английского права. Отказ от валлийских законов и традиций рассматривался местными жителями как чудовищная несправедливость и оскорбление.

Были и другие причины. Валлийцы не любили англичан, назначаемых королём судьями и правителями некоторых валлийских территорий; большинство из них предпочло, чтобы ими управлял несправедливый соотечественник, чем честный чужеземец.

Эдуард призвал архиепископов отлучить мятежников от церкви за святотатство и измену; английские графства вновь призывали к оружию…

Граф прискакал в Уорш рано утром, своим появлением переполошив всю округу. Осыпав стражников и сонных слуг целым ворохом отборных ругательств, сдобренных ударами плёткой, он заявил, что немедленно желает видеть барона Уоршела.

— Сеньор почивает, — робко попытался задержать его кто-то из замковой прислуги. — Нельзя его будить!

— Мне плевать! Если ты сейчас же его не растолкаешь, я с тебя шкуру спущу!

Норинстан и Уоршел проговорили около часа; о чём, никто не знал.

Выйдя на крыльцо, граф столкнулся с Жанной, разбуженной утренней кутерьмой.

— Что случилось, граф? — Она ещё не до конца проснулась и, ёжась, куталась в плед.

— Вы замёрзните, уходите. — Он сделал вид, что не расслышал её вопроса.

— Зачем Вам так рано понадобился отец? — Жанна плотнее запахнула плед на груди. — Что-то срочное?

— Это мужские дела; они Вас не касаются.

— А всё же? — Она, почти не мигая, пристально смотрела на него.

— Лучше Вам этого не знать, спите спокойно. Да, нашу свадьбу придётся отложить, по крайней мере, до осени, — мимоходом, вскользь, заметил Роланд.

— Граф, Вы должны мне всё объяснить! — Девушка ухватила его за руку. — Вы опять уезжаете? Куда?

Он решил сказать ей правду — в конце концов, всё равно скоро узнает.

— На войну. Но не тревожьтесь, это ненадолго. До свиданья, баронесса.

— До свидания, граф, — машинально ответила она.

Роланд поцеловал невесту в лоб. Поцелуй был странным — торопливым, сдержанным, холодным, не таким, какого она ожидала. Баронесса в недоумении посмотрела на жениха и провела рукой по лбу.

(«Неужели все они опять меня бросают? Это ведь так страшно… одной… Он любит войну больше меня»).

Когда граф уехал, девушка не ушла. Забыв о сне и холодных предрассветных сумерках, Жанна долго простояла на крыльце и простояла бы ещё дольше, если бы не Джуди. Она тронула её за плечо и увела в дом.

— Эдуард сам виноват: нечего было посылать сюда своих любимчиков! — бормотал Уоршел, нервно расхаживая по залу, где он только что говорил с графом. — Мы верно служили ему, своей кровью оплачивали его победы — а что в награду? Ничего! Он предпочитает назначать судьями кого угодно, кроме тех, кто с давних пор знаком с обычаями валлийцев, тех, кого они уважают.

— А ведь покончив с ними, он, пожалуй, снова примется за нас и на этот раз доведёт дело до конца, — вдруг подумалось ему. — У короля и так слишком много власти, а, победив Ллевелина, он решит, что его воля безгранична. Его люди притесняют нас, не считаясь со славным рыцарством, на плечах которого покоится благополучие страны. Пришла пора напомнить ему, что за всякие дела воздают по заслугам!

Глядя на него и слушая его странную, не достойную вассала короля речь, можно было подумать, что он сошёл с ума. Но барон пребывал в здравом рассудке, просто он был раздосадован и подавлен чередой неудач, неурожаев и бесконечных поборов. Да и дело Монфора ещё не было забыто: Джеральд начинал баронскую войну на его стороне…

Уоршел привык к тому, что судьба с рождения осыпала его милостями. Родился первенцем в семье, без особых хлопот получил рыцарское звание, сам того не желая, попал ко двору одного из крупных графов, совершенно случайно завязал знакомство с сыновьями нужных людей, женился на богатой знатной невесте — это ли не счастье? Но былые знакомства исчезли, первая жена умерла, деньги разлетались по ветру; барону начинало казаться, что удача отвернулась от него. Он попробовал было обручить свою дочь с сыном барона Гвуиллита, но неудачно. Родился долгожданный наследник, ему опять нужны были полные сундуки, но он не мог дать сыну того, что было у него когда-то.

