Дежурный по звездам

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Зарулив истребитель на стоянку, майор Федоров сдернул тугой гермошлем, откинулся на спинку сиденья. Мимо прорулил на «десятке» его ведомый. После первого вылета по тревоге в паре с майором Карабановым они с уверенностью могли сказать, что до конца прочувствовали бетонку на Песчаной косе.

Замполит глубоко вздохнул. Ему вспомнился их старый степной аэродром с открытыми подходами, где, как говорили летчики, на двести километров в округе не маячил ни один телеграфный столб. Аэродром на Севере оказался на редкость трудным. Громоздящиеся острые пики Черных скал затрудняли посадку: с моря постоянно дул порывистый боковой ветер, бетонку во многих местах вспучила вечная мерзлота. Но от аэродрома не отказывались, потому что на берегу холодного северного моря он был ближе других к государственной границе.

Отдыхая, майор мысленно разбирал свой полет, объективно проставляя оценки за взлет и посадку. С майором Карабановым они увидели «сову» в нейтральных водах. Разведчик неизвестной страны летел на тяжелом бомбардировщике. Приблизившись наконец к Птичьему острову, «сова» обошла вокруг него и тут же повторила второй раз облет. По расчету экипажа бомбардировщика, истребители должны были израсходовать горючее. Федорова и Карабанова не пугал далекий залет в море. Даже без подвесных баков они могли еще продолжать полет.

Майору Федорову не удалось как следует рассмотреть самолет-разведчик. Но появление «совы» около государственной границы напомнило ему пережитое в войну голодное детство в блокадном Ленинграде, страшную переправу через Ладогу, над которой от падающих бомб стояли непрерывный свист и грохот. После очередного налета «юнкерсов» под лед ушли три машины с детьми. Сам Федоров уцелел чудом — его выбросило из кузова взрывной волной.

Детская память самая острая. Майор Федоров удивлялся, как много он помнит из того далекого прошлого. Перед глазами часто проплывали одни и те же картины: тоненький кусочек сырого блокадного хлеба, пустынные улицы зимнего города, разрушенные дома с черными провалами окон, трупы людей, умерших от голода. Их увозили тогда на саночках, а кое-где они лежали прямо на снегу! Запомнился и снег города — не белый, а черный от сажи и порохового дыма, красный от кирпичной пыли и кровавого зарева пожаров.

До сих пор он не может без слез стоять на Пискаревском кладбище, где похоронены его братья. На фронте убили отца. Да разве его одного так обездолила война? Сколько встречал он на своем пути вдов и матерей с исплаканными глазами? Война научила все видеть и ничего не забывать. Ни вкуса блокадного хлеба, ни умерших от голода и погибших во время налетов на город. Победа в Отечественной войне над фашистами далась нелегко. Потребовалось четыре долгих года. Народ выстоял. Разве это не грозное предупреждение агрессорам? А они все еще пытаются нас прощупать. То и дело засылают своих воздушных разведчиков.

Федоров с особой ясностью представил всю меру своей ответственности за охрану границы. Его долг передать каждому летчику эскадрильи это настроение. Вылет по тревоге — это почти реальная встреча с противником над морем.

Федоров задумался, мысленно переносясь к предстоящей беседе с летчиками. Правда, нет лейтенанта Кузовлева, — он в отпуске. Приедет, надо сразу же вводить в строй и снова возить на спарке. Он невольно вздохнул, потому что хорошо знал офицеров и способности каждого. Местный аэродром требовал повышенного внимания и полной сосредоточенности, а Кузовлеву придется особенно трудно: ему никогда гладко не удавались посадки. Когда осваивали новый истребитель, он всегда садился с «плюхами». Лейтенант Захарушкин посноровистее. Каждое замечание на ходу схватывает. Кузовлев замкнут, молчалив. Никогда не знаешь, что его беспокоит. Захарушкин проще, весь как на ладони…

Снова вспомнил бывший аэродром, далекий гарнизон. Там остались Людмила, Андрейка и мать. Она приехала погостить из Ленинграда. Люда вот-вот родит. Второго сына. Он уверен — сына. А если дочь? Он даже встрепенулся от этого предположения. У них и сомнения не было, что будет сын. И имя придумали — Алеша. А вдруг и в самом деле дочь? Он принялся перебирать в уме все известные ему женские имена…

— Анатолий, ты не заснул случайно? — спросил, подходя к самолету, майор Карабанов и постучал кулаком по фюзеляжу.

