Глава 17 ИСТОРИЯ СТОРОННИЦЫ ТЕОРИИ ЗАГОВОРА


Мы, преуспевающие дамы (во всяком случае, так нас назвали в фирменном буклете «Касл-спа»), рассевшись в кружок в мраморном джакузи, слушали рассказ Сторонницы Теории Заговора. Ее манера говорить изобиловала интонациями, принятыми в буржуазной среде, как это вообще свойственно людям радикальных убеждений.

— Мне уже перевалило за сорок, то есть я достаточно пожила, чтобы понять — мир катится под откос. Те, кому нет езде сорока, видят все в розовом свете, но я твердо убеждена, что им промыли мозги планом Грамши. Сама я смутно помню, каков был мир прежде, когда мы имели надежные институты, национальные границы, национальное самосознание, когда не было кредитных карт, а главное, долгов, при помощи которых наши правители держат нас на крючке. Когда я родилась, мир являлся куда счастливее, поверьте мне. Не было тогда пресловутой политкорректности, и все мы тихо-мирно терлись бок о бок. Благодаря этому плану для тех, кому нет сейчас сорока, истории вообще не существует — жизнь началась вчера и сразу такой, какова сегодня.

Маникюрша зевнула.

— Вам сколько лет? — спросила ее Сторонница Теории Заговора, по-видимому, слегка задетая.

— Двадцать два, — ответила Маникюрша. — Только вам-то какая, на хрен, разница? — Она матюгалась беззлобно, легко вворачивая одно-другое непечатное словечко, и в ее устах это звучало даже как-то элегантно.

— Вот об этом я и говорю, — сказала Сторонница Теории Заговора. — Вы еще очень юное создание, и ваш юношеский антагонизм по отношению к старшим вполне объясним. Да и как же иначе? Еще совсем недавно вам казалось, что учителя придираются, отцы несправедливы, а матерям нет до вас дела.

— Ну, блин, точно! — обрадовалась Маникюрша. — Только меня это больше не колышет.

— Чем моложе человек, тем счастливее ему живется в этом мире, — продолжала наша рассказчица. — Вот вы послушаете меня и поймете, что тут совершенно не с чем поспорить. План Грамши жив и поныне, а создан он в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году — когда мир перевернулся с ног на голову, а марксизм и его всевозможные ответвления взялись за создание новой Европы и нового мирового порядка. Это была атака двузубцем, имевшая целью, с одной стороны, ускорить кончину капитализма, расшатав его устои (институты брака, семьи, церкви, классового общества), и, с другой, — создать новый тип послушного гражданина, подходящего для идеального общества. План оказался успешным. И как же иначе? Ведь там все изложено гладким, сладким языком, выдвигаются принципы, ставятся цели, подо все подведена база. Он таит в себе громадную силу убеждения, обнадеживает, предлагает нам безграничный выбор товаров. У всех у нас уже есть ай-поды, плазменные телевизоры и сотовые телефоны. Разве нет? И разве мы не проводим жизнь в бесконечных развлечениях? Грамши знал, что делал. В тысяча девятьсот двадцать восьмом году он писал другу: «Революция предполагает формирование новых жизненных стандартов, новой психологии, нового образа мышления, новых чувств и нового отношения к жизни». Все это было достигнуто.

Она умолкла, чтобы перевести дыхание. Мы были этому несказанно рады.

— У революции есть свои издержки — большое число жертв, грозящее поглотить всех нас. Эти жертвы мы видим повсюду. Это наши наркоманы-неудачники и вечно пьяные девки, выращенные матерями-одиночками, измотанными работой. Неприкаянные, бездетные, потерянные, они живут одним днем, плевать хотели на понятие семьи, и благодаря им любовь постепенно выходит из моды. Те, кому нет сорока, считают, будто так было всегда, соглашаются с этим или в лучшем случае признают, что «кое-что нужно поправить». Все это как раз и есть главные принципы плана Грамши, имевшего целью переустроить мир по новому образцу.

— А кто этот Грамши? — спросила Брокерша, — Почему я о нем не слышала?

