Дом Хильди Гуд

ГЛАВА 13

Гудвины положили на депозит деньги и назначили строительную инспекцию дома Дуайтов. Покупатели собирались подписать сделку к 1 февраля. Я была потрясена безумными обвинениями Ребекки, но за несколько дней успокоилась. Ребекка неустойчива, я всегда подозревала. Ее приятель — ее мозгоправ. Это многое объясняет. Лучше держаться от нее на почтительном расстоянии, и не только из-за хамства во время последнего визита в мою контору, но и потому, что за последние недели несколько раз сталкивалась с Брайаном Макаллистером. Как правило — просто виделись на заправке или у супермаркета, но один раз встретились перед магазином в Кроссинге. Брайан был с мальчиками — они выбирали Ребекке рождественский подарок. Брайан тепло обнял меня и сказал, что им очень нравится Вендовер; они счастливы, что я продала им дом мечты. Я даже смотреть не могла на мальчиков — почему-то чувствовала себя сообщницей проступка Ребекки, молчаливым соучастником тяжкого бытового преступления. Роман Ребекки больше не веселил и не развлекал меня. Я решила подержать дистанцию.

Через несколько дней после подписания контракта Дуайтов я шла на почту и столкнулась на входе с Фрэнком Гетчеллом.

— Салют, Хильди, — пробормотал он, проходя мимо.

— Салют, Фрэнк, погоди-ка, — ответила я.

Фрэнк повернулся ко мне.

— У меня хорошие новости. Я продала дом Дуайтов.

— Да ну. — Фрэнк улыбнулся мне и, казалось, пытался найти подходящие слова, но в конце концов просто сказал: — Круто.

— Еще бы, и спасибо за работу. Я еще не получила счет.

— А. Наверное, я его так и не послал.

— Ну, тогда спасибо еще раз.

— Как дела в недвижимости?

— Не очень. Будет лучше через месяц примерно. Когда погода наладится. Только по твоей собственности у меня не было предложений. Почему бы тебе не назначить цену?

Фрэнк рассмеялся:

— Пожалуйста: пятьдесят миллионов долларов.

— Серьезно, Фрэнки. Подумай…

— Слушай, я тут выходил в море с Мэнни Бриггсом. В это время года я иногда с ним хожу; зимой-то у него экипажа нет…

— Да уж понятно, — сказала я.

Мэнни — из шестого или седьмого поколения мужчин Бриггсов, которые промышляли ловлей омаров в Вендовере. У Мэнни и его отца одно время был целый флот лодок, но сейчас остались только две. Летом не составляет труда набрать парней из школы и колледжа, однако зимой парни учатся. Мы с Мэнни одногодки. В старших классах моя подруга Линдси встречалась с ним, а я встречалась с его другом; мы привыкли встречаться до рассвета, потом утром жарились на солнце. Лодки воняли рыбой, топливом, и по'том парней. Мы с Линдси все лето ели омаров. Я приносила и домой — папе и Лизе. Джадд омаров не любил. Я с тех пор тоже не могу их видеть. Так бывает, когда переешь. Наверняка Мэнни Бриггс не ест омаров с детства.

— Ага, и я посмотрел на дом, который Санторелли строят на мысу Грей.

Вот теперь я заинтересовалась.

— Правда?

— Ага. — Он повернулся уходить, и я схватила его за рукав, отчего Фрэнки засмеялся. Он играл со мной — знал, что я умираю, хочу знать все о доме, который Санторелли строят на мысу Грей.

— Ну? Громадный? Уродливый?

Винс и Ник Санторелли — местные строители, сделавшие состояние в восьмидесятые и девяностые, когда наудачу строили дома на Северном берегу. Они работали с бостонским архитектором и создали несколько громадных и весьма привлекательных сооружений в Ипсвиче, Манчестере и Беверли-Фармс. Эти дома продавались за миллионы. Год назад они купили землю на мысу Грей, которая принадлежала Динам. Теперь младшие дети Динов выросли и перестали приезжать на лето в Вендовер. Они владели, пожалуй, самым лакомым куском земли во всем городе. Восемь акров — целый мыс. Если правильно поставить дом, вид на океан будет из любого окна. Дины выставили землю за пять миллионов долларов. Только за землю. И Винс Санторелли купил ее. Об этом говорили все местные брокеры. Братья Санторелли планировали построить дом и выставить его через колдуэллского брокера Саймона Эндрюса. А вскоре после закрытия сделки, может, через полгода, Саймона Эндрюса хватил удар на беговой дорожке в тренажерном зале. И никто не знал, кто теперь будет работать для Санторелли, когда дом закончат, и за сколько.

