Дама с единорогом

Глава XXXVII

Евангелиарий с шумом захлопнулся; на него упала слеза. Одна. Вторая. Третья. А в слезах дрожало яркое летнее солнце. Теперь, когда её долгожданный Габриель появился на свет, можно было плакать, беззвучно плакать, растянувшись на камышовых циновках, плакать о том, кого нужно было оплакивать много месяцев назад. Но тогда её разум застилала мутная пелена, тогда свежа была обида, желанная месть, превратившаяся в палку о двух концах. А ещё тогда она ждала ребёнка, который должен был родиться здоровым. Да мало ли оправданий?

Теперь их ничто не связывало, кроме воспоминаний: барон Леменор, разбогатевший на баснословных выкупах, нанял человека, который ловко сфабриковал родословное древо покойного Норинстана, доказав, что тот по матери приходился троюродным братом своей супруги. Брак с лёгкостью был аннулирован, не будучи даже обнародованным, запись о нём в приходской книге исчезла. Это стоило денег, зато делало баронессу Уоршел, невесту барона Леменора, чистой в глазах общества. Что до родившегося в аннулированном браке ребёнка, то его стоило считать незаконнорожденным.

Жанна с любовью посмотрела на колыбельку, в которой спокойно спал малыш. Нет, он не незаконнорожденный, он прямой наследник отца, правда, наследовать ему уже нечего. Что же с ним делать? Оставить в Уорше нельзя: Артур ненавидел Габриеля ещё до его рождения. Лучше передать его на руки бабушке, с соответствующей запиской, разумеется. Но он такой кроха, его нельзя везти за много миль неизвестно куда. Да и как она будет без него? Наверное, нужно на время отдать его кому-нибудь на воспитание, а потом, когда Габриель немного подрастёт, отослать к родным — в конце концов, они имеют на него больше прав, чем она, не носившая траура по мужу. Это тяжело, но это надо сделать ради спасения жизни её малыша.

Жанна обо всём договорилась с Джуди. Решено было объявить её сына мёртвым и для убедительности показать какой-нибудь холмик в саду, могший сойти за могилку. Габриеля же госпожа передавала на руки экономке (отныне Джуди с гордостью носила с собой связку ключей), которая должна была найти для него кормилицу, а так же заботиться, чтобы он ни в чём не нуждался. На эти цели госпожа обещала выплачивать ежемесячно некую сумму, которая с излишком покрывала бы расходы. Разумеется, растя вместе с Рут и будущими детьми Джуди, он должен был знать, что он и они не одно и то же, — таково было ещё одно условие Жанны.

В подтверждение происхождения ребёнка матерью передавалась запись о его рождении из церковно-приходской книги, дубликат записи о браке Жанны Уоршел и Роланда Норинстана, сделанный и заверенный тайно за пятнадцать марок, и кольцо с гербовой печаткой отца.

Когда баронесса в последний раз целовала Габриеля перед тем, как передать на руки Джуди, валлийская компания подошла к своему логическому концу; лишь кое-где мелкие группки кимров по-прежнему сопротивлялись англичанам. Попытка отстоять «свободный великий Уэльс» провалилась, его судьба была решена ещё полгода назад, когда был убит один из главных виновников войны — валлийский князь Ллевелин, мечтавший возвратить давно ушедшее в небытие могущество своей страны.

Крестьяне возвратились в свои жилища, заново отстроили их и покрыли прошлогодней листвой вперемежку с прелой соломой. Запоздалые земледельцы перекапывали затвердевшую за год почву на маленьких огородиках позади заново огороженных дворов, сажали бобы, чеснок и свеклу. На заросших репейником полях паслись коровы и облезлые козы.

Всё постепенно возвращалось на круги своя.

Джуди, устроив судьбу Габриеля Норинстана, занялась устройством своей. Потратив немало сил на убеждение родственников, что никакая нечистая сила не испортит её счастья, она, взяв с разрешения госпожи ослицу и получив от неё немного денег, вместе с дядей съездила в Филдхауз, чтобы поближе познакомиться с роднёй жениха. Они проговорили с Мейми до ночи. После сестра Метью сказала, что «пожалуй, из невесты брата выйдет толк, хоть она и порядочная вертихвостка» и посоветовала не венчаться в пятницу, чтобы избежать участи невесты, танцевавшей в Святую субботу.

История эта была широко известна и активно передавалась из уст в уста каждым поколениям невест. После священного благословения молодые и их гости отправились пировать под открытым небом. Вдоволь напившись и наевшись, они принялись танцевать под аккомпанемент приезжего музыканта. Танцевали долго, благо на дворе стояло лето, но когда окончательно стемнело, музыкант вдруг замолк. Разочарованные танцоры требовали, чтобы он продолжал играть, но музыкант не соглашался, оправдываясь тем, что наступила суббота, а посему пришло время не веселиться, а отдыхать и молиться. Гости по-всякому пытались задобрить упрямца, но напрасно.

Видя, что он уходит, невеста со злости крикнула, что найдет другого музыканта, даже если придется отправиться за ним в Ад.

Тогда к гостям подошел незнакомец и поинтересовался причиной их уныния. Выслушав их, он улыбнулся и, назвавшись бродячим музыкантом, обещал помочь им.