— Все хорошие люди давно спят в эту пору! — улыбнулся Федоров и выбрался из кабины.

Рядом с высоким и плечистым Карабановым, крутолобым, с лохматыми, густыми бровями, он казался семиклассником.

— Улыбаешься? — удивился Карабанов. — Может быть, тебе удалось разглядеть «сову»?

— Нет, не видел.

— Значит, тебе тоже не повезло.

— Думаю, еще повезет. Не последняя встреча.

Они шли на КП докладывать о своем возвращении.

— Знаешь, — задумчиво сказал Федоров, — беспокоит меня местный аэродром. Мы с тобой и то с трудом справились с посадкой, а молодые летчики как? Как бы не наломали дров. Я и о Кузовлеве часто думаю.

— Не паникуй. Кузовлев справится. Он летает без показухи, если что зарубил — то намертво. Я в него верю.

— А ты почувствовал, какая здесь полоса?

— Ну и что? Сели нормально.

— Ты пойми, о чем я беспокоюсь. Одно дело посадка после большого перелета, когда каждый летчик напряжен до предела, совсем другое — ежедневные полеты.

— Аэродром трудный, с этим я согласен. И тревога твоя, Анатолий, понятна. Надо следить, чтобы летчики были предельно собранными, внимательными. Воспитывать у и их эти качества — наша с тобой прямая обязанность, — заключил Карабанов.

Неторопливо разговаривая, летчики дошли до КП. Что там ни говори, каждый из них вполне отчетливо представлял себе, что их ждет нелегкая работа, основная тяжесть ляжет на их летчиков, а им, командирам, нужно организовать людей, помогая в трудном деле. «Мы впряжены в один возок», — любили повторять комэск и замполит.

Летчики, громко стуча высотными ботинками по ступенькам лестницы, вошли в штаб. Им показалось, что в знакомой маленькой комнате ничего не изменилось, с тех пор как командиры подписали документы о передаче. По-прежнему на своих местах оставались все вещи. На стене висела большая карта. Но за рабочим столом с телефонными аппаратами сейчас сидел полковник Здатченко, а подполковник Иванов занял место у вешалки.

— Товарищ полковник, — доложил хрипловатым голосом Федоров. — Задание выполнили. Сделали два круга, а потом по команде штурмана наведения пошли на посадку. Данные передали в штаб.

Подполковник Иванов с интересом, взволнованно смотрел на прибывших. До острова он летал, расстояние знал. Неужели эти ребята дважды облетели Птичий остров на истребителях? Вот это машины!

— Товарищ майор! — решил убедиться подполковник Иванов. — Вы случайно не ошиблись? Островов тут много.

— Никак нет, я не ошибся. Мы облетели именно Птичий.

Иванов покачал головой:

— Ну, товарищи… А нам горючего не хватало. Едва дотягивали до аэродрома. Завидую вам!

Вошел начальник штаба, держа в руках синюю папку о документами.

— Товарищ майор, вы мне сейчас и нужны, — обратился к нему полковник Здатченко, — Передайте, пожалуйста, в штаб. Пара птичек провожала «сову». Посадку произвели благополучно. Задание выполнили.

— Это уже передали, товарищ полковник. Из штаба сообщили, что к вам вылетает командующий генерал-лейтенант Луговой.

— Нас таким вниманием редко баловали, — растягивая слова, сказал подполковник Иванов и с интересом посмотрел на стоящих майоров: как они восприняли эту весть?

Генерал-лейтенант Луговой едва сдержался, чтобы не сбежать по высокой приставной стремянке с Ил-14, как в былые годы. Каждая очередная встреча с аэродромом всегда радовала и возвращала к далеким дням молодости. Двадцатилетний сержант Луговой во время войны легко вскакивал в кабину «Чайки», охотно искал встреч с фашистскими летчиками. И ни перед одним не отвернул. Сейчас он с удовольствием вдыхал знакомые запахи керосина и масла, торопился сойти с лестницы, забывая о своем возрасте.

