Девушка с ароматом ночи

ГЛАВА ВТОРАЯ

Сейчас

Обед. Осталось пять с половиной месяцев.

На большой перемене я пробиралась по переполненному школьному коридору с бутербродом в пакете и вязальными спицами в руке в поисках места, где можно спокойно поесть.

Я завернула за угол, когда несколько человек из группы поддержки вдруг грянули командную песню. Звук отражался от металлических шкафчиков и гремел у меня в ушах и в мозгу.

Я проскользнула в пустой класс и несколько раз глубоко вздохнула. Трудно было поверить, что когда-то я ходила в школу каждый день. Как вообще можно было находиться в помещении с таким огромным количеством людей? Здесь было так шумно.

Даже тут, в пустой комнате, до меня доходили волны чужой энергии, вызывая у меня острую тоску и напоминая о том, где я была и сколько своей энергии потеряла. Я закрыла глаза, и на минуту меня охватило желание все вернуть, вернуть себе свои чувства, заполнить эту пустоту.

Я поняла, как сильно изменилась. Столетие назад я хотела, чтобы чувств у меня было меньше, а не больше. Наверное, большинство подростков так не считают, но когда пьяный водитель убил мою маму, я хотела не просто избавиться от боли. Я хотела избавиться от всех чувств. Вообще. Я хотела этого так сильно, что, когда Коул предложил это сделать, я отправилась с ним в Нижний мир. Не раздумывая.

Теперь я знала, что именно происходит, когда исчезают чувства. Коул купил себе еще столетие жизни, забрав все мои эмоции, но в наступившей пустоте не было покоя. От этой пустоты было больно, будто меня выскребли изнутри.

Я снова выглянула в коридор. Народу стало меньше, но не намного. Мне хотелось домой. По крайней мере куда-нибудь, где тихо. Но я пообещала отцу, что сегодня схожу на все уроки.

В прошлом году я ушла от отца после серьезной ссоры. Бросила ему несколько гадких, жестоких слов и покинула дом, чтобы больше не возвращаться. На этот раз я намеревалась поступить правильно. Я не брошу его, не оставлю одного в комнате, наполненной эхом слов, которые не должны бы прозвучать никогда. Я немногое могла изменить после своего возвращения, но я могла иначе попрощаться с людьми, которых люблю.

Он просил меня вернуться в школу, и я вернулась.

Когда сердцебиение немного утихло, я вышла из класса и нашла укромный уголок в коридоре на втором этаже, устроившись между фонтанчиком для питья и кирпичной стеной.

В воздухе школьных коридоров витало ожидание футбольного матча в честь встречи выпускников. Я чувствовала эту всеобщую эйфорию.

Я смотрела на стену позади фонтана. Только на нее. Краска на стене потрескалась. Один большой кусок краски, совершенно целый, отделился от стены и едва держался на ней.

Я хотела стряхнуть его, но не стала этого делать. Может, если его не трогать, он вернется на нужное место и не отвалится.

В прошлом году я считала дни до футбольного матча, вычеркивая числа в календаре. Но прошлый год был сто лет назад.

В этом году я не буду торопить время.

Я смотрела на потрескавшуюся краску. Никто не замечал меня. Я нашла свое место.

В прошлом, году

Матч. За пять месяцев до Подпитки.

Часы начали обратный отсчет от тридцати, и трибуны скандировали каждую цифру. Соперничество футбольных команд Парк-Сити и Уосатча насчитывало несколько десятилетий, и в этом году у «Горняков Парк-Сити» с Джеком во главе был реальный шанс получить «Валун» впервые за десять лет.

«Валун» представлял собой кусок гранита, привезенный с горы Олимп, и считался самым значительным трофеем в штате. Однажды Кейси Веллингтон, нападающий «Парк-Сити», украл валун. Родители оставили его на три дня в тюрьме сгорать от стыда. Единственный способ получить камень — выиграть его.

Когда оставалось десять секунд, Юлес схватила меня за руку.

— Вот и все! — проорала она, перекрикивая грохот толпы. Старший брат Джека, Уилл, стоял с другой стороны от меня. Он взял другую мою руку, на лице его расплылась улыбка гордости за младшего брата. Потом он предложил мне глотнуть из своей серебряной фляжки, которую таскал с собой повсюду с тех пор, как ему исполнился двадцать один год.

Я бросила на него неодобрительный взгляд, а он добродушно пожал плечами, сделал глоток и убрал фляжку обратно в карман.

