Дежурный по звездам

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

В кабинете командующего раздался мелодичный звон часов. Генерал-лейтенант Луговой насчитал шесть ударов. Восемнадцать часов — время заступления в наряды и развод караулов. И как всегда, он в первую очередь подумал об авиаторах. По заведенному порядку под торжественные звуки Гимна Советского Союза медленно поплывут по флагштоку авиационные флаги во всех истребительных полках. Командиры подадут команду:

— Заступить к несению боевого дежурства!

Один из участков воздушной границы охраняет авиация генерал-лейтенанта Лугового. Особая ответственность возлагается на авиаторов. Летчики готовят себя к встрече с противником. Они обязаны взлететь в любой обстановке — в сильный снегопад, в дождь, туман, — чтобы перехватить нарушителя или оказать помощь самолету, потерявшему ориентировку. Чем не фронт? С тех пор как генерал-лейтенант Луговой стал писать свои воспоминания, он часто ставил себя, молодого, на место современных летчиков. Смог бы он, сержант Луговой, выдержать те нагрузки, которые подчас выпадают и в мирные дни на плечи молодых? Там, на Юго-Западном фронте, мужал его характер…

Сержант Луговой разглядывал разбитую грунтовую дорогу с засохшими корками старых луж, которая стала для него случайным аэродромом. Напрасно он вглядывался в даль, ожидая появления какой-нибудь машины. Надо бы узнать, где он приземлился. Озабоченно вслушиваясь в тяжелый гул артиллерийской канонады, он пытался определить, в какой стороне находится Рава-Русская. Решил, что Рава, с ее петлями заболоченной Раты, камышами, кустарниками и лесами, осталась где-то позади. Сержант достал планшет и принялся изучать карту. Во время атаки немецких бомбардировщиков он потерял ориентировку.

Гул артиллерийской канонады не умолкая стоял на одном месте. Следовательно, там и проходила линия фронта. Закинув планшет, решительно направился к дороге. Но через несколько минут спохватился и принялся считать шаги. После пятисот сбился, но понял, что такой длины достаточно для взлета. Продолжал шагать, решив дойти до первой деревни или хутора.

Беспокойная мысль обожгла мозг: он не имел права бросать истребитель с пулеметами и парашютом. «Десятка» числилась за ним. Хватит с него и одного старшины Воробьева. Николай вытер мокрый лоб и торопливо направился к «Чайке». Тщательно принялся осматривать самолет, как делал Михаил Потапович. Под плоскостью нашел прямые попадания. Пули прорвали перкаль плоскостей, и материал висел рваными клочьями.

— Тринадцать пробоин! — присвистнул он от удивления. — Много!

Взобрался на плоскость и снял капот. Мотор не успел остыть, и ребристые стенки цилиндров обожгли руки. Николай пожалел, что раньше не вникал в работу механика. Снять капот и надеть — наука нехитрая, а вот найти и установить неисправность — сложнее. Он заглянул в каждую щель между цилиндрами двухрядной звезды, прощупал свечи, провода и трубки. Обнаружил утечку горячего масла.

Топтыгин сразу бы отыскал перебитую трубу маслопровода. Но самое сложное — ее починить. Пожалуй, без механика ему не справиться.

Мотор «Чайки» медленно остывал. Луговой безнадежно смотрел на свой истребитель, не зная, что с ним делать. Он все еще никак не мог прийти в себя после боя. Самолет, который еще недавно выносил немыслимые перегрузки, сейчас безжизненно стоял на земле, не способный к элементарному движению…

