Доброе слово

Я родилась 8 мая 1937 года в Чернчицах у Лоун и все детство прожила в Лоунах. После гимназии окончила Институт русского языка и литературы в Праге; в Карловом университете (отделение славянских литератур) была удостоена звания доктора философии.

Мои первые литературные опыты начались в школьные годы — это были журнальные публикации стихов, прозы и драматургических произведений. В институте я стала заниматься еще и переводами. Прежде всего — советской поэзии. В 1965 году вышла моя первая книга переводов — «Реквием» Роберта Рождественского, за ней последовало несколько «Избранных», составленных из произведений Рождественского, Симонова, Сергеева, Поликарпова и многих других, антология русской поэзии, переводы русских, а позже испанских прозаиков.

Моими первыми книгами были стихи и рассказы для детей (например, «Сказки серебряного дельфина»). В 1973 году у меня вышла первая книга рассказов для взрослых. Она называлась «Клуб непогрешимых», читатели и критика приняли ее благосклонно. Вскоре книга была переведена и на другие языки. Следом за ней были изданы сборник «Месяц прекрасного безумства» (в настоящий сборник оттуда включен рассказ «Порция мороженого»), повесть «История священного озера», действие которой развертывается среди волшебной природы Байкала, роман «Натюрморт с цитаделью» и другие.

Я опубликовала четыре поэтических сборника — последний (пока) называется «Тихий баклан», это попытка создать современный романс о бессмертной человеческой мечте и любви.

Не имеет, я думаю, смысла перечислять все написанные мною книги. Существенно, на мой взгляд, то, что я по-прежнему делю свою любовь между прозой и поэзией, не забываю писать и для детей, не хочется мне оставлять и занятия переводом. Я надеюсь, что еще многие замыслы мне удастся осуществить, хотя я не люблю говорить о том, что пока еще не увидело свет.

После окончания института я работаю редактором в издательстве (исключая 1961—1963 годы, когда преподавала славянские языки на Кубе).

Я не отношу себя к знаменитым путешественникам, хотя кое-где побывала, тем не менее рецензенты, отметившие в моей поэзии и прозе два географических пункта, весьма удаленных друг от друга, — правы; эти места на самом деле оставили в моем творчестве глубокий след — это Куба и Байкал. Впрочем, я действительно не путешественник и увереннее всего чувствую себя, если ночью издали слышу ритмичное дыхание паровоза. Ведь в каждом из нас живет ощущенье безопасности родных стен, тех, которые мы запомнили с детства. А я росла в железнодорожном поселке, неподалеку от станции. Иногда меня спрашивают, не расслышала ли я еще тогда в ритмичном стуке колес шум моря — ведь образ моря чаще всего встречается в моей поэзии. Не знаю, вполне возможно, но могло быть и наоборот. В морском прибое можно услышать шум проходящего поезда.

Странно, но мне никогда не хотелось стать машинистом. И прежде чем меня взяла в плен литература, я стремилась совсем к иному — мечтала стать летчицей. Но это уже совсем другая тема. И может статься, что когда-нибудь она разрастется в отдельную книгу.

Порция мороженого

Подходя к углу той улицы, она всегда считала в кармане мелочь. Хватит ли? И если хватало, со счастливой улыбкой, предвкушая удовольствие, входила в кондитерскую и заказывала мороженое, одну порцию клубничного. На большее у нее никогда не было.

Чаще всего у нее вообще не было ни монетки, и тогда она прошмыгивала мимо соблазнительной витрины, словно не замечая ее.

Как-то раз ей улыбнулось счастье. Оно явилось в образе пана Роги, владельца кондитерской. Стоя в открытых дверях, он приветливо улыбнулся ей и весело окликнул:

— Сегодня оставишь меня с носом, Верушка?

Она не поняла, но, почувствовав что-то неладное, усердно затрясла головой, нет, мол, «не оставит». После этого случая пан Рога иногда церемонно приглашал ее зайти, и, словно волшебник, взмахивая руками над блестящими крышками на прилавке, вылавливал что-то, похожее то ли на ножницы, то ли на клещи, и, приподняв одну из крышек, совал руку куда-то вниз, тут же доставал бумажный стаканчик, и, выложив в него маленький шарик розового мороженого, с поклоном подавал Верушке:

— Порция клубничного — как всегда, барышня! Ну-ка, поцелуй меня за это!

Он подставлял мясистую щеку. Верушка чмокала его куда-то в ухо и тотчас выскакивала из кондитерской.