Снова раздалась музыка; гости повеселели и пустились в пляс. Но когда они устали и решили отдохнуть, поняли, что не могут остановиться. Гости умоляли музыканта пощадить их, но тот продолжал играть.

Наконец костер догорел дотла, рассвело. С первыми лучами солнца музыкант умолк. Изможденные танцоры рухнули на землю. Вдруг невеста в ужасе закричала: она увидела, как у незнакомца, всю ночь игравшего на её свадьбе, выросли рога и хвост.

Но в ещё больший ужас пришли те, кто пришли сюда наутро: вместо гостей и новобрачных они увидели камни.

Чтобы избежать греха, Джуди выходила замуж в среду. Когда невеста одевалась, Элсбет сунула ей в руку монетку:

— На вот. Я специально приберегла. В башмак положи на счастье.

— Лучше я в волосы вплету, — рассмеялась Джуди.

— Этого ещё не хватало! — всплеснула руками кухарка. — Столько воров кругом — а ты деньги в волосы вплетать собралась! Если припрятать решила, в правый чулок положи — так надёжнее будет.

Со двора послышался радостный крик Сирила:

— Жених, жених приехал!

— Тащи сюда горшок, Нетти! — деловито приказала Элсбет. — Да не жалей, самый большой принеси.

— Не ходи, Нетти, — остановила её невеста, — я обо всём позаботилась. Он там, под скамейкой.

Приготовив кусок пирога и несколько мелких монет для старика Кудберта, — она как невеста должна была облагодетельствовать самого бедного человека в деревне — Джуди вышла во двор. Там собралась замковая прислуга и её многочисленная родня в яркой праздничной одежде, извлечённой по случаю из пыльных сундуков. Рут красовалась в новой, ещё пахнущей лавкой котте. По неуклюжим попыткам некоторых родственников скрыть недостатки кроя при помощи поясов и на скорую руку подшитых подолов, нетрудно было догадаться, что зачастую размеры родителей и детей не совпадали.

Под ноги апатичному мерину жениха, жующему украшенную лентами ветку, опрометчиво оставленную в непосредственной близости от его морды, кинули заранее приготовленный горшок; конь, как и положено, разбил его, переступив с одной ноги на другую. Элсбет пересчитала черепки и радостно сообщила, что молодые будут счастливы.

Метью подобрал поводья и, насвистывая, помог невесте и дочурке сесть в телегу. Убедившись, что те удобно устроились и платье невесты ни за что не зацепилось, он взял мерина под уздцы и вывел его на улицу.

Праздничная процессия, собравшаяся возле дома тётки Джуди, медленно двинулась к церкви. Впереди — жених, за ним, в телеге, устланной соломой, защищавшей от сглаза, — невеста с дочкой, за повозкой степенно шагал её дядя с семейством, а за ними — гурьбой, безо всякого порядка, остальная родня, замковая прислуга и местные музыканты, пугавшие тамбуринами ворон.

После церкви молодые зашли в кабачок, который держал брат Элсбет, где решено было, вопреки традициям, отпраздновать свадьбу: в покосившийся домишко дяди Джуди нельзя было зайти без боязни, что тебе на голову что-нибудь упадёт.

Веселились на деньги жениха, умело обчистившего хозяйские карманы. В прочем, сделать это было не так уж трудно — когда денег стало много, Леменор частенько забывал их пересчитывать. Угощением было отменным, таким, что придти и выпить за здоровье молодых не погнушался даже священник.

На следующий день немногочисленные пожитки Джуди погрузили на телегу, чтобы потом, уже после бракосочетания баронессы Уоршел, перевезти в дом мужа. Везти их, как и полагалось, должны были её друзья и родственники.

Баронесса выходила замуж в субботу следующую за днем Усекновения главы Иоанна Крестителя. День был погожий; по земле скользили причудливые тени, отбрасываемые неспешно плывущими по небу облаками. Солнце попеременно освещало то одни, то другие полосы полей, играло в налившихся силой колосьях, щекотало верхушки деревьев.

По обычаю вести дочь под венец должен был отец, но он покоился в могиле, поэтому его место занял сэр Дэниел Уилмор. Гостей было немного, в основном родственники, и по двое свидетелей со стороны жениха и невесты.

Джуди, гордая тем, что в такой день ей разрешили сопровождать госпожу, ехала рядом с виновницей торжества, за всю дорогу не проронившей ни слова. На голове у «госпожи конюшей» был новенький белый чепец, с шеи свисало монисто — подарок баронессы на свадьбу.

Возле бресдокской церкви их ждали жених и его друзья.

Сэр Уилмор торжественно провёл Жанну в церковный притвор. Баронесса шла, опустив глаза, стараясь окончательно очистить свою душу и сердце от призраков прошлого. В церкви было душно, и у нее чуть-чуть кружилась голова. Наконец сэр Дэниел остановился, и она подняла глаза на жениха. Артур сделал несколько шагов ей навстречу, протянул руку… Она подала ему свою и улыбнулась. Довольный Уилмор вернулся к семье.

Молодые в сопровождении свидетелей предстали перед иереем.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — гулко прозвучали вступительные слова священника.

— Аминь, — отозвался нестройный хор голосов.

— Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любовь Бога Отца и причастие Святого Духа да будут со всеми вами.

— И со духом твоим.

— Помолимся! Боже, просвещающий своих людей благодатию Святого Духа, мы молим Тебя, даруй нам познание Твоей воли и Твоё благодатное утешение. Ради Христа, Господа нашего.

— Аминь.

Прочитав отрывок из Священного Писания и причастив молодых, священник продолжал:

— Вы пришли в наш храм, дабы в присутствии священника и верующих заключить брак. Поэтому от имени Церкви я спрашиваю вас: по собственной ли воле и без принуждения хотите вы вступить в брак?

— Да, — друг за другом повторили новобрачные.

— Готовы ли вы хранить верность друг другу во здравии и в болезнях, в благоденствии и в испытаниях, — до вашего смертного часа?

Снова — «да».

— Готовы ли вы с любовью принять и воспитывать в католической вере детей, которыми вас одарит Господь?

Согласие.

В дрожащем жарком полумраке церкви раздался вопрос: «Если есть кто-то, кто знает причины препятствующие этому браку, пусть отзовётся».

У Жанны на миг замерло сердце, животных страх на миг овладел всем ее существом, холодком заскребся под ложечкой. Но никого. Тишина.

— Так как вы хотите заключить брак по закону Божьему, подайте друг другу правую руку и перед Богом и Его Церковью произнесите слова супружеской присяги: Я, Артур, барон Леменор, сын сэра Уилмора Леменора, беру тебя, Жанна, дочь барона Джеральда Уоршела, в супруги и обещаю тебе хранить любовь, верность и супружеское уважение. Обещаю также, что не оставлю тебя никогда. — Да поможет мне в этом всемогущий Бог и все Его святые.

Вслед за женихом повторила клятву и Жанна.

— Что Бог сочетал, того человек да не разлучает. Объявляю вас мужем и женой и благословляю во имя Отца, и Сына, + и Святого Духа. Аминь.

Церковный служитель вынес кольца на подушечке. Благословив кольцо, священник вручил его жениху, который надел его на руку невесте.

— Возлюбленные братья и сёстры во Христе, — продолжал священник, — дабы возросла любовь в наших сердцах, обратимся с молитвами к Богу, Который есть любовь и источник всякой подлинной любви. Будем повторять: «МОЛИМ ТЕБЯ, УСЛЫШЬ НАС, ГОСПОДИ!»

После совместной молитвы иерей вторично, на этот раз вместе с прихожанами, благословил новобрачных.

В храме отслужили свадебную мессу, потом почтили память умерших.

Шумно отпраздновав свадьбу в Уорше, молодые переехали в Леменор. На подводы погрузили сундуки, принадлежавшие ранее барону Уоршелу, а теперь, до совершеннолетия сэра Элджернона, перешедшие в собственность Артура. Баронесса дала необходимые наставления Нетти (теперь она заняла место экономки Уорша), граф указал Гарри размеры податей — и, помолясь, Леменоры двинулись в путь. Элджернона взяли с собой. Мальчик не хотел уезжать, но его желания никого не интересовали.

Где-то через месяц после переезда в Леменор, граф решил объехать с визитами соседей; вместе с ним поехала и его молодая жена. Цель визитов была вполне прозаична — похвастаться супругой, завести полезные знакомства и узнать, изменились ли хозяева окрестных земель.

По стечению обстоятельств, Артур решил заехать к одному из новых приятелей, чьи скромные владения граничили с обширными землями опальных Норинстанов.

Когда они выехали на тракт, соединявший Ладлоу с землями по берегам Уай, Жанна вдруг разволновалась и приказала остановить лошадей.

— Что случилось? — Леменор пристально посмотрел на жену. — Хотите размять ноги?

— Нет. Можно нам заехать в Норинский замок? — робко спросила она.

— Сейчас? — нахмурился Артур.

— Да. — Голос её окреп; в нём слышалась решимость настоять на своем. — Пока дороги ещё проезжие, мы можем беспрепятственно доехать до Леопадена.

— Беспрепятственно? — возмущённо воскликнул граф. — Нам придётся свернуть и трястись по ухабам, подвергая свою жизнь серьёзной опасности! В этих местах неспокойно, в лесах полно грабителей.

— Мне всё равно.

— Зачем Вам туда? — насторожился Леменор.

— Хочу взглянуть на то, что от него осталось. Вспомните, — Жанна улыбнулась, стараясь скрыть охватившее её волнение, — вы многому обязаны взятием этого замка.

— Мы никуда не поедем.

— Если Вы не хотите, я поеду одна. Бог смилуется надо мной и убережёт от опасностей. — Не обращая внимания на недовольную гримасу мужа, баронесса велела одному из слуг спешиться. — Сирил, уступи мне свою лошадь!

— Вы туда не поедете, я Вам запрещаю! — Артур стал чернее тучи. — Мы заедем в Гешмер-манор и вернёмся домой.

— Я не узнаю Вас, — поджав губы, процедила Жанна. — Ваш запрет нелеп.

— Я Ваш муж, и Вы будете меня слушаться, хотите Вы этого или нет! — Он тряхнул её за плечи. — Вы и рот будете открывать тогда, когда я разрешу. И дышать Вы будете, если разрешу. Понятно Вам? Заткнитесь и сидите тихо!