Сухим языком облизывал Николай потрескавшиеся губы, с трудом глотая вязкую слюну. Убедившись, что дорога по-прежнему безлюдна, отправился искать воду. Вдали, за солнечной полянкой, блеснула вода. Отгребая рукой круглые гладкие листки ряски, вдоволь напился. Прислушался к доносившемуся шуму и уловил тяжелый гул стальных гусениц. Сорвал с головы шлем и напряженно стал прислушиваться. «Танк!» — со страхом подумал он, затравленно озираясь по сторонам. Он мог спрятаться, но «десятка»!.. Она стояла на дороге. Один выстрел из пушки или удар стальной броней — и от самолета останется гора исковерканного металла. Летчик растерянно выбежал на дорогу, словно надеясь на помощь, но ее ждать было неоткуда. Гул мотора все нарастал. Он подналег на машину, попробовал скатить ее с дороги, но сил не хватило. Напряженно смотрел вдаль, прислушиваясь к нарастающему грохоту.

Вместо ожидаемого танка на дороге показался… трактор. Николай несколько раз удивленно протер глаза, стараясь убедиться, что перед ним действительно трактор. Затем спохватился и поднял над головой планшет, ошалело крича чужим голосом:

— Стой! Стой!

Позванивая гусеницами, стальная громадина остановилась. Летчика обдало клубами пыли и облаком солярки. Из кабины высунулся по плечи красноармеец в зеленой фуражке, с серым скуластым лицом, воспаленными глазами. Устало сбил фуражку на затылок и спросил:

— Что тебе?

— Истребитель вот мой подбили, нельзя здесь бросать. Помоги дотянуть до аэродрома.

— А я и подумал: почему вдруг самолет на дорогу выскочил? — Тракторист едва заметно улыбнулся: — Никогда так близко не видел самолета.

Луговой ткнул рукой в планшет:

— Аэродром наш недалеко.

Он боялся, что пограничник откажется помочь. Но тот явно не спешил уезжать: спрыгнул на мостовую и внимательно осматривал «Чайку», словно от результата осмотра зависело его решение.

Своими неторопливыми движениями тракторист напомнил летчику механика Михаила Потаповича. Тот тоже зря не чесал языком, чаще молчал. А дело знал хорошо. Пограничник долго ходил вокруг истребителя, что-то высматривал, вымеривал. Отыскал в кабине трактора топор. Срубил два вяза. Старательно обтесал. Потом еще срубил несколько деревьев.

Луговой терялся в догадках, что тот хотел делать, но ни о чем не спрашивал — полностью доверился опыту товарища.

За трактором пограничник сделал небольшую площадку. Вместе с Николаем поставили на нее хвост истребителя. Костыль утонул между связанными стволами деревьев, которые двумя оглоблями поднялись за трактором.

— Звать тебя как, пограничник? — спросил летчик.

— Иван Сироткин.

— Вот и познакомились. Я — Николай Луговой.

Они долго возились с проволокой — прикручивали хвост самолета к выступающей серьге. Надежно прикрепив самолет к трактору, Сироткин обошел его, любуясь своей работой. Несколько раз подергал за стабилизатор — вроде надежно! Он выжал ногой педаль, и машина осторожно тронулась с места, все ускоряя ход. Иван Сироткин то и дело дергал рычаги, зажимая и отпуская фрикционы.

Солнце уже низко висело над горизонтом. Дорогу перечеркивали длинные тени. Они вытягивались от деревьев, плетней, стоящей на возвышении скульптуры девы Марии с младенцем на руках. Сбоку дороги вырос костел с островерхой крышей. На ступеньках стоял ксендз в черной сутане. Мимо костела, взбив ногами пыль, проходил стрелковый полк. Примкнутые штыки винтовок поблескивали на солнце.

Пограничник резко затормозил трактор. Ксендз, высоко держа в вытянутой руке крест, читал молитву и крестил шеренги. Солдаты в запыленных, с темными пятнами пота гимнастерках с любопытством поглядывали на ксендза. Трактор, тащивший краснозвездный истребитель, отвлек их внимание.

— Смотри, дырки в крыльях! — удивился кто-то.

