Дама с единорогом

Глава II

Посуда была начищена до блеска. Глиняные горшки, медные и серебряные блюда, кубки — предмет её гордости и зависти соседок. Хозяйство всегда должно быть в образцовом порядке, особенно под Рождество. Правда, в этом году сын мог и не приехать: мало ли дел у шерифа, он мог спокойно остаться в Хоствиле. К тому же, его давно звал к себе один из графов Глостерских, а граф — это не тот человек, которому можно отказать. Так что Розмари Норинстан не ждала сына в канун Сочельника, что, впрочем, не умерило её пыла по приведению дома в «божеский вид». Циновки на полу по всему замку были заменены новыми, омела красовалась там, где ей и положено, очаг в зале полыхал живительным огнем. Теперь же графиня внимательно наблюдала за служанками, выбивавшими пыль из ковров — благо Бог в тот год не поскупился на снег.

Розмари, во всем любившая порядок, поторапливала их, ругала за лень и пустые разговоры: Рождество на носу, а ещё столько всего нужно переделать! А вдруг сын всё же приедет? Что он скажет, что подумает о матери и сестрах? Не выдержав, графиня опустилась на колени и принялась сама вытирать щеткой грязь из ворса. Потом, при помощи одной из служанок, она водрузила ковер на деревянную балку, неизвестно для каких целей выступавшую из стены амбара (может, предыдущие хозяева Орлейна хотели к нему что-нибудь пристроить, но раздумали), и принялась энергично выбивать его толстой палкой.

— Матушка, боюсь, нам без Вас не обойтись на кухне! — Раскрасневшаяся девушка остановилась напротив графини и, незаметно от нее, дала пинка одной из служанок.

— Ни минуты покоя! Дадут мне в этом доме когда-нибудь отдохнуть? — в сердцах вскричала Розмари. — А ты бы, срамница, не позорилась перед людьми. Волосы-то прикрой — замужем, как-никак! Да и на плечи накинула бы чего-нибудь — на дворе морозец. Учти, заболеешь, мне с тобой сидеть некогда.

Маргарет равнодушно пожала плечами. По ней лучше заболеть и умереть, чем прозябать в браке с этим мерзавцем, её мужем. Бывают же такие образины на свете! Чтоб он помер в какой-нибудь канаве и всю свою семейку прихватил с собой. Прости меня Господи, с языка сорвалось! Она перекрестилась и зашагала за матерью. Он ведь ей муж, нехорошо так о муже. Вот, к матери её на Рождество отпустил. «Ничего, — язвительно мысленно усмехнулась Маргарет, — это твое последнее Рождество дома под одной крышей с братьями и сестрами. Уладит он свои дела, вернется домой — и будешь всю жизнь вертеться вокруг него, как уж на сковородке. Хотя и дома хрен редьки не слаще».

Отыскав подходящий головной убор, Мэгги наскоро убрала под него волосы и спустилась на кухню, где в чаду и пару ловко орудовала Розмари. И для кого она так печется? Для отца Гедеона? Интересно, обойдется у них хоть одно Рождество без отца Гедеона? Или матушка успела пригласить к себе всю округу? Вряд ли, без Роланда она и шагу ступить не сможет. Так для кого же эта изумительная рыба?

— Напрасный труд, матушка, Роланд не приедет. — Маргарет взяла нож и принялась нарубать крупными кольцами лук.

— И в этом ты видишь оправдание своему безделью? Запомни, если когда-нибудь у Норинстанов на Рождество не будет ломиться стол, это будет означать только одно — что в роду не осталось ни одной женщины, способной разжечь очаг. Да я лучше повешусь на шнурке от своего плаща, чем позволю людям сказать, что у нас беден стол на светлый праздник! А ты, чем даром болтать, занялась бы сладкой кашей — помнится, раньше она у тебя хорошо выходила.

— Муж её тоже хвалит, — апатично согласилась Мэгги, передавая нож кухарке. — Фло, где ты бегаешь, негодница?

Маленькая девочка с двумя длинными косами по плечам тут же возникла на пороге.

— За яйцами сходи. Не разгневается же на нас Господь из-за пары яиц, — вздохнула графиня.

