Дама с единорогом

Глава XXVI

— Подлей ещё немного холодной воды — горячо. — Жанна закрыла глаза и блаженно, по мере возможности вытянулась в бадье. Вода была тёплая и ласкала тело. Вода — это драгоценность, ей нужно наслаждаться. Так же, как и слуги, она не мылась месяцами.

Когда лежишь так, в тёплой ванне, не думаешь о том, что где-то там, может, совсем рядом, люди убивают друг друга.

Служанка широко улыбнулась и зачерпнула ещё немного воды из ведра.

— Боже, как хорошо! — прошептала баронесса. — Мне кажется, что у меня скоро вырастут крылья…

— Вырастут, обязательно вырастут, госпожа. — Служанка взяла кувшин и окатила плечи хозяйки тёплой водой. — Да и как же не вырасти, если Вас так любят!

Она с улыбкой нагнулась и подняла с пола какую-то склянку.

— Что это? — Жанна села, облокотившись рукой о края бадьи; вода мягко скатывалась с неё, скользя по округлостям подернутого мурашками тела.

Джуди промолчала, с таинственным видом открыла флакон и добавила в воду несколько капель его содержимого. По водной поверхности расплылись круги маслянистой жидкости с нежным насыщенным ароматом.

— Как приятно пахнет! — вздохнула баронесса, почти полностью погрузившись в воду. — Налей ещё немного, Джуди!

— Нет, — улыбнулась служанка и тщательно закупорила флакон. — Я лучше разотру Вас этим перед свадьбой. Уверена, сеньору графу понравится.

— Джуди! — Жанна покраснела и плеснула водой ей в лицо.

— А что? — Джуди вытерла лоб рукавом. — Ведь это он Вам это подарил — так почему бы не отблагодарить его за это?

— Значит, он… — Она мечтательно улыбнулась.

— Настоящее розовое масло, а не та бурда, что тут продают! Я эту баночку спрячу и буду беречь, как зеницу ока.

Она, конечно, умолчала о том, что давно отлила немного в крохотный флакончик, оставшийся от благовоний покойной Беатрис Уоршел, и теперь носила его на груди, словно ладанку.

— Да, спрячь, — рассеянно повторила баронесса, зачерпнула ладонями немного воды и окатила шею.

— Повезло Вам, госпожа, с женихом: и любит, и подарки дарит, и о Вас так нежно заботится.

— Но не грешно ли это? — обеспокоено спросила Жанна.

— В чём же грех? Его к Вам тянет, Вас к нему — чего уж тут такого.

— Но это же от плоти, а всё, что от плоти — грех.

— Вот ещё! Если бы все были святы, люди бы перевелись.

— Как тебе не стыдно, побойся Бога, грешница! — пристыдила её баронесса. — Дабы блюсти добродетель, девушка должна быть целомудренна даже в мыслях, а твой язык приведет тебя прямо в лапы к Дьяволу.

(«Грех думать о нём. Он не должен целовать меня до свадьбы, я не должна оставаться с ним наедине»).

— Вы ведь любите его? — лукаво спросила служанка.

Баронесса задумалась и прошептала:

— Кто знает, всё может быть…

Джуди, в полголоса напевая про двух голубков, достала мыло и скомандовала:

— А ну-ка встаньте, госпожа! Вы тут мечтаете — а вода стынет!

— Они топчут мои поля, нет ты слышал, Патрик, они топчут мои поля! Какая наглость! Ничего, я их вышвырну, велю всех повесить. Нет, не всех, парочку посажу в подземелье. На одну воду.

— Да, тётя, как пожелаете, — улыбнулся Патрик и помог ей спуститься по лестнице. Сегодня тётя была не в духе, и он всячески старался ей угодить, чтобы не попасть под горячую руку. Да, не повезло крестьянам, что именно сегодня она узнала о том, что кто-то уничтожил озимые на двух полях на северо-западе баронства. Поля вытоптали подчистую.

Баронесса Уоршел велела принести кресло. Укутавшись в тёплую накидку, она заняла своё место на крыльце.