Полк прошел. На дороге сидел красноармеец и старательно перематывал свалившуюся с ноги обмотку. Иван Сироткин медленно направил трактор в узкую улочку. Когда поравнялись с костелом, ксендз размашисто перекрестил и их.

— Зачем он крестит? — удивился Сироткин, оторопело смотря на ксендза.

— Наверное, так полагается! Провожает в бой…

Прогремев по широкой улице, трактор выкатился за околицу. Снова замелькали знакомые поля и перелески. Дорога пошла вниз, к заливному лугу. Николай, оторвавшись от карты, громко сказал:

— Скоро мост. Проскочим — прямая дорога к аэродрому!

Глухой взрыв прокатился по полям. Трактор сильно тряхнуло.

— Как думаешь — в нас стреляли? — спросил Сироткин.

— Не пойму. — Луговой выглянул в окно. Подпрыгнув, «Чайка» мягко упала на колеса. — Похоже, на засаду напоролись. Жми скорее!

— Далеко до моста?

— По карте не больше километра.

Дорожная пыль накрыла трактор тяжелым пологом. Сироткин сбросил ногу с тормоза и резко послал трактор вперед. Он сосредоточенно работал рычагами, нацелившись красными от усталости и бессонницы глазами на дорогу. Каждую минуту ждал выстрелов. От волнения щеки его побелели, со лба скатывались капли пота. Сразу за лесистым бугром открылась неширокая река с зелеными камышовыми берегами. Над мостом оседала пыль от недавнего взрыва, и острые языки пламени лизали развороченные бревна и разбитые доски.

— Сволочи, мост взорвали! — выругался в сердцах Сироткин и растерянно посмотрел на сидевшего рядом летчика. — Кто это мог?

— Наверное, диверсанты! — авторитетно пояснил Луговой. Он чувствовал себя более знающим. — Немцы к войне давно готовились, они забрасывали к нам много шпионов… — Он повторял слова своего командира. — Я уже столкнулся с одним… Разворачивайся скорей…

— Проскочим! — улыбнувшись какой-то своей мысли, сказал Сироткин. Видимо, рассчитывал на маневренность. И точно — быстро развернул трактор в обход.

С правого берега реки открыли стрельбу. Рассыпалась дробь автоматов. Но они сумели проскочить опасное место и скрылись за высоким бугром. Снова гусеницы загремели по знакомой деревенской улице, где стояли дома под соломенными крышами с маленькими окошками. На высокой площадке лестницы костела по-прежнему стоял ксендз в черной сутане с крестом в руке. О чем думал он, глядя на подходивший трактор с краснозвездным истребителем, неизвестно. Но рука его время от времени поднималась в крестном знамении…

Луговой, забыв о взорванном мосте и о подстерегающей на каждом шагу опасности, вдруг подумал о том, как его встретит командир, когда он прикатит на аэродром со своей «Чайкой». Словно насмехаясь над его мыслями, налетело раскатистое гудение самолетов. Выплыли два тупых треугольника вражеских бомбардировщиков. Закатное солнце подсвечивало желтые концы крыльев.

— Везу-везу-везу! — подражая звуку мотора, громко запел пограничник и, сжав кулак, погрозил немецким летчикам.

— Ю-88 летят, — мрачно отозвался Николай. — Живучие, сволочи! Одного такого я гробанул.

Немецкие бомбардировщики улетели, а гул их моторов еще долго разносился по всей округе.

Трактор тащился медленно. На машине можно было бы скорее доставить «Чайку», но машина не попадалась.

Из радиатора трактора выбило пробку, и он запарил.

— Остановка! — деловито сказал Сироткин и подвернул к плетеному забору, освободив проезжую часть дороги.

Крылья «Чайки» оказались в саду под большой яблоней.

— Пойду похлопочу насчет обеда. Может, что и получится, — сказал он Луговому.

Широким шагом пересек улицу и скрылся в маленькой хатке под соломенной крышей. Вернулся довольно быстро.

— Все в порядке. Хозяйка приглашает к столу.

