Дети Розы

10

— Так вот вы где. Идиллия. Воплощенный Вермеер. — В голосе Тобайаса звучала откровенная насмешка. Он прислонился к дверному проему на пороге музыкальной комнаты, в которую вела южная лестница. Высокое окно открывалось в ослепительную белизну. Небо, голубое словно фарфоровое блюдо, исходило жаром невидимого солнца. Воздух застыл над каменной осыпью, у оконных переплетов замерли в противоестественной неподвижности листья голубоватых лиан. Заключенные в золотую раму окна, Мендес и Ли сидели за клавесином, и Алекс непослушными пальцами наигрывал фрагмент из Фитцвильямовских сонат[55]. Ли тихонько напевала. Нисколько не стесняясь. Однако вид у нее был утомленный. На ней были белая блузка, перехваченная золотой лентой под грудью, и длинная свободная юбка поверх раздавшегося живота.

Ли подняла глаза. При виде орлиного профиля Тобайаса и его застывшей на пороге угловатой фигуры на ее лице сразу же пролегли две тонкие морщины.

— Где же ваше вышивание? — спросил он.

Она покраснела.

— Ты сегодня неучтив, почему бы это? — Мендес продолжал играть, хотя и повернул голову, чтобы посмотреть на друга. — Ты бледен. Это признак нездоровья. Тебе бы следовало полежать на солнце.

— У меня от загара лезет кожа, и это очень непривлекательное зрелище, — ответил Тобайас.

Мендес резко повернулся к нему.

— Ладно, теперь ты выспался. Рассказывай. Как дела в Англии?

— Разве ты больше не читаешь «Таймс»?

— Взрывы в центре Лондона. Выбитые стекла. Забастовки. Разве это темы для болтовни?

— А, так ты имеешь в виду новости о Ляльке? Разве она тебе не пишет?

— В последнее время от нее нет никаких сведений.

Ли поежилась.

— Алекс, мне надо выпить. Чего-нибудь холодного.

— Лучше выпей чаю.

— Лялька несколько недель назад уехала в Польшу. Клара процветает.

— Как это?

— Открыла магазин женского платья. Правда, Перетц, как водится, снова болен. Еще вопросы?

— Пожалуй, нет, — сказал Мендес. — Ли, тебе надо отдохнуть. Будь умницей.

Ли вспыхнула.

— Я вовсе не устала.

— Все равно иди.

— Скажи-ка, — она не успела встать, как Тобайас спросил, — кто эти господа по ту сторону дома? Сидят на улице, пьют перно и поют. Прямо под моим окном.

— Надеюсь, они тебя не побеспокоили.

— Это мои друзья, — сказала Ли. — Алекс разрешил им пожить здесь несколько дней.

— Им повезло. Неплохо устроились. Интересно, как тебе удастся их отсюда выпроводить?

— Насколько я знаю, они уже уезжают, — ответил Мендес.

— Не все, — с запинкой пояснила Ли.

— Одного или двоих, — сказал Алекс, — по крайней мере, можно понять. Извини, Тобайас, у тебя скверное настроение из-за того, что от них шум?

Ли встала, потерла спину.

— По-моему, им здесь не место, — заметил Тобайас. — Уж если все делается для того, чтобы роды прошли благополучно. Когда ребенок должен появиться на свет?

— В июне, — уверенно сказал Алекс. — Может, чуть раньше срока.

Ли поморщилась.

— Что-нибудь болит?

— Нет. — Она прикусила губу. На мгновение ее загар показался гримом.

— Иди, иди. Поспи.

— Ты восхитителен в роли сиделки, — сказал Тобайас.

— Да, эта роль по мне. Я ей рад.

Алекс встретил взгляд Ли и улыбнулся.

— Я совершенно счастлив, — сказал он. — Кто бы мог подумать? Мир полон неожиданностей. Ты знал, что здесь недавно откопали яйца каких-то древних динозавров?

— Право не понимаю, почему это должно вызывать такой восторг, — заметил Тобайас. — Ты что, собирался разводить динозавров?