— Потому что он был таинственной фигурой. Итальянец-горбун с красивыми глазами и хорошо подвешенным языком, которого Муссолини в тысяча девятьсот двадцать шестом году засадил в тюрьму как коммуниста, представляющего опасность для фашистского режима. «Мы должны упрятать эту умную голову подальше на двадцать лет», — сказал на суде обвинитель. Но тюрьма не обломала Грамши. Он тайком распространял свои трактаты из тюрьмы, где умер в тридцать седьмом году. В наши дни его имя редко упоминается, но мысли и принципы сквозят в каждом решении, принимаемом политическими и культурными элитами Запада.

— Как романтично все это звучит, — заметил кто-то из нас.

— А как же? Конечно, романтично, — мрачно согласилась Сторонница Теории Заговора. — Все эти байки, которыми обрастает фигура, только способствуют разжиганию интереса, и тюремное заключение тоже. Достаточно вспомнить историю святого Павла, распространявшего христианство. Идеи Грамши разносила Франкфуртская школа — коммунистический вариант святого Павла.

Тут мне повезло больше других. Я хорошо знаю, что такое Франкфуртская школа, — мой прославленный дядюшка Зигмунд Левенштайн был одним из ее представителей. Но остальные почти не слушали рассказчицу. Кто-то самозабвенно потягивал кофе, кто-то вообще убежал на поиски шампанского. История не казалась захватывающей даже оставшимся слушательницам. Я же до сих пор прилежно внимала речам Сторонницы Теории Заговора, уже успевшей утомить ими всех.

Мой дальний родственник Зигмунд был германским евреем. Философ, социолог, публицист, он работал в Институте социологических исследований при Франкфуртском университете. Так что тема не была для меня закрытой. Может, мне стоило об этом заикнуться? Эти кружки, состоявшие из представителей среднего класса и хорошо подкованных неомарксистов-интеллектуалов, по большей части ассимилированных евреев, расплодились и процветали во Франкфурте в начале тридцатых. Не просто марксистов, а нео — поскольку к тому времени стало очевидно, что марксизм в своем первоначальном варианте уже потерял былую привлекательность. Предсказанная им всемирная революция рабочего класса так и не произошла, зато поднимал голову нацизм. В Советском Союзе Сталин уничтожил миллионы соотечественников, лишь бы доказать, что шоу продолжается. Так что теория требовала пересмотра. Всемирную революцию отложили на неопределенный срок, но еще можно было что-то сделать в ее пользу. Для этого по-прежнему требовалось разрушить существующий порядок. Вопрос — как ускорить дело? К процессу подключили новые открытия в области психоанализа. Тут весьма кстати пришелся Фрейд со своим «принципом удовольствия», выражавшим следующую мысль — растущий ребенок (а в отношении общества можно применить те же категории, что и в отношении личности, разве нет?) превращается во взрослого под воздействием разрушительной силы всеохватывающего эротизма. Но если оставить такое общество в состоянии вечного поиска удовольствий, то оно, несомненно, разрушит себя в довольно быстрые сроки.

И вот этих евреев пришедший к власти Гитлер выдворил из страны, которую они считали родной. Кто-то подался в Нью-Йорк, кто-то в Голливуд. Зигмунд писал своей дочери Анне, которая предпочла остаться в Германии и в сорок третьем году умерла в Аушвице:


«Умоляю тебя, подумай еще раз хорошенько и приезжай ко мне, как только сможешь. По дороге сюда я слышал речь Гитлера. Его слово долетает до самых отдаленных уголков планеты. Он говорит о мире, но подразумевает войну. Сейчас я, как никогда остро, чувствую, что это даже не слово, а просто какая-то природная сила. Мне страшно за тебя. Я бы остался с тобой, если бы не работа, которую нужно завершить до того, как гитлеровский национал-социализм, не имеющий отношения к истинному социализму, захлестнет все вокруг. Это мой долг, и рядом с ним все мои личные пожелания — ничто».