У двери на хозяйственный двор, хлопавшей в тот день, пожалуй, чаще, чем в любой другой день в году, ну, разве кроме Пасхи, Флоренс столкнулась с одной из служанок, выбивавших ковры.

— Хозяин приехал! — выпалила она и прошмыгнула на кухню.

Укутавшись в тёплый платок, Фло прошла к широкой каменной лестнице, ведущей к массивной парадной двери. Конюх уже прогуливал лошадь брата, а сам он, занеся ногу на первую ступеньку, выслушивал торопливый доклад управляющего.

— Мать здорова? — Заметив сестру, спросил Роланд.

— Здорова. Мэгги здесь, — почему-то сочла нужным добавить девочка.

— Маргарет? А она-то что тут делает? — нахмурился граф. — Только не говори мне, что сюда с минуты на минуту явится её разгневанный муж! Так какого черта, Фло?

— Не знаю. Она сказала, он отпустил её до Водосвятия.

— Ладно, увижу, сам всю правду узнаю. А ты, разиня, чем стоять тут и пялиться на меня, сказала бы матери, что я приехал.

— Она уже знает, — ответила Флоренс и, пятясь, бочком проскользнула назад. Брат, кажется, в хорошем настроении, но лучше бы отсидеться от греха подальше в курятнике.

Когда она вернулась с долгожданными яйцами, мать на кухне рвала и метала.

— Где ты шляешься, лентяйка? — Розмари дала ей звучную пощёчину и забрала яйца. — Куда пошла? — крикнула она, заметив, что дочь попыталась незаметно улизнуть из кухни. — Ты останешься здесь и поможешь Мадолене с пирогом. Потом сделаешь закуску из свёклы, только не переборщи с чесноком и перцем! И обязательно попробуй соус к рыбе перед тем, как его подать.

Роланд сидел перед очагом и, положив ноги на специальную низкую скамеечку, гладил любимую собаку.

— Эй, долго ты ещё будешь мелькать у меня перед глазами? — недовольно спросил он Маргарет, суетившуюся у стола. — Или сядь, или уйди совсем. Кстати, что это за обычай встречать Рождество вдали от мужа? Твоё место возле него.

— Это в последний раз, брат, больше я Вас не обеспокою.

— Пошли Фло за вином. Пусть нальет из бочки, помеченной крестом.

— Как прикажете, брат. Ещё что-нибудь?

— Пусть мать поторопиться с едой. Я не намерен подыхать с голоду, пока она смешивает свои корешки.

Флоренс боялась спускаться в подвал, где хозяйствовали длиннохвостые крысы, но выбора у неё не было. По нескольким выразительным взглядам Маргарет она поняла, что лучше сходить туда немедленно. Но труды её не были вознаграждены.

— Ты, что, совсем дура! Что ты мне принесла? — Граф скривился и выплеснул содержимое поданного сестрой кубка на пол. — Что стоишь, подотри.

Флоренс покорно опустилась на колени и вытерла доски засаленным подолом.

— А теперь ступай обратно и подогрей вино. И переоденься, замарашка.

К обеду вся семья Норинстанов за исключением приболевшей Гвендолин собралась в зале. Пока раскладывали куски хлеба и носили туда-сюда горшки и тарелки, за столом сидели только трое: граф, его мать, которая, в силу своих лет и семейного положения имела на это право, и капеллан. Собственно, Маргарет тоже могла бы сидеть: теперь она не принадлежала к дому Норинстанов, и Роланд утратил над ней безграничную власть, но она, жалея Фло и Дэсмонда, помогала расставлять кушанья. После короткой молитвы и благословления пищи все заняли свои места. Потягивая из кубка вино с пряностями, Роланд расспрашивал мать о состоянии дел в Рединге и попутно шутил над излишним, по его мнению, благочестием Флоренс.

После обеда, пока сестры помогали слугам убирать со стола и гадали, можно ли вывести жирное пятно с шерстяного платья Маргарет, мать и старший сын устроились у очага. Разморенный сытной едой, вином и долгой дорогой Роланд дремал, а Розмари Норинстан, поместившись так, чтобы одновременно видеть ход на кухню и сына, позволило себе отдохнуть за вышиванием. Все-таки она была права, и медь в доме была вычищена не зря. Зато всё вокруг блестит и сияет, а в зале так приятно пахнет смолой из-за тех веток, которые она догадалась положить на пол. Жаль только, что неловкая Фло пролила вино. И в кого только она такая неуклюжая?

