Алиса. Школа
Я развернулась и постаралась заскочить обратно в подъезд. Борис оказался быстрее. На этот раз он действовал молча, схватил меня в охапку и запихал на заднее сиденье внедорожника. Я отбивалась, но силы были явно не равны. Сам он тоже залез ко мне. И заблокировал двери.
— Тыыы! Хватит уже, чертов психопат! Отвяжись от меня! Я заявление в полицию напишу! — говорить угрожающе у меня не получалось. Местами проскальзывали истеричные нотки.
Была ли я напугана? Не то слово. Но дальше оставлять все, как есть, у меня уже не было сил. Не знаю, насколько мне поможет поход в полицию, но здесь в салоне дорогущей машины я была готова на что угодно, лишь бы Харламов отстал. Я не игрушка, я — живой человек.
Борис разглядывал мое лицо. Он тяжело дышал, напрягся, видимо, пока заталкивал меня в машину. Левая сторона лица у меня сильно болела, да и синяк до конца замазать тональным кремом не удавалось. Все равно он просвечивал сине-фиолетовым.
Харламов поднял руку и дотронулся до моей скулы. Дотронулся осторожно, подушечками пальцев. Движение было настолько неожиданным, что я замерла и уставилась на парня широко раскрытыми глазами. Он снова провел подушечками пальцев по моей коже. Прямо по синяку.
Он ненормальный! Надо выбираться отсюда. Некстати в памяти всплыли слова Матвея о том, что я дождусь того, что меня изнасилуют и убьют.
Я стала дергать за ручку дверцы:
— Выпусти меня! Слышишь? Немедленно разблокируй!
Можно было не дергать, но я все равно продолжала бессмысленно мучить неподдающуюся железку.
— Прости меня, Алис, — Борис придвинулся ко мне ближе и положил свою руку поверх моих ладоней, намертво вцепившихся в дверную ручку. — Я — урод, козел, не знаю, кто еще.
Его слова раздавались как удары грома, а дыхание щекотало кожу.
— Я совсем сошел из-за тебя с ума. Ты мне сразу понравилась, но мне не хватило мужества сказать об этом. Да и парни не поняли бы. А мне хотелось быть крутым. Ты меня ненавидишь, да?
Я обернулась, прожигая его взглядом. Но молчала, не желая провоцировать.
— Ненавидишь… И правильно, я заслужил. Только вот какая штука — я не позволю, чтобы ты была с кем-то другим. Или со мной. Или ни с кем. Так что можешь на Белова слюни не пускать. И вообще у него девушка есть. Модель. Так что тебе ничего не светит.
Я смотрела на него и смотрела, как на какую-то диковинку. То, что он сказал про Матвея, вполне могло быть правдой. Тем более, что интереса ко мне, как к девушке он не проявлял. Я же не дура. И отлично это видела. Но все остальное… Да еще и в таких формулировках…
Мне нужно успокоиться и попытаться с ним поговорить. Я несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула.
— Ты мне тоже понравился. Тогда. Я думала… — откровенность давалась тяжело, застревая где-то в горле, — Думала, мы сможем подружиться. Думала, что вся грубость — это напускное. Чтобы произвести впечатление на других мальчишек. Но это же не так. Ты — плохой человек. Ты считаешь нормальным то, что ты уже несколько лет издеваешься надо мной? А ты именно издеваешься. И это должно мне нравится? Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Мне неприятно, когда ты подходишь близко ко мне. Я тебя боюсь. И да, я тебя ненавижу. Почему должно быть иначе? И хоть ты говоришь о какой-то симпатии ко мне… На самом деле это не так. Тебе нравится меня мучить. Тебе же было приятно сегодня, когда ты меня ударил… Разве нет?
Я не сводила с него глаз, пытаясь выяснить, слышит ли он меня. Понимает ли все, чему меня подверг.
— Нет! Мне не было приятно! Я обезумел от того, что ты могла… — видно, что Борис пытался подобрать другие слова, но потом стал говорить так, как считал нужным, — Трахаться с другим. Могла хотеть его, позволить ему прикасаться к тебе, видеть тебя голой. Да много чего еще!
Его руки ложатся мне на плечи и стискивают их.
— Знаешь как это, представлять, что ты берешь чей-то член в рот, лижешь его языком? И тебе это нравится… А еще больше это нравится ему? А потом он наматывает твои волосы себе на руку и начинает е*ать тебя в рот, загоняя всю длину? Прямо в эти губы.
Он отпускает меня и пальцем надавливает мне на нижнюю губу, заставляя открыть шире рот. То, что он говорит, парализует меня. Это даже слушать стыдно. Я сижу красная, как вареный рак, пока Боря пальцем водит по моей губе.
— И ты стараешься, — продолжает он говорить, — Хочешь, чтобы ему было хорошо. Знаешь, что я чувствую, когда думаю об этом?
Я не интересовалась сексом. Даже порнушку ни разу не попыталась посмотреть. Это казалось все таким грязным. А уж чтобы делать то, о чем говорил только что Харламов — фу.
Я резко отворачиваюсь, потому что он, кажется, собрался засунуть мне палец в рот.
— Ты не была с ним. Ни с кем не была, — довольно хмыкает парень.
И я мгновенно оказываюсь на нем верхом с разведенными ногами. А мне в промежность упирается… Я понимаю, что упирается. Сейчас от стыда у меня запылают даже кончики волос. Пытаюсь сползти с него, но он не пускает. Толкается бедрами вверх.
Упираюсь ладошками в широкую грудь. Сердце у парня грохочет под моей рукой так, что выломает ему ребра.
— Борь, — зову его, испугавшись, что все может принять совсем другой оборот, — Не надо…
Взгляд у парня шальной. Такое впечатление, что он меня не слышит.
— Хочу тебя… Как же я тебя хочу, — шепчет, скользя губами мне по шее.
Руками крепче вжимает в себя. А я… я теряюсь от такого напора. Борис продолжает что-то шептать, потом целует лицо — лоб, щеки, нос, находит губы, посасывает их, пытается пробраться языком мне в рот. Я стискиваю зубы и не пускаю его. Он недовольно рычит и запускает руки мне под одежду, трется о меня бедрами, демонстрируя чего именно он от меня хочет. И как сильно.
В окно громко, без остановки стучат.
Борис отстраняется от меня, ругается сквозь зубы и открывает дверцу.
Лучше бы он этого не делал.
— Бор, ты чего тут… — дальнейшие слова Панков проглатывает, оценивая открывшуюся его взору картину.