Шарик клубничного мороженого улыбался ей, словно розовое божество, до него просто грех было дотронуться даже кончиком языка. Верушка сперва переживала мгновения священного блаженства и только потом, прикрыв глаза, осторожно пробовала. Она никогда не верила взрослым, которые притворялись, будто теперь мороженое никуда не годится — один лед, — «четыре года, как война кончилась, а молока и сливок все еще не хватает…» По соседству жил старый пан Гейска, «так вот он всю Италию объехал — боже мой, тамошнее мороженое и наше — никакого сравнения…» Верушка к этим разговорам относилась с недоверием, как ко всему тому, чем взрослые порой портят детям радость.

Маме это мороженое и даром не нужно, в чем пан Рога однажды смог убедиться воочию. Случилось это так. Верушка убежала вперед, а мама подошла к кондитерской как раз в тот момент, когда пан Рога подавал ее дочери мороженое. Пораженная мама смерила пана Рога удивленным взглядом.

— Ну, что вы, мамаша, — добродушно засмеялся пан Рога, — не подумайте ничего плохого! Я рад, что Верушке нравится. Одна порция клубничного — это такой пустяк!

С той поры он, однако, на поцелуи не напрашивался.

А Верушка решила, что как только вырастет, тоже купит себе такую кондитерскую и, как пан Рога, будет доброй к маленьким детям. Или же выйдет замуж за кондитера и позволит ему угощать послушных детей даром, если у них вдруг не окажется денег.

— Что ты все вертишься у этой кондитерской, — говорила ей мама. — Тебе уже почти десять, а ведешь себя как маленькая.

— Ну и что? — удивлялась Верушка.

— А то, что ни у кого ничего нельзя брать даром, а целовать чужого мужчину тем более неприлично.

— А я уже и не целую. Да пан Рога — вовсе и не чужой, он мой знакомый, — защищалась Верушка. — Вернее — друг.

— Ну, конечно, — нахмурилась мама. — Еще раз увижу… скажу папе!

Отцу она ничего не сказала, в этом Верушка не сомневалась. Папу они теперь видели дома редко. Возвращался он всегда поздно, Верушка уже спала. А утром, когда она уходила в школу, его уже не было.

Случалось, папа иногда ужинал вместе с ними, тогда дома был почти праздник.

Только мама смотрела на отца с укором, а он устало и виновато улыбался.

— Подожди, все еще образуется, — говорил папа, а мама махала рукой и отвечала:

— Это я уже слышала. Кто обещал, что после Февраля наконец-то всюду наведут порядок и мы тоже заживем как нормальные люди? Ну и что? Собрания, собрания, одни только собрания да заседания. То на фабрике, то в городе, то где-то в деревне, и так беспрестанно…

— Но это же правда, все образуется, обязательно, вот увидишь, — уверял ее папа, и Верушка не волновалась: о пане Роге разговора не будет.

Это немного походило на запретный плод, который всего слаще. Стоило подойти к углу той улицы, и Верушка ощущала на языке вкус клубничного мороженого.

— Все равно он обманщик, — сказал ей однажды Гонза. — Плеснет туда розового сока, заморозит, — вот тебе и клубничное мороженое! Обманщик он!

Гонза был на год старше, и Верушка гордилась, что он иногда ждал ее около дома. Стоял у тротуара, отшвыривая ногой камушки, и делал вид, что Верушку вообще не замечает. Но стоило ей пройти, как он быстро оборачивался и словно невзначай ронял:

— Привет! Подожди, я тоже иду туда.

— Куда? — спрашивала Верушка, а он цедил сквозь зубы:

— Туда же, куда и ты.

Ну и смеху было потом!

Так все и шло своим чередом, но вдруг Гонзе вздумалось перед Верушкой прихвастнуть. Он проводил ее не до забора, как всегда, а дотащился за ней до угла улицы, где была кондитерская.

Верушке это не очень-то понравилось, но она не знала, как от него отделаться, и шла дальше. Ей казалось, идя рядом с Гонзой, она изменяет пану Роге. Единственное утешение, что кондитер не смотрит сейчас на улицу.

— Подожди, — сказал вдруг Гонза и вбежал в кондитерскую.

Верушка остановилась у витрины, — может, пан Рога не увидит ее? Из магазина доносился звонкий голос Гонзы:

— А какое у вас мороженое?

— Для тебя, к примеру, ванильное, — ответил пан Рога. — А для Верушки — всегда клубничное, — добавил он, и у Верушки подкосились ноги. Значит, видел!

Пока удивленный Гонза отсчитывал мелочь, пан Рога вышел за дверь. Подал Верушке ее порцию и улыбнулся.

— Плати только за свое ванильное, — крикнул он, обернувшись в магазин. — Верушку угощаю я!

Он дружески подмигнул Верушке, и ей стало вдруг очень хорошо. Ну, нет, это ясно, пан Рога — настоящий друг.

Гонза не нашелся, что и сказать. Только пожал плечами, вышел на улицу и некоторое время молча, вразвалку шагал рядом с Верушкой. Оба усердно лизали мороженое.