— Можно начинать, — бросила госпожа новому управляющему. Тот кивнул и встал рядом с капелланом, державшим платёжную книгу.

Во внутренний двор потекла унылая толпа крестьян. Они по очереди останавливались перед амбаром, выслушивали из уст священника сумму причитающегося с них платежа, расплачивались деньгами, ставили на землю корзины с овощами, ссыпали в сараи навоз. Несколько слуг вели учёт собранным продуктам и скоту.

— А эти что стоят? — Жанна указала на группку крестьян, жавшихся к стене в стороне от общей очереди.

— Им нечем платить, — объяснил управляющий.

— Порядок для всех один, — отрезала госпожа. — Будут отрабатывать долг работой.

Баронесса откинулась на спинку кресла и недовольно посмотрела на старика, пытавшего доказать неправомерность изъятия у него свиньи и пяти кур.

— Да что же это такое? — Он нервно теребил бородку. — Не прошло и года, как я отдал господину последние деньги; мне не за что платить ему снова.

— А кому принадлежит твоя земля? — потирая лоб рукой, спросил управляющий. — Ты же не выкупал её?

— Куда уж мне! Но урожай был плох, боюсь, мы не доживём до лета…

— Ты же знаешь, всё равно нужно платить. Нет денег — отдавай скотиной или зерном.

— Нет на вас Божьего суда! Может, хоть свинку оставите? — заискивающе спросил он.

Управляющий молчал. Будь его воля, он отпустил бы старика, но, в силу своего положения, ничем не мог помочь бедняге. Тяжело вздохнув, Гарри прошептал:

— Погоди пока со свиньёй. Думаю, обойдёмся курицами. Остальное до Пасхи отдашь монетой.

— Да откуда ж я деньги возьму? У меня дети, внуки, и всем нам жить хочется. А вы за горло берёте, на большую дорогу толкаете!

Старик упал на колени, уткнулся лицом в пыль.

— Гарри, чего ты медлишь? — недовольно спросила баронесса.

— У него нет денег, госпожа, а отдавать свинью он не хочет.

— Что значит «не хочет»? Каждый должен платить за пользование моей землёй.

— Не губите, госпожа! — Старик в мольбе простер руки к Жанне. — Мне дочку замуж выдать нужно!

— Меня это не волнует. Плати или отправляйся к крысам.

Но крестьянин не сдавался и продолжал живописать беды своего огромного семейства — напрасно, «железная баронесса» стойко держалась.

— Так ты отдаёшь свинью или предпочитаешь коротать дни с крысами? — Она начинала сердиться.

— Нельзя мне в подземелье, госпожа, дочка же у меня… Вы бы потерпели со свиньёй до её свадьбы, а я бы после Вам вдвойне отдал.

— Значит, в кабалу хочешь? Ничего, я на тебя крепь быстро составлю, век не откупишься.

Жанна сомневалась. С одной стороны, она должна была посадить его в подземелье, но, с другой… В прошлом году он женил младшего сына, денег у него совсем не осталось. Так, может, простить ему свинью? Держать его в подземелье накладно, да и толку от этого мало — денег всё равно не дождёшься, не откуда им взяться. Да, пожалуй, лучше забрать кур и прибавить ему работу на господина. И пусть каждую неделю чистит господский свинарник и колет дрова.

Чувствуя, что госпожа колеблется, крестьяне, перебивая друг друга, начали повествовать о своих бедах. У кого-то скотина погибла от мора, у другого урожай склевали птицы, третьего ограбили по дороге…

У баронессы разболелась голова; она безуспешно попыталась отгородиться от толпы, напрасно призывала к тишине.

— Убери их отсюда, Гарри! — не выдержав, взмолилась она.

Ей нужно было взять себя в руки, укротить эту толпу и забрать всё, что ей причиталось.

— Замолчите! — встав, крикнула Жанна. — Оброк заплатят все, а потом я разберусь, кому из вас нужно помочь.

Но крестьяне её не слушали; стоит один раз проявить слабость — и люди обязательно этим воспользуются. Их возмущение, того и гляди, могло перерасти в бунт.