«Удивительно все легко и просто дается этому Сироткину», — подумал Луговой.

Они ели старательно, не торопясь, словно хотели насытиться на неделю вперед. Старая женщина в белом платке по-доброму улыбалась бойцам, подставляла поближе миски и ни о чем не спрашивала. Радовалась, когда они похвалили ее борщ, и молча, подперев рукой щеку, смотрела, как они с аппетитом ели. Ей казалось, будто угощала своих сыновей — таких же молодых и ладных, как эти парни.

— А почему ксендз там стоит? — неожиданно спросил Сироткин.

— Герман брата его расстрелял, — тихо сказала хозяйка и перекрестилась. — У меня два сына в жолнежах. Матка Боска, заступись. Я, старая, снова войны дождалась. А кому идти воевать? Одна осталась. Сыны мне внуков не оставили!

— Да… — задумчиво протянул Сироткин.

— Ты хлопак летчик? — Голос старой женщины звучал глухо.

— Летчик, бабушка, — с готовностью подтвердил Сироткин.

— Так убей германа! Он много бед натворил.

По дороге то и дело проезжали машины о военными грузами, шагали взводами красноармейцы в запыленных шинелях. Останавливались у колодца и жадно пили воду.

Незаметно наступила ночь. Выдалась она хмурая, без звезд. Сироткин все так же уверенно вел громыхающий трактор, повременно дергая рычаги. Иногда его укачивало, и он сонно ронял голову на грудь, но тут же спохватывался, долго тер глаза и чертыхался.

Луговой сбоку смотрел на тракториста, испытывая зависть. У него у самого уже чесались руки сесть в кабину своей «десятки». «В полку много безлошадников, как в старой деревне», — вспомнил он слова Михаила Потаповича. Где-то он теперь? И приведется ли встретиться?

За поворотом дороги трактор уперся в хвост машин.

— Сержант, пробка! — глухо сказал Сироткин, напряженно всматриваясь в темноту. — Что-то случилось.

К трактору, размахивая руками, подбежал мужчина в белом пиджаке:

— Стойте, засада! На мосту стреляют!

— Пусть стреляют, — решительно сказал Сироткин, прибавляя газ. — В такую ночь все кошки серы… Сойдем за танк. Так, Николай?

Трактор неторопливо двинулся вперед и, набирая скорость, пошел сбоку дороги, обходя колонну машин.

Луговой убедился, что Сироткин быстро ориентировался в обстановке. За трактором двинулись машины, не включая слепящих фар. Дорога нырнула под уклон. Внизу светлела неширокая река. Где-то рядом находился мост, но темнота скрывала его.

— А ведь не стреляют! — победоносно сказал Сироткин. — Честное слово, мой «натик» приняли за танк. Решено — иду воевать в танковую часть!

Под гусеницами загремели, перекатываясь, бревна. Острые стальные зубья крошили дерево. Сзади трактора по бревенчатому настилу прыгала «Чайка», рассерженно звеня растяжками крыльев.

В ночной деревне вдоль дороги горели костерки. Красноармейцы варили в котелках кашу и кипятили чай. На срезе кювета сидел солдат и старательно накручивал обмотку, Луговому показалось, что он уже видел около костела этого молодого красноармейца за таким же занятием, — видимо, он так и не научился быстро справляться с обмотками.

— Может, переночуем? — спросил Сироткин, раздирая рот от зевоты.

— Надо ехать… Аэродром рядом. — Луговой повернулся к пограничнику, разглядывая в темноте его лицо. — Знаешь, Иван, оставайся в нашем полку. Не прогадаешь. Если согласишься, выйдет из тебя классный механик самолета. Михаил Потапович обучит.

— Я танкистом буду. Погоняю фашистов по-настоящему.

— Ну, сам решай!

На краю деревни началась стрельба. Хлопали вразнобой винтовочные выстрелы, а потом рассыпали дробь автоматы.