— Он что, твой родственник? — спросил, наконец, Гонза.

— Нет, почему?

— А чего же он к тебе такой внимательный?

— Он мне, понимаешь, вроде как друг.

— Да ну? — удивился Гонза. — А мороженое у него — не очень-то. Обжуливает.

— Это ты назло так говоришь, — отрезала она.

— Если назло, тогда — привет! — выпалил Гонза и перешел на другую сторону улицы.

Дальше Верушка шла очень медленно. Она думала, может, Гонза еще догонит ее, и к тому же ей не хотелось явиться домой с мороженым. Опять пойдут разговоры.

Ей не повезло. Мама стояла возле дома и могла увидеть, как она украдкой пытается выбросить пустой стаканчик в канаву. Но, к ее удивлению, никаких разговоров не возникло. Мама с озабоченным видом поглядывала куда-то вверх и кивала головой.

Подойдя ближе, Верушка поняла, что мама разговаривает с пани Винцентовой, вернее, слушает, как та, высунувшись из окна, тараторит, подкрепляя свою речь отчаянной жестикуляцией.

— А я вам говорю, — услышала Верушка, — это чистая правда. Того человека — убили!

— Иди, Верушка, иди, домой пора, — сказала мама, словно испугавшись, что дочь узнает больше, чем следует.

— Кого это убило? — все же спросила Верушка.

Но мама только отмахнулась, мол, все бабьи сплетни.

А вечером, когда вернулся папа и они с мамой, думая, что Верушка спит, заговорили о ком-то, кого где-то убили.

— Ерунда, — сердился папа. — Говорю тебе — это неправда, сегодня я сам с ним разговаривал!

— А что неделю назад был взрыв у Старков, тоже неправда?

— Это другое дело, — устало отозвался папа, — там действительно что-то взорвалось, но никто не пострадал! Болтовня все это!

— Ты что, не видишь, они же на активистов покушаются, — заплакала вдруг мама. — Все с кем-то там борешься, а на семью тебе наплевать. Скоро собственную дочь узнавать перестанешь…

Вот сейчас скажет про мороженое, подумала Верушка, но мама расплакалась и больше не проронила ни слова.

На следующий день Гонза на улице не появлялся.

Верушке показалось, что он промелькнул в конце улицы, но с уверенностью сказать этого она не могла. Впрочем, у нее было по горло других забот. Приближался день ее рождения, и мама договорилась с тетей, что та сошьет из старой юбки Верушке платье.

Верушка пришла в восторг. Еще бы! Мамина юбка — это же прелесть! Мама надевала ее только по праздникам! Материя — красивого темно-синего цвета, вся прошитая серебряными нитями. У Верушки прямо дух захватывало, когда она представляла себе, какое великолепное платье может выйти. Да еще с белым воротничком. Тоже выходное, как сказала мама.

Положив юбку в сумку, мама послала Верушку к тете, а сама, мол, придет следом через полчаса.

Верушка увидела Гонзу лишь в последний момент. Он тоже как бы удивился от неожиданности.

— Что это у тебя? — спросил он вместо приветствия.

Она стала объяснять ему все тонкости перешивания юбки, а он при этом нарочно зевал во весь рот.

— В день рождения надену новое платье.

— Тоже мне, девчачьи заботы, — сказал Гонза и ушел.

Целых два дня после этого он избегал ее. И в школе, и на улице. На третий день ей это надоело. В конце концов, завтра у нее день рождения! Папа обещал, что вечером они отметят его вместе, а мама дала ей мелочь на мороженое.

— Порцию клубничного! — крикнула Верушка уже от двери, и они с паном Рогой смеялись и говорили, что клубничное мороженое — самое лучшее.

Возвращаясь домой, она издали заметила, как кто-то быстро перебежал улицу около их дома. Она не придала этому значения, но, подойдя к двери, увидела маленький сверток, на котором было написано «Вера».

И в ту же минуту почувствовала, что рядом кто-то стоит. Какой-то чужой мужчина.

— Не трогай сверток, — приказал он.

Она уже нагнулась было: «С какой это стати кто-то еще будет ей указывать? Ведь это ее сверток, разве нет?»

Мужчина схватил ее за руку и серьезно повторил:

— Не трогай и ступай домой!

Она испугалась и вбежала в подъезд. Остановившись там, прижалась к стене и ждала. К мужчине подошел еще какой-то человек, они о чем-то поговорили, потом второй осторожно взял в руки сверток, и они ушли. Верушка постояла еще немного и, наконец, отправилась домой.

Мама пекла торт. На кухне был накрыт праздничный стол. Верушка придумывала, как бы ей рассказать о случившемся. Но так ничего и не сказала. Потом пришел папа. Он смеялся и прямо в дверях подал ей тот сверток, что лежал у подъезда.

