Декамерон в стиле спа

Глава 26 ИСТОРИЯ БРОКЕРШИ

— Детство мне досталось не сладкое, — начала она. — Мы часто голодали, а когда появлялось что-то съестное, братья и сестры так и норовили утащить с моей тарелки все, что можно. С тех пор я и ем так торопливо и жадно. Стараюсь контролировать себя, но, когда расстраиваюсь, привычка вылезает на поверхность. В сущности, из-за моральных переживаний. Я старшая из пятерых детей. Отец мой был поэтом и никогда не зарабатывал столько, чтобы накопить, например, на дом. Он любил нас, любил мать, но содержать совсем не умел. Я очень хорошо помню, как в детстве таскалась с ним по улицам в поисках очередного жилья, способного вместить нас всех. Он говорил, что у меня жалкий вид, поэтому и брал с собой — при виде меня люди оттаивали, и двери перед нами открывались.

Это удивительный факт, но на свете очень много добрых людей, которые готовы были впустить нас на заброшенные фабрики, пустующие склады, а когда везло, то и в жилые незаселенные дома. Но, как ни крути, мы каждый раз снова оказывались на улице. Моя мать имела привычку тащить в дом всякое больное зверье: не собак и кошек, а кур, кроликов, лис, барсуков — в общем, собирала на дорогах всех, кого сбило машиной. Однажды даже принесла поросенка. На городских окраинах этого добра полно. В конце концов соседи начинали жаловаться на нестерпимую вонь, у хозяев кончалось терпение и нас выгоняли.

Конечно, моя мать любила и детей (она любила всех нуждавшихся в заботе), только когда мы вырастали и становились не такими беспомощными, теряла к нам интерес.

Все, что отец получал за публикацию своих стихов и редкие выступления на телевидении — он был стройным кудрявым красавцем с огромными поэтическими глазами и чувственным тембром голоса, — уходило на оплату ветеринарных счетов. Жили мы в основном на детские пособия, а вот в жилье государство нам всегда отказывало — из-за пристрастия матери к живности. Домашних любимцев, в обход всяческих разрешений, держали втихаря многие, но не выставляли напоказ, и домовладельцы смотрели на это сквозь пальцы. Но мать так не могла, делала все по-честному и тем самым ставила домовладельцев в неудобное положение. Нашу семью занесли в «черные списки», хотя мы были хорошо воспитаны, не употребляли наркотики и алкоголь и отличались образованностью и чистоплотностью.

Ничего удивительного, что я жутко нервничаю в период рождественских и новогодних праздников. Все это уходит корнями в детство. В сущности, оно так и не кончилось для меня. Я переживаю его снова и снова, словно жду новой беды, когда наша собака накинется на почтальона или меня заберут в полицию за сандвичи, украденные в супермаркете для рождественского стола. Ведь если к нам нагрянет полиция — из-за собаки или моего проступка, — то для соседей это станет последней каплей. Нас опять выселят, и мы с отцом опять будем таскаться по улицам, стучаться во все двери и канючить: «Вы, случайно, не сдаете жилье?»

Когда мне было тринадцать, моя мать подхватила энцефалит — вирусное заболевание, добравшееся до ее мозга. То ли заразилась от собак, то ли, хуже того, через кошачий туалет. Она выжила, но почти полностью потеряла память. Больше не узнавала мужа и детей, зато по-прежнему прекрасно различала всех своих зверей и даже безошибочно помнила клички трех ангорских кроликов. Нас же, людей, она попросту удалила из памяти, как зараженный вирусом компьютер.

Бедняжку насильно поместили в больницу на постоянное пребывание, а через два месяца отец повесился в сарае на задворках жилконторы. Он не смог жить без матери, поэтому бросил нас на произвол судьбы, а может, думал, что я уже достаточно взрослая и смогу позаботиться об остальных. Но я не могла. А может, просто не хотела.

Я рассказываю это не для того, чтобы вызвать у вас жалость, — хочу, чтобы вы поняли, почему так себя веду. Я все понимаю, но ничего не могу поделать — эти вещи не изживаются.

В итоге власти все же пришли на помощь. Большинство животных пристроили по приютам. Нас, пятерых детей, взяло под опеку государство. Нас старались не разлучать и сохранить как семью, но задача была непосильная. Поэтому двух младших детей — Гиневер и Гавейн — отдали в одну милую семью, где жили пара лабрадоров и кот, а Моргана и Перигрин пошли жить к Бартонсам, державшим трех такс. Мне же легко удалось убедить социальные службы, что я буду просто счастлива поселиться у пожилой пары с каким-нибудь бульдогом. Такой вариант они мне и подыскали. Так, отделавшись от тяжкого прошлого и вечного детского плача, собачьего лая, кроличьего фырканья, кошачьих воплей и куриного кудахтанья на фоне поэтической декламации, я стала преуспевать в школе, успешно сдала экзамены, поступила в колледж и теперь вот работаю ипотечным брокером. Для меня в жизни нет ничего важнее, чем помогать людям приобретать собственное стабильное и постоянное жилье. Я уже сделала это для всех своих братьев и сестер. Все они теперь живут в хороших надежных домах и имеют счастливые семьи. Я же рада, что достигла хотя бы этого. Но ничто не дается нам просто так, и мне это многого стоило.