Бедный Зигмунд. Он ненавидел Америку. Считал эту страну безнадежно вульгарной и умер в Нью-Йорке в сорок втором году. Его соратники-эмигранты — Маркузе, имевший солидное влияние в университетских кругах, как Адорно в среде искусства, а Фромм в области психоанализа, — прекрасно прижились и процветали в чужой стране. Потом, в сорок шестом году, вышли в свет «Тюремные письма» Грамши, и за этим последовал новый взрыв энергии, официальное провозглашение конечных целей этой секты неомарксистов. Грамши был их мучеником. «Принцип удовольствия» слился с идеей создания нового гражданина, готового принять то, что теперь называют политкорректностью. Этот термин стал неотъемлемым понятием скатывающейся к инфантильности культуры, в которой позволительно открыто выражать только общепринятые расхожие мысли. Кстати сказать, именно Маркузе изобрел знаменитый девиз «Занимайся любовью, а не войной!». Потом наступил настоящий расцвет любви. Он, в сущности, так и не прекратился, только любовь измельчала и приобрела дурной уклон.

Всем этим я не стала делиться с дамами, собравшимися в джакузи. Во-первых, побоялась выглядеть занудой, а во-вторых, Сторонница Теории Заговора уже продолжила свой рассказ:

— Никогда не признавай поражения, а только меняй тактику. Марксу это не удалось, но крах капитализма, с точки зрения Грамши, был по-прежнему неизбежен — его лишь требовалось ускорить. Контрреволюцию надлежало победить. Буржуазная история становится помехой. Лучше, чтобы мир начинался со вчерашнего дня. Известные революционные примеры — такое в буквальном смысле произошло во Франции в тысяча семьсот восемьдесят девятом году, в Камбодже в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, когда с нулевого года начались новые эры. Эта мысль просочилась в культуру и наших дней. Начать все заново! Психотерапевт заставляет пациента разорвать старые связи, не давать детям общаться с дедушками и бабушками, ничего не строить на старом фундаменте, начать с нуля. С этого момента история больше не соотносится с фактами, а только с осознанной реальностью.

Маскарадные костюмы, в которые рядился мир, начинают спадать. Такие понятия, как верность принципам и традиция, объявляются плохими, понятие режима остается, но ему следует сменить название. Христианство объявляется врагом номер один и должно уйти. На первый план выдвигается забота о здоровье и безопасности. Больше нельзя выпекать сладкие булочки для деревенских праздников — в них могут подсыпать яд. Больше нельзя собираться в пабах и барах — для этого вводится запрет на курение в общественных местах и на живую музыку без лицензии. Тридцать один процент из нас живет в отдельных домах, и эта цифра неуклонно растет. Пусть люди запираются в одиноких хоромах и в спальне свободно курят и смотрят порно. Порно разъедает старый порядок, как ничто другое. Понятие любви подменяется понятием секса — любовь контрреволюционна, поскольку может закончиться браком.

— Кто-нибудь хочет кофе? — спросила находчивая Бывшая Жена Викария и, увидев лес поднятых рук, умчалась его готовить.

— План Грамши рассматривает брак как заговор мужской половины человечества, имеющий целью увековечить злостную систему, по которой мужчина доминирует над женщиной и детьми. А стало быть, с браком надо покончить. Нужно отменить потворствующие ему соответствующие налоги и разрешить любые беспорядочные браки. Брак больше не является достоянием только мужчин и женщин. Гей или натурал — никакой разницы. Организовать помощь матерям-одиночкам, наказать их, если они имеют любовников. Покончить с моногамией — если люди хотят любви, пусть любят государство.

Семья объявляется грамшиистами явлением контрреволюционным, опасным институтом, основанным на насилии и эксплуатации, поэтому с ней и привязанностью к родителям следует покончить. Нужно отнимать детей у матерей — у женщин нет выбора, они вынуждены работать. Помещать детей в ясли с трехмесячного возраста, сажать в тюрьму матерей, не отдающих своих детей в школы. Всех отцов признать потенциальными обидчиками и притеснителями детей. Мужчина теперь не один содержит семью, так зачем тогда такой отец? А женщины? Кто из них в наши дни может позволить себе столько детей, сколько захочет? Процент рождаемости падает и падает. Отлично. Значит, план Грамши себя оправдывает. Чем больше времени проводите за учебой, тем меньше детей вы народите. Отсюда задача — запихнуть всех в университеты. Сейчас мы все заботимся о своей карьере, а карьера предполагает малое число детей. Только самые бедные могут позволить себе большие семьи, а дети этих самых бедных потом добиваются успеха. Это им предстоит стать послушными гражданами завтрашнего дня. И кто станет спорить с подобным планом? Найдутся ли еще такие люди, если все превратились в покорное стадо и помнят главное — «Большой Брат смотрит за тобой»?