— Сирил, залезай обратно и не слушай её уговоров. Помни: я твой господин, и только я отдаю приказы, — злобно крикнул граф, избегая смотреть на жену.

— Ничего, я Вам это припомню, — отвернувшись, прошипела баронесса.

Первые месяцы супружества Леменоров были омрачены мелкими ссорами, начало которых положило желание Жанны посетить Норинский замок. Наедине с собой баронесса всё чаще корила себя за согласие снова выйти замуж, находила в характере мужа всё больше отрицательных чёрточек, с ностальгической грустью вспоминая годы девичества и… покойного мужа. Теперь сравнение было не в пользу Леменора.

После возвращения из той памятной свадебной поездки, он избил её, велев не позорить перед людьми. Да, избил не так, как её отец бил Каролину, но это было только начало. Жанна не обольщалась, предвидя, что за кулаками и пинками последуют удары палкой. Роланд её не избивал, хотя, наверняка, у него не раз возникало такое желание. Почему? Может, потому что редко её видел?

— Артур давно охладел ко мне, не удивлюсь, если его мыслями овладела другая женщина, — думала она. — А я, словно пташка, попала в силок. В Уорше я была хозяйкой, Роланд позволял мне вести дела, а здесь я не вижу ничего, кроме кухни, живу, как собака, света Божьего не вижу. И замок такой сырой, мрачный, холодный, он будто против меня. Мне всей моей жизни не хватит, чтобы привести его в порядок. А что здесь за садик — пара чахлых кустов, колючий терновник, жалкие маргаритки да вербена. Нет, дорогая, ты просчиталась, променяв одного на другого. Не будь я такой дурой, Габриель был бы со мной, а я — рядом со своей свекровью и золовками, не таясь, оплакивала мужа. А теперь из-за моей дурости, дурости матери, не пожелавшей даже рассказать отцу о сыне, твой любимый Габриель стал бастардом. Так тебе и надо, Жанна Леменор, так тебе и надо за твоё упрямство и гордость!

Когда Леменор в очередной раз отлучился из замка, его жена решилась съездить в Норинский замок. Её снедала тоска, а ущемлённая гордость твердила: «Не позволяй мужу помыкать собой, ты вольна бывать там, где захочешь».

Бывшие владения графа Роланда Норинстана временно остались без хозяина: его родня вела отчаянную борьбу за возврат их в лоно семьи. Судебные заседания тянулись месяц за месяцем, а земли временно были переданы под опеку шерифа.

Возле реки немного замешкались: мост через реку так и не был отстроен. Слуги отыскали плотину, некогда возведённую при взятии замка; кто-то из местных жителей, осмелившихся возвратиться в эти края и теперь считавших себя «свободными поселянами», набросал поверх неё валежника.

— Никак не проехать, разве что пешком, — доложили госпоже.

— Вот и хорошо! — с облегчением выдохнула Джуди. — Лучше бы нам вернуться, сеньору не понравится…

— Мне плевать на то, что нравится или не нравится сеньору, — резко ответила графиня Леменор.

Вопреки робким попыткам служанки воззвать к её благоразумию, Жанна была полна решимости перебраться на ту сторону; Джуди ничего не оставалось, как последовать за ней. Подбежав к госпоже, она поспешила подобрать с земли длинный подол её платья.

Без тени страха пройдя по ненадёжному мосту, баронесса ненадолго задержалась у разбитых ворот и вошла внутрь. Она прошлась вдоль остатков дворовых построек и содрогнулась от мысли о том, сколько же душ отправились на тот свет без покаяния.

— Их, наверное, похоронили там, за рощей, — подумала Жанна, вспомнив о деревянном кресте на пригорке.

Ей было страшно, пугала тишина, пустота, одинокое карканье пролетавших над головой ворон… Не выдержав, графиня подобрала юбки и побежала; Джуди едва поспевала за ней. Оказавшись во внутреннем дворе и убедившись, что донжон цел, Жанна успокоилась; для неё почему-то было важно, чтобы он был таким же, каким она его запомнила. Почти таким. Внимательно осмотревшись по сторонам, она взобралась на крыльцо палаты и осторожно дотронулась до сорванных петель.

Баронесса Леменор крепко прижала ладони к стене и, почти касаясь её щекой, вдохнула в себя воздух.

Она медленно спустилась вниз; подол платья волочился по ступеням, с которых дожди смыли следы крови. Кровь осталась только на косяке двери, но графиня не заметила её; страх исчез. Если это так, если уже ничего не изменить, нужно принять это таким, какое оно есть.

Подойдя к часовне, Жанна, несмотря на яростный протест служанки, сняла с головы шапочку, гебенде и головную сетку. Она тщательно расчесала пальцами пушистые волосы, наскоро заплела их в косу и уложила под шапочку.

— Зачем Вы, госпожа? — чуть не плакала Джуди. — Сара же так старалась…

— Ничего, по дороге причешешь меня заново, — сухо ответила графиня. — Графиня Норинстан не носила гебенде.

Она протянула растерянной служанке сетку и гебенде.

— Пойдёмте отсюда, госпожа!