Сама я имею очень достойное жилье с тремя спальнями, тремя ванными комнатами, в зеленом районе, где есть и хорошие школы, и свободный выезд на шоссе, и доступ к общественному транспорту. Живу я там одна, поскольку замуж не выхожу и детей у меня нет. Моя бабушка, чье детство пришлось на годы войны, когда масло было по карточкам, всю оставшуюся жизнь никак не могла наесться, так и я не в силах насытиться свободным пространством и одиночеством. Я люблю выпроваживать своих любовников до завтрака, поскольку мечтаю выпить свой кофе и съесть йогурт в одиночестве. Иногда посреди ночи я просыпаюсь от воплей соседских котов в саду, сердце мое начинает колотиться, и я покрываюсь испариной. Вскакиваю с постели и бегу осматривать двери — не появилась ли там каким-нибудь таинственным образом кошачья лазейка, через которую они могут проникнуть в мой дом.

Такое детство, как у меня, никому бы не обошлось без последствий, вот и я, признаюсь честно, осталась жить с кое-какими проблемами. Вы уже видели, как я отреагировала на кошку, которая гналась за мышью. Моя любовь к одиночеству понуждает меня искать общества незнакомых людей. А еще мне больше нравится воровать еду, нежели покупать. Правда, я придумала, как потакать этим двум своим слабостям без ущерба для общества. Я люблю ходить на свадьбы и похороны чужих людей, и там ем жадно, вволю за свадебным или поминальным столом. На свадьбы я надеваю миленькие костюмчики и маленькие головные уборы, а на похороны прихожу в черной шляпе с большими полями и красной лентой. Кормят обычно лучше на свадьбах, чем на похоронах, и это неудивительно — ведь к свадьбе готовятся несколько месяцев, а к похоронам всего пару дней. Зато тырить еду лучше на похоронах, потому что там до тебя никому нет дела — родственники грызутся из-за денег, ожидая, когда зачитают волю усопшего. Люди там не склонны к щедрости, не то что на свадьбах, где и воровать-то неудобно.

Свадьбы легко найти. В субботу подъезжай к любой церкви в богатом пригороде, и увидишь невесту в белом платье и фотографирующихся гостей. И тогда паркуй машину и сливайся с толпой. Нагони только на себя вид беспомощный и жалостливый, и кто-нибудь обязательно предложит тебе место в своем автомобиле. А если станут задавать вопросы, что случается редко, то для гостей невесты представляйся гостьей со стороны жениха и наоборот. Уж на свадьбе-то ты можешь есть все, что душа пожелает. И такое разнообразие! Канапе, волованчики, треугольные крошечные сандвичи, колбаски на шпажках, всякие салатики, закусочки, перепелиные яйца, а у богатых даже черная икра. Я утаскиваю домой все, что можно унести, и ничуть не переживаю по этому поводу — все равно недоеденное пойдет потом в мусорные баки. Эти вместительные модные сумки авторской работы делаются как будто специально для меня. До чего лее удобно таскать в них еду! Однажды я поймала себя на том, что пытаюсь запихнуть в рот невесте сырный кубик на шпажке — просто в какой-то момент мне представилось, что это моя младшая сестра Моргана (до такой степени они были похожи, особенно светлые волосы). Моргана тоже вечно испытывала голод. Как, впрочем, и я.

Свадебный пик неизменно приходится на июнь, а вот на Рождество и Новый год мало кто женится.

Другое дело похороны. К ним я отношусь более серьезно, и искать их сложнее. Можно через «Таймс» — там сообщается о похоронах солидных людей. Я люблю ходить на церковные службы — там все так достойно и тебе обязательно найдется место. Вопросов почти никогда не задают, поскольку все знают, что ты можешь оказаться тайной любовницей или подружкой-лесбиянкой из прошлого. Я езжу на черном «бентли», поэтому легко вливаюсь в похоронный кортеж и следую за ним до места назначения. Кроме того, после похорон почему-то всегда хочется заняться сексом — вероятно, срабатывает инстинкт создания новой жизни. Тут достаточно только повести бровью или чуть кивнуть, и мужчина последует за тобой. На похоронах подцепить мужика гораздо легче, чем в супермаркете, хотя подобные отношения не всегда остаются долговечными. И это мне как раз очень подходит.

Вам интересно, о какой моральной проблеме я упоминала? Да, проблема есть, и очень меня беспокоит. Я виновата, и связано это с кошкой.

К домашним животным я испытываю неприязнь. Оли лишили меня детства, превратили мою мать в «овощ» и, по сути дела, убили отца. Этого я простить не могу. Не знаю, извинит ли меня Всемогущий, если я убью кого-то из созданных им тварей? Собственно, об этом и идет речь. Дело в том, что недавно один самодовольный жирный кот, пытаясь спрыгнуть с забора на подоконник кухни, свалился в бетонный колодец, откуда выбраться просто невозможно. Я видела, как это произошло, и поняла, что, если ничего не предпринять, кот умрет с голоду. И решила ничего не делать — так велико было мое ликующее чувство мести, ощущение свершившейся наконец справедливости. Случилось это перед самым моим приездом сюда.