Прошло полтора года с тех пор, как умер отец, и Леменор не мог вызывать у него других чувств, кроме скорби по безвременно постигшей его утрате. Действительно безвременной, так как, по мнению сына, Уилтор Леменор мог бы спокойно дожить до рождения внуков. Да, говорят, за последнее время он сильно сдал, но был бодр духом и здоров, по-прежнему сам занимался делами, не полагаясь на управляющего, который, надо отдать ему должное, был честным малым. Когда он видел его в последний раз, на свадьбе Каролины, Артур и не думал, что в следующий раз ему придется присутствовать уже на его похоронах.

Изменился ли родной дом, в котором он не был столько лет? Тогда, полтора года назад, он даже не успел толком этого понять. Он прискакал, загнав коня, вступил во владение замком и землей, временно передал надзор над тем и другим управляющему и ускакал обратно — срок его службы ещё не истек. Окончился он только в этом году, когда, счастливо ввиду его положение, грозившего навсегда оставить его оруженосцем, получив рыцарское звание, Артур наконец смог вернуться домой и почувствовать себя полновластным хозяином Леменора.

Впрочем, особо владеть тут было нечем: замок походил на убогую развалину, земля была скудная, изрезанная холмами. Полей, на которых можно было выращивать пшеницу, было мало, скота и овец тоже, зато много коз, так что они в основном, в купе с проходившей по его земле дорогой, лесами и пригодной для рыболовства речушкой и составляли большую часть его богатства.

Но все же он ощутил что-то вроде душевного трепета при виде стен родного дома. В конце концов, здесь он родился и, надо признать, прожил не самые плохие годы. Хотя, безусловно, кое-что из этого детства хотелось бы не вспоминать.

Артур бросил косой взгляд на слугу, выполнявшего при нем обязанности оруженосца — молодого, пышущего здоровьем крепкого парня, присланного отцом с очередной скупой весточкой из дома несколько лет назад. Звали его Метью, и, честно говоря, он не производил впечатления юноши из благородной семьи. Кроме внешности об этом свидетельствовало и то, что Метью решительно не мог назвать имени своего рода, он просто озадаченно молчал. Впрочем, сомнения одолевали Леменора недолго: вскоре он узнал, что его будущий оруженосец — всего лишь сын сокмена, зато чертовски удачливый малый, одним росчерком пера покойного барона Леменора ставший богатым домохозяином!

То, что его оруженосец происходил из низов общества, было унизительно, но другого найти было пока негде, так что приходилось мириться с этим. Впрочем, Леменор не терял надежды и верил, что благосклонная к нему судьба пошлёт ему юношу, еще более бедного, чем он сам. Таких было не мало, но ему нечем было их привлечь — денег ему самому не хватало. Пока же баннерет представлял его своим мальчиком, которому надлежало следить за его оружием и его лошадьми. Правда, «мальчик» давно уже не был мальчиком — но не мог же Артур дать ему в руки меч! А у всякого оруженосца должен был быть меч. Поэтому Метью и прибывал в столь странном положении: с одной стороны, он исполнял обязанности оруженосца, а, с другой, официально им не был. Зато у него была добротная кольчуга, шишак, щит и арбалет, купленные на деньги сеньора, и он с гордостью показывал былым товарищам кинжал и копьё — последние составляющие его нехитрого вооружения.

Каждый раз, глядя на по-крестьянски сметливого Метью, прыгнувшего, казалось, выше головы, который сразу по возвращению посмел завести посреди земель Леменоров свою мельницу, а после, того и гляди, станет разводить овец и продавать шерсть, а, значит, получать неплохие деньги, которые не шли в карман сеньора, Артур никак не мог отделаться от мысли, что здесь что-то нечисто. Не мог его отец так великодушно одарить какого-то крестьянина, будучи сам стеснен в средствах. А если мог, то не сделал ли он это потому, что этот Метью был бастардом? Доподлинно он этого не знал, что подспудно чувствовал к своему оруженосцу некоторую неприязнь, даже несмотря на то, что тот был умен и услужлив. Все же Леменор был рыцарем, а Метью — всего лишь выбравшейся наверх деревенщиной.