— Нет. — Жанна жестом приказала ждать её снаружи. — Стой здесь, я пойду одна.

Она смело загнула в неизвестность, но, не сделав и пары шагов, прислонилась спиной к стене. На неё удручающе действовала атмосфера заброшенной часовни с потемневшими от копоти стёклами и мрачным аскетическим образом распятого Христа в полукруглой нише. Несколько раз глубоко вздохнув, отгоняя от себя наваждение, она перекрестилась и осмотрелась. Справа от алтаря была лесенка, уходящая куда-то вниз, куда, ей не было видно. Жанна приложилась губами к распятию и подошла к лестнице.

На нижних ступеньках играли тени — значит, там, внизу, горела свеча. Почему-то она не испугалась и, подобрав юбки, смело поставила ногу на первую ступеньку.

Лестница привела её в помещение с низким потолком и одинаковыми нишами по обеим сторонам узкого прохода. На полу стояла одинокая свеча. Жанна подняла её и осветила ниши — в них были подёрнутые мхом могильные плиты и суровые каменные саркофаги. Помимо скупых латинских надписей, на некоторых были высечены примитивные изображения.

В склепе было сыро и холодно. Приглядевшись, баронесса поняла, что часть могильных плит уложены вровень с полом, и она, осматривая ниши, чуть не наступила на одну из них. По кожи пробежали мурашки, и она пугливо отступила к выходу. Вновь обретя былое спокойствие, Жанна внимательно осмотрела склеп и остановилась перед двумя свежими захоронениями, не имевшими пока надгробных памятников. Были лишь серые надгробные плиты. На одной была короткая, сделанная наспех надпись, другая была девственно чиста. Приглядевшись, она поняла, что одна из могил пуста, та, у которой не было надписи. Но она была вырыта и подготовлена — значит, скоро должна обрести хозяина.

Почти вплотную поднеся свечу, баронесса с трудом разобрала, что здесь обрел вечный покой Дэсмонд Норинстан. Значит другая могила предназначалась его старшему брату.

Её шатнуло, и, чтобы не упасть, Жанна вцепилась пальцами в низкий свод. Она знала, что любила человека, которого похоронят здесь в наскоро вырытой могиле, знала, что так и не смогла забыть его.

Баронесса ощутила пустоту, гулкую пустоту, узнала, какова она на вкус — будто бы вот так взяли и сверху вниз вытащили из неё всё наружу. Она судорожно глотнула, стремясь удержать тошноту, и еще крепче ухватилась за свод. Рука медленно скользнула вниз, и она вслед за ней… Баронесса не сопротивлялась, просто позволила ногам опустить себя на пол. Горло сковал спазм — и камнем упал вниз, в леденящую, сосущую под ложечкой пустоту. Баронесса всхлипнула.

— Я велю поставить надгробие, самое лучшее. — Нетвердой рукой Жанна коснулась шершавой плиты — она была холодна, как и её сердце когда-то…

Баронесса отняла руку и прошептала:

— Боже, неужели всех нас ожидает такая участь? Вот так лежать в земле, в темноте, в этой давящей тишине до самого Страшного суда? А потом будут только ангелы с трубами… И прощения просить будет поздно, потому что все грехи измерены…

Жанна сняла нательный крест и встала на колени. Ей хотелось вымолить перед Богом своё спасение, но она удержалась от соблазна — она молилась за него.

Окончив молитву, графиня снова села на пол. Мир стал вдруг таким далеким, будто отзвук церковного колокола. Ей начинало казаться, что его и вовсе нет, что времени нет… Какая разница, рассвет там или закат, если здесь не бывает ни того ни другого?

Цвета, редкие звуки — все вдруг приглушилось, выцвело, покрылось пеленой…

— Вы умерли, а я жива и не ношу траура. И о сыне Вы так и не узнали. Он у Вас крепыш, весь в отца. А я замужем за Леменором. Он теперь барон и считает деньги пригоршнями. Вы были правы: я дура, он меня не любит. Не любит! И никогда не любил. Он мерзавец, Роланд, он любит меня меньше своей гончей суки! Я была слепа, я опозорила Вас, обманула, предала…

Она плакала и говорила, говорила, говорила всё то, что когда-то боялась сказать. Но к кому был больше обращён этот монолог: к нему или к ней самой?

В ней проснулась былая гордость, и, вытерев рукавом слёзы, Жанна запретила себе плакать.

— Надеюсь, Вы простили меня, — вздохнула она и кое-как отряхнула подол от грязи и пыли.

Жанна вспомнила минуты счастья, когда всё было искренне и естественно, и ужаснулась — их было не так мало! На что она потратила свою жизнь?

А потом графиня вспомнила о Дэсмонде и решила, что нужно помолиться и за него тоже. Переведя взгляд на его надгробие, она постаралась в мельчайших подробностях восстановить в памяти его лицо. Перед мысленным взглядом вставал его открытый взгляд, ясные глаза, вспоминались его восторженные рассказы о старшем брате.

Жанна положила ладони на грубые буквы и начала вспоминать. Теперь у неё будет много времени для воспоминаний.

— Засохли! — Она с сожалением повертела в пальцах букетик анютиных глазок. — Придётся выбросить.