— Мне кажется, — ответил Мендес, — суть в том, что ты совсем не веришь в земные тайны.

— Ну в динозаврах-то нет ничего таинственного.

— Ничего. Они просто ушли весьма кстати и оставили планету людям.

— Вот именно, — подтвердил Тобайас.

— Не могли бы вы для разнообразия переменить тон? — воскликнула Ли.

— А теперь ответь мне, — сказал Мендес, — что именно ты здесь делаешь? Не думай, что я недоволен тем, что ты отдыхаешь. Не в этом дело. Я хочу знать. Почему ты провел большую часть года в Лондоне? Ведь я тебя послал в Антверпен.

— В Антверпен я езжу. За собственные деньги.

— Мне говорили. Очевидно, ты можешь это себе позволить.

— Послушай, Алекс, — сказал Тобайас по-прежнему спокойно, — какие бы ни были у тебя другие источники сведений — платные, насколько я понимаю, — мы с тобой так давно знакомы, что ты должен понимать: я тебя не обманываю.

— Ничего такого за тобой не замечено.

— Тем не менее ты мне больше не доверяешь.

— Нет. Но в таких случаях я всегда руководствуюсь своим чутьем.

— Чутье — ненадежный советчик, как мне представляется. — Тобайас побелел еще сильнее. От его лица, казалось, отхлынула вся кровь.

— Но он работает.

— Интересно, чем твоя девочка забила тебе голову.

— Ли? — Мендес был озадачен. — Я не говорю с ней о делах. Она в этом ничего не понимает.

— Тогда в чем дело?

— Ты что-то разнюхиваешь, — грубо сказал Мендес. — Почему? Что ты хочешь узнать?

— Для себя — ничего.

Алекс рассмеялся.

— Тогда в чем дело? Ты, к примеру, прекрасно знаешь, что я еще десять лет назад продал все южноафриканские акции. Так что ты изучаешь? Мою биографию? Или мою систему защиты?

— Система защиты — ближе.

Мендес поднял брови.

— Что за расследование ты проводишь?

Тобайас стал беспокойно мерить шагами комнату. Решил было заговорить. И передумал.

— Ты все неправильно понял, — сказал он наконец. — Впрочем, раз ты так настроен, от меня можно легко избавиться.

— Я этого не говорил, — оборвал его Алекс.

Тобайас задумчиво потер длинный подбородок.

— Ну хорошо, позволь еще раз тебя спросить. Кто все эти хиппи, расположившиеся внизу? Тебе это известно?

Алекс озадаченно покачал головой.

— Ну конечно. Безработный актер из Австралии. Два певца пришли после праздника, что был на прошлой неделе. Не без таланта. Черный мальчик одного из них, не помню кого именно. И седой американец, музыку сочиняет.

— Ты слышал эту музыку?

— Он невротик и потому не хочет, чтобы я его слушал. Но — когда трезвый — довольно обаятельный. Тут и его жена, она спит.

— Алекс, зачем? Зачем они тебе здесь?

— Дорогой Тобайас, все сложилось как нельзя более удачно. Зато Ли теперь не мотается в Экс и обратно. Мне они не доставляют хлопот.

— А что говорит твое чутье о Джеке Лейси? — не сразу решился спросить Тобайас. — Что именно?

Мендес улыбнулся.

— Я знаю о мистере Лейси все.

— И он, конечно же, совершенно безопасен?

— Не совсем.

— Так ты, значит, просто присматриваешь за ним, так? — спросил Тобайас. — Тебе не приходит в голову что-то предпринять?

— Мне надо было догадаться, что Лейси тебе придется по вкусу. Практически твое зеркальное отражение, я не ошибаюсь? Но мистера Лейси в данный момент нет в шато. Он у своих друзей в Камарге. Этот джентльмен любит объезжать могучих белых жеребцов, а здесь для этого неподходящее место.

— А Ли в восторге от его искусства?