Замок, каким он увидел его, пребывал в ужасном состоянии. Собственно, доход от поместья и его внешний и внутренний вид были тесно взаимосвязаны. Тем не менее, жить в нем было можно, и Артур принял бразды правления в свои руки.

Первым делом он объехал свои земли, чтобы выяснить, какой доход они могут принести. Доход оказался небольшим и даже вместе с его жалованием не превосходил семидесяти фунтов в год, что явно не могло удовлетворить потребностей молодого хозяина, мечтавшего о шумных попойках и дорогой одежде. Пришлось на время расстаться с мечтой о том, чтобы прослыть гостеприимным радушным хозяином, с легкостью сорящим деньгами. Было это не так легко: при дворе графа он уже привык к роскоши, да и его друзья не отличались бережливостью. Отныне все его визиты к ним сопровождались завистью к их богатству, которого он, ничуть не уступая им по происхождению, был лишен. Его тянуло к деньгам, к той власти, что они давали, к тому, какое впечатление, которое производили на окружающих люди, у которых они были, и, стремясь, хоть в чем-то походить на них, даже несмотря на скромность своего дохода, позволял себе тратить десятки футов на понравившуюся лошадь, золотую пряжку для плаща или гончую. Охотничьи собаки были его слабостью; будь его воля, он бы спустил на своих любимиц последние деньги, но угрожающе нависающие над головой балки и содержимое миски с обедом ежедневно напоминали ему о том, что деньги нужно все-таки поберечь. Но, сколько он ни пытался, он не мог отложить ни десяти фунтов.

Каждую неделю, чтобы побороть скуку и насладиться слаженной работой своей своры, без хвастовства, самой лучшей гончей своры графства, Леменор прочесывал свои леса в поисках добычи, которая, к слову сказать, существенно обогащала его рацион. Охотился он и по снегу, и по весенней распутице, предпочитая лишний раз не сидеть в каменном мешке своего унылого жилища.

Артур выехал на охоту в тот день, когда размеренная будничная жизнь одного из селений соседнего баронства была нарушена, с одной стороны, привычным, а, с другой стороны, чрезвычайно важным событием.

На постоялом дворе в Мерроу царило небывалое оживление: старая служанка вместе с пухленькой хозяйкой и двумя её дочерьми, поднимая клубы пыли, выметала сор из нескольких предоставляемых внаём путешественникам комнатушек, распахивала оконца, впуская яркое майское солнце, меняла половики, перестилала постель. На кухне столбом стоял пар; вспотевшая кухарка, незамужняя сестра хозяйки, не знала, за что ей браться: все кушанья, как на зло, подоспели одновременно. Хозяин с руганью выгонял засидевшихся посетителей, всовывая им кружки эля за счёт заведения, торопливо переселял двух заезжих монахов на чердак, к голубям, и поминутно посылал конюха смотреть на дорогу. Наблюдая за всем этим со стороны, можно было подумать, что на постоялом дворе «Драконий зуб» ожидают, как минимум, королевского судью, но весь сыр бор разгорелся из-за приезда двух паломников из Кентербери.

— Едут! — радостно завопил конюх, заметив всадников, показавшихся из-за поворота дороги.

Этот крик решил судьбу последнего пьянчужки, выставленного в лужу помоев пинком под зад. Его, в почем, это нисколько не озаботило, и, отлежавшись там немного, он спокойно побрёл к ближайшей харчевне — слава Богу, Мерроу не какая-то там дыра!

Хлопнуло оконце на втором этаже, и истеричный голос хозяйки прокричал:

— Смотри, чтобы не было, как в прошлый раз!

— Спускайся, дура! — бросил ей в ответ муж и начал репетировать приветливую улыбку, которая могла стоить ему полугодового дохода.

