Девушка с ароматом ночи

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Сейчас

Дома. Осталась одна неделя.

Когда я вернулась домой, меня ждали папа и ужин. Китайская еда. До предварительных выборов оставалось всего несколько дней, и все папино время занимала избирательная кампания, но эти ужины, как сказала мне его секретарша, были частью его расписания.

Я пошла на запах и обнаружила папу на кухне в окружении коробочек из ресторана китайской еды.

— У Томми сегодня сбор скаутов, — сказал он.

Я заглянула в пару коробочек.

— Ты ведь знаешь, что нас тут только двое?

Он выложил на тарелку содержимое одной из коробочек и протянул мне.

— Мне это все никак не съесть, — сказала я.

— Никки, я заметил, что аппетит у тебя стал совсем не тот, что прежде. Надо поработать над этим.

— Конечно, папа. — Я отправила в рот полную ложку риса.

— Твоя мать ела, как лошадь.

Я чуть не подавилась рисом. Он впервые за долгое время заговорил о маме. И, судя по его лицу, случайно. С тех пор как я вернулась, мы ни разу не касались в разговорах моей матери. В последний раз мы говорили о ней в тот день, когда я ушла. Теперь я решила показать ему, что не надо больше избегать этой темы.

— Это правда, — согласилась я. — Помнишь, как она всегда ставила соусник рядом со своей тарелкой, даже на семейных праздниках?

Папа усмехнулся.

— О да. Она так делала, еще когда мы встречались. Даже на первом обеде с моими родителями.

— Бабушка, наверное, была в шоке.

— Да уж.

Папа выдохнул, и несколько минут мы ели молча, наслаждаясь атмосферой покоя, какой давно не возникало между нами.

— Как подготовка к выборам? — спросила я. Я не смотрела новости и не следила за цифрами. В первый раз, когда он выдвигался, я вывешивала на стене в своей комнате таблицы с результатами опросов. Тогда он был семейным человеком. Теперь он был тоскующим вдовцом, пытающимся наладить отношения с бунтаркой-дочерью. Он выдвигался как действующий мэр, но его соперник из правящей партии был сильным противником.

— Хорошо. Рейтинг снова поднимается. — Он имел в виду падение рейтинга после Рождественского бала.

Мы сидели вместе, вдвоем, и я вдруг поняла, что это, может быть, мой последний шанс поговорить с ним до выборов. И потом меня очень долго не будет с ним.

— Папа. Кажется, я это уже говорила, но на всякий случай: мне очень жаль, что я причинила тебе столько хлопот. Говорила?

Он улыбнулся.

— Да. Говорила.

— Ну хорошо.

— Это не вредно услышать еще раз.

После обеда, когда солнце уже низко висело над горами, я пошла достать рюкзак из машины и услышала крики детей на улице. Я подумала, что это, наверное, скауты играют в снежки, и вернулась к дому. А потом я услышала ужасный вопль. Томми.

Я бросила сумку и побежала на крик. Я плохо видела в сумерках, но похоже было, что несколько ребят забрасывали снежками одного ребенка. Я была уверена, что этот один — Томми, и пришла в ярость.

— Эй! — завопила я, но они были слишком далеко и не слышали. Томми бьют. Я думала лишь о том, как он сейчас напуган и что я не могу достаточно быстро до него добраться. Я молилась, чтобы что-нибудь остановило детей раньше, чем ему станет по-настоящему больно. Почему мои ноги не могут двигаться быстрее?

Вдруг, будто кто-то услышал мои молитвы, высокая фигура приблизилась к детям с другой стороны. Какой-то человек стоял перед Томми и смотрел на атакующих его детей.

— Хватит! — сказал он.

Я замерла на секунду, узнав голос. Это был Коул. Я еще быстрее побежала к ним. Когда я добралась, дети, бросавшие снежки, ходили вокруг как потерянные. Два мальчика врезались друг в друга. Они не издали ни звука, просто развернулись, и лица их побледнели.

Коул протянул Томми руку.

— Все нормально, малыш.

— Это было здорово! — сказал Томми, отряхивая снег со штанов и куртки. Щеки его пылали, смерзшийся снег прилип к волосам. Он смотрел на Коула. — Как вы это сделали?

— Томми! — Я бросилась к нему и обхватила руками, и тут только Коул заметил меня.

— Ты видела это, Никки? — сказал Томми. — Он просто посмотрел на них, и они испугались и перестали!

Коул избегал моего взгляда и переминался с ноги на ногу.

Я наклонилась ближе к Томми.

