Дежурный по звездам

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Резкий, свистящий звук турбин распорол тишину над аэродромом, прокатился по тундре и затих, ударившись в высокие пики Черных скал.

Кузовлев с завистью проводил взглядом взлетевшую пару истребителей. Чувство вины за опоздание из отпуска снова кольнуло его. Вернись вовремя — мог бы летать вместе со всеми. А теперь его пока не допускают к полетам. Он все время видел перед собой глаза майора Федорова. Они смотрели на него с укором. Лучше бы замполит обругал его последними словами! Только бы не смотрел так осуждающе.

Две недели назад они с сержантом Сироткиным спустились по трапу с борта парохода и очутились в танцующей на волне шлюпке. Вместе с другими пассажирами — бородатым метеорологом, пятнадцатилетним мальчишкой, сыном одного из полярников, и двумя молодыми учительницами — светленькой курносой и темноволосой с правильными чертами лица — добрались до берега, до неширокой Песчаной косы.

У всех приехавших, кроме Кузовлева и Сироткина, был багаж: метеоролог выгрузил раздутый рюкзак, сынишка полярника чемодан, а за вещами учительниц шлюпка ходила дважды. Матросы вывалили на берег целую гору чемоданов, корзин, узлов.

Учительниц никто не встречал, одним им было не управиться, и Кузовлев с Сироткиным, естественно, предложили свои услуги.

— Спасибо, товарищ лейтенант! — низким голосом сказала темноволосая. — Теперь мы сами. Простите, я не знаю ваше звание. — Она, улыбаясь, смотрела на Сироткина.

— Сержант. Зовут, между прочим, Романом!

— Товарищ лейтенант, а вы понравились девушкам. Особенно курносенькой. Надо было с ними получше познакомиться! — сказал Сироткин, когда они, поставив в интернате вещи, направились к себе.

— Что за ерунда вам в голову лезет, сержант? Человек первый раз меня видит, — сухо отозвался Кузовлев, а сам подумал, что и Наталью Николаевну он видел всего один раз, но она ему понравилась и не просто понравилась, а вошла в душу…

Константин Захарушкин встретил своего ведущего шумно.

— Ну, ты даешь, Володьк! Тут из-за тебя такой тарарам подняли. У комэска был?

— На неделю отстранен от полетов, — недовольно буркнул Кузовлев.

— И только-то? Ну, дела! Неужели из-за той, с кудряшками?

— Просто отстал от поезда. Сократили стоянку, а я не знал.

Захарушкин лукаво подмигнул — заливай, дескать, баки кому другому!

— С кудряшками была ничего, но опаздывать из-за нее не стоило, честное слово! Или у вас серьезно? — никак ее мог успокоиться Константин. — А здесь дыра. Море, тундра. В Доме офицеров танцевать не с кем. Замужние не ходят, а девчонки-школьницы с белыми бантиками. С ними только хоровод водить!

Кузовлев с трудом привыкал к скудной земле тундры с острыми громоздящимися скалами и глазастыми озерами. В промозглом холоде не чувствовалась весна. Но этот безлюдный, суровый клочок и притягивал: в нем было много любопытного и нового. Лейтенант старательно обследовал поселок, с интересом приглядывался к нему и открывал для себя что-то совершенно новое. Сначала его поражали деревянные мостовые и тротуары. Они в сухую погоду одинаково гулко разносили тяжелый топот и перестук женских туфель. Но стоило пройти дождю или опуститься сырому туману, как доски замолкали. Неяркое солнце высушивало горбыль, и он снова начинал гудеть под ногами прохожих рассерженными контрабасами. Это было романтично и загадочно. Не каждому доведется это наблюдать.

Необычно выглядели серые трехэтажные дома с маленькими квадратными окнами на высоких столбах. Оторванные от вечной мерзлоты и продуваемые всеми ветрами, они издали напоминали тяжелые танкеры. От Песчаной косы поселок круто подымался вверх, как будто карабкался по лестнице. На первой ступеньке — аэродром; на второй, за Черными скалами, — поселок; на третьей — метеостанция полярников с высокими пиками антенн, перевитых паутиной проводов.

Однажды по дороге в штурманский класс лейтенант Захарушкин остановил товарища:

— Володька, ты видел памятник освоению Севера?

— Нет.

— Идем покажу.

Перед летчиками открылся лежащий на боку рубленый дом, придавленный островерхой крышей. Огромная сила растянула стены, как мехи гармошки, вырвав бревна из глубоких пазов.

— Поставили дом на фундаменте. — Захарушкин ногой постучал по сосновому кругляшу. — А мерзлота — раз — и опрокинула. Теперь научились строить. Видел, на каких ходулях стоят дома?