Барон долго думал, думал в одиночестве, не позволяя домашним нарушать свой покой. Нет, он даже не думал об измене и по-прежнему был верным подданным, дело было в другом — в его отношении к королю. Тот был для него первым из равных, а не сеньором, который мог что-либо приказывать. Джеральд Уоршел не считал себя его вассалом, он считал себя равным ему и желал, чтобы с ним, как и с другими баронами, считались.

Но, как бы ни был велик соблазн старых лет, Джеральд Уоршел не переметнулся на сторону Ллевелина. Он давно не доверял ему, не доверял с тех самых пор, как тот в самый ответственный момент бросил Монфора.

О том, что отец уезжает, Жанна узнала от слуг. Не успев толком одеться, она сбежала вниз и, оттолкнув от двери оруженосца, бросилась на крыльцо, где уже стояла скорбная Каролина с маленьким сыном на руках. Барону уже подвели коня, так что она успела вовремя.

— Батюшка, не бросайте меня! — Жанна ухватила отца за руки и упала перед ним на колени. Она была в котте без рукавов, надетой поверх нижней рубашки. — Батюшка, останьтесь!

— Жанна, не позорься перед людьми! — сурово ответил барон и поднял её. — Ступай к себе.

— Нет, нет, я не отпущу Вас! Зачем Вам ехать? — Баронесса не слушала его и по-прежнему не позволяла ему спуститься. — Останьтесь, они же убьют Вас!

— Почему это? — нахмурился Джеральд.

— Они молоды, а в Ваших волосах уже поселилась седина. Не бросайте меня, батюшка!

— Жанна, это ребячество! — Он оттолкнул от себя её руки.

— Ребячество? — обиженно переспросила девушка. — Разве глупо любить собственного отца?

— Не позорь меня перед людьми. Ну, подумай, что они скажут, если узнают, что я, послушавшись, дочери, остался дома? Они решат, что Джеральд Уоршел уже настолько стар, что не может сесть в седло, и совсем выжил из ума, раз поступает так, как велит ему дочь. Неужели ты хочешь, чтобы твой отец посрамил честь рыцаря?

— Нет. — Его аргументы её убедили.

— Тогда утри слёзы и поцелуй меня на прощание. Да, вот ещё что… — Он оглянулся и посмотрел на супругу, скромно стоявшую у двери. — Присматривай за мачехой. Честно говоря, лучше, если ты сама займёшься хозяйством. Ты уже взрослая и прекрасно со всем справишься, так что никаких особых наставлений я тебе давать не буду.

— Хорошо, отец. Пусть Господь охранит Вас от смерти! — Она смирилась с неизбежностью разлуки. — Да прибудет с Вами сила крестного воинства!

Жанна коснулась губами морщинистого отцовского лба и посторонилась, пропустив его и сопровождавших его слуг.

Теперь настала очередь супруги. Мелкими шажками Каролина подошла к мужу, подталкивая перед собой сонного Элджернона. Мальчик плакал и порывался убежать.

— Ну же, Элджи, подойди к отцу! — От стыда за сына на щеках Каролины выступил румянец. — Попрощайся с отцом, деточка.

— Баронесса, не смейте с ним сюсюкаться! — резко оборвал поток уговоров барон. — Ты вырастишь из него девчонку!

— Хорошо, хорошо, я не буду.

Каролина остановилась на нижней ступеньке и, несмотря на протесты няньки, подняла мальчика. Джеральд улыбнулся, взял его на руки и потрепал по голове.

— Вы не поцелуете его? — удивилась баронесса.

— Он мужчина, пусть не привыкает к нежностям. Когда я вернусь, начну учить его ездить верхом.

— Но он ещё мал! — запротестовала Каролина.

— В самый раз. Не влезай не в свои дела, женщина! Позаботься лучше о том, чтобы у Элджернона родился здоровый товарищ для игр.

Каролина вспыхнула и положила руку на свой большой живот.

Отдав сына няньке, барон притянул к себе жену, грубо чмокнул в щёку и провёл рукой по животу:

— Смотри, чтобы был мальчик! И без выкрутасов!

Баронесса кивнула и молча перекрестила его. Она тихо всхлипывала.

— А теперь обе вон отсюда! — Джеральд терпеть не мог слезливых прощаний.

Обе женщины подчинились. Каролина ушла к себе, уведя с собой Элджернона, а Жанна перешла в недавно построенную полукаменную палату и из окна светлой галереи молча наблюдала за тем, как заканчиваются последние приготовления к отъезду.