Интересно, знала ли мама Джека о том, сколько пьет ее старший сын.

Семь секунд. В такие моменты, как этот, все пять чувств необыкновенно обостряются. Я чувствовала запах стриженой травы и земли, ощущала холод дождевых капель на коже, слышала крик Юлес — все это крепко врезалось мне в память, стало чем-то неизменным внутри меня. Из таких вещей создаются воспоминания.

Я вздохнула.

Три… два… один… Трибуны затряслись, когда все болельщики одновременно подпрыгнули. Это было так громко, что я зажала уши. Потом все повалили с трибун на поле. Мы с Юлес пошли вместе со всеми и начали перелезать через ограждение, отделяющее зрителей от игроков. Я перекинула ноги через ограду и повернулась, чтобы спуститься на землю. Но тут чьи-то сильные руки подхватили меня и спустили вниз.

Я зависла, не касаясь ногами земли. Обхватив меня за талию, Джек развернул меня лицом к себе и осторожно притянул, моя голова над его, мой нос чуть выше его носа.

Его улыбка была ослепительна. Она всегда была такой, но раньше я любовалась ею издали, когда он улыбался Лейси Грин или еще какой-нибудь из своих девушек.

Сегодня он улыбался мне.

— Мы сделали это, Бекс! — Он закружил меня.

— Поздра… — Я не успела больше ничего сказать, потому что его губы прижались к моим. Я почувствовала слабый вкус соли. Черная краска на его щеках пачкала мне лицо, но мне было все равно. Мы были вместе и знали, что это ненадолго.

В конце концов, он ведь был героем. Скоро команда утащит его с поля на своих плечах. Я знала, что, если хочу быть девушкой главного нападающего, мне придется делить его с командой в такие дни, как этот.

Сейчас

Мой обеденный уголок.

Вязальные спицы быстро мелькали у меня в руках: вверх-вниз. Пакет с обедом лежал нетронутый на кафельном полу. Над моим плечом заработал питьевой фонтан.

Мне нравились равномерный негромкий гул и одиночество в моем уголке.

— Никки?

Я перестала неистово орудовать спицами, но не подняла глаз. Может, это не меня.

— Бекс?

Может, не меня. Рядом со мной появились две ноги. Как ей удалось меня выследить?

Я подняла глаза. Девица, смотревшая на меня сверху вниз, ничуть не изменилась. Она была все так же красива, круглые щеки розовели, как всегда, длинные светлые волосы падали на плечи каскадом кудрей. Эти волосы вечно были похожи на водопад, казалось, они струились, как вода.

Она была смущена. Я это почувствовала.

— Привет, Юлес… Юлиана, — сказала я.

Она сочувственно улыбнулась и опустилась на пол рядом со мной. Я бросила вязание.

— Юлес, — поправила она. — Ты называла меня Юлес.

Я коснулась пальцами пола и закрыла глаза. Потом почувствовала, как одна из моих вязальных спиц снова оказалась у меня в руках, а когда открыла глаза, Юлес положила мне на колени клубок пряжи. Она потрогала цветок на шапке, которую я почти закончила.

— Она замечательная, Бекс, — сказала она. Когда я слышала свое прозвище, я будто делала глоток теплого кофе, согревающего меня изнутри. — Когда ты научилась вязать?

— Две недели назад. — Мои пальцы снова принялись за работу.

— Ты всегда быстро училась новому.

Я улыбнулась. А ее всегда раздражал тот факт, что учеба давалась мне легко.

В этот момент зазвенел звонок, и большая перемена закончилась. К удивлению Юлес, я резко вскочила на ноги. Я не могла ничего с собой поделать. Все здесь казалось слишком громким.

— Да ты что, Бекс. У нас еще есть пять минут, — сказала она.

— Прости. Я просто… — Я не знала, что сказать.

Юлес сжала мою руку.

— Ничего. Могу только представить, через что тебе пришлось пройти.

Она не произнесла этого вслух, но, похоже, она верила сплетням, будто я сбежала из дома и в конце концов оказалась в реабилитационном центре. По крайней мере она не просила меня все рассказать. Лучше я не буду опровергать эти слухи, чем начну объяснять, что была заточена в преисподней на сотню лет. Не хватало еще, чтобы все решили, что я сошла с ума.

Больше в тот день я ни с кем не говорила.

Когда я вернулась домой из школы, папа сидел в гостиной с женщиной в сером костюме, которую он представил как миссис Элингсон. Она сказала, что пришла ко мне как друг. Я ответила, что мне не нужны друзья.