Крестьяне обступили подножья лестницы, некоторые даже осмелились взобраться на нижние ступеньки. Они требовали вычеркнуть недоимки из платёжной книги.

Баронесса тщетно пыталась заставить толпу повиноваться себе и чуть не плакала от обиды, когда ей сообщили о приезде графа Норинстана.

— Хвала Господу, он услышал меня! — подумалось Жанне. — Для того чтобы угомонить этих вилланов, нужна крепкая мужская рука.

Роланд без слов понял бедственное положение девушки и конём отогнал крестьян от крыльца.

— Что тут происходит, баронесса? — спросил он. — Эти собаки забыли, кто Вы?

— Они не хотят платить.

— Что ж, это поправимо.

— Эй, земляные черви, — он демонстративно щелкнул хлыстом в воздухе, — вы немедленно отдадите причитающееся баронессе! Иначе, клянусь кровью Христовой, я сдеру с вас вдвое больше.

— Кровопийцы! — крикнул какой-то крестьянин позади него.

Норинстан обернулся, со всего размаха ударил его хлыстом по голове и спине, а потом дал кнутовищем в зубы. Из рассечённой скулы и разбитого рта потекла кровь. Сосед «бунтовщика» хотел за него вступиться, но не решился, встретившись с глазами графа. Такой, как он, шутить не будет.

— Кто ещё хочет со мной поспорить? — Роланд с вызовом обвёл глазами притихшую толпу. Она безмолвствовала.

— Итак, я жду. — Он заткнул кнутовище за пояс.

Через час сбор оброка был окончен.

Велев Дэсмонду проследить за тем, чтобы вилланы покинули замок, и, в случае чего, применить силу, Роланд вслед за баронессой поднялся в комнаты.

— Вы помогли мне, спасибо. — Жанна усадила гостя и села рядом.

— С ними нужно быть строже, иначе они вконец обнаглеют и сядут Вам на шею.

— Да, Вы правы.

— Женщина создана для хозяйства, такими делами должен заниматься мужчина.

Девушка кивнула. Что тут возразишь?

— Вам приличествует растить детей, а не шататься среди мужичья. Такие вещи плохо кончаются.

— Чем кончаются?

— Чем угодно. Без крепкой мужской руки женщины быстро сбиваются с праведного пути.

— Надеюсь, Господу не в чем было упрекнуть меня до сих пор, — медленно произнесла она.

— Вы позабыли о печати первородного греха и Вашей сомнительной верности обетам, — напомнил Роланд. — Не так давно Вы готовы были открыть врата Дьяволу, назначая ночные свидания на берегу реки.

Жанна покраснела и потупилась. Те события снова возникли перед её мысленным взором, так ярко, будто все это случилось вчера. И памятное свидание, на котором она позволила баннерету поцеловать себя, и яростные выпады графа, и гнев отца, и истошные вопли мачехи. Теперь все они, кроме неё и графа, были мертвы.

Баронесса тихо всхлипнула; по щеке скатилась слеза. Она быстро утёрла её. Тоже мне, распустила нюни! И сегодня тоже… А ещё называют «железной баронессой»! Какая она железная?

— Что случилось? С чего Вы разревелись? Совесть?

Она замотала головой и отвернулась.

— Что же тогда? — Граф участливо посмотрел на неё и вдруг испытывал прилив необъяснимой нежности, той самой нежности, которую раньше высмеивал в кругу друзей.

— Ничего, глупая женская слабость, — улыбнулась она. — Я сейчас же распоряжусь об обеде, а вместо себя пришлю Патрика. Патрик — это мой кузен, очень славный мальчик.

— Мне не нужен Ваш кузен. Останьтесь, слуги прекрасно обо всём позаботятся.

Баронесса подчинилась, бросив на него виноватый взгляд.

— А теперь скажите мне, почему Вы плакали?

— Я не плакала, Вам показалось.

— Баронесса! — покачал головой он. Если уж она до сих пор любит баннерета, то пусть хотя бы поплачет о нём у него на плече — если нельзя по-другому, то пусть хоть так.

— Ну была одна слезинка.

— Из-за чего?