С моря дул порывистый северный ветер, зализывая невысокую траву и желтые маки на длинных ножках. Командующий зябко поежился, чувствуя, что ветер холодит ему спину, забираясь под легкий плащ. «Забыл, что лечу на Север, — подумал он. — Не иначе — склероз». Торопливо шагнул вперед. Под крылом самолета стояли командиры подразделений. Подполковник Иванов сутулился, и Луговой остался недоволен его видом, но ничего не сказал. Он сейчас видел одного полковника Здатченко, радовался, что тот оправдал его доверие, показал себя с хорошей стороны. Держался молодцом. Лицо нажжено ветром, замерз, но не показывает виду. Стоит, широко развернув плечи, высоко подняв голову, — как на параде.

— Зарядку надо делать по утрам, — отрывисто бросил командующий подполковнику Иванову и тихо засмеялся.

Никто не понял, шутил Луговой или говорил серьезно.

— И почему я вижу вас на аэродроме? Когда вы были обязаны перебазироваться? Мы же говорили уже об этом. Вы не выполнили мой приказ. Сейчас же запрашивайте погоду. Чтобы сегодня я больше не видел ваших «мигов» на аэродроме.

— Товарищ командующий, у меня есть уважительная причина: не было летной погоды.

— Выполняйте приказ. — В голосе Лугового зазвучали металлические нотки. Он резко повернулся к полковнику Здатченко и сказал уже совсем другим голосом: — А у вас здесь не курорт, держитесь крепче. — И быстро зашагал к высотному домику. — Прячете от меня своих героев?

— На перехват ночью вылетали майоры Федоров и Караганов, — быстро доложил полковник Здатченко.

— Вот и знакомьте меня с ними! — Луговой даже сам удивлялся, что с самого утра и во время долгих часов полета на транспортном самолете его не покидала мысль о летчиках, которые перехватили «сову» и ходили за ней вдоль нейтральных вод. Задача, поставленная главкомом, выполнена. От этого становилось на душе легко и радостно.

Впереди невысокий домик из белого силикатного кирпича, а правее, на линейке, — серебристые стрелы со скошенными крыльями, красными звездами на килях. Генерал медленно направился к самолетам, постоял, осматриваясь, забыв о том, что одет очень легко для такого пронизывающего ветра. Он залюбовался самолетами, поражаясь удивительной законченности их формы. Через минуту он сможет забраться в кабину нового самолета, посидеть там, опробовать штурвал. Он заранее предвкушал этот момент — полной отрешенности от всех земных дел, забот. Будет пристально вглядываться в многочисленные приборы, готовя себя к полету. Восторженное чувство, которое охватило его при виде новых машин, не проходило, но наступило и отрезвление: ему никогда уже не летать на этих самолетах, не прочувствовать огромной скорости, на которую они способны, не выполнить высший пилотаж, уходя свечой в синеву… Все в прошлом: вылеты на «яке» на свободную охоту и сбитые фашистские самолеты!..

Он перевел дыхание. «Нельзя обманываться, — сказал он себе. — Скоро и летный шлем будет висеть в кабинете как память…»

Навстречу бежал командир эскадрильи майор Карабанов. Он остановился в нескольких шагах от командующего:

— Эскадрилья, смирно! Товарищ генерал-лейтенант, летчики эскадрильи заняты предполетной подготовкой.

— Вольно! — Луговой шагнул вперед, чтобы как следует разглядеть его лицо, заглянуть в темные глаза.

От быстрой ходьбы, а скорее всего от волнения, майор покраснел. На лбу блестели капли пота.

— Майор Карабанов?

— Так точно, товарищ командующий.

Луговой крепко пожал ему руку:

— Летали с майором Федоровым?

— Да.

Рядом по стойке «смирно» стоял невысокий летчик. Пряди светлых волос выбивались из-под фуражки. И хотя ему не представили летчика, Луговой сразу догадался, что это заместитель по политической части Федоров. Ему понравилось его открытое лицо, смелый, веселый взгляд голубых глаз.