— Все вечно упирается в бабло, — глубокомысленно заметила Маникюрша. Она по крайней мере слушала.

— Вот взять, к примеру, ваш город — Ливерпуль, — сказала Сторонница Теории Заговора. — Я хорошо его знаю. Участвовала там в благотворительных акциях.

— Приятно слышать, — вежливо заметила Маникюрша.

— На улицах слышна стрельба. План Грамши приветствует преступность и хаос. Это означает, что конец близок и скоро здесь будет новый порядок. На улицах вашего города почти не увидишь полиции. Думаете, это случайность?

— Я считала это просто некомпетентностью властей, — ответила Шиммер. — А вы предполагаете заговор?

— А чем еще это объяснить? Ультраправые христиане имеют свое представление о вечном рае — на небеса попадают только те, кто верит. У ультралевых своя версия — придет революция, и все благонамеренные и благонадежные возьмут власть в свои руки. Если какие-то там старики опасаются выйти из дома, то кому до этого дело? Они уже прожили свою жизнь, их существование потеряло всякий смысл, как и пенсия, давным-давно у них украденная. На своей собственной земле они живут как в изгнании. Они все понимают, все замечают, но не осмеливаются сказать во всеуслышание, что эти люди с оружием не белокожие.

— Но вы рассуждаете как расист! — не удержалась Бывшая Жена Викария. — Это нехорошо.

— Как скоры вы на раздачу ярлыков. Едва возникает нормальная дискуссия, и вы успеваете их навешать, эти слова — расист, сексист… Но могу поспорить, что я меньший расист, чем вы.

— Кстати, в Ливерпуле в огнестреле больше замечены белые, — вмешалась Маникюрша, но никто почему-то не обратил на ее реплику внимания.

— Для меня важен не цвет кожи, — продолжала Сторонница Теории Заговора. — У этих детишек, что бегают с оружием, тоже украли традиции. Украли в погоне за осуществлением безумной теории Грамши — дескать, чем быстрее сотрутся национальные границы и все народы перемешаются друг с другом, тем лучше. Дорога в социальный ад вымощена добрыми намерениями. И если вы участвуете, то набитые карманы вам гарантированы.

Ни один богатый человек не считает, что творит зло, — заметила Трофейная Жена.

Сторонница Теории Заговора воспользовалась этой коротенькой паузой, чтобы перевести дыхание, и продолжила:

— Стремясь осуществить свою теорию всеобщего равенства, продвигая мысль о том, что все рождаются одинаковыми (в то время как любые родители и любые дети скажут вам, что это не так), план Грамши поставил нас на колени. Искусство и культура, как нам известно, уже прекратили свое существование.

— Ой, пожалуйста, не надо! — взмолился кто-то.

Но она осталась неумолимой:

— Да, искусство кончилось. День художника пришел к закату. Искусство в высшем смысле этого слова элитично, элитизм[8] контрреволюционен, а значит, от искусства надо избавиться, заменив его культом знаменитости. Скиньте художника с насиженного им насеста. Важно, кто вы такой, а не что вы делаете. Любой может быть известным только потому, что он известен, никаких особых талантов для этого не требуется. А если кто-то из нас рисует лучше других, закройте тему — сделайте так, чтобы художественные школы перестали учить мастерству. Пусть искусством считают просто чью-нибудь свежую идею — кроватку-сексодром или замученную овцу. Это происходит сплошь и рядом. Престижные телевизионные премии присуждаются за количество, а не качество. Просто заткните рты, замените «хорошее» «популярным», дайте Большому Брату решать за вас. Би-би-си это успешно делает: формирует общественное сознание, выстраивает определенную планку, обучив своих дикторов и ведущих грязному языку улиц. Любой из нас теперь может взяться за перо и стать писателем. Настоящее литературное творчество нынче не в почете. Кто-то из создателей плана Грамши, по-видимому, любил оперу, поэтому она пока еще жива. Настоящее, серьезное кино не финансируется, а если и финансируется, то не выходит на экраны. На экранах теперь царит народное искусство.