Я проезжала мимо участка много раз. Длинная подъездная дорожка с вековыми деревьями ведет прямо до мыса. Санторелли натянули поперек дорожки цепь, так что проехать, чтобы бросить взгляд, невозможно. Ну, не то чтобы невозможно, но это было бы незаконное проникновение. Вот уже год грузовики сновали по дорожке. Стройку было видно с воды, и я все лето ловила новости.

Мне очень был нужен этот дом. Частному брокеру вроде меня стало трудно соперничать с корпоративными — «Сотбис» и «Колдуэлл банкер». Мне нужно было несколько первоклассных сделок, чтобы снова стать лучшим брокером в окрестностях, — не просто старые дома со старыми жителями, но несколько новых, крупных участков. Скоро не останется местных, хранящих мне верность, все захотят работать с брокером, у которого продажи выше. Мне нужна земля Санторелли, а подходить к братьям следует, имея полное представление о собственности. Это будет крупнейшая продажа в истории Вендовера.

— Ну, Хильди, он большой. До неприличия. Не скажу, что уродливый. Я бы согласился в таком, жить. Большая круговая веранда. Очень неплохой дом. Хотя мне больше нравилось, когда там росли деревья.

— Фрэнк, я ужасно хочу его увидеть. Как думаешь, Мэнни возьмет меня как-нибудь утром с собой?

— Только если поможешь ему доставать ловушки, — засмеялся Фрэнк.

— Я могу перевязывать клешни, — сказала я. Мы с Линдси стали мастерами по перевязке клешней омаров в то лето, хотя один тяпнул-таки меня за палец, и было воспаление.

— Мэнни будет рад, если ты поедешь. Приходи завтра. В конце недели лодка встает на зимний прикол.

— Отлично. Я буду.

Вечером приехала Ребекка. Был четверг, вечер с Питером, а днем она заехала в мой офис, в смятении оттого, что Питер все отменил. Он позвонил ей утром, чтобы сказать, что на этой неделе не приедет. Я слышала, как она сначала поднялась по лестнице к кабинету Питера и трясла ручку его двери, а потом уже тихо спустилась и постучала ко мне. «Она не поверила, что его не будет, — подумала я, — или хотела прокрасться и немного пошпионить?»

Когда она пришла ко мне и рассказала, как она расстроена, что не увидит Питера, я ее пожалела. Я пригласила ее к себе домой, и Ребекка согласилась.

Она привезла японскую еду и белое вино. Когда она открыла бутылку, я сказала, что мне не хочется вина, и налила себе стакан сельтерской. Ребекке следует понять, что я не нуждаюсь в выпивке.

Ребекка выглядела грустной и усталой. У Лайама проблемы с математикой. Ребекке не нравится учитель, и она хотела, чтобы Брайан пошел с ней на собрание, но он освободится только после праздников. Она неделями просила его найти время… Тщетно. Он в Нью-Йорке по делам. Посоветовал нанять репетитора.

— Мои родители переложили свои обязанности на других. Я так не хочу. Брайан — финансовый маг, а я ничего не понимаю в математике. Он бы мог помочь Лайаму. Но у него нет времени.

— Все же можно нанять репетитора, хотя бы на время, — сказала я.

— Питеру так нравится Сэм. Вы это знали? — спросила Ребекка.

— Нет. Я часто думала: жаль, что Питер столько времени проводит тут без Сэма. Сэму явно не хватает отца.

— Да. Жаль, что Элиза такая стерва и удерживает его в городе по выходным. Питеру нужно ездить сюда. Работать. А теперь он заявил мне, что будет больше времени проводить в Кембридже. И будет приезжать сюда в пятницу, а не в четверг.

— Так вот почему его сегодня нет?

— Вообще-то на этой неделе он не приедет совсем, — сообщила Ребекка, снова наполняя свой бокал. — Сказал, что будет редко появляться до самого Нового года.

— Сочувствую.

— Мне нужно что-то изменить.

— То есть?

— Ситуация с Брайаном стала непереносимой. Я уже не могу оставаться с ним в одной комнате.