На постоялый двор под громкое квохтанье кур въехали долгожданные гости: впереди барон Уоршел, за ним, тоже верхом, на подушках позади оруженосца барона, — юная баронесса, за ними — слуги с увесистыми тюками и охрана. Хозяин поспешил придержать стремя господину, заметив, что для него честь принимать у себя такую сиятельную особу. Барон никак не отреагировал на его слова и проследил за тем, как оруженосец помог сойти на землю его дочери. Забрав дорожную казну, он вместе с Жанной вошёл в дом; хозяин подобострастно семенил рядом, делая знаки конюху, чтобы всё было сделано в лучшем виде.

Улыбающаяся хозяйка, пару раз почтительно поклонившись, пригласила гостей к столу; он уже был накрыт и заставлен плодами упорных трудов кухарки, не знакомой с изысками кулинарии. Баронесса села, развязала завязки плаща и вопросительно взглянула на отца. Тот недоверчиво понюхал свиной окорок и откусил кусочек. Потребовав самого лучшего эля, он принялся за еду; его примеру последовала Жанна.

Наскоро перекусив и, за не имением полотенца, вытерев руки о скатерть, барон распорядился провести дочь в комнату, где она могла бы немного отдохнуть.

— Жди моего возвращения здесь, — велел он и уехал к одному из своих арендаторов.

Едва дождавшись его отъезда, Жанна позвала конюха.

— Здесь сегодня был молодой сеньор, назвавшийся Печальным рыцарем? — в волнении спросила она.

— Был, сеньора. Он велел передать, что в эту пору Клевдерское озеро особенно хорошо, и искренне сожалел, что немногие могут им любоваться.

Баронесса бросила ему мелкую монету за услуги и, решив, что отец вернётся ближе к вечеру, решила узнать, чем может её порадовать Клевдерское озеро. Они с Брианом не виделись больше полугода, да и то в тот раз мельком, на людях, где и поговорить было нельзя, так что стоило рискнуть.

В долине Северна пышным цветом расцвела весна. Деревья покрылись нежной, полупрозрачной листвой; воздух был так чист, что казалось, будто его и вовсе нет. После череды привычных дождей образовалось затишье, и дороги успели более-менее просохнуть. Склоны холмов, то резко обрывавшихся, то, словно гигантские волны, застывшие над безлесной равниной, покрылись жёлтым кружевом первых неброских цветов, облепивших выветренные валуны.

По редким островкам зелени, разбросанным у подножья холмов, скользили причудливые пятна тени и света.

Возле холмов равнина была не распахана, зато дальше, ближе к горизонту, там, где земля переставала горбиться и кончались древние валуны, осколки неведомых скал, темнели ровные квадраты полей, по которым медленно двигались чёрные точки пахарей. По другую сторону полей, за полосой луга и каменистой пустоши, пролегла ровная узкая полоса леса. Оттуда гулким эхом разносился звук охотничьего рога: Артур Леменор, владелец этих земель, добыв уже молоденького кабанчика, по дороге домой со скуки загонял зайца. Он бы не разменивал свои силы и умение на такую мелочь, если бы оленя, за которым он гонялся битых два часа, изведя и собак, и себя, не вспугнула эта зверушка. Так что это было дело принципа.

Сэр Леменор совсем недавно получил рыцарское звание — с тех пор не прошло и полугода. Он был высок, сух в кости и по-своему красив, во всяком случае, задорные карие глаза, пышные кудри и мальчишеский курносый нос находили отклик в некоторых сердцах. Потом, конечно, его черты погрубеют, потеряв свою прелесть, но пока Артур Леменор мог в полной мере пользоваться своей ангелоподобной внешностью, хотя, видит Бог, забот у него хватало. И до ангела ему было далеко.

Несмотря на юный возраст, он мог похвастаться успехами на турнирных полях, благодаря чему снискал благосклонность дам, плоды которой надеялся пожать в родном графстве.

Последним из скупого списка достоинств молодого человека было получение им звания баннерета: мало кто в его возрасте удостаивался такой чести. Поговаривали, что этому немало поспособствовал покойный сэр Леменор, замолвивший за сына словечко перед графом Вулвергемптонским.