— Это тебе, подарок. Наверное, от поклонника?

Верушка почувствовала, что краснеет. Вспомнила, как кто-то быстро перебежал улицу, и ей вдруг стало ясно, что, конечно, это был Гонза. Ведь она сказала ему о дне рождения — вот он и принес ей книжку. Конечно, это он. Никто другой не додумался бы!

— Не сердись, что парни не отдали его тебе сразу. Видишь ли, они должны были проверить, что там, — проронил папа. — Сегодня ни в чем нельзя быть уверенным!..

Мама побледнела, недоуменно переводя взгляд с Верушки на папу, с папы на Верушку.

— Что такое? — с трудом, наконец, выговорила она. — Нас, значит, охраняют?

Папа вздохнул и, помолчав немного, ответил:

— Не охраняют — боишься, охраняют — тоже плохо. Если бы обиделась девочка, это еще можно понять: получить первый в жизни подарок — и тут же отдать его работнику Госбезопасности… — Он засмеялся, обнял Верушку за плечи. — Не обращай внимания!

— Хоть при ребенке помолчал бы, — пожаловалась мама.

— Да не такой уж она ребенок. А что ее отца кое-кто недолюбливает, она уже знает. И что у нас в городе были покушения, тоже, собственно, должна бы слышать.

Мама глотала слезы, а папа стал разворачивать подарки.

В тот же вечер Верушка просмотрела всю книжку, которую получила таким таинственным образом. Она была не новая. Называлась «Путешествие по джунглям». И Верушке пришло в голову, что Гонза, наверное, стащил ее у старшего брата. Но ей это было безразлично. Она скользила глазами по страницам, полным ревущих хищников и подвигов бесстрашных богатырей, — и чувствовала себя наверху блаженства.

Ночью она спрятала книжку под подушку и решила, что в следующий раз пойдет с Гонзой даже к пану Роге.

Гонза ждал ее на прежнем месте. Стоял у тротуара, отшвыривая ногой камушки.

— Привет! Подожди, я иду туда же, — сказал он.

— Туда же, куда и я?

— Да. — И он вразвалку зашагал рядом с ней по тротуару.

— Спасибо за книжку, — проронила она.

— Ты ее получила? — К удивлению Верушки, он покраснел.

Некоторое время они шли молча.

— Купим мороженое? — спросил, наконец, Гонза.

Она кивнула.

На углу улицы они в растерянности остановились. Перед кондитерской стояли два легковых автомобиля и толпилось много незнакомых людей.

— Дети, не вертитесь под ногами, — прикрикнул на них какой-то мужчина, и Верушка узнала в нем того, кто не дал ей поднять книжку Гонзы.

— Они его накрыли, — заметил Гонза. — За плохое мороженое.

Событие потрясло весь город. Члены раскрытой антипартийной группы были арестованы, среди них и кое-кто из знакомых. Например, владелец кондитерской пан Рога.

Им удалось подготовить пять покушений. Подготовить, но не осуществить. Хотя кое-где взрывы и произошли, а в двух случаях на воздух взлетела даже часть дома, все же ничего серьезного не случилось. Всего несколько раненых, к счастью, никто не погиб. Но преступники не унимались. У них обнаружили списки. В одном из списков значился и отец Верушки.

Верушка ходила и слушала.

Все-таки это неправда! Чтобы пан Рога… ее папу…

— И представьте себе, должен был взлететь весь дом…

Чтобы пан Рога… не подумал… и она могла бы пострадать! Но ведь пан Рога был ей другом! Нет! Не может быть!

Потом началось расследование, затем — суд.

Но это уже не имело никакого значения. Важнее всего для нее был момент, когда она поняла, что все это правда.

Сидя в саду, Верушка говорила себе, что никогда больше не пройдет по той улице.

Мама стояла над ней, не зная, что делать. Она могла объяснить, почему все это произошло, но не могла ответить на Верин вопрос: «Как же так, неужели и пан Рога?..»

Гонза, набравшись храбрости, пришел к ней. Расстроенный ее слезами, он предложил сбегать за мороженым. Хоть бы и к вокзалу. В другую кондитерскую.

— Не реви, не один же пан Рога на свете!

Он и не подозревал, что пан Рога был один. В каком-то смысле — единственный на целом свете. Знала это только Верушка. И, несмотря на возраст, она отчетливо понимала, что пана Рогу никогда не забудет. Как не забывают о сильном ожоге. Это невозможно. Он сам напомнит о себе, сколько бы ни прошло лет.

Вместо пана Роги вскоре появился другой кондитер. Тот клубничного мороженого не делал вообще. Но Верушка об этом даже не знала. Она никогда больше не покупала мороженого.

Яна Моравцова, «Месяц прекрасного безумства», 1975.

Перевод А. Севастьяновой.