— А, — сказала я. Потом спросила: — У вас с Питером есть какие-то планы?

— Нет, особых планов нет. Верней, он говорил, что нам, возможно, нужно какое-то время не встречаться. Он не то имел в виду. Он годами был несчастен с Элизой. Мы предназначены друг для друга. Думаю, он пока хочет притормозить, но к лету я начну строить планы. Жду не дождусь, когда поменяю замки для Брайана.

— Не торопитесь. У меня есть отличный адвокат, если понадобится. Лучший в Бостоне. Может, сначала переговорите с ним, прежде чем что-то предпринимать?

— Это Дэйв Майерсон?

— Да, — сказала я. — Откуда вы знаете?

— Вы сказали — лучший в Бостоне.

Ребекка пользуется услугами лучшего во всем и везде. Это еще одна особенность людей с такими деньгами. Они просто включены в сеть «лучшего», куда бы ни попали.

— Питер скоро приедет, — сказала Ребекка. — Я ему нужна.

— Наверняка приедет. Знаете, пожалуй, я выпью бокал вина, если вы не против.

Ребекка наполнила мой бокал так рассеянно, что мне даже стало интересно, помнит ли еще она о своих недавних диких обвинениях. Вот это я и имею в виду, когда говорю о сменах настроения Ребекки. Она нестабильна. Я сделала большой глоток, потом еще — и меня накрыла волна сочувствия.

Порой, увидев Ребекку после перерыва, я заново поражаюсь ее красоте. Красоте и хрупкости.

— Знаете, — сказала она, — у нас целый проект с его фотографиями луны. Мы их увеличили, вырезали луну и наклеили на холсты, а потом я нанесла вокруг великолепные краски моря и на некоторых холстах добавила коллажи. Покрыла водорослями и кусочками морского стекла.

— Наверное, это мило. Хотелось бы увидеть. — Я допила бокал.

— В том-то и дело, — сказала Ребекка. Она наклонилась ближе ко мне. — Прекрасные, прекрасные картины. И поодиночке никому из нас такое не удалось бы. Понимаете, о чем я? Просто… ни к кому такого не испытывала, Хильди! Я знаю, что мы созданы друг для друга. Я думаю о нем, когда просыпаюсь, — он первое, о чем я думаю; я думаю о нем перед сном. Я стала такая забывчивая. Знаете, однажды забыла подобрать Лайама на автобусной остановке. Он шел домой по снегу.

— Ребекка, — сказала я. — Вы не должны так трястись над ним, это ни к чему.

Бутылка стояла на столе между нами — по моим прикидкам, осталось как раз на полтора бокала. Я не потянусь. Не доставлю Ребекке такого удовольствия.

— Дело не только во мне, Хильди. Питер постоянно думает обо мне, о нас. Вы не представляете, как он одинок. Вы не представляете, как мы оба одиноки, когда врозь.

Тогда я плеснула оставшееся вино в свой бокал; Ребекка снова рассердила меня. У Ребекки дома дети. У нее муж и любовник. У Питера такой же расклад. А я живу одна. Мои дети выросли, у меня нет любовника бог знает сколько лет, а они одиноки, и я должна их пожалеть.

— Вы представить не можете такого одиночества, — вздохнула Ребекка.

— Да ну? — спросила я.

На следующее утро грохочущий будильник разбудил меня в половине пятого. Я сварила кофе и надела на себя теплое белье, толстые штаны от тренировочного костюма, водолазку и толстый шерстяной свитер. Кофе я перелила в большой термос и прихватила коробку черничных кексов, которую купила накануне в пекарне Сью Долибер. Я перерывала шкаф в поисках теплых перчаток, когда на улице загудел автомобиль Фрэнки. Он предупредил, что заедет за мной в пять. Я нашла перчатки, натянула старые ботинки на толстые носки и вышла в угольно-черное утро.

Фрэнк открыл пассажирскую дверцу, и я протянула ему термос и кексы, потом забралась в кабину.

— Хильди, где твоя шапка? — спросил Фрэнк. — Сегодня подмораживает.

— Мне не нужно, — ответила я. Почему-то шапки мне не идут. У меня довольно длинный нос, а от головных уборов он кажется еще длиннее.

— У Мэнни целый ящик шапок, перчаток и прочего на лодке. И на плохую погоду найдется. Там ведь сыро.