— Он ее расстраивает, — спокойно ответил Мендес. — Вот почему я на какое-то время отослал его отсюда.

— Хочешь сказать, он просто взял и уехал? — вскричал Тобайас. — Вот так?

— Естественно. А что ему оставалось?

Зазвонил телефон.

Алекс поднял трубку.

— Да, жду, — сказал он.

Между его бровями легла тревожная морщина.

— Это Краков, — сказал он Тобайасу. В голосе звучал вопрос, но Тобайас жестами изобразил полное непонимание.

Наступила долгая пауза.

— Алло, — нетерпеливо сказал Алекс. — Да, разумеется. Говорит Мендес. Кто? Кейти? Да, да, привет, Кейти. Да, слышно не очень хорошо.

Затем какое-то время он внимательно слушал.

— Понимаю. Деньги нужны? Кто за ней ухаживает? Конечно. Немедленно вылетаю. Немедленно. Спасибо, что сообщили.

Он повесил трубку и стал расхаживать по комнате.

— Что случилось?

— Лялька. Она заболела.

— Давай я все подготовлю. Тебе понадобится виза.

— Не надо. У меня друг в Марселе, он все сделает быстрее. Но, Тобайас… — Алекс колебался. Голос звучал странно. — Послушай, дай мне слово… Что ты присмотришь за Ли. За ребенком, которого она носит.

— Думаешь, Лейси вернется?

— Если так, не дай ему ее запугивать.

— Хорошо. — Тобайас встал. — Я останусь здесь. Хотя не знаю, какой из меня получится телохранитель.

— Лялька больна очень серьезно, — сказал Алекс. — Я могу отсутствовать неделю. Или больше.

— Не уверен, — сказал Тобайас, — что Ли примет меня в качестве опекуна. Она всегда видела во мне врага. Разве не так?

— Но она не глупа, — ответил Алекс. — Просто тебе придется вести себя с ней немного иначе. Справишься?

— Она похожа на маленького хорька, — размышлял вслух Тобайас, — а у меня никогда не складывались отношения с беспокойными зверьками. Да еще зубастыми. Но я попробую.

— Хорошо, пойди отыщи ее, — попросил Алекс, — а я займусь визой. Вперед. Тебе это может понравиться. Когда-то ты нашел ее привлекательной, разве нет?

— В любом случае, — с кривой усмешкой ответил Тобайас, — ей я никогда не нравился.

На террасе было тихо. Тобайас пожал плечами. По всей видимости, приятели Ли предпочитали темную сторону шато. В известном смысле он разделял их вкусы: узкое ущелье, уходящее вниз между грубых камней, являло более впечатляющее зрелище, чем фонтан Мендеса. Когда он шагал по дорожке вокруг дома туда, откуда доносились голоса и музыка, тень от белого утеса внезапно закрыла солнце. Потом он увидел трехлетнего малыша — тот сидел на корточках в чахлых кустах около каменной стены. Малыш сложил ладони ковшиком. Сидел он неподвижно, худенькие ягодицы напряглись, на голой спинке выступили косточки. Тобайас подумал, что он подкарауливает то ли ящерицу, то ли крупного кузнечика — благо их непрерывный стрекот наполнял сухой воздух.

Никто из взрослых, расположившихся в кустах над крутым склоном, не обращал на ребенка ни малейшего внимания. Ли лежала чуть поодаль на груде подушек, заблаговременно принесенных из дома. Похоже, она спала. Если она и слышала шаги Тобайаса, то вида не подала. Но, возможно, она вообще ничего не слышала. Музыка и голоса — как увидел Тобайас — шли из довольно большого красного магнитофона, стоявшего прямо на траве. Никто из присутствующих не разговаривал.

С некоторой робостью Тобайас приблизился к паре, которая сидела на краю расщелины, свесив ноги, и неотрывно (каждый сам по себе) смотрела вниз на кусты ежевики и боярышника. Они оказались старше, чем Тобайас ожидал, оба были обнажены до пояса. Женщина, чье лицо почти полностью скрывали огромные темные очки, вяло похлопала ладонью по пыли рядом с собой. Мужчина с худым волчьим лицом был бледен и нервен. Тобайас подумал, что своим появлением прервал если не ссору, то затянувшуюся размолвку.