— Попугали «сову»?

— Да, — просто, как о самом обычном деле, которое не стоит особого разговора, сказал майор Федоров. — С «мигами» еще могли шутить, а с нами в кошки-мышки не поиграешь.

— Нравится самолет?

— Не те слова, — дружно, как по команде, ответили оба майора. — Влюблены.

— Влюблены — это хорошо. — Лицо командующего расплылось в довольной улыбке.

Всматриваясь в стоящих перед ним молодых летчиков, он вдруг почувствовал, что старше и мудрее их на одну войну. Много это или мало? Он никогда не задумывался об этом. Наверное, много. Очень много. Право руководить этими людьми, учить их давали ему эти долгие четыре года войны и сбитые в воздушных боях фашистские самолеты!..

Федоров долго смотрел вслед уходящему командующему. Подумать только: так просто с ними разговаривал прославленный ас, дважды Герой Советского Союза! В Федорове вдруг ожил любознательный мальчишка, который однажды и навсегда влюбился в авиацию. И с тех пор живо интересовался всем, что с ней связано. Он жадно читал книги выдающихся полководцев и тем пополнял свои знания о войне. Считал себя почти лично знакомым с маршалами Жуковым, Рокоссовским и Чуйковым. Ему было все известно о сержанте Павлове, снайпере Зайцеве и других прославленных защитниках Сталинграда. Но его, летчика, больше всего волновали рассказы об известных авиаторах — Полбине, Покрышеве, братьях Глинки и других. Интересно было бы послушать воспоминания самого генерал-лейтенанта Лугового. Его подвиги во время войны — хороший пример всем молодым офицерам. Надо как-то пригласить его на беседу.

Поздним вечером генерал-лейтенант Луговой отдыхал в отдельном номере гостиницы. Он сидел, утонув в мягком кресле. Чувствовал себя уставшим, но ложиться не хотел. Перед глазами стояли два майора: Карабанов и Федоров. Летчики ему понравились, и было любопытно, как продолжится их служба здесь, на этом трудном месте.

Пришедшая утром на аэродроме мысль не покидала его. Он был старше каждого из летчиков. «На одну войну», — несколько раз про себя повторил он. Оказывается, он ничего не забыл, помнил каждый день войны — от самого первого до последнего — своей особой памятью. Знал точный счет всех вылетов и проведенных воздушных боев… Долго сидел не шевелясь, словно прислушивался к самому себе, боялся растерять удивительное ощущение своей встречи с молодостью.

Летчики напомнили ему то трудное время, когда он был таким же молодым и дерзким и так же, как они, влюбленным в авиацию. Его любовь не прошла — вылилась в дело всей жизни! Луговой достал шариковую ручку, открыл толстую тетрадь. Белый лист приковал к себе его внимание, по он долго не мог преодолеть робость. Потом осторожно, с большим старанием вывел:

Сержанту Николаю Луговому нравилось приветствовать военных старше себя по званию и четко вскидывать руку к пилотке. В такие минуты ему казалось, что все прохожие Львова в мае 1941 года с завистью смотрели на его синий френч. Чтобы подольше покрасоваться в новом костюме летчика, он с вокзала отправился пешком на аэродром. По дороге его не раз обгоняли красные вагоны трамваев, но он спокойно проходил мимо остановок, хотя чемодан изрядно оттянул руку.

Перед проходной сержанта догнал запыхавшийся старшина с белесыми волосами и такими же, словно припорошенными пылью, ресницами. Синий френч хорошо сшит, скрипучие ремни новые. Николаю Луговому показалось, что он увидел самого себя в зеркале: столько же важности и самодовольства.

— Выходит, мы с тобой в один истребительный полк получили направление, — весело сказал старшина, посмотрел на сержанта с превосходством и представился: — Сергей Воробьев. Ты какое кончил училище, сержант? Качинское? Скажи ты, Качинское. А я Оренбургское. Слыхал о таком? Не хуже вашего Качинского. Сам откуда родом?

