Девушка с ароматом ночи

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Сейчас

Столовая для малоимущих. Осталось четыре месяца.

Время на Поверхности бежало так стремительно, что дни сливались в один и я не знала точно, сколько суббот прошло до того дня, когда я снова встретила Мэри в столовой. Разливая по мискам суп, я высматривала ее в очереди, потому что все еще хотела спросить о дочери Присциллы, о которой мне рассказывала девушка с косами.

Я очень хотела помочь ей, сама не знаю почему. Не то чтобы она была первой несчастной старухой, которую я встретила в жизни, но когда она сказала мне, что я разбила сердце, я почувствовала какую-то связь с ней, как будто ее старческое слабоумие наделяло ее чудесной способностью видеть человеческие души насквозь.

Я знала, что это невозможно.

Когда в чане с супом оставалась уже половина, я увидела ее в очереди. Она потянулась за подносом, и я заметила у нее на руке старинный серебряный браслет. Это было ее единственное украшение, и оно казалось тяжелым на ее тонком запястье. Должно быть, фамильная драгоценность или что-то в этом роде.

— Привет, Никки, — сказала она, когда подошла ее очередь.

Я не помнила, чтобы называла ей свое имя.

— Привет, Мэри. Как у вас сегодня дела?

— Можешь сегодня поесть со мной?

— Э-э-э… — я взглянула на Кристофера, и он кивнул. — Конечно, сейчас.

Вероятно, это было еще одной стороной моих обязанностей, помимо разливания супа. Я налила себе суп в тарелку и пошла за Мэри к одному из длинных прямоугольных столов. Мы сели в дальнем конце лицом друг к другу.

— Прости меня за тот день, — сказала она. — Я тогда устроила небольшую сцену.

— Ничего, все нормально.

— Я просто… иногда путаюсь. — Она поломала хлеб на маленькие кусочки и положила их в суп.

— Я понимаю.

Она посмотрела на меня с надеждой.

— Правда?

— Конечно, Мэри. — Я хотела было сказать ей, что у моей бабушки была болезнь Альцгеймера, но передумала. Вдруг она обидится на такое сравнение.

Она ждала, пока я скажу что-нибудь еще, и я решила, что сейчас подходящий момент для моего вопроса.

— Мэри, мне одна девушка здесь рассказала, что вы искали чью-то дочь?

Глаза у нее забегали, будто она волновалась из-за того, что могла ослышаться. Может быть, это был секрет.

Я понизила голос:

— Это правда?

Она не ответила, и я продолжала:

— Я могла бы помочь вам найти то, что вы ищете. Кто такая дочь Пенелопы?

Испуг исчез с лица Мэри, и она вдруг сдавленно захихикала.

Выглядело это довольно нелепо. Когда к ней вернулось самообладание, она сказала:

— Я ничего об этом не помню.

Она снова была спокойна. Очевидно, если она и знала что-нибудь, то рассказывать не собиралась. Я сменила тему:

— А откуда вы?

— Отсюда. Из Парк-Сити.

— У вас есть семья?

— Только мама.

Я постаралась не показать своего скептицизма. Ей должно быть не меньше восьмидесяти лет. Может, она имела в виду, что мать все еще духовно с ней. Или что она выросла с одной матерью. Я снова переменила тему, потому что не хотела сообщать ей ошеломительную новость, что ее мать, вероятно, уже умерла.

— Красивый браслет, — сказала я, указывая на ее запястье. — Откуда он у вас?

Она быстрым инстинктивным движением пошевелила рукой с браслетом под столом.

— Он передавался в нашей семье из поколения в поколение. — Она съела ложку супа и откусила хлеба. — По женской линии, — добавила она. — Но ты не можешь его взять.

— О, что вы, просто он красивый, — сказала я.

Очередь за едой становилась все меньше. Мэри доела суп, попила воды, поставила чашку и наклонилась вперед. У нее затряслись руки.

— Помоги мне, Никки.

Она сказала это ни с того ни с сего.

— Хорошо. Что я могу сделать?

— Я в растерянности. Я была готова уйти. А теперь я не знаю, что делать.

Говорила ли она о смерти?

— Что меня ждет? — спросила она.

Я медленно покачала головой.

— Я не знаю, честно.

— Но во что ты веришь?