— А полоса как здесь? — спросил Кузовлев, с некоторым беспокойством думая о предстоящем полете.

Он давно убедился, что нет одинаковых аэродромов и каждый обязательно таит в себе какую-то особенность: у одного закрытый подход через горы, у второго ограниченная полоса, у третьего страшный боковик. И это все должен преодолеть летчик, выйти победителем часто из непредвиденных обстоятельств.

— Полоса как полоса, — беспечно улыбнулся Захарушкин. Ему сейчас совсем не хотелось говорить о полетах. — Какой ей еще быть, этой полосе? — Голос Захарушкина зазвучал лукаво-заговорщически. — Вчера вот в Доме офицеров были танцы. Объявились две хорошенькие учительницы — Зоя и Надя. — От удовольствия он прищелкнул пальцами. — Я им все уши прожужжал о тебе: хороший парень, холостяк. Зоя мне понравилась. Танцует легко, веселая. Надя серьезнее. Да чего я разболтался, сам увидишь их!

— А я их видел уже. Вместе плыли на пароходе.

— Ну и жох ты, Володька! Тебя не обскачешь.

— Не до танцев сейчас. Сам знаешь, надо сдавать зачет по району полетов.

— Да, райончик здесь не подарочек, — усмехнулся Захарушкин. — Море и тундра. Глазу не на чем зацепиться. Не полет, а черт-те что! Но все равно — полеты полетами, а приходи на танцы. Я девушкам обещал. Сироткин вон пошустрей тебя. Он учительницам уже полку для книг смастерил.

— Ну что ж. Это его дело. Посмотри: это дом зимовщиков?

— Наверно.

— А вдруг здесь размещался штаб спасения челюскинцев? — с интересом посмотрел Кузовлев в сторону метеостанции полярников.

Кузовлев пригляделся к аэродрому. Справа зеленая холмистая тундра с блюдцами расплесканных озер и болотами. Слева узкая Песчаная коса, вытянувшаяся вдоль моря. Ветер дул с моря, и в воздухе чувствовались студеность ледяной воды и едва ощутимый запах йода. Небо не сулило ничего хорошего — низко ползли тучи, сея мелкий дождь. «Не полет, а черт-те что», — повторил он про себя слова Захарушкина. Так тот выразил свое отчаяние после нескольких полетов над морем. «А мы еще посмотрим, как и что. Без трудностей нет жизни», — решил Кузовлев.

Одно слово — Арктика! Лет десять — пятнадцать назад всех прилетевших сюда летчиков назвали бы героями, но сейчас это в порядке вещей. На Песчаную косу сели не прославленные летчики, а обыкновенные молодые офицеры.

— Товарищ лейтенант, спарка готова к полету! — доложил механик самолета.

Кузовлев почувствовал, что его обдало жаром. Только бы его смятения не заметил Захарушкин. И он снова заставил себя думать об обычных делах.

Лейтенант обернулся. Перед ним стоял по стойке «смирно» механик в черном комбинезоне.

— Спасибо! — сказал он механику самолета.

С этой секунды все его мысли сосредоточились на предстоящем полете. Он не слышал напутственных слов Захарушкина, хотя и помахал ему рукой. Проверяющий майор Карабанов — строг, хотя далек от мелочных придирок в воздухе. Требует одного — полной отдачи и никакого лишнего действия. Ветер с моря бил в левую щеку, и летчик отметил это на ходу, представив, как ему надо провести взлет, а потом посадку. И он снова подумал о Захарушкине, который болтал о чем угодно, но ничего не рассказал о новой полосе. Кузовлеву приятно было смотреть на самолет — остро вытянутый нос, усеченные, короткие крылья. Первая кабина его, а чуть выше — майора Карабанова.

Напротив спарки Кузовлева остановился незнакомый летчик в рыжей потертой куртке с темными пятнами. Тень от козырька падала на глаза. На скулах давние следы от мороза.

— Майор Румянцев, — представился подошедший. — Командир улетевшей эскадрильи. — Хитровато улыбнулся: — Илья Муромец! Извините, товарищ лейтенант, вы прибыли сюда пароходом?

— Так точно, товарищ майор!

— Не укачивало?

Кузовлев удивленно смотрел на майора, не зная, всерьез его спрашивал тот или за этим вопросом последует какой-то розыгрыш.

Майор сам, видно, догадался, что его вопрос вызвал недоумение. Смущенно улыбаясь, пояснил:

— Понимаете, товарищ лейтенант, моя жена боится моря.

— Ничего, ничего! — успокоил майора Кузовлев. — Скажите жене, что ничего страшного. Пусть плывет смело. Пароход хороший. — Он хотел было спросить Румянцева, не жалко ли ему расставаться с товарищами, но постеснялся. Видно по всему, что Север не балует.