— Я видела. У папы там готов ужин для тебя. Иди домой, я сейчас приду.

— Хорошо. Спасибо, мистер! — Он помахал Коулу рукой и пошел домой.

Коул помахал в ответ и робко улыбнулся мне.

— Прости, Ник. Я не видел, что ты идешь.

— И ты… — я понизила голос. — Ты… крал их энергию? — Я махнула рукой в сторону остальных скаутов, которые все еще с бледными лицами начали медленно разбредаться по домам.

Коул поднял руки, ладонями наружу.

— Немного. Только не психуй. У этих хулиганов такой отчетливый тонкий слой агрессии, что очень легко сделать… — Он глубоко вдохнул, показывая мне. — И его больше нет.

Я несколько секунд молча смотрела на него.

— Я был тут поблизости, — сказал он, отвечая на вопрос, который я еще не успела задать. Губы его дрогнули. — Ну знаешь, просто брожу тут, пытаюсь быть героем.

Я вздохнула.

— Не хочешь поблагодарить меня? — сказал Коул. Помолчав, он добавил: — Или ударить?

Я подумала о Томми, испуганно съежившегося на земле.

— Спасибо. — И прежде чем Коул успел еще что-либо сказать, проговорила: — Но больше так не делай.

Он кивнул.

Я думала, что Коул, наверное, снова попытается заставить меня переменить решение, и может быть, это его новый прием? Если это так, то он страшнее, чем все попытки, которые он предпринимал раньше. Он казался таким искренним, таким настоящим. Я посмотрела ему в глаза и поняла, что не знаю его настоящих мотивов. Спас бы он Томми, если бы меня не было рядом? Мог ли сделать это анонимно?

Любовь к Томми была моей слабостью. Я не знала, пользуется ли этим Коул. Почему он обладает такой способностью сбивать меня с толку?

Надо было держаться от него подальше. Сейчас он был более опасен, чем когда-либо, потому что Джек ушел и время мое почти истекло, и Коул казался слишком привлекательным.

— Коул.

— Ник?

— Ты обещал не приближаться к моему дому.

Он нахмурился и снова кивнул.

— Я сдержу слово.

Мы разошлись в разные стороны.

После полуночи я в своей комнате распечатывала последние наброски курсовой для миссис Стоун, когда вдруг услышала стук в окно. Это не мог быть Коул — он не стал бы стучать. В спальне горел свет, и в окно ничего не было видно, но, подойдя ближе, я разглядела лицо Джека.

Он был здесь. За моим окном.

Я открыла, и он влез внутрь, задыхаясь, будто бежал со всех ног. Лицо его светилось. Восторг? Предвкушение? Я попробовала на вкус эмоции в воздухе, но они были слишком противоречивы.

— Джек? Что случилось?

Он положил руки мне на плечи и повел меня к кровати. Я села.

— Бекс. Я нашел ее. Мередит. Мы с Уиллом искали ее. Расспрашивали. Мы…

— Постой, — перебила я. — Ты с Уиллом?

Джек улыбнулся.

— Да. Помнишь тот день в кофейне? Похоже, Уилл слышал намного больше, чем мы думали.

— И он поверил?

— Сначала нет. Не верил, пока мы не нашли Мередит в Блэкфуте.

— В Айдахо?

— Мы расспрашивали всех в столовой, пока одна дама не сказала, что Мередит говорила о доме в Айдахо, принадлежащем ее семье, и о том, что она собирается поехать туда автостопом. У Уилла есть армейский приятель, который подрабатывает в службе безопасности, и он добыл адрес, — наконец он остановился, чтобы перевести дыхание. — Уилл сейчас едет в Айдахо, чтобы перехватить ее. Я бы тоже поехал, но мне надо было увидеть тебя.

Увидеть тебя. Эти слова были для меня как растопленный шоколад. Джек не бросил меня после всего случившегося. Он потратил последние три дня на поиски нашей единственной зацепки. Не думая о том, что я делаю, я кинулась к нему и поцеловала в щеку. Все его тело напряглось. Ой.

— Спасибо, — прошептала я.

Он смотрел на меня с приоткрытым ртом. Неподвижно.

— Неважно, что это значит, даже если это ни к чему не приведет, спасибо, Джек.

Он все еще не двигался. Казалось, он не знал, что сказать и что сделать. Может быть, я действительно перешла черту.

— Прости, Джек. Я не хотела…

— Нет, — перебил он, губы его наконец зашевелились. — Это просто… я не ожидал… ты…

Он замолчал, мы оба некоторое время не говорили ни слова. Я не поднимала глаз.