Еще год назад мое христианское воспитание подсказало бы мне ответ: в рай. Когда я как-то спросила отца, где, по его мнению, находится мама, он сказал, что она на небе, смотрит на нас. Но теперь мне казалось, что это очередная ложь, которую люди придумали для самоуспокоения. Я ничего не знала о царстве небесном.

— Я не знаю, что вас ждет, — сказала я. Она поникла. — Но там должно быть лучше, чем здесь, — добавила я. — Так просто должно быть.

Ее плечи обмякли, и только тут я поняла, как она была напряжена.

— Спасибо.

Когда мы мыли посуду после обеда, ко мне подошла девушка с косами.

— Сочувствую, что тебе пришлось сегодня обедать с Мэри.

Я наклонилась, чтобы собрать тряпкой крошки со стола.

— Это было славно. Мне жаль ее. Я попробовала спросить ее о дочери Пенелопы, но она засмущалась.

— Персефоны, — сказала девушка с косами.

Я подскочила.

— Как ты сказала?

Она откусила кусочек оставшейся от обеда булки.

— Это была дочь Персефоны, — проговорила она с полным ртом. — Я вспомнила. Только она говорила так официально: «Дочери Персефоны».

Она завязала свой рюкзак, закинула за спину, а я так и стояла с тряпкой в руках.

— Дочери Персефоны?

Слишком фантастично.

Всю неделю Мэри и дочери Персефоны не выходили у меня из головы. Когда в следующую субботу я пришла в столовую, Мэри уже взяла свой обед и сидела за столом с незнакомой женщиной. На вид та была ровесницей моего отца, может быть, немного старше, и одета она была так, как будто пришла в арт-галерею, а не в столовую для малоимущих.

Я помахала Мэри. Она посмотрела на меня, но не помахала в ответ. Голова ее была опущена, плечи поникли, пока женщина, сидящая рядом с ней, что-то говорила.

Я прошмыгнула на свое место и встала рядом с Кристофером.

— Простите, я опоздала.

— Ничего. Вычту из твоей зарплаты. — Кристофер подмигнул.

Я налила пару мисок, но основной наплыв посетителей был уже позади.

— А что за женщина сидит с Мэри? — спросила я Кристофера.

Он оторвался от раздачи хлеба.

— Не знаю. Я ее тут раньше не видел.

— Они, похоже, хорошо знакомы, вам не кажется?

Он прищурился.

— Может быть. Но не думаю, что она бывала здесь раньше. Посмотри, — он указал на нее куском хлеба, — она не ест. Может быть, она пришла навестить Мэри. У многих наших клиентов все еще есть семья, ты не знала?

Мэри казалась несчастной, и я надеялась, что женщина скоро уйдет, я смогу поговорить с Мэри и узнать, все ли с ней в порядке. Ближе к концу обеденного часа женщина встала. Мэри подалась к ней, будто чтобы обнять, но женщина развернулась и ушла раньше, чем та успела это сделать. Как только она удалилась, я подошла к ее столику.

— Могу я сесть? — спросила я. Она взглянула на меня и указала на стул. — Вы в порядке, Мэри?

— Да, наверное.

— Что это за женщина была с вами? — спросила я. — Ваша родственница?

Она с опаской взглянула на меня, потом кивнула.

— Это моя мать. — Она сгорбилась на стуле и заглянула мне в лицо. — Ты мне не веришь, — сказала она.

Я положила локти на стол и попыталась говорить сочувственно.

— Это не так, Мэри. Все мы бываем растерянны.

Мэри кивнула.

— Она сердится на меня.

— Почему?

— Я взяла кое-что, принадлежащее ей. Только поэтому она приходит. Это мой единственный шанс поговорить с ней.

— Что это за вещь?

Она взяла ложку и окунула в суп.

— Я не должна об этом говорить.

— Почему?

— Я уже достаточно разочаровала ее.

Я положила руку ей на плечо. Я-то знала, что такое разочаровывать людей.

— Люди прощают друг друга.

Она подняла глаза от своей тарелки.

— Не думаю, что ты веришь в это больше, чем я.

Я убрала руку, а Мэри встала и взяла поднос.

— Подождите, — сказала я. — Я хотела спросить вас о дочерях Персефоны. Может быть, я могла бы…

— Не пытайся помочь, — перебила она. Она развернулась и понесла поднос к стойке для грязной посуды. Я вздохнула. Может быть, ей и не нужна помощь.