Заяц выскочил из лесу, прижав уши, на мгновение застыл, принюхался и помчался к холмам, подгоняемый лаем собак. Это была типичная разношёрстная свора человека, который в силу своего положения должен её иметь, но стеснён в финансовых возможностях. Тем не менее, эти псы, по выражению Леменора, способны были «добыть зверя даже из пасти дьявола».

Заяц петлял, изводя охотников и собак, но деваться ему было некуда. Баннерету же хотелось окончить его жизнь ещё быстрее. Подстегнув взмыленного коня, он поскакал напрямик, через хаотично нагромождения камней.

Впереди были заросли кустарника; заяц скрылся за ними. Не раздумывая, Леменор направил туда коня. За кустарником оказалась канава, и, оступившись, жеребец потерял равновесие и завалился на бок. Потирая ушибленное колено, Артур поднялся на ноги и, грубо дёрнув на себя повод, огрел коня плетью. Пару раз чертыхнувшись, он прислушался к удаляющемуся лаю собак. А ведь и к лучшему, что эта скотина упала именно здесь: никто не увидит его позора. Двойного позора. Докатиться до травли зайца! Узнают соседи — подымут на смех.

Сев в седло, баннерет свернул к роднику, бившему у подножья одного из холмов. Ему нравилось укромное местечко возле источника, со всех сторон закрытое каменистыми уступами и дикой акацией; тут можно было беспрепятственно поговорить с нужными людьми или переждать опасность. В первый и, к счастью, в последний раз он вынужден был просидеть тут с отцовскими сундуками дней пять, пока их сосед топтал поля Леменоров. Ссора была пустяковая, но вылилась в то, что он целый год просидел на голодном пайке, всецело доверившись Господу Богу и милости своего патрона, Сомерсета Оснея, графа Вулвергемптонского. Но этот долг был уплачен, причём с процентами.

Напившись и убедившись, что проклятый длинноухий не уйдёт от погони, он подумал о том, что неплохо бы перекусить. До Леменора было далековато, так что оставалось только Мерроу. Честно говоря, заезжать туда не хотелось — лишние деньги, и баннерет решил воспользоваться кухней единственной стоящей на его земле харчевни. Спустившись в долину, он звуком рога подозвал оруженосца и, велев ждать себя вместе с добычей в «Зубе Святого Антония», поскакал к дороге, пересекавшей равнину с северо-запада на северо-восток.

Клевдерское озеро — неприметное, покрытое ряской, заросшее камышом, местами заболоченное — раскинулось на границе Филдхауза, неподалеку от подножья холмов. Дорога огибала его слева, по территории Леменора, проходя через небольшую деревеньку, жившую не своими трудами, а доходами харчевни «Зуб Святого Антония», с хозяином которого все жители состояли в том или ином родстве.

Решив проверить, не ловят ли в озере без его ведома рыбу, баннерет оставил лошадь в кустарнике и спустился к зарослям камыша. Там, на бугристом берегу, на прогалине, стоял шалаш, используемый в летнее время пастухами, пригонявшими сюда скотину на водопой. Сначала Артур не обратил на него внимания, но потом понял, что он обитаем: перед шалашом виднелись свежие следы от костра. Это был непорядок, за пользование землёй надо платить, и Леменор решительно направился к входу в шалаш, чтобы восстановить справедливость, а, в случае сопротивления, положить конец пользованию чужой собственностью. И тут он заметил девушку, стоявшую у зарослей камыша. Она была хороша собой, хороша настолько, насколько может быть хороша девочка-подросток, чьи округлые, мягкие, женственные очертания только-только начали оформляться, отчего она казалась немного угловатой, однако во вкусе своего времени.

У девушки было очаровательное живое личико; из-под светлой шапочки, украшенной шапелем, выбивалась прядка русых, слегка вьющихся волос.

Артур неосторожно поменял положение тела; под сапогами зашуршала сухая осока. Девушка вздрогнула и обернулась; он почувствовал на себе взгляд её серых внимательных глаз. В них сквозила радость, но спустя какие-то тысячные доли секунды промелькнули страх и досада. Она ждала другого; встреча с Леменором не входила в её планы. Впрочем, она сама виновата. Надо было думать перед тем, как соглашаться на свидание, да ещё и слуги куда-то запропастились. Что-то их не видно там, где Жанна велела себя ждать. Или они решили съездить за бароном? Вполне возможно, ведь до Бригеса не так уж далеко. Ах, лучше бы здесь появился отец, чем попасть в руки этому человеку! Все, что угодно, только не позор! Тогда у нее будет всего один выход — Клевдерское озеро.