Тактично отведя взгляд от длинных отвисших грудей женщины, Тобайас, повинуясь приглашению, сел в белесую пыль. Внизу в расщелине виден был заснувший на солнце молодой человек в малиновой рубашке. Женщина молча смотрела туда же, а мужчина рядом с ней протянул Тобайасу темно-зеленую бутылку вина и сказал:

— Добро пожаловать в рай!

Говорил он с мягким мурлыкающим калифорнийским акцентом.

Два черных стеклянных круга незамедлительно переключились на Тобайаса.

— Вы только его послушайте! — сказала женщина презрительно. — Тоже мне, рай.

Ее спутник тем временем пытался открыть вторую бутылку.

— Мать твою, ты хоть что-нибудь можешь сделать сам? — нетерпеливо спросила женщина.

— Лу, этот парень, видно, из тутошней обслуги.

— Да, я служу у Мендеса, — поспешил сказать Тобайас.

— Очень демократично. Слуги здесь чувствуют себя вольготно. В Италии такое невозможно. У нас с Ирвином очень неприятный опыт жизни в Италии. Что этой стране не помешало бы, — заявила Лу с апломбом, — так это взорвать дюжину бомб под толстыми задницами.

— Насколько я знаю, парочку бомб они уже получили, — сказал Тобайас.

— Ну я-то имею в виду настоящую революцию. Это общество больное.

— Марш на Рим[56] и все такое, вы об этом?

— Я тут одну книгу читала. Так вот, похоже, мы не так поняли Муссолини.

— Это почему же? — сказал Тобайас, — по-моему, его взгляды хорошо известны. Не хочу показаться невежливым, но вы кто — друзья мисс Уолш?

— Чьи друзья? А, знаю, знаю о ком вы. Нет. Не сказала бы, что мы в восторге от этой девочки, ты как считаешь, Ирвин? Просто какой-то парень подобрал нас на дороге. Лейси, его зовут Лейси. Он нас сюда и привез. Похоже, здесь можно передохнуть, пока мы не уладим наши дела.

— Что за дела? — спросил Тобайас.

— Ирвин, знаете ли, композитор. Использует коротковолновые радиостанции и магнитофон. Очень авангардный. Берет музыку буквально из воздуха.

— Помню, помню, — сказал Тобайас без энтузиазма в голосе. Лет десять назад в Оксфорде его приятель пытался объяснить ему что-то подобное.

— Но Европа страшно отстала, так что вряд ли вам это интересно. Тут просто темное Средневековье. А сексизм? Господи, вы читаете здешние газеты? Знаете о парне, который на прошлой неделе зарезал кухонным ножом жену? Так вот, защита откопала такую деталь: она однажды назвала его сексуальным ничтожеством. Как вам это? И вот вся коллегия присяжных ему сочувствует. И парня оправдали! — Она покачала головой. — А как вам такое? Парень смотрит на девчонку и говорит, вроде как, милочка, у меня на тебя не стоит. И вот все мужики в суде оглядывают ее с головы до ног и говорят: «Да, этот парень в своем праве! Засадите ее еще лет на двадцать».

Тут Ирвин встал на ноги. Не потому, что возмутился — просто так было удобней орудовать штопором. До Тобайаса стало доходить, что тот в стельку пьян и вдобавок стоит на самом краю обрыва. И в ту же минуту Ирвин с приглушенными воплями покатился вниз, сопровождаемый хрустом разбитого стекла. На миг он осел на откосе, но Тобайас с ужасом понял: Ирвин набрал такую скорость, что неминуемо покатится дальше. Так и случилось. Ирвин исчез из поля зрения.

— Господи! — Тобайас испугался. — Он же разобьется о камни!