— С Аксая, а что?

— Земляка ищу, — старшина наморщил лоб. — Я из Шахт.

— Выходит, земляки мы с тобой. — Николай улыбнулся и уже более дружелюбно посмотрел на старшину, сразу прощая ему заносчивость и высокомерие. Ему давно не приходилось встречать своих ребят.

— Нам бы с тобой в одну эскадрилью надо проситься, — сказал словоохотливый старшина. — Звать тебя как?

— Николай Луговой.

— Вот и познакомились, земляк. Ты не против со мной податься в одну эскадрилью?

— Давай.

В проходной рядом с красноармейцем стоял младший лейтенант с красной повязкой на рукаве — дежурный по части.

Луговой протянул пакет и сказал:

— В ваш полк получил назначение.

Старшина замешкался. Он принялся искать по карманам ключ от чемодана, охлопывал себя, чертыхался.

— Вот беда. Я, кажется, ключ потерял. — Он вытащил из кармана брюк перочинный нож, поддел им замки.

— Откуда, старшина, прибыл? — спросил младший лейтенант.

— Из Оренбургского училища, — торопливо ответил Сергей Воробьев и обратился к младшему лейтенанту: — А ты сам какое училище закончил?

— Ейское.

— Выходит, моряк из тебя не получился. — Старшина громко рассмеялся. — Будем считать, не повезло. Вместе летать будем.

— Пошли, Николай, — сказал старшина. — Младший лейтенант, где у вас штаб?

— Топайте прямо по дороге. Увидите двухэтажный дом под красной черепицей.

— Порядок. — Старшина потащил за собой Лугового, все время посмеиваясь и что-то приговаривая. — Честное слово, младший лейтенант моря испугался или плавать не умеет. Я слышал, что за это отчисляют из морских училищ. Сейчас представимся начальнику штаба. Соскучился по полетам? Покрутить бы самолетик в зоне. На чем будем летать, ты не знаешь?

— Обещали «Чайку».

— Мне нравится больше «ишачок». — Сергей Воробьев как-то воровато огляделся по сторонам и тихо сказал: — Полк новые самолеты должен получить. Не истребитель — мечта! Две пушки и четыре крупнокалиберных пулемета. Шасси убирается сжатым воздухом. Не надо вертеть «шарманку» рукой (так у нас называли лебедку на «ишачке»).

— Точно. — Николаю все больше нравился веселый и общительный старшина. С таким товарищем не пропадешь, надо проситься в одну эскадрилью!

Впереди показалось здание штаба. Дежурный по части дорогу объяснил точно. Красная черепица сияла на солнце, широкая лестница убегала к высоким двустворчатым дверям.

— Ой! — вдруг тихо охнул старшина и, схватившись руками за живот, испуганно завертел головой. — Сержант, дорогой, я, кажется, отравился. Где у них может быть санчасть? Ты иди, представляйся, устраивайся, а я пойду искать врачей.

— Я тебя подожду! — Николаю стало жалко нового товарища. Он не хотел уходить и бросать его одного.

— Иди, иди, — подтолкнул его Сергей Воробьев. — Я сейчас… — И побежал в сторону.

Сержанта Николая Лугового принял начальник штаба. Он сидел за столом и вытирал бритую голову носовым платком.

— Какой сегодня жаркий день! Подумать только — май и уже такая жара. Вы из Качинского училища?

— Так точно, — быстро ответил Николай Луговой, стараясь произвести хорошее впечатление своей выправкой.

— Привезли личное дело? — Начальник штаба толстыми пальцами вскрыл пакет и неторопливо принялся переворачивать страницы. — Давно ждем летчиков из вашего училища. Вы, сержант, первая ласточка. А где остальные? К нам десять человек направили.

— Отпуск получили, разъехались по домам.

— Вам тоже полагается отпуск?

— Я отказался. Решил — сразу в полк.

— Родных нет?

— Есть. Отец и мать. Мне хочется скорее летать.

— Молодец, Луговой Николай Дмитриевич. Летчикам надо летать.