Жанна молчала, а граф пристально смотрел на неё, терпеливо ожидая ответа. Ему хотелось успокоить её, приласкать, но он боялся, что она решит, что этот порыв идёт от плоти, как и два предыдущих. Нет, не прав Идваль, дело не в её теле, тут что-то ещё.

— Я напомнил Вам о нём? — глухо спросил Роланд.

Баронесса вновь промолчала.

— Вы его любили?

— Да, кажется, — ответила она. — Но его больше нет, Вам нечего опасаться, не нужно бояться, что Ваша невеста посмеет думать о другом.

Его больше нет. И любви больше нет.

Если разобраться, её и баннерета не связывало ничего, кроме давней юношеской влюблённости.

Теперь всё изменилось.

С некоторых пор баронесса сомневалась, что баннерет, любит её, как прежде. Если любит вообще. В последние годы он словно избегал встреч с ней, изредка посылал весточки о себе, много говорил о свадьбе и гораздо реже о любви. В его словах всё чаще мелькали нотки беспричинной досады…

Она сама тоже изменилась и больше не была той восторженной девочкой, шепотом рассказывавшей Мелиссе Гвуиллит о своей любви.

С графом ей будет спокойнее, да и сегодняшнее происшествие убедило её в том, что баронству нужен хозяин. Их связывало общее прошлое и, как это ни странно, некая привязанность друг к другу. Чего ей ещё желать?

Она обернулась и посмотрела на Роланда: он стоял в нескольких шагах от неё и делал вид, что рассматривает облупившуюся штукатурку, но она-то знала, что граф думает о ней и покойном баннерете. Может быть, он даже завидует усопшему, которого до сих пор, как он думает, оплакивает баронесса.

— Я смогу полюбить его, — подумала она. — Это не так сложно. Я же испытываю к нему некоторые чувства… Я должна отплатить добром за добро. К тому же, он, кажется, любит меня.

Граф обернулся и поймал на себе пристальный взгляд баронессы.

— Если Вы предпочитаете рыдать, я уйду, — сказал он. — У меня нет ни малейшей охоты выслушивать Ваши всхлипывания.

(«Какой же ты дурак, неисправимый дурак! Она тебя не любит и никогда не полюбит, а ты изводишь себя нелепой надеждой. Как тогда, мальчишкой, будто ничего и не было! Вместо того, чтобы утирать её слёзы по Леменору, выпил бы вина с друзьями, хотя бы с этим бахвалом Кеганом, пощупал бы пару его служанок… Нет же, сидишь тут и вздыхаешь! Сам себя не узнаю. Встретил недавно Стью, думал, повеселюсь у него немного — с той войны ведь не виделись! Ан нет, сюда потянуло! Послать бы эту девчонку ко всем чертям и разорвать помолвку. Права мать, на что мне сдалась эта Жанна! И какого чёрта я надел себе на шею эту верёвку и, как сумасшедший, сам её затягиваю? Нет, решено, я женюсь на Абигель! Дядюшка даёт за ней хорошее приданое. Осталось только сказать этой баронессе, что я прямо сейчас… Какие же у неё глаза!»).

— Не уходите. — Девушка перевела взгляд на руки и тихо добавила: — Я больше не буду о нём плакать. Я не буду делать того, что Вам не нравится.

Граф изумлённо посмотрел на неё. Он ослышался, она не могла этого сказать! Господи, неужели… Господи, ты существуешь!

Жанна встала, чтобы самой проводить гостя в его комнату, но, вопреки только что данному обещанию, разрыдалась, прижавшись лицом к стене.

— Дурочка, о чём ты вздыхаешь? — твердило, между тем, сознание. — Нужно радоваться, а не разжигать в сердце давно потухшие угли. Вот оно, твоё счастье, — так возьми его!

Её сердцем владели щемящее одиночество и желание любить. Она не могла не любить; чувство, рождённое когда-то встречей с баннеретом, не умерло, оно жило в ней до сих пор. Сердце не терпит пустоты, и теперь в нём боролись противоречивые чувства. Напрасно она пыталась воскресить в памяти образ Артура — разум говорил ей: «Он мёртв, а ты жива. Ты так молода, так прекрасна — и хочешь заживо похоронить себя? Опомнись, ты напрасно погубишь себя!».