Молодой человек в малиновой рубашке, разбуженный скатившейся по откосу фигурой, сел в недоумении. Тобайас начал спускаться по крутому пыльному склону, то и дело соскальзывая, цепляясь за шипы и колючки и прислушиваясь к звуку рвущейся материи. Конца склона, напоминавшего кромку кратера, они с любителем загара достигли одновременно и со страхом заглянули вниз. Однако Ирвин пролетел не намного дальше — его падение задержали переплетенные ветви кипариса. Беспомощный, тощий, нелепый, но на первый взгляд невредимый, он яростно махал руками.

— Не двигайтесь! — крикнул ему Тобайас.

— С ума сошли? Вниз посмотрите. И вы говорите не двигаться?

— Не смотрите вниз, — сказал Тобайас. — Просто откиньтесь назад.

— Послушайте, мне не нужны советы психотерапевта, мне нужна веревка.

Молодой человек поднял с кучи песка свои джинсы и растянул их, проверяя на прочность.

— Вроде бы выдержат, — сказал он. — А вы как думаете?

Тобайас ощутил, как солнце печет шею.

— Право, не знаю, — признался он.

Ирвин чихнул.

— Ради Бога, поторопитесь! — крикнул он.

Они, молча, свесили джинсы вниз. Ирвин оказался более ловким, чем можно было ожидать по его виду. Через несколько секунд он уже был в относительной безопасности на первом склоне. Потом глянул вниз.

— Мать твою, — пробормотал он раздраженно. — Целая бутылка пропала.

Тобайас подошел к Ли, лежавшей на подушках:

— Алекса ты уже, наверно, видела. И знаешь, что его не будет неделю или около того.

— Знаю.

Магнитофон снова заголосил. Ту же песню. Тобайас вздохнул и отряхнул безнадежно испорченные брюки. Ли открыла глаза и рассмеялась.

— Ты словно в муке вывалялся!

Восприняв эти слова как поощрение, он присел рядом с ней на корточки.

— Послушай, — сказал он спокойно, — как ты думаешь, Лейси вечно будет скакать по Камаргу?

— Думаю, нет, — ответила Ли. — А ты?

— Вот и я так думаю, если он прослышит, что Алекс уехал, — сказал Тобайас. — Правда, я пока не представляю, как он об этом узнает. Что скажешь?

Ли не ответила.

— Та еще компания здесь собралась, — сказал он как бы вскользь и кивнул в сторону остальных. — Есть шанс от них избавиться?

— Нелегкое дело.

— Согласен, нелегкое. А что, если я попробую? Тебе будет поспокойнее.

Ли снова открыла глаза и улыбнулась.

— Ты такой милый. Интересно, с чего бы это? Впрочем, спасибо, не трудись. Мне нравится, когда кругом люди. — Она протянула ему руку. — Приходи еще. Попозже.

— Что ж, приду, — смущенно сказал Тобайас. — Я вообще-то остаюсь здесь. Приглядывать.

Она резко села.

— За чем приглядывать?

— За всем, что могло бы тебя огорчить.

— Меня ничего не огорчает.

— Я сказал — могло бы огорчить.

— Например, что?

— Если б ты мне доверяла, я бы объяснил.

— Я никому не доверяю.

— Даже Алексу?

— Я, конечно, знаю, он мне зла не причинит. Но я не дура. Это не может продолжаться вечно. С какой бы стати?

— Замечательно! А как насчет Лейси? Где он на твоей шкале верности и постоянства?

— Я тебе скажу: он не исчез, не бросил меня, — Ли нахмурилась. — Он просто ожидает, вот и все.

— А что, если он сейчас прискачет на лихом коне в белых бриджах? Тогда что?

— Я пошлю его к чертовой матери, что ж еще? — сказала она удивленно.