— Зачем выбрасывать, положите в сундук с одеждой, — подала совет одна из служанок.

— Они нужны мне в волосах, а не в платье, — вздохнула Жанна.

— Так велите срезать новые в саду. — Конечно, Дэсмонда не интересовали её засохшие цветы. Он собирался на охоту и искал хлыст, который вчера в сердцах забросил куда-то после неудачной многочасовой погони.

— Мои уже отцвели. Вот Ваш хлыст. — Она подала ему хлыстик и виновато улыбнулась: — Его немного потрепали собаки.

— Ничего, он и до этого был не лучше.

Жанна и думать забыла об этом разговоре, а потом обнаружила букетик на постели. В тот же день приехал муж, так что она даже не успела поблагодарить Дэсмонда. А потом они оба забыли об этих цветах…

Жанна закрыла глаза и разрешила своей памяти перенести себя в прошлое.

Выдалась свободная минутка, и она спустилась в сад.

Высохшие головки последних цветов клонились к земле; пунцовели яблоки на прогнувшихся под их тяжестью ветках. Огород выглядел сиротливо, но ещё не так уныло, как в скорую пору Адвента.

Опустившись на дерновую скамью, Жанна позволила косым лучам солнца ласкать свои руки. Ей нравилось сидеть здесь, посреди терпкого аромата трав и чуть сладковатого запаха яблок.

Хлопнула калитка; одна из служанок с большой плетеной корзиной прошествовала к яблоням. Поставив корзину на землю, девушка опустилась на корточки и принялась собирать падаль.

— А с веток срывать можно, госпожа? — крикнула она графине.

— Если к столу, то да, если в пирог, то нет.

— Сгниют ведь, жалко!

— С земли сначала подбери. И не смей трясти деревья! Знаю я вас, — пробормотала графиня, — вы яблоки не в пирог, а в подол кладёте.

Служанка что-то напевала себе под нос, кухарка бранилась с кем-то во дворе, так что дремота прошла. Жанна встала, достала из маленького мешочка на поясе ножницы и попыталась обрезать разросшийся кустарник. Ветки оказались твёрдыми, пришлось сходить за ножом.

— Не боитесь пораниться? — Рука мужа осторожно взяла её руку и забрала нож. — Оставьте это садовнику.

— Уже вернулись? — Она обернулась к нему. — Я думала, Вы задержитесь… Мы даже пирог не поставили… Эй, Мэри, поторопись с яблоками! — прикрикнула на служанку Жанна. — Видишь, сеньор вернулся, а ты ещё копаешься!

Прошла мимо Мери с полупустой корзиной. Снова стукнула калитка.

— Пойду, помогу Элсбет. — Жанна подобрала со скамьи платок и шагнула к калитке. — Вдвоем мы быстрее управимся.

— Она и без Вас справится. Я не так часто Вас вижу, чтобы позволять Вам целыми днями вертеться на кухне.

Она застенчиво улыбнулась и покорно села обратно на скамью. Он сел рядом. Его рука легла на её руку. Поднеся её ладонь к своему подбородку, Роланд с доброй усмешкой спросил:

— И чем же Вы занимались всё это утро?

— Ждала Вас. — Жанна отняла руку. — И всё же я должна помочь Элсбет, ей одной не управится.

— А мне не управиться без Вас.

Она взвизгнула, когда он неожиданно посадил её себе на колени и поцеловал.

— Им там лучше, чем здесь, поверьте. — Роланд стоял позади неё, глядя на то, как она укладывает на могилы свежее срезанные цветы.

— Вы полагаете? — Жанна обернулась.

— Неужели Вы думаете, что Ваш отец не заслужил Царствия Небесного?

Она отвернулась и кивнула. К глазам подступали слёзы. Жанна шмыгнула носом.

— Я взял на себя смелость поручить монахам молиться за души Вашего отца и мачехи. — Он подошёл ближе, встал рядом с ней.

— Спасибо. Вы так добры ко мне. — Ей было легче оттого, что кто-то стоит рядом и разделяет её горе. Она тяжело вздохнула и положила на надгробие последний цветок.

— Пойдёмте!

Жанна низко опустила голову и прошептала:

— Вы слишком много для меня сделали, я этого не заслужила.

— Разве я что-то сделал? Вы можете сделать для меня гораздо больше.

Она вздохнула и улыбнулась ему.

Открыв глаза, Жанна снова увидела перед собой склеп. Одна, затем вторая слезинка сползла по щеке. Не выдержав, она беззвучно разрыдалась. Потом, затихнув, Жанна Леменор сквозь радужную призму влаги долго смотрела на пустую могилу. И не было обиды, молчала ядовитая гордость — было только желание всё изменить.

Только теперь она поняла, что видела только то, что хотела видеть. Верно говорят: кого Господь хочет погубить, того лишает разума.

За спиной послышались шаги. Жанна вздрогнула и обернулась, забыв утереть слёзы.

У лестницы стояли две женщины; одна из них держала в руках лампу.

Графиня стыдливо отвернулась и насухо утёрла лицо. Зачем они пришли, зачем они нарушили её уединение?

Женщина с лампой подала руку своей спутнице и помогла ей подойти к могиле Дэсмонда Норинстана; Жанна почтительно посторонилась.