Сердце бешено колотилось. Она больше не плакала. Голова кружилась, руки обмякли.

Баронесса судорожно вздохнула и утёрла кулачком слёзы. Роланд подошёл к ней и обнял; она прильнула к нему, сотрясаясь от молчаливых всхлипываний. Он ещё крепче прижал её к себе, осторожно провёл рукой по волосам. Один раз, второй. Девушка не противилась.

Быть так близко от неё, слышать её дыхание — и оставаться бесчувственной статуей? Нет, это не для него! Повинуясь старому правилу: «Чувствуешь женскую слабость — воспользуйся ею», граф поцеловал её.

Жанна вздрогнула. Неужели так сразу? Она отстранилась от него, однако не стала сопротивляться последующим поцелуям — в шею, в щёки, в губы. Всё так просто, всё так просто, когда ни о чём не думаешь, когда просто живёшь…

Под её взглядом Роланд снова превратился в шестнадцатилетнего мальчишку, не знакомого с лживыми любовными признаниями, искренне верящего, что его возлюбленная — самая прекрасная и верная девушка на земле, а сам он будет любить её до гроба.

Впрочем, между ним и тем шестнадцатилетним юношей всё же были различия. Да, Норинстан был счастлив, но ни на минуту не питал иллюзий в вечности этого счастья. Любовь — вещь непостоянная, а, тем более, страсть. Главное суметь воспользоваться всеми мгновеньями нежности и сделать так, чтобы на месте погасшей любви не осталось одно пепелище.

— Что Вы со мной сделали, Жанна? — между поцелуями шептал граф. — Я никого так не любил и не буду любить так, как Вас!

— Так сделайте так, чтобы я об этом не пожалела, — тихо ответила девушка.

Джуди, заглянувшая в комнату, чтобы спросить, не нужно ли чего-нибудь госпоже, обомлела. Баронесса поцеловала графа Норинстана. Совсем не так, как положено невинной девушке.

Да, ей не до обеда и не до нужд сэра Дэсмонда, придётся самой устроить его и предложить нехитрые закуски.

Взглянув на них ещё раз, служанка подумала, что намерения графа, наверняка, идут дальше поцелуев: его руки постепенно укорачивали подол платья баронессы, собирая его в складки возле пояса.

Джуди тихо попятилась, благоразумно решив не докучать им своими вопросами. Ей не хотелось попасть под горячую руку застигнутых врасплох любовников.

— Ну и дела! — пожала плечами она. — Видно, они всё же поженятся, причём очень скоро. Только как бы до свадьбы чего не случилось! Ладно, если пронесёт, а то в церкви без балдахина не обойтись!

С комфортом устроив Дэсмонда Норинстана, служанка столкнулась с Оливером.

— Вот так красотка! — присвистнул он. — Как тебя зовут?

— Джуди. — Она сразу узнала оруженосца Норинстана.

— Хочешь, элем угощу? Ну, что скажешь, Джуди?

Служанка промолчала и бросила на него кокетливый взгляд. А он ничего особенного, этот графский оруженосец, но с лица ведь воды не пить.

— Ты такая румяная, словно яблочко! — Оливер нагло осмотрел её с головы до ног. — Так бы и съел!

— Зубы не обломай! — съязвила Джуди.

Она хотела пройти, но оруженосец преградил ей дорогу:

— Не пущу, пока не поцелуешь.

— Ишь, чего захотел!

Служанка решительно шагнула вперёд. Оливер ухватил её за подол и потянул к себе.

— Страсть, как люблю таких!

— Не про твою честь! — Джуди больно двинула ему локтем.

— И горазда ты драться! — Оруженосец нехотя отпустил её.

Но, оказавшись на свободе, служанка не спешила уйти.

— Не заглянешь ко мне вечерком? — не унимался Оливер.

— Может и загляну.