Ни в эту ночь, ни на следующий день звонков из Кракова не было. Американцы сказали, что подумывают об отъезде, но не сдвинулись с места. Парень в малиновой рубашке, валявшийся в расщелине среди кустов боярышника, оказался известным певцом, исполнявшим мадригалы Монтеверди. И вскоре уехал в Париж, где у него намечалась помолвка. После его отъезда никто уже не знал, на ком, собственно, лежит обязанность приглядывать за ребенком. Тобайас решил: чтобы не дать мальчику свалиться с зубчатой стены шато или с обрыва, следует более или менее постоянно за ним наблюдать. Занятие чрезвычайно утомительное. После дня мучений он перепоручил эту работу одной из служанок, помогавшей на кухне, которая восприняла это как Божью благодать: еще бы, дремать на солнышке куда лучше, чем чистить овощи.

Ли становилась все более беспокойной. Доктору, ежедневно навещавшему Ли, не понравился ее анализ крови, и он пожелал сделать пункцию грудины, чтобы выяснить, почему инъекции железа не дают результата. Ли сопротивлялась почти час, после чего в отчаянии капитулировала. Тобайас пощупал собственную грудину — как раз над сердцем, тонкую как скорлупа — и понял, в чем причина. Однако результаты были ободряющими. Тобайас взялся проследить, чтобы Ли принимала таблетку витамина В12 после каждой еды. Они часто ели вместе: Ли, Тобайас, черный ребенок и сонная служанка. Говорили за едой мало.

Джек Лейси появился только на третий день после отъезда Мендеса. Он подошел к парадному входу и одет был очень просто, без театральных эффектов. Непринужденная улыбка, чистое приятное молодое лицо — Тобайас почувствовал себя довольно глупо: сколько хитроумных мер предосторожности он предпринял.

— Бог ты мой, Ансел! — в голосе Лейси звучало удивление. — Что ты здесь делаешь? У тебя что, нервный срыв?

— Никогда не страдал от них, — сказал Тобайас холодно. — Могу задать тебе тот же вопрос. Поскольку я думал, что ты отправился на поиски более острых ощущений.

— Я вернулся повидать друзей. Пишу книгу. Вот и подумал, что Мендес может мне помочь.

— Книгу? — переспросил Тобайас. — Что за книга?

— Об алмазодобывающей промышленности. Могу показать договор, если хочешь. Ты меня впустишь в дом?

Тобайас колебался. Но ничего другого ему не оставалось.

— Если тебе нужны сведения об имуществе Мендеса, — сказал он сухо, — то здесь ты этих сведений не найдешь.

— Остынь, Тобайас.

— Что тебе надо? Конкретно.

— Вообще-то я хотел бы заглянуть вето библиотеку, — сказал Лейси.

— Она заперта.

— Полно тебе, он никогда ничего не запирает.

— Извини, — отрезал Тобайас, — но за него это сделал я.

— Я, правда же, провожу исследование. Если не веришь, взгляни на договор.

— Хорошо, покажи.

Лейси помолчал. Потом хихикнул.

— Ах милый смешной Ансел, ладно, будь по-твоему. А ты не предложишь мне выпить?

— Пожалуй.

— Очень любезно с твоей стороны, — рассмеялся Лейси. — По крайней мере, ты не такой безнадежный слабак, как все эти идиоты с деньгами, которых я встречал.

— По моему опыту, — сказал Тобайас, — на свете очень мало идиотов, у которых есть настоящие деньги. Их так легко пустить на ветер.

— А как же эти мягкотелые жирные пердуны?

— Они разоряются.

— Не на этом этапе революции, — сказал Лейси. — Ты это и сам знаешь. Так как насчет выпивки? Ты сам, надеюсь, пьешь?

— Умеренно.

— Как там Ли?

— Спит, — ответил Тобайас.

— В такое время дня? — брови Лейси взлетели, как и его голос.

— Доктор велел.

— И когда же она встает?

— По-разному. Входи. Что выпьешь?

— Что-нибудь грубое и вульгарное. Скажем, виски со льдом.

— Отлично. — Тобайас рассмеялся. Расслабился. Молодость, красота Джека выгодно отличали его от остальных гостей. Какими бы ни были его намерения. И голос, Тобайасу нравился его голос, где напор сочетался с неуверенностью.