— Так когда ты вернулся? — наконец спросила я.

Он, казалось, испытал облегчение, услышав такой простой вопрос.

— Только что.

— Почему ты не говорил мне о том, что ты делаешь?

Он опустил глаза.

— Мне… было больно оттого, что ты не сказала мне правду. О своей метке. Я злился, что мы упустили столько времени. Я не хотел сдаваться, но мне нужно было сделать это самому. Побыть одному. — Он перевел взгляд на мою руку. — Можно мне посмотреть? Я имею в виду метку.

Я вытянула руку, и он поднял мой рукав выше локтя. Темные серые контуры отметины добрались уже до внутренней стороны локтя и были похожи на вены, идущие вниз по руке.

— Это действительно тень? Настоящая тень внутри тебя?

Я кивнула.

— Почему ты не сказала мне правду?

— Я хотела. Нет, на самом деле это неправда. Я не хотела. Я бы никогда не сказала. Я надеялась, что найду выход, а если нет…

— То я просто проснусь однажды, а тебя снова нет.

Я кивнула, глядя на его руку, все еще держащую меня выше локтя, с мозолями от многолетних тренировок с мячом.

— Куда ты попадешь? Эти… Тоннели придут за тобой. Куда они тебя заберут?

— После Подпитки Потерянных используют как материал для Нижнего мира. Они питают его энергией. Коул называет это батарейками. Маленькие частицы огромного генератора. — Когда это прозвучало вслух, у меня мурашки побежали по коже.

Голос Джека стал еще мягче.

— Почему ты не сказала мне?

— Я знаю, что ты не поверишь, но я думала, что так лучше для тебя. У тебя все было хорошо, пока я не пришла обратно. Я думала, ты сможешь снова вернуться к тому, что было. Ты все еще можешь.

— Не говори так, Бекс. Нам надо еще кое-что выяснить.

— Я знаю. Но даже если так, я понимаю, что тебе было бы легче, если бы я не вернулась. Может быть, ты и Юлес…

Он крепче сжал мою руку, а когда заговорил, голос его дрожал:

— Бекс. Когда ты ушла, я был совершенно разбит. Юлес собрала меня по кусочкам, и я всегда буду любить ее за это. Но если бы я был с ней, это было бы неправильно, — он поморщился. — Она сама мне это сказала, прямо перед тем как я уехал с Уиллом. Она знала. — Джек убрал волосы с моих глаз и лба.

— Что она знала? — Я едва слышала собственный голос.

— Это всегда была ты, Бекс. Ничто не может этого изменить, и неважно, сколько времени прошло, — он опустил глаза. — И неважно, чувствуешь ты то же самое или нет. Ты ведь это знаешь?

Я медленно покачала головой, отчаянно желая поверить ему и понимая, что не могу.

— Как ты можешь этого не видеть? Все видят. — Рука его скользнула вниз к моим пальцам, он держал их, перебирал. Смотрел на них. — Помнишь девятый класс? Как Бозман пригласил тебя на весеннюю дискотеку?

Бозман. Он был на два года старше меня. Играл нападающим. Его звали Захарий, но никто его не называл так с третьего класса. Я удивилась, что он вообще знает мое имя, не говоря уже о том, чтобы пригласить меня на танцы.

— Конечно, помню. Ты ходил со мной, чтобы ответить ему.

Мы позвонили в дверь Бозмана, оставили двухлитровую бутылку колы и записку «Я пойду с тобой на танцы» или что-то вроде того. У Бозмана была репутация любителя распустить руки, но со мной он даже не пытался ничего такого делать. Он вообще едва ли прикоснулся ко мне, даже во время танцев. И никогда больше никуда меня не приглашал. И даже не говорил со мной. Это было ужасно странно.

— Да, так вот, я не говорил тебе, но Бозман на самом деле спрашивал у меня разрешения.

— Почему?

— Потому что всем было очевидно, что я чувствую к тебе. И потом в ту ночь, после колы на крыльце… я отвез тебя домой и заехал к Бозману. — Щеки его порозовели, и он опустил глаза.

— И?

— Ну, скажем так, я отменил свое разрешение. Я не ожидал, что для меня это будет так неприятно. — Он встретился со мной взглядом.

Я могла только вообразить, что было тогда сказано между Джеком и нападающим вдвое больше него.

— Не злись, — попросил Джек. Будто я могла злиться после всего, через что мы прошли. — Я… Я тебе это говорю, потому что ты должна знать: это всегда была только ты. И всегда будешь ты.