Баннерет шагнул к незнакомке. Она переменилась в лице, попятилась, быстро подобрала юбки и побежала, цепляясь длинным подолом за камыши.

— Эй, стойте! Не бойтесь, я ничего Вам не сделаю! — крикнул Артур, но девушка даже не обернулась.

Перескакивая с бугра на бугор, он быстро оказался возле коня, вскочил в седло и поскакал за ней. Девушка оказалась проворнее и выбралась из камышей и кустарника быстрее него; баннерет смог настичь её только на ровной поверхности. Не обращая внимания на состояние своих сапожек и юбок, облепленных сором и грязью, не внимания призывам Леменора остановиться, она продолжала бежать в сторону деревни, виляя, не хуже зайца. Наконец он догнал её.

— Оставьте меня в покое! — Она гневно сверкнула глазами и, пятясь от наступавшего на неё коня баннерета, громко закричала: — Требоди!

Леменор попытался подхватить её, но девушка увернулась и снова бросилась бежать. Баннерет поскакал за ней, но дорогу ему преградил решительно настроенный министериал с арбалетом в руках. Тяжело дышавшая девушка, спряталась за его спиной, бросая на Леменора гневные взгляды.

— Сеньора, поверьте, я не хотел ничего дурного! Скажите своему молодчику, чтобы опустил арбалет.

— И не подумаю! — Щёки её пылали, грудь то поднималась, то упускалась от частого дыхания.

— Как Вы сюда попали?

— А сами Вы как сюда попали? Это наша земля.

— Вы ошибаетесь, — покачал головой Артур, — это моя земля.

— Как бы не так! Лес, может быть и Ваш, а равнина и озеро точно не Ваши. Наши крестьяне издавна пасут здесь скот и ловят в озере рыбу.

— Так вот кто меня обворовывает! Надо поймать парочку паршивцев и примерно наказать, пока мои соседи не обобрали меня до нитки. Кстати, кто Ваш отец, сеньора?

— Какая разница? Это наша земля.

— Ваша начинается вон за тем земляным валом, за озером. Если угодно, поедем в Леменор, и я покажу Вам купчую на землю.

— Вот ещё! Никуда я с Вами не поеду! Но если Вы утверждаете, что земля Ваша, я готова заплатить. У меня нет денег, но, если потребуется, мой отец заплатит за каждый мой шаг. — Чёртов Бриан, куда он делся? Обещал придти и не пришёл. Теперь из-за него у неё будут неприятности.

— Честь рыцаря не позволяет мне требовать плату с девушки, — галантно заметил баннерет. — Но все же как Вы здесь оказались?

— Я не разговариваю с дерзкими незнакомцами.

— А если я назову Вам своё имя?

Она промолчала, но вышла из-за спины сурового Требоди.

— Я владелец этих мест — баннерет Артур Леменор. — Он истолковал её молчание как знак согласия продолжить разговор.

— В таком случае, я дочь барона Уоршела. — Девушка гордо вскинула голову и пристально, свысока, осмотрела Артура с головы до ног. Этот взгляд говорил о том, что она, женщина, не считала его ровней себе. И у неё были на то основания.

Она была из рода Уоршелов, соседей Леменора, одних из богатейших землевладельцев Шропшира. Их фамильный замок, Уорш, сейчас принадлежал Джеральду Уоршелу. Его 400 фунтов в год, а в удачные годы — ещё на 20 фунтов больше многим не давали покоя. Барону чертовски везло в последние годы, особенно с деревней Мерроу, ставшей центом местной торговли и грозившей в ближайшее время превратиться в бойкий торговый городок. Леменор, с его семьюдесятью фунтами, всегда завидовал барону, чьи крестьяне охотно выкупали свои наделы и вскладчину арендовали землю и мельницы (в баронстве их было целых три), за счёт величины своих угодий получавшему дополнительный доход от дорожных и мостовых сборов.