— Мотоциклисты! Немцы! — с разных сторон понеслись ошалелые выкрики.

Сидевший у кювета красноармеец бросил доматывать обмотки, вскочил и юркнул в кусты. Кто-то влетел в костер, и в разные стороны полетели горящие головешки. Луговой вскочил в кабину «Чайки». На приборной доске светились фосфорическим блеском приборы. Стрелки часов показывали одиннадцать вечера.

Внизу на лугу вспыхнул яркий луч фары и, упершись в высокий бугор, скользнул по дороге. За ней, словно нанизываясь на нитку, появлялись все новые и новые слепящие огни.

«Мотоциклисты», — отметил Николай, прислушиваясь к характерному треску моторов. Он привычно нажал большим пальцем гашетку. Пулеметы истребителя сразу ожили и ударили свинцом. В темноте полыхнуло пламя, раздались взрывы. Немецким мотоциклистам не удалось развернуться. Они налетали друг на друга и попадали под губительный огонь скорострельных пулеметов. Луговой выпрыгнул из кабины и подбежал к трактору:

— Иван, жми! Может, проскочим?..

— Ну, сынок, с возвращением! — Подполковник Сидоренко рывком притянул к себе Николая и трижды крепко его поцеловал. — Спасибо, что «десятку» домой притащил. Садись, сержант. В ногах правды нет, вон сколько протопал. А различия между нами, считай, нет. Специальность одна. Летчики-истребители! Ты когда-нибудь вдумывался в значение этих слов? Задача у нас общая. Беспокоился я о тебе очень и загадал: если вернешься, распить с тобой бутылку вина. А придет Сашка Богомолов — второй праздник будет.

— Комэска сбили?! — почти крикнул Николай. Он не узнал собственного голоса: какой-то чужой, грубый, хриплый.

— Я в бою потерял его… Вылетели по-зрячему. Ю-88 шли рядом с аэродромом. Было некогда считать, сколько их. Взлетели и шлепнули по одному, но тут на нас навалились «худые». — Подполковник как-то вымученно посмотрел на сержанта. — «Мессеров» так окрестили. Двадцать штук против нас, ну и завертелись. — Он рывком схватил бумагу и торопливо, разрывая острым грифелем лист, чертил кресты. — Вот фашистские бомбардировщики. — Красные стрелы под разными углами пронзали бомбардировщиков. — Смотри, как мы били!

— Как же вы осилили? — удивился Николай.

— В Испании нам пришлось воевать. Многих ребят там оставили. У меня есть фотографии. Покажу тебе моего друга Хосе Гласера и комэска Антонио. Анатолий Серов учил нас летать.

— Товарищ командир, а сколько фашистов вы сбили в Испании?

— Шесть. Три «фиата», «савою» и завалил «хейнкеля». Бился с «мессершмиттами», но не поджег! Не отомстил за Хосе Гласера… Об этом летчике надо всем знать. Над Мадридом фашистский самолет сбросил деревянный ящик. В нем был изрубленный человек, куски одежды и записка. Я не забыл записку. Сколько прошло лет — помню. — Голос подполковника Сидоренко стал глуше. Спазма перехватила дыхание: — «Посылаем в подарок вашего летчика. Командующий воздушными силами красных должен знать, что такая судьба ждет всех его большевиков!» Фашисты замучили Хосе Гласера. Тогда каждый из нас называл себя каким-нибудь испанским именем. Володю Бочарова, курского парня, звали Хосе Гласером. — Обгоревшее лицо подполковника потемнело, а скрюченные пальцы с трудом держали карандаш.

— Товарищ подполковник, а сейчас можно узнать фашистских летчиков, воевавших в Испании?

Вопрос сержанта оказался неожиданным для командира полка. Он задумчиво прошелся по землянке, задевая полами кожаного пальто разложенные на столе карты.