— Кто Вы? — тихо спросила она.

Женщины молчали, словно раздумывая над тем, нужно ли ей отвечать. В колеблющемся свете свечи и лампы баронесса сумела более-менее разглядеть их. По-видимому, перед ней были мать и дочь. Обе носили траур. Пожилая женщина одета скромно, на голове — вдовий апостольник. Несмотря на годы, она держалась прямо, даже гордо. Вторая была младше Жанны, ростом несколько ниже матери; во всей фигуре и лице не было ничего примечательного, за исключением, пожалуй, двух вещей. Во-первых, у неё были удивительно большие тёмные глаза, а, во-вторых… Баронессу Леменор поразили её длинные тонкие алебастровые пальцы, переходившие в аккуратные, словно выточенные из мрамора, кисти.

Девушка подняла лампу, чтобы матери было лучше видно, тем самым осветив своё лицо. Жанна невольно вскрикнула и прижала ладонь ко рту — в этих печальных серых глазах, по этому бледному лицу, этим по-детски пухлым губам на миг промелькнуло знакомое выражение. Её сходство с Роландом, тем Роландом, обожествлённый образ которого она совсем недавно воскрешала в памяти, было разительным. Сомнений не было, перед ней стояла та самая Фло, кроткая и упрямая одновременно, решившая посвятить жизнь служению Богу. Нет, в её лице не было ни тени досады, ни тени злобы или зависти — только тихая скорбь и сочувствие, сочувствие к ней, Жанне.

Её мать смотрела по-другому. Во всех её немногочисленных движениях читалась неприязнь, желание остаться наедине со своим горем. Жанна не выдержала её тяжёлого взгляда, подняла с полу свечу и быстрым шагом направилась к выходу. В конце концов, её бывшая свекровь права: ей здесь не место, она не имеет права стоять рядом с женщиной, сына которой отвергла. Она ей чужая, и они ей чужие.

На первой ступеньке её догнала Флоренс.

— Вы баронесса Уоршел? — тихо спросила она.

Жанна кивнула. У неё не хватило сил признаться, что некогда она была замужем за её братом, что у неё есть от него ребёнка, оставшийся без имени после её вторичного скоропалительного брака, признаться в том, что она пришла сюда замаливать свои грехи.

(«Именно так, нечего лгать себе! Ты пришла сюда не ради него, а ради себя самой. Ты хочешь спать спокойно, поэтому и молилась за спасение его души. Ты хотела усыпить свою совесть»).

Если они знают, то ей не стоит об этом говорить. А если не знают — тем более.

— Не обращайте внимание на мать: она подавлена горем. — Фло взяла её руку в свою и крепко пожала. — Я рада, что хотя бы сейчас увидела Вас! Мне всегда хотелось увидеть ту, которую так любил брат.

— Вы не бойтесь, — с грустной улыбкой сказала она, заметив странное выражение лица Жанны, — он не попадёт в Ад. Я буду день и ночь молиться за него, и Господь обязательно смилостивиться над его душой. Она вознесётся в Рай.

Флоренс выпустила её руку и поцеловала Жанну в лоб.

— Прошу, скажите, как я могу найти с Вас! — с трудом шевеля губами, взмолилась баронесса.

— Через Оливера де Гиляра. Он живёт в Рединге, а сейчас сопровождает нас. А Вам есть что сказать?

— Не сейчас! — выдохнула Жанна и заторопилась к выходу.

В Леменоре её ожидал враждебный приём мужа. Он встретил её во дворе, но подождал с объяснениями до тех пор, пока они не остались наедине.

— Зачем Вы ездили в Норинский замок? — злобно спросил Артур.

— Мне было нужно. — Жанна не обратила внимания на его тон.

— Вы к нему ездили? — взвился Леменор, делая ударение на предпоследнем слове. Всё внутри него клокотало от злобы.

Сжав кулаки, он метнул гневный взгляд на супругу, хотел что-то сказать — но натолкнулся на её холодный непроницаемый взгляд. Это спокойствие смешало его планы. Если бы она защищалась, если бы оправдывалась… Но она молчала, презрительно поджав губы.

— Можно подумать, что Вы до сих пор замужем за ним, а не за мной! — пробурчал граф.

— Не смейте ревновать к мёртвым! — резко ответила Жанна и вышла.

Он не мог этого стерпеть и, догнав её, ударил по скуле. Она ойкнула, приложила руку к лицу, но промолчала. Это взбесило его ещё больше.

— Ты у меня всю жизнь в ногах обязана валяться, тварь! Я тебя из сточной канавы взял, спас от суда… Ты ведь помнишь, что твой первый муженек лизали зад валлийцам? Вот потеха, наверное, чертям делать из его шкуры ремни!

— Не смейте, — закричала она и замахнулась на него, — Вы и мизинца его не стоите! Вы и в подметки графу Норинстану не годитесь, он был мужчина, а Вы…

— Заткнись, сучка!

Не выдержав, он до полусмерти избил её.