Барон был вдов. Его супруга, дочь родовитой француженки, женщина привлекательная во всех отношениях, умерла, когда Жанне было около семи; на её похоронах Джеральд Уоршел умудрился поссориться с её отцом. Тесть был уже мертв, но отношения между двумя семействами были по-прежнему натянутыми. Этому немало способствовали характер и личные пристрастия барона. Он никогда не испытывал особой любви к жителям континента и в своё время с удовольствием принял посильное участие в событиях 59 года. Пожалуй, только Сомерсеты, Уилморы и незамужняя взбалмошная кузина Жанны, леди Джоанна, поддерживали с Уоршелами постоянные отношения; остальные родственники ограничивались редкими приглашениями на свадьбы и похороны.

— Она премиленькая и богатая, — подсознательно подумал Леменор. — С такой женой мне все дороги будут открыты. Лишь бы только её уже не помолвили с кем-нибудь!

Тем временем Жанна заметила Бриана. Прижав руки к груди, он смотрел на неё с небольшого бугра за озером. Он не принадлежал Леменору, так что ему нечего было опасаться гнева баннерета, тем не менее, молодой человек не спешил выдавать своего присутствия.

— Прощайте, сеньор! — Подобрав юбки, баронесса зашагала прочь, сердито поддевая сапожками слипшиеся комья земли.

— Постойте!

— Чего Вам ещё? — Девушка обернулась и взглянула на него из-под нахмуренных бровей. Она ясно показала ему, что хочет уйти, но он сделал вид, что не заметил этого.

— Позвольте мне проводить Вас.

— Незачем. Как видите, я под надёжной охраной. Неподалёку меня ожидают слуги.

(«До чего же он настырен!.. А бедный Бриан ждёт меня… Мы так редко видимся, за последний год лишь однажды, а я тут… И дёрнул же чёрт (прости, Господи!) этого сеньора заехать в такую глушь! Нашёл место для охоты! Земля, конечно, не наша, но ведь ни он, ни его люди никогда здесь не появлялись, да и озеро спорное… Бедный, бедный мой Бриан!»).

— Хороши же у Вас слуги, бросили Вас одну! — усмехнулся Артур. — Их нужно чаще сечь, баронесса, от этого они становятся услужливее.

— Уж как-нибудь сама разберусь, как с ними поступать! К Вашему сведению, сеньор, они меня не бросали, я сама отослала их.

— Могу я что-нибудь сделать для Вас?

— Ничего. Требоди, приведи мою лошадь. Она там, на берегу.

— Позвольте мне, баронесса! — Баннерет изо всех сил старался заслужить её благосклонность, но она даже не удостоила его взглядом.

— Стой, стой, мерзавец! — Артур вдруг пришпорил коня и поскакал к озеру. Проследив за ним взглядом, Жанна заметила Бриана, метнувшегося прочь от её лошади. Надежды на счастливое свидание были потеряны, и всё из-за этого баннерета!

— Вот Ваша лошадь. — Леменор привёл её дженнет. — Какой-то мошенник пытался её украсть.

— Это был не мошенник, а мой паж, — сквозь зубы процедила баронесса и с помощью Требоди села в седло. — Прощайте!

— Но я не могу отпустить Вас! Вам угрожает опасность.

— Не большая, чем в Вашем обществе.

Её иноходец неторопливо затрусил к озеру. Баннерет слышал, как она отчитывает Требоди. Да, не повезло парню. Потом Жанна остановилась, подождала, пока Требоди заберется на мула и галопом понеслась прочь: нужно было оказаться на постоялом дворе до возвращения отца. Лишь бы Бригес подольше задержал его!

А вот и ребята Требоди. Ох, и получат же они от неё! Мерзавцы пропустили-таки кружечку в харчевне, бросили её одну. А если бы на месте этого рыцаря оказались валлийцы? Мало ли случаев, чтобы они совершали свои набеги посреди белого дня? Да и рыцарям доверят нельзя. Словом, сегодня ей очень повезло, нужно будет отблагодарить Бога и слугу его, Николая, за своё спасение.