Тогда я поняла разницу между тем, что у меня было с Джеком, и тем, что у меня закрутилось с Коулом. Джек был настоящий. Коул же был как наркотик, весь искусственный, поддельный. Мое вынужденное ответное чувство к нему в Нижнем мире было вызвано некой силой, которой вообще не должно быть.

Джек был настоящий. Осязаемый.

— Теперь ты понимаешь, Бекс? — Джек намотал длинную прядь моих волос на палец, и мы молча смотрели, как она раскручивается, проходя между его пальцами.

— И ничего не изменилось?

Он усмехнулся.

— Все мои воспоминания — это каштановые войны, игра в покер, ночные прогулки и Рождественские балы… И это все ты. Это всегда была только ты. Я люблю тебя. — Казалось, последняя фраза сорвалась с его губ непреднамеренно, он закрыл глаза и обхватил голову руками, будто от внезапного приступа головной боли. — Не надо было мне этого говорить вслух.

Я видела, как он смущен, и мне хотелось обнять его, и прижаться к нему, и защитить от всего, что надвигалось на нас.

Вместо этого я взяла его руку. Поднесла к губам. И поцеловала.

Он поднял голову и вздрогнул.

— Не надо этого делать, — сказал он, хотя и не отнял руки.

— Почему?

— Потому что… будет только хуже… Если ты не чувствуешь…

Голос его прервался, когда я снова поцеловала его руку и замерла, касаясь губами его пальцев. Он судорожно вздохнул, волосы упали ему на глаза. Он посмотрел на мои губы.

— Что, если?..

Я закусила нижнюю губу.

— Что?

— Что, если нам снова?.. — Он улыбнулся и сказал: — Ты украдешь мою душу?

— Э-э-э… на самом деле это не твоя душа…

Я не могла закончить фразу. Его губы коснулись моих, и я ощутила вихрь изменчивых эмоций, хотя и не такой сильный, как в прошлый раз. Пустота внутри меня практически заполнилась. Тени были правы. Шесть месяцев достаточно для восстановления.

Не отрывая своих губ от моих, он сказал:

— Все хорошо?

Хорошо, что я не собиралась больше опустошать его. Плохо, что мои собственные эмоции были уже на пределе. Мы касались друг друга только губами. К счастью, в остальном между нами было какое-то пространство.

Джек принял мое молчание за согласие. Губы наши соединялись, осторожно и спокойно.

Но он не собирался задерживаться в таком положении. Он сильнее прижался ко мне губами. Я задрожала, а он обнял меня и притянул к себе, так что и тела наши теперь соприкасались.

Он немного отстранился. Я чувствовала его дыхание на своих губах.

— Что такое? — спросила я.

— Я видел тебя во сне каждую ночь. — Он снова коснулся губами моих губ. — Это было как наяву. А когда просыпался утром, ты будто снова исчезала по-настоящему. Будто бросала меня вновь и вновь.

Я опустила подбородок и спрятала лицо у него на груди.

— Прости меня.

Он вздохнул и сильнее обнял меня.

— И легче не становилось. Но эти сны, — я почувствовала, как он качает головой, — я будто физически чувствовал твое присутствие. Это было как будто наяву. Каждую ночь ты была со мной в моей комнате. Совсем по-настоящему.

Я откинула голову, чтобы видеть его лицо, и впервые поняла, как ему было тяжело. Я целовала его подбородок, его щеки и его губы.

— Прости, — снова сказала я.

Он покачал головой.

— Ты не виновата в том, что я видел тебя во сне, Бекс. Просто интересно, было ли все это таким настоящим, как казалось.

— Я не знаю, — ответила я. Но я рассказала ему о том, что прочла в книге об Орфее и Эвридике, и о моем предположении, что именно связь с Орфеем спасла ее. Когда я закончила, я спросила, что Джек об этом думает.

— Наверное, это похоже на правду, — вид у него был задумчивый. — Мне снилось, что ты где-то в темноте и ничего не видишь.

Я подумала о пещере, о нише и о тенях, которые оплели нас и заслонили свет.

— Я не знаю. Я не помню многого. — Но кое-что я помнила. Я действительно не могла видеть. Пребывание в Нижнем мире оставило шрамы в моем сознании, и когда Джек заговорил о темноте, они начали немного саднить.

Джек коснулся лбом моего лба, носом моего носа и грустно улыбнулся, и это было так прекрасно, что я почти забыла то, что внезапно всплыло сейчас в памяти. Почти.

В прошлом году

Подпитка… забвение.

