Декамерон в стиле спа

Глава 31

Майра сидела на краешке моей постели и плакалась в жилетку — это был похоронный плач по ее загубленной жизни, погребальная песнь, исполняемая на слегка расстроенной волынке. Мне-то не впервой — сколько раз я уже вот так выслушивала других женщин. Сидишь, слушаешь с сочувственным видом, бормочешь слова утешения: «все пройдет, все уляжется» или «да, ты права, он просто ублюдок», «да, ты поступила правильно». Говоришь все это, а сама ждешь, когда она успокоится. Если слушать со всей серьезностью и давать ценные советы, грамотно подстрекать и уговаривать, то она прямо при тебе решится порвать наконец эти узы, так сильно попортившие ей жизнь.

Но для злобных советов я была, как вы сами понимаете, слишком благодатно настроена. Еще бы — Джулиан собрался домой, у Дженни появился новый муж, и я излечилась от паранойи, едва не сведшей меня с ума, а посему мне даже было наплевать, что нас, кажется, отрезало от мира снегами. Новость о возможном приезде Алистера вызвала у Майры только кратковременную радость. Похоже, она лишь обострила ее жалость к самой себе и, по правде говоря, вконец расстроила. Она вдруг решила, что он позвонил в «Касл-спа» и попросил передать, что заедет, узнав о надвигающихся снегопадах. Она напоминала меня саму, и я еще раз подивилась, как часто случается подобное: такая, казалось бы, сильная, энергичная, самостоятельная и независимая женщина, надежда и опора для себя самой, для своей семьи и даже, я бы сказала, для страны в целом, так часто оказывается в столь плачевном мазохистском состоянии — съежившись на постели, орошает слезами подушку.

«Но это же несправедливо!» — жаловалась она как ребенок. Почему дети ждут какой-то справедливости от этого в корне несправедливого мира? Никогда не понимала, но, увы, это так. Думаю, это как-то связано с теорией выживания по Дарвину, а иначе можно объяснить лишь упованием на Бога или существованием каких-то платонических идеалов. Только Майра, по-моему, в этот момент не очень-то склонялась к дискуссиям по поводу разных теорий. Конечно, никакой справедливости не было. И почему ей не удалось завладеть вниманием Алистера? Почему она дала такую слабину? Окружающим казалось, что она в полном порядке — уверенная, общительная, Наши дамы даже старались поменять на столе таблички с именами, чтобы за обедом пересесть к ней поближе. Лицо ее порядком огрубело от ветров и палящего солнца, зато фигура была идеальная. Она даже особенно не заботилась об одежде, совершенно спокойно раздевалась в джакузи перед женщинами на десять лет младше ее. А этот Алистер! Вы бы его видели! Ее ровесник, а уже весь обвислый, рыхлый, нос и щеки в красных прожилках и в рытвинах. Волосы он почти все растерял, а то, что осталось, зачесывал набок, прикрывая лысину. Жалкое зрелище.

— Ну так и забудь его, — посоветовала я. — Найди себе кого-нибудь посимпатичнее, с гладкой кожей и волосами. Попробуй поискать в Интернете на сайте знакомств.

— Мне не нужен другой! — страдальчески простонала она. — Ты не понимаешь!

Оказывается, она просто хотела, чтобы он перестал ей врать. Говорить в постели, как сильно ее любит, и обещать, что когда-нибудь они все-таки будут вместе, он все скажет жене, как только дети чуть-чуть подрастут. Дети сначала ходили в детский сад, потом в начальную школу, затем окончили ее и теперь учились в колледже, а сам Алистер уже завел другую семью, но все оставалось по-прежнему, и обещания в том числе. А Майра все удивлялась, почему он только трахает ее и не предпринимает никаких шагов, чтобы что-то изменить.

— Некоторые мужчины страдают комплексом вечной вины, — пояснила я. — А постоянные разговоры о любви помогают преодолеть им этот комплекс.

По-моему, мои слова произвели на нее неизгладимое впечатление, хотя она и не подала виду. Я посоветовала ей покормить его виагрой и посмотреть, что изменится. По идее заверений в любви должно стать меньше, останется только здоровый секс. Майра почему-то решила, что я шучу, но я вовсе не шутила. Она продолжала ныть — никак не могла смириться, что он погубил ее жизнь, заморочил голову и, в сущности, бросил. Теперь у нее будет заниженная самооценка и она докатится до каких-нибудь таксистов. Она понимала, что ведет себя как слезливая, малодушная, слабонервная мазохистка, и презирала себя за это, а я, как путеводная звезда, должна была вывести ее из этого мрака. Теперь она намеревалась связаться с Алистером по спутниковой связи, чтобы раз и навсегда разорвать эти отношения. Он, конечно, может приехать, но ей на это наплевать.

— Успокойся, Майра, — сказала я. — Хочешь, дам тебе снотворного? По-моему, оно тебе сейчас просто необходимо. Ты посмотри, скоро полночь!

Но она уже открыла ноутбук и включила скайп. На мониторе забегал человечек, и после сигнала связь установилась, веб-камера была включена. Через пару секунд раздался дребезжащий мужской голос, на экране показалась чья-то рука, и связь оборвалась. Майра в сердцах выругалась. Но перед тем как все выключилось, я, кажется, успела разглядеть некое помещение, по-видимому, кабинет Алистера — огромное окно на заднем плане, просторное кожаное кресло с жирным пятнищем на уровне головы, и кофейная кружка на дорогом и стильном начальственном столе.

— Не могу без боли смотреть на это, — призналась Майра. — Он таскает это кресло за собой повсюду, с работы на работу, из офиса в офис. В нем я потеряла девственность. Из-за меня он и таскает его повсюду, кресло напоминает ему обо мне.