Сержант вполуха слушал начальника штаба и все ждал, что откроется дверь и в кабинет шагнет веселый старшина Сергей Воробьев, громко гаркнет: «Сергей Воробьев явился для дальнейшего прохождения службы». Сам Николай не сумел доложить как полагалось, растерялся.

Майор забыл носовой платок на бритой голове. Теперь он казался не начальником штаба истребительного полка, а рыболовом или грибником. Для полного сходства не хватало пижамы и тапочек.

В кабинет быстро вошел высокий широкоплечий подполковник с двумя шпалами в голубых петлицах. Лицо со следами ожогов стянуто красноватыми шрамами. Только глаза, веки и брови, видимо защищенные от огня очками, оставались нетронутыми.

— Товарищ командир, — начальник штаба торопливо выскочил из-за стола, сдернул с головы мокрый платок, — прибыл летчик из Качинского училища сержант Луговой.

— Один?

— Да, пока один.

Луговой хотел было сказать, что вместе с ним приехал из Оренбургского училища еще и старшина Воробьев, но начальник штаба опередил его:

— Летчики получили отпуск, разъехались по домам, а этот от своего отпуска отказался. Хочет скорее летать.

Командир в упор посмотрел на молодого летчика, критически оценивая его невысокий рост.

— Какой у вас налет?

— Двести часов, — с гордостью ответил Луговой.

— Понятно. — Командир полка забарабанил пальцами по крышке стола. — Знаете, на чем будете летать?

— В училище говорили, на новых машинах.

— Не обманули. Скоро их получаем. Придется переучиваться. Пойдете в третью эскадрилью к капитану Богомолову. Предупреждаю — комэск у вас строгий, но летать научит.

— А я разве не умею? — обиделся летчик.

— Чуть-чуть, а надо по-настоящему. — В темных глазах подполковника вспыхнули озорные искорки.

— Разрешите идти?

— Да, да, вы свободны.

— Товарищ сержант, посыльный проводит вас в третью эскадрилью, — сказал начальник штаба и несколько раз похлопал платком по голове, как будто промокал исписанную чернилами страничку.

Луговой с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться, и поскорее вышел из кабинета. Он радовался, что посыльный по дороге в эскадрилью не торопился и у него была возможность рассмотреть военный городок. Ему нравились высокие дома с красными черепичными крышами. Но напрасно он смотрел по сторонам, надеясь увидеть новые истребители.

— На каких самолетах у вас летают? — спросил он у провожатого.

— На «Чайках». Говорят, скоро должны получить «миги». А когда пришлют, неизвестно.

Николай Луговой отметил про себя, что старшина Воробьев знал куда больше. С тем интересно было бы поговорить поподробней.

— Товарищ сержант, пришли, — сказал посыльный. — Третья эскадрилья на втором этаже.

Поднявшись на лестничную площадку, Луговой остановился в нерешительности — перед ним были две двери. Немного подумал и направился в правую.

— Николай, Колька, черт паршивый! — размахивая руками, навстречу бросился высокий летчик. — Колька!

— Виктор! — Николай радостно обнял старшего сержанта Родина.

С ним он учился в ростовском аэроклубе.

— Тебя в какую эскадрилью сосватали?

— В третью.

— А я, брат, во второй, — с гордостью сказал Виктор. — Комэск у нас Мурашкин. Ты бы к нам просился.

— Откуда я знал, что ты здесь?

Товарищи уселись на чемодане прямо на лестнице и делились новостями, перебивая друг друга, часто без причины принимались смеяться, вспоминали разные веселые случаи.

— Командира полка видел? — спросил Виктор.

— Да. Он заходил к начальнику штаба, когда я там был. Поинтересовался моим налетом.

— Сидоренко в Испании воевал добровольцем. Один раз сбили, горел. Храбрый очень. Дерется как бог, — захлебываясь от восторга, говорил Родин. — Подожди, потащит тебя в зону. Заставит принять бой. А с твоим комэском недавно смехота получилась! — Виктор громко засмеялся. — Ты только послушай! Киношники затеяли снимать воздушное сражение над Львовом. Командир полка должен был биться с Мурашкиным. А Богомолов взлетел с киношником. Во время боя кинооператор как-то отстегнулся. Еще чуть-чуть — и он бы вылетел, но Богомолов вовремя оглянулся и воткнул его обратно в кабину…

Николай Луговой слушал и внимательно смотрел на друга. Прошло два года, как они последний раз виделись в Ростове. За это время Виктор заметно повзрослел, раздался в плечах — словом, возмужал. Глаза смотрели упрямо и дерзко.