Она усмехнулась и пошла прочь. Да, Оливер не Метью, но выходить замуж всё равно надо, можно польститься и на такого. Да и его происхождение — это что-то, гораздо лучше, чем у Метью. Этак её все уважать будут. Интересно, каково это быть замужем за дворянским сынком?

Поболтав с Элсбет и подсобив ей с обедом, Джуди решилась снова подняться наверх.

Осторожно заглянув в комнату, она увидела, что жених и невеста сидят рядышком и мило беседует. Прислушавшись, служанка поняла, что они обсуждают какой-то курьез.

Убедившись, что все в порядке, Джуди снова спустилась вниз: обязанностей на кухне никто не отменял, а тут ещё граф привёз с собой голодную ораву!

В разговоре граф Норинстан случайно обмолвился, что историю о злоключениях несчастной дамы (история, безусловно, была отредактирована для женских ушей) поведала ему некая леди Кетрин.

— Леди Кетрин? — нахмурилась Жанна. — Я никогда о ней не слышала. Это не одна из Ваших сестёр…

— Неужели Вы ревнуете, баронесса? — рассмеялся он. Чёрт возьми, это приятно! Его самолюбие было польщено.

— Нет, — щёки её густо покраснели. — Просто я хочу знать, кто она.

— Зачем?

— Просто… Хорошо, это пустое, забудьте! Просто женское любопытство. А теперь простите, мне нужно идти.

— Никуда Вы не пойдёте. — Граф усадил её обратно. — Успокойтесь, баронесса. Если Вас так интересуют мои отношения с леди Кетрин, то знайте, что это мать моей кузины Элизабет, почтенная дама преклонных лет. Вы довольны?

(«Кузины Элизабет? Так у него есть кузина… Наверное, хорошенькая. И он думал меня этим успокоить?»).

Жанна молчала и упорно отводила от него взгляд. Мысль о том, что он благоволит ещё к какой-то женщине, вызывала в ней досаду и обиду.

— Какая же Вы ещё девочка! — Он взял её руку в свою. — Запомните, что я редко бываю в обществе прекрасных дам, а уж тем более теперь.

Баронесса кивнула и мысленно упрекнула себя за неосторожные слова. Он, пожалуй, решил, что она влюблена в него.

— Граф, Вы должны мне помочь. Какие-то мерзавцы имели наглость уничтожить посевы на моих полях. Я хочу, чтобы они были пойманы и соответствующим образом наказаны.

— Чего же Вы от меня хотите?

— Справедливости и защиты. Я не желаю, чтобы мои поля топтали, мой скот угоняли, а деревни жгли. Они лишают меня денег, моих денег!

— Денег Вашего брата, — поправил её Роланд.

— Да, пожалуй, — согласилась она и с прежним пылом продолжала: — Оставьте людей, помогите мне выставить караулы — я не знаю, что в таких случаях делают, но сделайте это!

— Боюсь Вас огорчить, но я ничего не могу сделать. До тех пор, как Вы не станете моей женой.

— Хорошо, я выйду за Вас. Так что же?

— Думаю, ради молодой супруги я могу задержаться ещё на день, — усмехнулся граф.

— Со всеми своими людьми? — нахмурилась баронесса.

— Они Вас стесняют?

— Граф, у меня есть одно условие, — прервала его девушка. — Брак должен быть тайным.

— Тайным? — удивился Норинстан. — С чего бы?

— Ну, — замялась девушка, подыскивая объяснение, которое не могло бы его задеть; к сожалению, правдивого не находилось, — я слышала…

— Что слышали? — нахмурился он.

— Ничего плохого, поверьте! Я наслышана о Ваших подвигах…

— Подвигах? — усмехнулся Роланд.

— Да. И, думаю, Вы еще совершите их немало, когда вернетесь в королевский лагерь.

— Не вернусь.

— Но почему? — искренне удивилась Жанна.

— Потому, что не вернусь. Меня к этому вынудили.

— Как? Кто?

— Один человек, превратно истолковав мой разговор, подкупив свидетелей, оклеветал меня.

— И Вы бежали? — Она удивлённо подняла брови.

