День начинается утром

Снова дома

Уезжали не так торжественно, как приехали.

Ехали на двух арбах. А в упряжке буйволы. Арбы непрерывно и дико скрипели и ползли как черепахи.

Но Костик был счастлив: с каждым шагом неторопливых буйволов приближался дом.

Ехали бесконечно долго. Костик с Шуркой убегали вперёд, успевали забраться на гору, спуститься, набегаться, устать, а протяжный скрип и не думал приближаться.

Несколько раз они купались в горных речках. Впрочем, «купались» — не то слово. Вода была ледяная. Можно было только окунуться на один-единственный коротенький миг. Сразу останавливалось дыхание, глаза испуганно вытаращивались, а ноги сами выносили на берег, на тёплые голыши. Тело начинало гореть, как ошпаренное, и вздувались здоровенные пупырышки. Как на огурцах.

— Ну и в-водичка, — говорил Шурка, клацая зубами, — как только в ней р-р-рыбы живут!

Вода была неправдоподобно прозрачная.

Дно устлано чисто промытыми хрусткими голышами. А в тени, головой против течения, висели пятнистые рыбы — форели. Круглые, как веретено. Даже на глаз — крепкие и упругие.

— Вот бы сюда нашего бычка или барабульку — сразу бы замёрзли. Привыкли, неженки, к тёплой водичке, к Чёрному морю, — говорил Шурка.

К дому подъехали уже в сумерки. В окне горел свет. Костик вбежал в комнату и увидел военного, сидящего к нему спиной.

«Кто это?» — подумал Костик.

Военный обернулся. Керосиновая лампа мигала и коптила.

— Мама?! — шёпотом удивился Костик.

— Сынуля! — Мама схватила Костика на руки, закружилась с ним по комнате. — Какие вы молодцы, что приехали! Какие вы умницы!

Костик глядел на неё и не узнавал. Мама коротко постриглась. В гимнастёрке с широким ремнём. На петлицах два кубика — лейтенант.

Шурка тихонько топтался в углу. На него тяжело было смотреть.

Бабушка с Мелашвили втаскивали узлы.

В комнате всё было разворочено. На полу лежали какие-то тряпки. Шкаф раскрыт, ящики выдвинуты. Постель перевёрнута. Бабушка огляделась.

— Батюшки, что это ты наделала? Ералаш-то какой!

Мама посмотрела вокруг и засмеялась.

— Я вам самого интересного не сказала: нас обокрали.

Бабушка как стояла — так и села на стул.

— И много? Много украли?

— А всё, что могли! — ответила мама. — Только какие-то воры дураки попались. Брали всякую дрянь. Платья мои, пальто, всякий хлам. Даже швейную машинку хотели утащить, да, видно, показалась тяжёлой — под окнами бросили. А самое ценное — книги — не взяли. Ведь у нас такие книжки есть! Редкостные! А эти чудаки наволочки хватали. Смех, да и только! — мама снова засмеялась.

— Тебе бы только хохотать, а как мы теперь без наволочек спать будем? — Бабушка сердито заглядывала в ящики шкафа и с грохотом захлопывала их.

— Переживём. Они не всё украли. — Мама махнула рукой.

Она подкрутила лампу, сделала свет поярче.

— Славно, что вы приехали. Я собиралась завтра к вам в гости. Из нашего госпиталя скомплектовали медсанбат. Я скоро буду генералом.

Мама засмеялась и подошла к Шурке. Лицо у неё сразу посерьёзнело.

— Ты, Шурик, не переживай. Твоей маме лучше. Завтра увидишься с ней. Теперь всё будет в порядке. Но ей придётся несколько месяцев полежать в госпитале. Поживёшь пока с нами.

Она взъерошила ему волосы и повернула за плечи.

— А теперь слушай мою команду: ать, два! Кругом! Приказываю спать. Всем. Завтра поговорим. Утро вечера мудренее.

Мелашвили — лисий сын — тоже остался ночевать.