— Мы поладим, ты увидишь, — сказал Лейси. Понимая, что говорит.

Они перешли в другую комнату, прохладную, с каменным полом, и какое-то время молчали, прихлебывали виски. Если не считать почти мальчишеской неспособности сидеть спокойно, Лейси, казалось, расслабился и пребывал в хорошем настроении.

— Послушай, — сказал Тобайас, — мне надо распорядиться насчет обеда. Не то здешнего подкидыша нафаршируют макаронами.

— Отлично. Чем займемся до обеда?

Энергию, боязнь скуки, отношение ко времени как предмету потребления — вот что различил Тобайас в его голосе. Оценил. Почувствовал себя обязанным принять вызов.

— Партию в шахматы? — спросил он неуверенно.

— Давай, — согласился Лейси. — Хотя я слабо играю. Послушай, а не мог бы я чего-нибудь съесть прямо сейчас? Кусок хлеба с сыром вполне подойдет. Пока едешь по этой пустыне, мало где можно позавтракать.

— Разумеется, — сказал Тобайас. Ему стало неловко за свою оплошность. Он почувствовал, что, сам того не сознавая, принял отечески-снисходительный тон оксфордского наставника, опекающего подающего надежды студента с непростым характером. Тобайас решительно нажал на звонок, вызвал служанку. Потом как бы со стороны оценил себя. И внезапно вспомнил Мендеса. Который и попросил его остаться. Мендеса, который никого не боялся.

— Что у тебя в портфеле? — без обиняков спросил он Лейси. — Рукопись?

— Не моя.

— Не твоя?

— Но если захочешь, можешь на нее взглянуть. Мне кажется, это находка. Возможно, весьма ценная. Ты знал, что отец Мендеса умер в Провансе?

— Знал. Он вообще переезжал с места на место — что было очень разумно, — осмотрительно ответил Тобайас, — пока не заболел раком. По-моему, он хотел, чтобы Алекс стал фермером. А его женатые сыновья — они, естественно, остались в Польше.

Тобайас смотрел, как Лейси открывает портфель и вынимает старую тетрадь с потемневшими уголками.

— Что это? — спросил он. И тут же добавил: — В любом случае, должен тебе сказать, Алекс ничего не покупает. И не покупал.

— Даже то, что сам писал? Это дневник. Взгляни. Алексу тогда было пятнадцать. Написано в Провансе.

— На каком языке?

— Мне перевели.

— Перевели сейчас? — спросил Тобайас. — Зачем?

— Хотел проникнуть в суть. Суть этого чуда. Что-то в этом духе. Он хорошо пишет. Короче, это дневник. Внутри машинопись — перевод.

— То есть ты его не продаешь? — спросил Тобайас довольно глупо.

— Боже упаси, Тобайас. Плохого же ты обо мне мнения.

Против воли Тобайас открыл и пролистал тетрадь. По большей части короткие записи; заметки личного характера; там-сям шахматные задачи. Порой — загадочная фраза, заставляющая предположить необычные для подростка читательские интересы. Диамант как демон. Тобайас поспешил захлопнуть тетрадь. Встретил удивленный взгляд Лейси.

— Я плохого мнения о большинстве людей, — сказал он.

Впрочем, последующие несколько дней прошли безоблачно. Ли почти не выходила из своей комнаты, и Тобайас был рад обществу Лейси. Он видел, что Джек не предпринимал попыток встретиться с Ли. Мендес звонил из Кракова дважды в день, и, насколько Тобайас мог судить, от звонков она повеселела. А парочку новеньких бездельников он старался избегать. По привычке он продолжал по ночам обходить шато — не из-за тревоги, а скорее из-за безнадежной бессонницы, которой он страдал в этом старинном доме с его скрипами и гулкими помещениями. Он знал, что Алекс предполагает приехать после уик-энда. О Ляльке он говорил мало. Тобайас мерил шагами замок и думал об этом, а также о дневнике Мендеса, который так и не прочитал. И о Лейси. Своем зеркальном отражении.