— Бежал? Я не трусливый заяц, чтобы бежать. Я просто уехал, а перед этим бросил вызов тому, кто оклеветал меня.

— А он?

— Падаль всегда остаётся падалью, — презрительно скривил губы граф. — Вскоре я поеду к королю и докажу свою невиновность. Я потребую судебного поединка, хотя сомневаюсь, чтобы тот подонок принял вызов. Он трус, баронесса, и подлый лгун, но Бог всё видит, и ему воздастся!

— Зачем Вы мне всё это рассказали?

— Вы хотите тайного брака, потому что боитесь запятнать своё имя, верно?

Девушка молчала. Она не думала об этом; причина была в другом, в прошлом.

— Я не хочу, — продолжал Роланд, — чтобы Вы краснели, если вдруг кто-нибудь назовёт Вас женой предателя, а смело плюнули ему в лицо.

— Будьте уверены, я так и поступлю, — заверила его невеста. — Считайте, что я дала согласие на брак, но без огласки.

— Хорошо, пусть так, но с двумя свидетелями.

— Будет ещё одно условие, но я сообщу об этом после.

Решено было, что свадьба состоится в конце месяца.

Спустившись вниз, чтобы самой оценить качество и степень готовности обеда, Жанна заметила в нижнем зале молодого человека, своего ровесника, может, чуть старше, занятого беседой с Патриком.

— Наверное, один из людей Норинстана, — подумала она и прошла бы мимо, но что-то знакомое в его чертах заставило её остановиться и пристальнее взглянуть на него.

Почувствовав на себе её взгляд, молодой человек обернулся и неуклюже вскочил на ноги. Несколько минут они молча смотрели друг на друга, а потом молодой человек робко представился, честно говоря, баронесса не ожидала от него такой застенчивости:

— Сэр Дэсмонд Норинстан.

Для неё тут же стало понятно, почему он привлек её внимание. У него действительно было много общего с Роландом: та же линия подбородка, лба, но вот глаза у них разные — у Дэсмонда они серо-зеленые. Волосы слегка вьются, прикрывают мочки ушей. С братом они почти одного роста, издали можно и перепутать. Зато фигура у Дэсмонда ещё по-мальчишески нескладная, не вяжется с новеньким мечом на поясе.

— Славный юноша, — подумала Жанна и улыбнулась. — Но боится женщин.

Вспомнив, что так и не представилась, она поспешила исправить свою ошибку:

— Баронесса Жанна Уоршел, хозяйка этого замка. Будьте, как дома!

За обедом Дэсмонд Норинстан упорно ковырялся в большом блюде, избегая смотреть на сидящую рядом хозяйку. Зато со своими товарищами он разговаривал охотно, с жаром обсуждая события какого-то сражения.

— Ваш брат так молод — а уже опоясан мечом. Несомненно, этим он обязан какому-нибудь подвигу. — Баронесса Уоршел перевела взгляд с Роланда на энергично жестикулировавшего Дэсмонда.

— Дэсмонд — смелый мальчик, и по праву заслужил его. Эй, Дэсмонд, расскажи баронессе о своих подвигах!

Дэсмонд вздрогнул и снова уткнулся в блюдо.

— Тут рассказывать-то не о чем, — буркнул он.

— Ничего строить из себя девчонку, рассказывай!

Повинуясь, Дэсмонд нехотя коротко поведал о событиях минувших месяцев, а потом, как-то незаметно перешёл к восхвалениям достоинств старшего брата.

— Как, хороша у меня невеста? — спросил после обеда Роланд, потягивая из кубка терпкое вино.

Дэсмонд кивнул и украдкой взглянул на баронессу. Он впервые завидовал брату.

— Вот что, я Вас оставлю ненадолго, а ты, Дэсмонд, расскажи баронессе о нашем замке.

— Не нужно, я и так все видела. — Жанна чувствовала, что Дэсмонд не расположен к беседам.

— Ничего, ему полезно разговаривать с дамами. — Граф встал и выразительно посмотрел на брата. — А то привык с солдатней кутить!

— Зачем ты так, что она подумает? — Дэсмонд обиженно отвернулся.