Мы все стрижены под одну гребенку — мыслим одинаково. Вернее, нет, прошу прощения: не мыслим, а чувствуем. Что-то мы утратили. Нечто вроде истинного вкуса к жизни. Отныне вместо веры астрология, она поможет вам найти свое внутреннее «я». Если у вас имеется чувство вины, обращайтесь к психотерапевту, он лучше всякого Господа простит вам ваши грехи. Психотерапии вообще отведено особое место в плане Грамши. Психотерапевт не делает разницы между личностями, у него на все один рецепт. Если несчастлив, значит, должен винить в этом свою мать. Если ты страдаешь избыточным весом, покопайся в памяти и свали все на отца, который обижал тебя в детстве. Одним словом, та самая культурная революция, только в усовершенствованном, перевернутом виде, свершилась. Здравый смысл поставлен с ног на голову. Рассудок в культуре стал теперь достоянием народа, а не буржуазии. Победа Грамши очевидна.

Одна из дам зевнула. Другая, клюнув носом прямо в воду, резко встрепенулась. Но Сторонница Теории Заговора невозмутимо продолжала:

— Человеческие и семейные ценности в нашей стране оказались даже в более бедственном положении, чем в других странах Европы. А все потому, что революция Грамши распространилась здесь шире, чем везде. Мы подчиняемся правилам, которые кажутся нам проявлением здравого смысла. Верим в права человека! Миндальничаем с нашими врагами, собственноручно вооружая их бомбами. Мы, видите ли, считаем, что если будем к ним добры, то и они будут добры, к нам. В других странах, где еще не утрачен старый рассудок, с врагом пока еще принято бороться, но скоро и их энергия исчерпается. Это слюнтяйство дойдет и туда, и они тоже узнают, что такое крах.

— А вот скажите, — перебила ее Шиммер. — Вы что же, представляете себе какую-то комнату, где тайком собираются грамшиисты и, потирая руки, строят заговоры? Или имеется в виду, что все это нужно воспринимать метафорически, как сумму человеческой глупости, принявшей совсем уж скверный оборот, и считать, будто человек, желая улучшить мир, стремится узаконить это желание? То есть никакой это не заговор, а просто человеческая дурь.

— Сама не знаю, — призналась Сторонница Теории Заговора, от растерянности даже как-то помолодев. — Я понимаю, что это несколько притянуто за уши. Но какое еще разумное объяснение можно этому дать? Если это действительно заговор, то все становится на свои места.

— Но зачем им это нужно? — спросила Шиммер. — Ну разрушат они общественные устои, и что с того?

— Как что? Власть. Безграничная власть. Сладкое осознание своей, правоты. Восторг от успеха. Триумф достижения цели. Бог его знает, что там люди испытывают, когда разрушают. Я же говорила вам — они были безумцами.

— Так они поступили с Ираком, — заметила Судья. — Разрушили целое общество с его устоями и традициями, нимало не заботясь о последствиях. Их это ничуть не волновало, ведь для них это всего лишь чужая земля. Но насчет красных!.. Дескать, они до сих пор прячутся по углам? Здесь, в этой стране? Это уже перебор! Нет, правда, дорогая! По-моему, вам пора завести любовника.

— Вам бы следовало быть осторожнее, — одернула Шиммер. — Сейчас в вас снова говорит мужчина. Вы что же хотите сказать? У нее все дело в мужике?

— Кстати, как изменились в последнее время ваши суды! — продолжала Сторонница Теории Заговора, не обращая внимания на эту словесную перепалку. — Они потеряли влияние в государстве. Как потеряли его врачи и избранные народом представители. Страной правят функционеры. Функционеры и диктат.

Судья промолчала, вновь обратившись в слух.