На следующее утро Лейси вышел на террасу, взглянул на Тобайаса, который сидел в тени с чашкой кофе, и разразился хохотом.

— Ради Бога, — возмутился Тобайас.

Он облачился в длинные белые шорты и легкую хлопчатобумажную рубашку и прекрасно понимал, что в них он, ни дать ни взять, член аристократического клуба былых имперских времен.

— Признай, — сказал Лейси, — костюм твой прямо времен Эдуарда[57]. Особенно панама.

— Шляпа говорит о моем здравом смысле. Я не люблю, когда солнце печет мне затылок.

— Чувствуешь себя спортсменом?

— Вовсе нет.

— Километрах в восьми отсюда есть река. Можем пойти поплавать.

— Туда могут сливать нечистоты.

— Местные купаются.

— Их, видно, ничем не проймешь.

— Брось, в конце концов, здесь не Бечуаналенд.

— У меня, между прочим, есть дела, — сказал Тобайас надменно.

Однако позже, когда Лейси появился перед ним в черных плавках с полотенцем в руках, Тобайас оглядел его и спросил не без смущения:

— А там есть тень? Я легко обгораю.

— Там ивняк, как на берегу Айсиса[58], — заверил его Лейси. — К тому же вода прохладная и течение быстрое.

Ивняка там и в помине не было, но излучина реки образовала естественный галечный пляж. Желающих поплавать оказалось немного. В этот ранний час на реку падала тень известковой скалы, в которой удалось пустить корни клочкам жесткой травы и нескольким оливам.

Тобайас плавал по-лягушачьи, высоко держа голову. Пока он в задумчивости сделал несколько неторопливых кругов, Лейси резвым кролем переплывал реку против течения, возвращался и снова устремлялся навстречу быстрому потоку. Ветра не было, и вода оказалась на удивление холодной, куда холодней, чем море у берега. Шум реки в ушах Тобайаса напоминал ему о забытом впечатлении детства. Он оставался в воде дольше, чем предполагал, вылез, дрожа от холода, и рад был бы броситься на нагретую солнцем землю, но вместо этого завернулся с ног до головы в полотенце и только затем лег на живот. Лейси лежал на спине, расслабив худое тело.

Потом сонным голосом сказал Тобайасу:

— Послушай, если мне удастся продать пару æuvres[59], а деньги я отдам в твое распоряжение, ты сможешь заработать мне миллион фунтов?

— Нет, — ответил Тобайас.

— Это ты брось, — сказал Лейси. — А как это удается другим? Мендесу?

— Тебе лучше у него спросить.

— Да, однажды он было начал мне объяснять. Говорил о традициях огранки розой, о бедствовавших мастерах в Анверпене семнадцатого века, но от главного, как мне показалось, уклонился. Вряд ли он воспринял мой вопрос всерьез.

— Он, видимо, почувствовал, что на него уже ответил Маркс.

— Тобайас, ты что, вообще не чувствуешь никакой социальной ответственности?

— Чувствую, — задумчиво сказал Тобайас. — Но я, пожалуй, уже с лихвой получил свою порцию солнца. Вернемся? Я полагаю, что сохранить нормальный ход вещей — вот в чем моя главная ответственность. А главная проблема вашего поколения, насколько я понимаю, в том, что вам не довелось видеть, как он рушится.

— Как и твоему поколению. Откуда тебе знать, что тебе это не придется по вкусу?

— Это никому не поможет. Всем станет только хуже.

— И угнетенным классам?

Тобайас встал.

— Они не станут счастливей, поменяв угнетателей. Давай-ка вернемся, нам пора.

— Беспокоишься за Ли? — поддразнил его Лейси. — Она тебе когда-то очень нравилась, разве нет? Ну конечно, ведь в ней тогда было что-то мальчишеское. Жаль, что она забеременела, а? Ей это не идет.