— Следователи считают, что преступники никогда не меняют своих привычек. В Испании немцы любили малевать на своих самолетах разную чертовщину — драконов и змей, например. Картежники отдавали предпочтение картам. Раскрашенные самолеты мы с тобой, Луговой, еще встретим. Увидишь размалеванный самолет — знай, встретил старого разбойника. Он воевал в Испании, во Франции, Польше и Чехословакии. И задача у нас с тобой будет одна — сбить фашиста! Ну, давай выпьем за твое возвращение. В Испании говорили: вино кровь разгоняет и делает человека молодым! За нашу удачу и победу. Но пасаран! — Подполковник крепко сжал кулак и приложил его к виску.

— Но пасаран! — горячо откликнулся Николай, взволнованный рассказом.

Он всматривался в обгоревшее лицо командира в узлах и шрамах. На переносице капустным листом белела необгоревшая полоска кожи, закрытая очками. Сидоренко никогда не рассказывал, как его подожгли в Испании. Может быть, он летел вместе с Хосе Гласером? Интересно бы узнать его испанское имя. Сейчас особенно внимательно он разглядывал покалеченную руку командира. Правая держала штурвал, а левая лежала на секторе газа, на самом огне. Какую надо было иметь силу воли, чтобы все выдержать. На груди командира два ордена Красного Знамени…

— Николай, могу тебе доложить: за твое отсутствие полк сбил пятнадцать фашистских самолетов! — чтобы как-то отвлечь от себя внимание, сказал Сидоренко.

— Здорово. — Николай Луговой смотрел на командира. В пепельных волосах поблескивала седина. От всего его вида веяло удивительным спокойствием.

— Авиация самый молодой род войск, — задумчиво продолжал Сидоренко. — Разве сравнишь ее с артиллерией? Артиллерия ведет свое начало от метательных пращей и глинобитных машин. Настоящая тактика воздушного боя еще не выработана. В звене один летчик лишний… Жизнь докажет правильность моей мысли… Новый тактический прием родил «миг». Атаковать надо сверху. Бой на вираже противопоказан. — Подполковник хитро посмотрел на летчика: — Не забыл, как я тебя гонял?

Дверь широко распахнулась, отлетев от удара к стенке. На пороге, пошатываясь, остановился капитан Богомолов в рваном реглане, с забинтованной головой.

— Сашка, черт! — крикнул командир полка и бросился к командиру эскадрильи, словно собрался боднуть его в живот. Крепко обнял. Принялся целовать. — Знал, что ты придешь! Сынок вон тоже явился. На тракторе «десятку» приволок. Рад я вам, окаянные! Рад! Как сговорились — вместе пришли. Рассказывай, как добрался?

— Батя, — капитан жадно втянул воздух, помолчал, — думал, каюк! Выпрыгнул с парашютом, а ветер понес к фашистам. Боялся, в их окопы угожу. Пистолет достал. Решил отстреливаться. Упал в болото. Пока выбирался и плутал по лесу, ночь наступила. Одного «мессера» я поджег, но и меня с катушек!

— Да, — согласился командир полка. Голос его стал жестким и требовательным. — «Третий лишний», слышал такую пословицу? Я Луговому разъяснил: в звене третий летчик лишний. Тактику надо менять. Карусель с виражами долой. Боевой порядок — пара. — Сидоренко выбросил вперед ладонь: — Ведущий и ведомый.

— Разрешат? — спросил Богомолов.

— Воевать надо без разрешения. Если не завтра, то скоро, очень скоро пара в воздушном бою станет основной силой.

— Немцев остановили?

— Нет. — Командир полка кивком показал на карту: — Наступают…

За тусклым окном землянки полыхнула красная ракета. И тут по ступенькам, осыпая землю, сбежал боец, наблюдавший за воздухом, и громко крикнул:

— Тревога! Бомбардировщики!

Подполковник Сидоренко схватил со стола летный шлем с планшетом и бросился к выходу…