В июне 1283 года брат Ллевелина, Давид, был выдан соотечественниками королю Эдуарду. Его судил специальный суд английского парламента в Шрусбери, который приговорил его к суровому наказанию: за измену королю, возведшего его в рыцарское звание, растянуть лошадьми, за убийство — повесить, за пролитую в Страстную неделю кровь — выпотрошить, за покушение на королевскую жизнь — четвертовать. Приговор был полностью приведён в исполнение. Голова Давида была выставлена рядом с головой брата у Тауэра.

Уэльс был разделён на графства по английскому образцу, где были введены единые англо-валлийские законы.

Барон Элджернон Уоршел скончался, не дожив нескольких лет до совершеннолетия. Забитый властолюбивым отчимом, попрекаемый прошлым отца, он пытался бежать в монастырь, но был пойман и под строгим надзором возвращён домой. В Леменор его привезли уже больного — по дороге Элджернон заболел чахоткой. Его смерть никого, кроме Жанны, не опечалила.

В возрасте пяти лет Габриель Норинстан был передан в руки родных. Повзрослев, он перебрался во Францию, где вскоре после гибели господина поселился Оливер де Гилляр, получил оставшуюся часть наследства и подвязался на ниве службы графу Фландрскому.

У графа Леменора родилось девять детей; трое из них перешагнули рубеж отрочества. Старший, Эдуард, унаследовал титул отца, приумножил его богатство и стал судьёй. Умело лавируя между придворными партиями и не вынося заведомо несправедливых приговоров, он мирно дожил до пятидесяти семи лет, избежав участия в знаменитой Столетней войне. По иронии судьбы его отпевал Мартин, чью мать он в своё время приказал заклеймить и высечь на главной площади Шрусбери.

Второй сын, Роберт Леменор, избрал военную карьеру. Участвуя в многочисленных стычках в Шотландии, он проявил недюжинную храбрость и заслужил клочок земли на северной границе. Вопреки ожиданиям, он кончил свои дни не в борьбе с шотландцами, а в придорожной канаве, убитый ревнивым соседом, с чьей женой позволил себе непозволительно сблизиться.

Алисия Леменор вышла замуж за одного из местных баронов и благополучно произвела на свет пятнадцать детей. До заключения брака дожили четверо.

Мелисса Гвуиллит, чьё первое замужество закончилось так трагически, оказалась счастлива во втором. Она была представлена королеве, окружена толпой поклонников и почти не вспоминает о том, что у её мужа гадкое брюшко.

Не обошло замужество и леди Джоанну. Её дядя наконец взял дело в свои руки и менее, чем за два месяца нашёл человека, согласившегося принять на себя бремя служения её богатству. За право им обладать дяде была уплачена соответствующая сумма. Муж Джоанны не убивал драконов, зато с утра до ночи кутил с соседями и соседками. Несостоявшаяся старая дева после произведения на свет наследника была сослана заведовать кухней, а её место заняла молодая, но бедная пассия мужа, от которой у него ещё до брака с леди Джоанной родилось двое близнецов.

Старая графиня Розмари Норинстан, для которой смерть обоих сыновей стала гораздо большим ударом, чем конфискация части имений, кончила свои дни в доме старшей дочери. Всю свою оставшуюся жизнь она положила на восстановление доброго имени сына и сумела снять с него обвинение в измене. Обвинения с Дэсмонда были сняты еще в год его смерти. Таким образом, оба они избежали участи позорной посмертной публичной казни.

Флоренс Норинстан подстриглась в монахини и полностью выполнила обещание, данное Жанне Леменор.

Джоан Форрестер благодаря стараниям отца Бертрана вышла замуж и, наряду с Мэрилин Форрестер, пополнила поредевшие после Крестовых походов ряды англичан. Её мать наподобие графини Розмари Норинстан коротала старость с внуками и время от времени вспоминала любившего её некогда священника, затерявшегося среди болот и поросших вереском холмов.

Клиффорд де Фарден выгодно женился. Занимаясь семейными дрязгами, он обрюзг, потерял былое остроумие, однако до самой смерти не давал прохода хорошеньким девушкам. После себя он оставил шестерых законных детей, гору опорожнённых бочонков с элем и нарочито безвкусное надгробие.

Что касается, Джуди, то она была вполне довольна жизнью. Экономка располнела, остепенилась и свысока смотрела на челядь. С завидной регулярностью и осторожностью уменьшая содержимое господских амбаров, перепродавая продукты и ссужая звонкую монету крестьянам и мелким арендаторам, конюший и его жена под конец жизни сколотили небольшое состояние и с помощью детей завели торговлю в ближайшем городке. У их правнуков был уже собственный дом неподалёку от главной площади и почётное место в городском соборе.

Счастье всегда за поворотом дороги, но мы упорно проходим мимо.

NB:

Данный роман представляя собой беглый набросок жизни прежних времён. Герои и связанные с ними события вымышлены и не имеют исторических прототипов.

В описываемую эпоху люди взрослели гораздо раньше наших современников. Большинство их них было невежественно, бытовавшие в обществе моральные нормы существенно отличались от современных. Жестокость была нормой жизни.

Брак был сделкой, права на которую можно было купить и продать. Молодых обручали ещё детьми или даже во младенчестве.

Существенное место в мировоззрении людей того времени занимало учение Церкви и ожидание неизбежного конца света, предсказанного в Апокалипсисе.