Я подумала: «Как бы не так. Он таскает его потому, что оно удобное, а он суеверен и сентиментален и про девственность эту забыл уже давным-давно». Но вслух говорить этого, конечно, не стала.

— Знаешь, сколько раз я зажимала его в этом кресле, ты себе представить не можешь!

Вот попробуй тут что-либо возрази! Бесполезно!

Майра принялась набирать другой номер.

— Майра! Что ты делаешь?

— Звоню ему домой.

— Даже не вздумай! Ведь все кончится слезами!

Но она меня не слушала. У нее снова установилась связь, и на этот раз на мониторе показалась детская мордашка — ревущий мальчонка лет трех с размазанными под носом соплями и в ночной пижамке.

— Ма-ам!.. — громко загнусавил он, удаляясь. Капризный, не очень симпатичный мальчик, зато, видать, папа души в нем не чаял. — Там какая-то тетя.

— Что ты там крутишься, Марк? — раздался похожий на воронье карканье, скрипучий голос мамаши (такое искажение дают микрофоны). Голос противный и капризный, как и у ребеночка. — Оставь компьютер в покое и сейчас же иди обратно в постель!

Детская мордашка исчезла с монитора, зато мы услышали возмущенный ор, мамаша что-то строго выговаривала, потом начала сюсюкать, и постепенно голоса удалились. Мы смотрели на пустое кресло, на сей раз не кожаное, а пластиковое, чистенькое и ничем не примечательное — никаких следов любовных игрищ. Мне вдруг почему-то стало жалко Алистера. Ну чего он добился? Возможно, Майра была права. Дважды женился, и оба раза неудачно — лишь бы спрятаться от настоящей любви. Мы смотрели и ждали.

— Я ненавижу ее, — сказала Майра. — И как он только может терпеть такой голос?!

Потом на мониторе появилось женское лицо, искаженное камерой — здоровенная челюсть и чудовищно низкий лоб.

— Это ты, дрянь! — заорала она. — Сучка паршивая, проститутка! Рушит людям супружескую жизнь, и хоть бы что! Задрипанная журналюшка! Тебе нужен он? Так забирай, получи его, дерьмо, этот никчемный хлам! Я вышвырнула его за дверь! Можешь передать, что уже поменяла замок. Я не потерплю, чтобы со мной так обращались. Он мне за все заплатит, и ты тоже, сучка… — Унизанная кольцами рука потянулась к панели, и на мониторе образовалась пустота.

Мы ошарашенно молчали, наконец я произнесла:

— Ну вот, все прямо как по писаному, словно в романах, — он бросил ее и теперь летит навстречу тебе.

Странная вещь, но Майра, по-моему, не очень-то обрадовалась.

— Ага, и прожужжит мне все уши. Так было, он уже уходил от жены. И кому, скажи на милость, нужен чужой муж, которого выгнали из дома?

Я вспомнила, как мы с Паулиной обсуждали Элеанор в самом начале той жуткой истории, еще не зная, чем все это кончится. Мы говорили тогда о злобных стервах, которые отбивают мужиков у жен, лишь бы только отбить, а едва заполучив, сразу же начинают охотиться за следующим. Уж лучше бы я не вспоминала об этом, ведь Майра могла оказаться одной из них. Хищник, всегда готовый утянуть с чужой тарелки лакомый кусочек, — стащит и выплюнет, да еще пожалуется, что получает одни объедки.

Майра ушла, а я все не могла уснуть. Снотворное принимать не хотелось. Мне вообще-то нравилось это бдение, нравилось смаковать свое удачное избавление от греха, в который теперь низвергалась Майра. Я с удовольствием переваривала все накопившееся в голове за последнее время — эти истории про привидения, про перепутанные рваные носки и прочее. Мне показалось, будто за окном мелькнуло что-то желтое. Уж не Элеанор ли это в своем пальтишке? Но видение исчезло. Я вглядывалась, но больше ничего не увидела, однако тут же услышала вполне реальный звук — кто-то стучался в мою дверь. Это оказалась Брокерша.

Она съездила в Лондон, нашла кота, удостоверилась, что тот жив, позаботилась, чтобы его извлекли, накормили, и, оставив мурлыкающим от удовольствия на подушке, на частном самолете рванула обратно. Путь в две мили от аэродрома до «Касл-спа» она пропахала пешочком, и вот снова была здесь. Она сказала, что ужасно устала, зато теперь на душе у нее спокойно, пожелала мне хороших снов и ушла, закрыв за собою дверь. Но вскоре в нее снова постучали. Я пошла открывать. На пороге стояла Мачеха.

— Вы обещали прочесть мою новеллу, — протянула она мне рукопись.

Это были гранки в миленькой розовой папочке с золотистой каймой. Дженис Клэренс. «Мои растоптанные мечты». По-видимому, на литературных курсах ей забыли сказать, что имена в художественных произведениях принято изменять, даже если ты честно пишешь о себе, — хотя бы для того, чтобы люди не могли преследовать тебя судебным порядком. Теперь меня не удивляло, что ее падчерица Элиза пыталась помешать публикации. Я даже подумала, не предложить ли Психологине возникший недавно новый типаж — наряду со сказочными принцессами былых времен, злобными ведьмами и добрыми королями появилась востребованная нынешним временем рассерженная падчерица.

И я ведь совсем забыла, что сегодня встречают Новый год. Дженис ушла праздновать вместе с остальными, а я осталась в номере и взялась читать ее новеллу. Я предпочитаю не встречать Новый год. Часы нудно отсчитывают время, потом бьют полночь, и ничего не меняется, разве что наутро тебя ждет похмелье. Народ любит спьяну прослезиться, становится сентиментальным и, держась за руки, распевает новогоднюю песенку, а по мне все это полная чушь. Ну их, пусть справляют без меня.

Глава 32