День

Глава 9

— Светает — вот и ночка миновала. Интересно, что утро принесет, — пробормотал под нос Алексей, поеживаясь. Хоть спальник и был теплый, причем по уверениям создателей оного должен был держать мороз до минус двадцати градусов, но поспать удалось часа три. А там сам пробудился — все же нервишки играли. А старик вообще часа полтора спал, но ему бессонница свойственна, к тому же пока чай вскипал, полчаса прикорнул, так он за день несколько раз делал, используя любую возможность для короткого сна. Лешка даже позавидовал этому умению мгновенно засыпать и просыпаться через отведенное время, пусть даже короткое, вполне бодрым.

— Ты не думай, незачем себе мыслями ненужными душу бередить. Я тебе сказал и так все что знал — войти с тобой смогу, там у меня хранилище, я ведь привратник. А дальше меня завеса не пустит, полог такой эластичный, хрен знает из чего сотканный. А будешь лезть, то шибанет так, что обгадишься. Но если пройдешь через него, значит ни я, ни другие хранители, не ошиблись — ты и есть наследник, каковой может быть только единственным. Но вроде нет ошибки — от тебя маленьким прямо шибало силой, пусть и не пробудившейся. А сейчас я ее на отдалении чувствую — прет из тебя мощью, мутной, непознанной, но это чувствуется. Ты пряник скушай, да чайком запей, в том чреве бог весть сколько пробудешь.

Старик заботливо налил крепко заваренного чая из котелка, который ловко снял с держака, пододвинул миску с пряниками, что стояли на камне рядом с угольями — а потому теплыми и мягкими. Алексей сжевал один, запивая пахучим кипятком, куда дед добавил травку, затем, уже без охоты, еще один — аппетита не имелось, а вот мандраж определенный присутствовал. Страшило непонятное, в которое его затягивало помимо воли. Посмотрел на старика — тот был по обыкновению спокоен, или просто демонстрировал хладнокровие. Еще бы с его жизненным опытом, растянувшимся на два с половиной века — за такой срок к чему угодно привыкнешь.

— Если не пропустит тебя завеса, то обратно вернешься, я тебя ждать здесь буду, — голос старика стал каким-то странным, даже показалось что дрогнуло в нем что-то. Нет, дед ему никогда не врал, но тут как раз другой случай, в котором он недоговаривал. А это совсем иное — видимо, не хотел его напрягать лишний раз без нужды.

— А пропустит, то ты, паря, совсем другим выйдешь, даже не знаю кем, но мы всем скопом с твоей мощью не сравнимся. В наследие легендарной Гипербореи вступишь, той самой, что ядерными ударами с рептилиями обменивалась. И по-другому тогда воевать с ними станешь, вернее с наследием — сами то они давно тю-тю.

— Они что ящеры на самом деле эти лемурийцы, дед? Так ведь вроде обезьянами считались, или я что-то путаю?

Вот теперь Алексей нешуточно удивился — подобные россказни он считал выдумкой, без которых древние трактаты просто существовать не могли. Сидели сказители, да за чашкой чего-то горячительного выдумывали лишние дополнения, так сказать для живости повествования.

— Сама Лемурия есть Антарктида, там эти твари засели, и не выковырнешь их из под толщи льда. Многие любопытные нос совали, после войны даже американский адмирал с целой эскадрой пожаловал. Только бог весть, что там произошло, но с тех пор янки ведут себя там совсем иначе. Не так, как везде, где устанавливают свои порядки. Вот там на этих двух островах и укрылись под километровым панцирем. Загнали их туда, мразей…

Старик хрипло задышал, из него полыхнула ненависть, лютая и непримиримая. Таким его парень редко видел — какая наигранность, тут старые счеты. И что интересно, раньше разговоров о ледяном континенте не велось, лишь когда Лешка карты Филиппа Буаше в интернете нашел, то удивился — ведь картограф самого «короля-солнце», Людовика XIV, что в начале восемнадцатого века еще правил. Вот тогда и задумался — и Пири, и Буаше Антарктиду показывали задолго до плавания Беллинсгаузена и Лазарева, так что не наобум они эту землю искали, как и Колумб свой «Новый Свет». В Америке до него римляне наследили, благо несколько кладов их монет обнаружили, а до них и финикийцы добирались, а про викингов и говорить не приходится, те туда плавали, как к себе домой.

— Сам узнаешь, чего рассказывать понапрасну. Мы ведь слухами питаемся, да крупицами сохраненных знаний, а ты напрямую к ним прикоснешься. Дело там все в телепатии, гиперборейцы это умели, как и перерождаться, а мы их уцелевшие потомки этого не можем, хотя в «трехсотлетних старцев» превратились. Но войну с потомками рептилий ведем яростно, пусть тайную, а когда и явную. И всегда жестоко, только милость к ним наши правители постоянно проявляют, оттого что ворон ворону глаз не выклюет.

Старик закурил папиросу, пыхнул — на лице застыла кривая улыбка. Затем через силу, это было видно, негромко произнес:

— Раз в столетие «икра рептилий» большой войной на нас идет, огребет звездюлей, и успокаивается. А ты что думаешь, все просто в этом мире? Они на окраине живут, а мы сосредоточие держим крепко, от Колы до Урала, и далее всю Югру. И досюда — здесь место силы, отсюда гиперборейцы свою власть закрепили, но потом сгинули… Милосердие к врагу нельзя проявлять, это только в сказках жабу целуют, и она в прекрасную деву превращается. Каждый раз на это надеемся, а они нам или исподтишка гадят, когда боятся, или всем кагалом идут сюда, за тем, что очень уж хочется. Но о том говорить никак нельзя честно, ибо им веры никогда не будет. Их сила в нашей слабости, а потому время от времени нам крепко достается, как сейчас…

Старик засопел, стал угрюмым — только пристально смотрел на пламя костра, который со всех сторон обступила ночная темнота — до утра было еще далеко, лишь недавно весеннее равноденствие наступило…