Она попросила меня пописать в баночку.

В тот же вечер папа попросил меня зайти к нему в кабинет. Я знала, что разговор будет серьезный, так как именно в кабинете происходили все наши серьезные беседы.

Когда я вошла, он дописывал письмо, так что я сидела тихо и смотрела по сторонам. В комнате пахло кожей. На стенах, отделанных панелями темного дерева, висели фотографии его достижений. Вручение дипломов юридического колледжа. Инаугурация его, как мэра Парк-Сити. Церемония открытия нового Египетского театра на Мейн-стрит.

В кабинете была только одна семейная фотография, сделанная на Рождество два года назад. Мама и папа сидели на диване, взявшись за руки, мы с теперь уже десятилетним братом Томми стояли позади них.

Бедный Томми. Он был счастлив, что я вернулась, но не знал, что со мной делать. Ему потребовалась неделя, чтобы понять, что я не в состоянии играть с ним в бейсбол, как раньше. Казалось, он все время ждал, что я что-то скажу ему. Что угодно. А я разочаровывала его. Я любила его, но не знала, как восстановить все то, что в нашей семье было безнадежно разрушено.

Стол отца был завален бумагами, на многих были диаграммы с результатами опросов в ходе его избирательной кампании. Я подумала, что, наверное, неприятности, связанные с моим исчезновением, повлияли на результат опросов, но спрашивать об этом побоялась.

— Как кампания? — сказала я.

Он поднял вверх указательный палец, все еще не сводя глаз с монитора.

— Сейчас… одну минуту… отправляю. — Он закрыл ноутбук, сложил руки и положил их на стол. — Кампания прекрасно. В надежных руках Перси. Но я с тобой не об этом хотел поговорить.

Да я и не думала, что об этом.

Он поерзал на стуле, и его эмоции, вкус которых я явственно ощущала в воздухе, полностью соответствовали его внешнему виду. Папа волновался.

— Теперь, когда ты вернулась, думаю, нам надо обсудить наши взаимные ожидания. Поговорить о том, чего ты хочешь от меня, а я — от тебя.

Едва ли было просто совпадением, что впервые в жизни он говорил со мной в таком духе именно после визита миссис Элингсон. Вероятно, она дала ему брошюру под названием: «Взаимные ожидания: Как наладить контакт с дочерью-наркоманкой» или что-то вроде того. Но я обещала себе, что постараюсь облегчить жизнь отца, и если ему это нужно…

— Я слушаю, — сказала я.

— Хорошо. Вот чего я жду от тебя. Первое: ты будешь ходить в школу каждый день и заниматься. Согласна?

Я кивнула.

— Да.

— Второе: ты согласишься на… обследование, которое проведет миссис Элингсон. Согласна?

Похоже, он не решался употребить слово «наркотики». Может, если он не скажет этого вслух, это и не окажется правдой.

— Согласна.

— Третье: я нашел для тебя общественную работу в бесплатной столовой для нуждающихся, начинать надо на следующей неделе. Ты отработаешь по часу за каждый день, что тебя не было. Ясно?

— Ясно, — сказала я.

— «Триб» пришлет фотографа.

Фотографа? Запечатлеть, как я разливаю бесплатный суп? Видимо, это организовал Перси Джонс, глава папиного избирательного штаба.

— Ладно, — сказала я.

— Теперь твоя очередь. Чего ты от меня ждешь?

Я улыбнулась и ответила со всей возможной честностью:

— Ничего.

Очевидно, такого варианта в папином пособии не было предусмотрено, потому что выглядел он озадаченным. Прежде чем он успел отреагировать, я подошла к нему и поцеловала его в лоб.

— Доброй ночи.

Уходя, я решила попытаться сделать все, что в моих силах, чтобы успокоить отца на то недолгое время, что пробуду с ним. Хотела бы я, чтобы мама была жива. Она-то могла бы умиротворить его теперь, после того как я ушла.

Свет в комнате Томми не горел, так что я тихонько прошла по коридору в свою спальню. Как можно тише открыла дверь и закрыла за собой, не зажигая свет.

Я включила лампу на письменном столе, осветившую открытую книгу по английской литературе. Я села и подумала о том, как буду смотреться в столовой для бедных завтра.

— Почему ты это делаешь, Ник? — раздался глубокий голос из глубины комнаты. Я ахнула и вскочила со стула.

Коул.