После того как я решила уйти с Коулом, все происходило очень быстро. Несколько дней я скрывалась в его комнате, и каждый раз, когда я собиралась с духом, чтобы изменить свое решение, Коул снимал верхний слой моей энергии, избавляя меня от сомнений и боли, и плохие предчувствия, колебания исчезали.

Вскоре остальные бессмертные начали удаляться в Нижний мир со своими Потерянными, и мы с Коулом остались одни. Коул объяснил это тем, что ему нужно время, чтобы подготовиться к нашему пути, так как он заранее не планировал брать с собой меня и поэтому мы должны задержаться на пару дней. Я так и не спросила его, о какой именно подготовке он говорил.

Тогда я отвергала все объяснения. Я была в комнате забвения, и если бы Нижний мир оказался чем-то подобным, я хотела бы остаться там навсегда. Коул помог мне снять куртку, под которой была черная майка, взял меня за руку и, кажется, спросил:

— Готова?

Я не знаю, ответила ли я что-нибудь, но он потянул меня вниз за руку.

Внутри кокона.

Мой век в Нижнем мире начался как в тумане. Середина же полностью исчезла.

Сначала вокруг нас было огромное пространство, подобное подземной пещере. В каменных стенах виднелись сотни, может быть, тысячи крошечных углублений. Стены уходили вверх и скрывались во мгле.

Я сделала вдох, думая, что воздух будет спертым и затхлым, как в пещерах Тимпаногос недалеко от Парк-Сити, но вместо этого не почувствовала вообще никакого запаха.

Размер пещеры ошеломил меня, и я помню, что удивлялась возникшему чувству клаустрофобии в таком огромном пространстве. Как будто тьма сама была некой физической сущностью. И как только эта мысль пронеслась у меня в сознании, я увидела, что тени на стенах начали колебаться и покачиваться, будто где-то недалеко мерцало пламя свечи. Но свечи не было. На самом деле там вообще не было видимых источников света. Я приблизилась к ним и посмотрела на них, и тогда тени отделились от стен. Они окружили меня, обвили мою спину и повели меня, пока я не оказалась перед Коулом.

Темные блики бежали по стенам, где только что были тени, как будто там лопались маленькие масляные пузырьки. Я протянула руку и коснулась их. Что бы это ни было, на жидкость было не похоже. Скорее на воздух.

Я повернулась к Коулу, чтобы спросить его, что это, но не смогла. Тени окружили нас, прижимая друг к другу.

— Просто расслабься, — прошептал Коул.

Тени начали двигаться вокруг нас, образуя все ускоряющуюся воронку, так что стали просто черной дымкой, покрывающей мою кожу, будто саван. Они обвивали нас коконом, и чем туже он становился, тем больше сжималась моя грудь. Но, похоже, у меня не было необходимости дышать, потому что никакой нехватки воздуха я не чувствовала.

Лицо Коула было сбоку от меня, он проговорил мне на ухо:

— Это тени, Ник. Они контролируют энергию. Они связывают нас и не дают твоей энергии уйти вовне и пропасть даром.

— Мне все равно. — И это была правда. Чем бы в реальности ни была эта сеть, она подняла меня над землей и подвесила в воздухе, в месте, где не было скорби и боли. Я была защищена от всего, что когда-либо причиняло или могло причинить мне боль, и я даже представить себе не могла, что когда-нибудь захочу уйти отсюда. Я была в безопасности.

Тени сжимались вокруг нас, и мы с Коулом были так близки, как только возможно, мы прижались другу к другу ногами и обвили друг друга руками.

Вспоминая все это, я была практически уверена, что в итоге мы оказались в одном из углублений в стенах. Я, Коул и наш кокон из теней.

Сначала мои воспоминания о Поверхности начали изменяться, я забывала самые последние события своей жизни. Мама больше не была мертва. Она стояла у нас на кухне, готовила кофе и пекла блины воскресным утром. А папа не прощал пьяного водителя, который убил ее. Он был с ней на кухне, обнимал ее за талию, пока она лопаткой переворачивала блинчики. И Джек не изменял мне с другой. Он ждал меня под батутом с колодой карт в руках.

Постепенно воспоминания менялись, мама уже была на кухне одна, и я не могла вспомнить, что она там делает. И Джек не ждал меня у батута. Он плавал в пустоте — никаких декораций, никакого дома.

А потом не стало ни мамы, ни кухни. Было лицо Джека, но с ним не было связано никакого имени. Ничто больше не существовало. Кроме Джека. Но и воспоминание о нем превратилось в то, что надо было без конца повторять, чтобы не потерять.

Коул спрашивал меня, что я помню из прежней жизни. Ответ был всегда одним и тем же:

— Ничего.