Я дивлюсь себе — как могу сидеть здесь, в этой тесной компании, и разговаривать, разговаривать без умолку, чего никогда не делала раньше. Возможно, я почувствовала себя среди друзей. Или даже начала потихоньку меняться. За время, проведенное в «Касл-спа», я пропустила пару отличных похорон и нисколько об этом не жалею. Похоронный пик приходится как раз на конец декабря и первые две недели января. Это вещь сезонная — именно сейчас чаще всего случаются сердечные приступы. Я даже не знаю, почему записалась сюда как раз на эти две недели, но по какой-то причине все-таки сделала это.

А кот… Про кота я пытаюсь забыть. Так было бы лучше. Мне даже не следовало рассказывать вам о нем. Вы же все тут любители кошек. Хотели, чтобы здешний кот обязательно поймал ту мышь, были на его стороне — я знаю. И неудивительно, что я так истерично отреагировала. А про того кота в общем-то и рассказывать нечего, Лучше забыть про него, хороший кот — это мертвый кот. Но я все же расскажу. Буквально на прошлой неделе я проезжала через пригород Хэмпстед-Гарден. У меня часто бывают сделки в еврейском квартале и всегда доставляют мне удовольствие. Тамошние люди умеют не только содержать в порядке свои дома и сады, но и держать слово. Да, моя мать еврейка, отчего я автоматически становлюсь еврейкой тоже, однако, выйдя замуж за моего отца, она постепенно отошла от иудаизма и под его влиянием стала атеисткой.

Так вот я ехала по направлению к Хуп-лейн, втайне надеясь подцепить какой-нибудь кортеж, когда заметила на обочине дом с распахнутой настежь дверью. В этом квартале открытая дверь означает, что в доме кто-то умер и там проходят поминки. Они по семь дней кряду собираются, чтобы принимать посетителей с соболезнованиями. Все приносят с собой еду, так что съестного там обычно много. Ты, кстати, не обязан ни с кем здороваться и обмениваться любезностями. Скорбящие родственники заговорят с тобой сами, и ты можешь поддержать беседу, поговорить об усопшем, что в общем-то не трудно. Знаешь ты покойного или нет, не важно — это что-то вроде предсказания судьбы. Просто надо говорить как астрологи. «Меркурий повернул вспять, что обещает на этой неделе множество неурядиц» — задвинешь такое, и кто посмеет с тобой спорить?

Для начала лучше выяснить, кем был усопший — мужчиной или женщиной. Это можно сделать, заглянув в открытки с соболезнованиями, а уж потом говорить, каким замечательным человеком был покойник, какой яркой личностью, как много все мы потеряли в его лице, как тяжело нам без него (или без нее) придется. В общем, всякое такое. Подобные речи всегда приветствуются и повышают всеобщий настрой, потому что никто, как известно, не идеален и лучше не пускаться в подробности. Близкие усопшего скорее всего решили, что я с его работы, поэтому не стоило долго мозолить им глаза и рассиживаться. Тем более я была там самой молодой из присутствующих и никакого секса не намечалось.

Перед уходом я только забежала на кухню набрать себе бутербродиков с копченой лососиной, вот тогда-то и увидела, как кот свалился в колодец, Я никому не сказала об этом, и наверняка пропажу, учитывая те обстоятельства, не заметили. Никто даже не мог слышать его воплей из-за двойных стекол на окнах — домик-то, я вам скажу, был не бедный и тянул на миллион, а то и побольше. Как долго могут кошки продержаться без еды? Вода-то там была — стекала струйкой по водосточному желобу.

Так вот я и маюсь. Неужели мне надо срочно все здесь бросить, сесть в поезд (что вряд ли удастся из-за этой дурацкой забастовки) и ехать в пригород Хэмпстед-Гарден только потому, что какой-то тупой перекормленный кот ожирел и не может прыгнуть с забора на подоконник?

Но, говоря это, она уже поднялась из-за стола и улыбнулась нам столь лучезарно, что мы поняли: именно так она и собирается поступить. Она намеревалась исправить ситуацию — проехать такой дальний путь, чтобы убедиться, все ли в порядке с котом. И, спасая его, она спасла бы себя. Возможно, даже, излечилась бы от своих причудливых слабостей и впредь ходила на свадьбы и похороны только по приглашению. Такое очень даже может быть, ведь надежда, остается всегда.

Уже направляясь к двери, она сказала:

— Дело в том, что все мы в конечном счете превращаемся в собственных матерей, как бы этому ни сопротивлялись.

Хирургиня отвезла Брокершу на вокзал. Поезда до Лондона худо-бедно ходили. В Лондон она должна была приехать рано утром, когда такси почти нет. Но она его все-таки взяла.