— Да ничего она не подумает, только то, что ты водишь знакомства с кем попало.

После ухода Роланда Жанна не сразу решилась заговорить. Почему она — потому что Дэсмонд упорно молчал.

— Вы помолвлены?

— Нет, — резко ответил он.

— Я что-то не то спросила?

— Нет. — Ответ был по-прежнему односложный, но, по крайней мере, не такой грубый. Можно подумать, что Дэсмонд Норинстан занял оборону и намерен во что бы то ни стало не пустить её в крепость дружеских отношений.

— Скажите честно, Дэсмонд, что я Вам сделала? — напрямик спросила Жанна.

— Ничего, просто я… Брат, наверное, обидится, если узнает, что Вы со мной скучали.

— Так давайте не будем скучать, — улыбнулась баронесса. Улыбка подействовала — он тоже слабо улыбнулся в ответ. — Расскажите мне, как Вы боретесь со скукой и дурным настроением. Я, например, еду прогуляться или вспоминаю что-нибудь приятное. Иногда у нас бывают менестрели, я их с удовольствием слушаю. Только песни у них долгие и протяжные, — вздохнула она.

— Сестры их тоже любят, — поддержал разговор Дэсмонд. — И брат иногда слушает, сначала расспросит их, а потом велит что-нибудь спеть.

— А Вам нравятся песни менестрелей?

— Не знаю, — смущенно пожал плечами молодой человек. — Я никогда не задумывался: некогда, да и слышал я их только урывками. Я ведь дома и не сидел вовсе: то с лошадьми возился, то брат какие-то поручения давал, а то на поля взглянуть ездил. — Он ещё больше смутился и, чтобы оправдаться перед ней, пробормотал: — Но мне кое-что нравится, я даже помню… Они красивые, слова, были, вот я и запомнил.

Дэсмонд замолчал и искоса взглянул на неё — не смеется ли она? Она не смеялась и подбодрила его улыбкой. Она ждала продолжения, и он решился, продекламировав по памяти:

Когда впервые Вас я увидал,

То, благосклонным взглядом награжден,

Я больше ничего не пожелал,

Как Вам служить — прекраснейшей из донн.

Вы, Донна, мне одна желанной стали.

Ваш милый смех и глаз лучистый свет

Меня забыть заставили весь свет.

— Вот уж не ожидал от тебя, Дэсмонд! — расхохотался Роланд. Оба: и Дэсмонд, и Жанна — так увлеклись поэзией, что не заметили его возвращения. — Я думал, из него нужно будет слова клещами вытаскивать, а он ей стихи читает!

На щеках Дэсмонда выступили два пунцовых пятна, выступили и исчезли. Вперив глаза в пол, он насупился и хмуро пробормотал:

— Это она попросила.

Норинстан заночевал в Уорше, и Жанна целый вечер суетилась, стараясь как можно лучше устроить его и его людей на ночь. Мысли о браке с графом больше не вызывали у неё отвращения, он стал для неё желанным выходом из сложившегося положения.

Вечером, сидя на постели и расчёсывая волосы, девушка строила планы на будущее. Она надеялась, что война скоро кончится, король простит Роланда (он ведь ни в чем не виноват) и накажет клеветников. Они переедут в Леопаден. Жанна будет вести хозяйство, совершать паломничества в какое-нибудь аббатство, по воскресеньям раздавать скромную милостыню и растить детей. У них будет много детей, красивых и сильных, таких, какими мог бы гордиться сам король. Детей, похожих на Роланда.

Наутро, после завтрака, граф наедине тепло попрощался с хозяйкой.

— Мне пора. — Норинстан поцеловал её в лоб, как ребёнка. — Надеюсь, у Вас найдется приличное платье?

— Конечно. — Жанна встала, чтобы проводить его.

— Вот и прекрасно. По дороге я взгляну на Ваши поля. Обещаю, повесить всех встреченных разбойников и поджигателей.

Баронесса улыбнулась и вслед за ним вышла во двор. Она проводила его, как некогда провожала отца и Артура Леменора, только на этот раз без слёз, а с улыбкой.

Природа не терпит пустоты?