— Мне придется летать над морем. Трудно это? — в свою очередь спросил майора Кузовлев заинтересованно.

Тот ответил не сразу. И эта пауза была красноречивее всяких слов.

— Легких полетов у летчиков нет вообще. А особенно здесь. Готовьте себя к трудностям. Вы их и сами видите. Летать будете «в сложняке», как говорят наши пилоты.

Рассказывая о полетах на Севере, Румянцев не пугал, но и не скрывал жестокой правды.

— Надо привыкать ко всему. За день может произойти сто перемен. «Вылетел летом, а садиться приходится зимой», — невесело шутили пилоты. А то нагонит с моря туман или снежные заряды, тогда выхода нет — надо уходить на запасной аэродром, чтобы переждать непогоду. — Комэск говорил с подкупающей простотой и откровенно. — Я вас не запугал? Сказать по правде, Север притягивает и даже уезжать не хочется. Есть такой северный микроб. Если вы им заразились — не сразу излечитесь. Много прожито, и все стало родным: небо, море и тундра с Черными скалами. Мой совет: Севера не бояться, я бы хотел сейчас быть на вашем месте. Но жить здесь и летать трудно — никто не скрывает. Но привыкайте. Не чувствуйте себя пассажиром, ждущим поезда. Тогда — пропали. Работа не будет ладиться, полеты перестанут радовать. А ведь у вас такие машины!.. Желаю вам успеха!

Комэск имел право давать советы. За время жизни на Севере чего только он не пережил. Однажды во время сильной грозы чудом спасся сам и спас машину. Да разве это один такой случай? Приходилось сажать истребитель и в снежный заряд, когда фонарь забивало хлопьями мокрого снега.

Кузовлев быстро забрался по стремянке в кабину истребителя.

Стоило чуть тронуть ручку управления, и к нему вернулась былая уверенность. Прошуршав, тяги привели в движение элероны. В полете он никогда не слышал этого звука, который рождался от движения дюралевых трубок и множества больших и маленьких подшипников.

Летчик еще плотнее вжался в сиденье. Положил ноги на педали. Легкий толчок — и послушно заходил руль поворота. Остался доволен и последней проверкой многочисленных приборов. Они глазасто смотрели на него со всех сторон, подсвеченные лампочками. Память автоматически подсказывала, что надо делать и в какой последовательности. В полете Кузовлеву не придется рассчитывать на помощь, хотя проверяющий будет во второй кабине, за его спиной. Молчаливый и требовательный, строго контролируя каждое движение летчика от взлета до посадки. Может неожиданно поставить и трудную задачу по технике пилотирования.

Кузовлев был доволен проверкой спарки. Теперь дело за комэском. Лейтенант вылез из кабины и осмотрелся. Майор Карабанов всегда отличался точностью. Вот он мчится уже на своем зеленом газике.

Из машины вышли полковник Здатченко и майор Карабанов. Они подошли к самолету.

— Приехал с вами познакомиться, — сказал командир полка. — Вы отпускник?

— Так точно. — Кузовлев удивился, что командир полка знает о нем.

— Покажите нам, что вы не разучились летать. Товарищ майор, можете приступать к выполнению задания.

Карабанов направился к спарке. За ним, стараясь не отставать, последовал Кузовлев. Летчики заняли свои места в кабинах.

— Действуйте, лейтенант! — сказал по СПУ комэск.

Кузовлев положил руку на штурвал. Снова внимательно осмотрел приборы. Включил двигатели. Истребитель задрожал, прижимаясь струями газов к земле, готовый сорваться с места. Прислушиваясь к ровному гулу турбин, летчик почувствовал знакомое дрожание истребителя. Рвущееся нетерпение машины передалось и ему. Хотя отпуск оказался у него куда больше «медвежьего», как любили шутить молодые офицеры, он докажет, что не разучился летать.

— Сотый, я — Сороковой. Разрешите взлетать? — опросил Кузовлев.

— Сороковой, взлет разрешаю!

Кузовлев сразу узнал звонкий голос замполита эскадрильи майора Федорова. Разрешение на вылет обрадовало его и сняло все волнения. Он знал, что такую же команду получил и его проверяющий, и каждое его движение будет теперь под постоянным контролем. Кузовлев заставил себя сосредоточиться и не думать ни о чем постороннем. Спокойно отпустил тормоза, и истребитель мягко покатился по широким бетонным плитам. На старте он придержал самолет. Внимательно огляделся, придирчиво осмотрел всю широкую полосу, убегающую вдаль. Последний раз опробовал двигатели, все увеличивая наддув.