— И вот в нашей прежде мягкой стране из-под бархатного рукава начинает потихонечку высовываться железный кулак. У инакомыслящих нынче один удел — тюрьма; у всех, кто действует не так; противников любых кардинальных мер; отщепенцев и несогласных; матерей, не пускающих своих детей в школу. Преступные мысли наказываются суровее и жестче, чем сами преступления. Если ты изволил задуматься, получишь три месяца, задумался сознательно и с расчетом — получи три года. Ты не имеешь права размышлять — твоя голова тебе не принадлежит, они забрали ее. Грамши делил революционную борьбу на два этапа. Первый — скрытая «позиционная война», нечто вроде культурного противостояния. Ее цель — постепенный и неуклонный подрыв гегемонии буржуазии, который позволит, когда придет время, перейти к войне «наступательной». Это своеобразная лобовая атака, что-то вроде штурма Зимнего дворца. И время пришло. Вы только посмотрите, как широко распахнуты двери тюрем.

— Нет, заговоры точно есть, — решительно заявила Трофейная Жена. — Заговоры и перевороты. Например, Октябрьская революция, когда большевики захватили власть. Штурм Зимнего дворца в семнадцатом году не имел такой уж мощной поддержки у народа, как это обычно показывалось в пропагандистских советских фильмах. Грамши, возможно, видел их и верил в этот бред. Да, люди прибежали туда сами, но только потому, что горстка революционеров, которой удалось ворваться во дворец и захватить его без единого выстрела (если не считать одного холостого заряда крейсера «Аврора»), разрешила им грабить винные погреба и заливать глотку драгоценными коллекционными винами. Во всяком случае, так мне в свое время рассказывал гид «Интуриста». А еще я многое знаю от своего старичка Миллионера. Он говорил, что в сорок седьмом году коммуняки всерьез нацелились захватить власть в Штатах. Тогда по Америке прокатилась волна забастовок, гражданского неповиновения и насилия. Советы заняли пол-Европы (даже Британия узнала, что такое социалисты) — и наступил подходящий момент завоевать и Америку. Этого не произошло. На политическую арену вышел сенатор Маккарти и объявил знаменитую «охоту на ведьм», то есть полное искоренение коммунистических ячеек.

— Ваш Маккарти был тот еще мерзавец. Это все знают, даже я, — сказала Бывшая Жена Викария.

— Маккарти испортила голливудская пропаганда, — возразила ей Трофейная Жена. — Имя его с тех пор заляпали грязью, зато Америка была спасена. Так рассказывал мой старичок, а ему виднее.

— Выходит, что план Грамши перенацелился на Европу, только отшлифовал свои идеи, — заключила Шиммер. — Чтобы создать грамшиистский вариант Советского Союза, еще одну экспансионистскую империю, тоталитарное государство, только с более мягким укладом, основанное на принципе консенсуса, а не принуждения. — Похоже, Шиммер с готовностью восприняла эту идею.

— Да, так было до сих пор, — согласилась Сторонница Теории Заговора. — Только, как я уже сказала, время пришло — и законодательство приведено в нужное состояние, и тюрьмы готовы.

Тут я наконец не выдержала и вмешалась:

— Но если такой заговор и существует, это не означает, будто заговорщики так уж доверчивы и наивны. Не нужно их недооценивать. План Грамши победил в этой стране и может с таким же успехом победить в Европе. Но есть вещи, которые не так-то просто заметить и распознать. Я говорю сейчас о глобализации, благодаря которой мы все больше скатываемся к потребительству. У нас теперь по воскресеньям ходят не в церковь, а по магазинам. Супермаркеты повсюду, так что мимо не пройдешь. Каждый рушащийся брак, каждая распадающаяся семья означает еще одну машину на дороге, кровать, набор кухонных полотенец — то есть еще один выгодно проданный товар. Люди все больше поклоняются мамоне[9] и не думают ни о каких революциях. Враг у ворот, а ваш план Грамши что-то не бьет тревогу. Да и как воевать? Для этого нужны армии, а армии контрреволюционны. Исламский мир и китайцы знай посмеиваются, ведь численно они превосходят нас. И ни о каком Грамши они сроду не слыхивали. Я думаю, и вы-то сами жалеете, что слышали о нем.

На этом разговор закончился. Мы все устали и разбрелись в разных направлениях.

Загрузка...