— Можно поздравить — ты уже старший сержант?

— В полку присвоили. А обещали выпустить лейтенантами, — как-то обиженно протянул Родин.

— Будешь еще лейтенантом, не волнуйся, — успокоил его Луговой. — Надо послужить… Командир мне понравился. С таким интересно полетать.

— В кавалерии сержант помкомвзвода. Понял, кто ты? Я старший сержант — командир взвода. Мы с тобой почти кавалеристы. Да только сивки-бурки у нас другие!

— Понятно! — Николай никогда не задумывался над своим званием. Выпустили из училища сержантом, — значит, большего не заслужил. Присвоят звание старшего сержанта — хорошо, примет как должное. А Виктор другой…

— Я пошел, — сказал Луговой. — Мне надо комэску представиться. Ты где живешь? На квартире?

— Ты что, с луны свалился? Разве вам в училище ничего не сообщили? Летчики, не имеющие командирского звания, находятся на казарменном положении. Станем командирами, разрешат жить на частных квартирах. Ты, случайно, не женился?

— Нет еще.

— Молодец. Даже к женам отпускают по увольнительным. В воскресенье в город сходим. Я тебе покажу Львов.

— А я не знал, что ввели такие строгости, — вздохнул Луговой.

— Не вздыхай. Надо ждать, когда кубари подбросят. Станем командирами — заживем. В ресторан «Жорж» закатимся. А Богомолова не ищи. В третьей эскадрилье сегодня по распорядку парковый день. Все на аэродроме. Самолеты готовят к полетам. Успеешь еще — представишься.

Луговой в коридоре увидел старшину эскадрильи. Тот старательно наводил бархоткой лоск на хромовые сапоги.

— Товарищ старшина, направлен к вам, в третью эскадрилью, — четко доложил Луговой.

— Бачу очами. Разве так подходят? Ваньки-встаньки. — Старшина хлопнул бархоткой по руке и, аккуратно свернув ее, положил в задний карман галифе. — Подивись, як треба докладывать. Ты дивись, сержант. В Славуте мне сам маршал Тимошенко благодарность объявил. — Старшина лихо оттопал, вскинул руку к пилотке: — Товарищ старшина, прибыл для прохождения службы сержант… Як тебя по фамилии?

— Луговой.

— Бачил, як надо подходить с докладом?

Луговой сразу отметил, что строевая подготовка у старшины безукоризненная.

— Ну, Луговой, выбирай любую койку, — милостиво разрешил старшина Задуйветер.

— Я около окна. Койку рядом оставьте для товарища — он скоро придет.

Старшина Задуйветер достал из глубокого кармана галифе блокнот. Наклонился над тумбочкой.

— Сержант Луговой, — он строго посмотрел на летчика, — звать тебя как?

— Николай Дмитриевич.

— А дружка как фамилия?

— Старшина Сергей Воробьев.

— Значит, Горобцом его кличут? — Старшина, довольный своей шуткой, весело хихикнул. — Выходит, у нас зоопарк. Лейтенант Козлов, сержант Лебедев, старшина Горобец.

Задуйветер вышел. Николай облегченно вздохнул. Теперь можно и отдохнуть. Он разделся и лег на койку. Только сейчас он почувствовал, что устал. Еще бы: через весь город тащил тяжелый чемодан. Вел себя как мальчишка. Уже засыпая, вспомнил старшину и подивился его фамилии. «Бывают же такие», — сонно пробормотал он…

Проснулся Луговой словно от толчка. Кругом было тихо. За окнами темнота. Он посмотрел на соседнюю койку. Сергея Воробьева не было. «Где же он может быть?» — встревожился Николай. Быстро оделся и пошел искать земляка…