Над головой Кузовлева висели белые облака. Однажды во время посещения Третьяковской галереи картина с летящими над облаками гусями поразила его. Тогда он не думал, что окажется на Севере. Сейчас он видел тот же самый простор, те же самые бело-дымчатые облака с черными обводами теней на синем небе. То же море. Через минуту он взлетит, и его остроносый самолет воткнется в облака.

Взгляд его остановился на узкой полоске, как лезвие бритвы, рассекавшей облака. Полоска стала для него направлением для взлета. Спущенный с тормозов, истребитель стремительно рванулся вперед, мгновенно проглатывая десятки метров полосы, все ускоряя разбег. Первый толчок встряхнул машину, и она, ударившись колесами второй раз о полосу, тут же оторвалась от земли и, устойчиво опершись на косо срезанные крылья, как на сильные руки, стремительно полезла вверх. Сзади истребителя, как за ракетой, пылало огненное пламя, вырываясь из форсажных камер.

Летчик быстро набрал заданную высоту, произвел разворот и снова вышел на прямую. Теперь он летел к морю. Внизу, между прыгающими льдами, шел пароход. Был шторм, и пароход швыряло в разные стороны. Летчик напряженно вглядывался вдаль. Перед глазами море и небо, а в ушах гул турбин. Он чувствовал их, словно стал частью самолета. Машина чуть накренилась, и летчику показалось, что купол неба качнулся.

Ручка задрожала. Неужели майору Карабанову передалось его волнение? Он посмотрел на часы. Подошло время второго разворота. Поело виража ему пора снижаться и рассчитывать посадку.

— На посадку! — в микрофоне раздался голос майора Карабанова.

Кузовлев вздрогнул от неожиданности, хотя с минуты на минуту ждал эту команду. Он выполнил разворот. Самолет, как пуховую подушку, острым носом вспорол облачность и пропал в белой мгле. В облаке летчику показалось, что истребитель летел боком, и он пытался направить машину в горизонтальное положение. Скошенные назад крылья, как острые сабли, рассекали ватные клочья облаков.

Кузовлев заставил себя полностью сосредоточиться на мерцающих приборах. Стрелка гирокомпаса стояла на одном месте, как вбитый гвоздь. Кузовлев не первый полет совершал в облачности, но всегда это давалось с трудом. Гораздо легче лететь, когда видишь землю и ее солнечный свет. Запах трав и аромат цветов манят тебя. Там, внизу, даже нудное зудение комара доставляет радость…

Облако кончилось. По крыльям били и тут же сдувались дождевые капли. Впереди истребителя синело небо, внизу зеленела тундра и темно-серые морские волны с белыми кусками битого льда.

Бетонная полоса стремительно летела на пилота. Истребитель легко коснулся ее колесами, а потом плавно опустил нос с рулежным колесом. Машина свободно понеслась по широким плитам.

Вдруг самолет подбросило, и летчик с трудом удержал машину от резкого разворота. Скосив глаза, он постарался запомнить опасный отрезок полосы, вспученной мерзлотой. Первое знакомство с аэродромом и первое открытие не обрадовало. А как много их еще впереди! И вспомнил напутствие майора Румянцева.

Истребитель быстро катился по длинной полосе. Сзади хлопнули один за другим два тормозных парашюта. Самолет сразу потерял скорость. Кузовлев свернул с летной полосы на рулежную дорожку. Комэск остался доволен его полетом. «Все отлично, лейтенант!» — сказал он.

Наташа, смеясь, что-то говорила ему, что-то очень важное, он это видел по ее серьезным глазам, только не мог расслышать, что именно…

«Что? Что?» — то и дело переспрашивал ее Кузовлев…

Открыв глаза, он какое-то время неподвижно лежал на спине, прислушиваясь к храпу соседей, грохоту железа на крыше и дребезжанию оконных рам. Приподнявшись, потянулся к столу за часами. Светящиеся стрелки показывали без пяти минут шесть. Кузовлев положил часы на место, снова лег, натянув шерстяное одеяло до подбородка. Рано еще. Не стоит подниматься, тревожить товарищей, лучше уснуть — досмотрит сон, поговорит с Наташей…

Целый день Кузовлев был под впечатлением сна — у него было легко, радостно и удивительно хорошо на душе, как после встречи с Наташей, хотя погода навевала уныние.

С моря дул порывистый ветер, гнал к берегу битый лед. Сталкиваясь между собой, льдины дыбились, торосились. В воздухе закружились снежинки, накрыв белым пологом горизонт.

«Зима вернулась, — подумал Кузовлев. — Здесь на день сто перемен. — Он смотрел на низкое небо, стараясь определить нижний край облачности. — Высота сто метров, видимость километр…»