Когда барон сел в седло и копыта лошадей застучали сначала по двору, а потом по подъёмному мосту, она не выдержала и разрыдалась в голос. Растрепанные волосы падали ей на лицо, попадали в рот, но она не обращала на это внимания. Такой, в состоянии, близком к истерике, её нашла Джуди.

— Да что с Вами, госпожа? — Преодолевая упорное сопротивление, она повела баронессу наверх.

— Оставь, оставь меня! — кричала девушка, вырываясь из её рук.

— Не оставлю! Этак Вы ещё над собой что-нибудь учините.

— Просто, просто… Они ведь убьют его, Джуди, убьют!

— Кого убьют?

— Отца. Он ведь уже стар!

— Смилуйся над нами Матерь Божья! Да чтобы барона убили — да быть такого не может! Успокойтесь, вернётся он к Вам, здоровый и невредимый.

— Давай молиться, давай обе молиться. Я знаю, Каролина тоже молится, она набожная женщина… Давай же, Джуди! Величественная Царица Небесная, Высочайшая Повелительница Ангелов! Мы смиренно просим Тебя, пошли нам на помощь Твои небесные легионы, чтобы они под Твоею силой преследовали адские силы, везде с ними сражались, отбили их дерзкие нападения и ввергли их в бездну.

Она стояла на коленях и с затуманенным взором, простерев к тускло горевшей лампадке руки, повторяла:

— Кто, как Господь, Бог наш? Вы, святые Ангелы и Архангелы, защитите и охраните их! Добрая, нежная Матерь, Ты навеки наша любовь и наша надежда! Матерь Божия, пошли им святых Ангелов, чтобы они их защитили и отогнали бы от них злого врага. Пусть все, которые почитают Тебя, почувствуют Твою помощь! Вспомни, о всемилостивая Дева Мария, что испокон века никто не слыхал о том, чтобы кто-либо из прибегающих к Тебе, просящих о Твоей помощи, ищущих Твоего заступничества, был Тобою оставлен. Исполненный такого упования, прихожу к Тебе, Дева и Матерь Всевышнего, со смирением и сокрушением о своих грехах. Не презри моих слов, о Мать Предвечного Слова, и благосклонно внемли просьбе моей.

— Боже, Ты открыл нам, что миротворцы нарекутся Твоими сынами. Молим Тебя: даруй прочный и неложный мир, чтобы живущие в согласии утвердились в стремлении к добру, а враждующие забыли зло. Через Христа, Господа нашего. Аминь.

— Джуди, — баронесса взяла себя в руки, — пошли кого-нибудь в Леменор. Я хочу знать, где баннерет. Вдруг он ещё не уехал? Если так, то пусть хотя бы заедет попрощаться со мной. Передай ему, что я приказываю ему щадить себя ради меня.

Прощание с баннеретом вышло ещё короче. Посланник баронессы не застал Артура в Леменоре, но всё же сумел перехватить его на развилке большой дороги. Ради встречи с Жанной баннерет согласился ненадолго отсрочить свой отъезд.

Они стояли у приходской церкви.

— Вы тоже уезжаете на эту войну? — Жанна, как могла, старалась сдерживать волнение и незаметно чертила носком сапожка прямые и зигзаги.

— Да, так уж вышло.

— Баннерет, я не хочу, чтобы Вы уезжали.

— Если бы я мог, я бы остался, но…

— А что Вас удерживает? Вы же уже исполнили свой долг, когда бросили меня ради войны пять лет назад, — с лёгким раздражением бросила девушка и шёпотом добавила: — Отец уехал, графа Норинстан тоже — теперь никто не помешает нашей свадьбе.

— Свадьбе? — Он задумался. — Да, мы обязательно поженимся после войны.

— Значит, я осталась совсем одна, — вздохнула Жанна. — Что ж, поезжайте. Поезжайте и будьте храбрым! Я буду утешать себя Вашей храбростью, раз не могу утешить постоянством. И да хранит Вас Господь!

Баронесса проводила его глазами и смахнула со щеки слезу.

— Ну, что стоишь? Хватит спать, бездельник! — крикнула она прикорнувшему неподалёку пажу. — Веди сюда мою лошадь и помоги мне сесть в седло.

Мальчишка встрепенулся и, виновато улыбаясь, подвёл к ней иноходца. В благодарность он получил затрещину.