— Фрэнки! — воскликнула я, пытаясь сообразить, куда поставить ноги. Пол кабины скрылся под мусором — банки из-под газировки, обертки, старые газеты, дверные ручки, сиденье от велосипеда, два буйка, ящик с инструментами и окаменелый недоеденный бублик. Я подняла лежавшую рядом с моим ботинком старую ржавую подкову. — Что это за дерьмо?

Фрэнки засмеялся и покачал головой.

— Да, ее точно нужно хорошенько почистить.

— Но как старая подкова попала в машину?

— Она приносит удачу. Нашел на стройплощадке. Подумал, оставлю на счастье.

— Мне казалось, что полагается вешать их вот так, — сказала я, взяв подкову в руки рогами вверх. Иначе все счастье утечет.

— Ну да, просто мне все некогда ее повесить, улыбнулся Фрэнки.

Я прислонила подкову к ветровому стеклу.

— Уж не знаю, какое тебе будет счастье, если я вдруг дам по тормозам и эта хрень отлетит и выбьет тебе все зубы, Хильди.

Я засмеялась и бросила подкову на пол.

— Я принесла кофе и кексы.

— Здорово. Мы обычно завтракаем в «Плавнике», но до тех пор, пока не вернемся, приходится голодать.

Мы ехали по темному, спящему Вендоверу; на дороге больше не было ни одной машины. На вендовер-ской пристани местные ловцы омаров парковали грузовики и мрачно приветствовали друг друга, выдувая клубы пара. Отчаянные парни — большинство ловцов вытаскивают лодки на берег в ноябре. Мы остановились прямо у ржавого голубого пикапа Мэнни. Ночь таяла в холодном серебристом рассвете, из мрака стали проступать старые сараи вокруг причала. Я натянула воротник водолазки по самый подбородок, Фрэнки достал из кузова какие-то причиндалы, и мы пошли к причалу.

Был отлив, пандус от стоянки к причалам оказался крутым; Фрэнк легко шагал с тяжелой бухтой каната и нес мою сумку с термосом и кексами, а мне приходилось цепляться за веревочные перила и спускаться со всей осторожностью. А когда-то мы с Линдси пролетали по пандусу босиком.

Наступал тот момент рассвета на берегу, когда небо и море приобретают один и тот же оттенок серого и горизонт пропадает. Была видна только одна лодка — она словно плыла по воздуху, — и на ней Мэнни в ярко-желтой куртке. Мэнни носил желтый комбинезон — форму омароловов — даже жарким летом.

Мэнни здоровый. Ростом примерно шесть с половиной футов, он довольно крепок, и рыжие кудри все еще топорщатся из-под шляп, с которыми он не расстается. Подозреваю, что Мэнни лысеет, поскольку не видела его без шляпы добрых лет двадцать. Летом он носит грязную водительскую бейсболку; зимой — вязаную рыбацкую шапочку.

— Есть что-нибудь надеть для Хильди? Она ничего не привезла, — сказал Фрэнк, поднявшись на борт и подавая мне руку. Я взяла его руку и попыталась легко запрыгпуть на борт, чтобы он почувствовал, что я все та же легкая малышка, что и прежде. И чуть не повалила Фрэнка. Он засмеялся и удержал меня. Я сделала вид, что ничего особого не произошло. Прошла на корму, изучая лодку Мэнни. Ее звали «Мёрси».

Все лодки для ловли омаров построены примерно одинаково. Бак, прямо перед рубкой, короткий и обычно опущенный по центру, так что в бурную погоду вода запросто стекает в обе стороны. Именно на этих скошенных досках мы с Линдси привыкли раскидываться в бикини, словно парочка юных, мокрых, обгоревших на солнце носовых фигур, — в то далекое, далекое лето. Каждый раз, удаляя очередную родинку, я вспоминаю старую лодку Мэнни.

Рубка нынешней лодки Мэнни, как на большинстве лодок для ловли омаров, предназначена для стояния, но здесь оказалось два высоких вращающихся капитанских кресла. Крыша и переднее стекло немного защищали от дурной погоды, однако сзади рубка открыта на кормовую часть, где должны умещаться десятки ловушек на омаров. Большинство ловушек Мэнни уже стояли в море, так что на громадной корме остались привязанными всего несколько штук — на замену, если обнаружатся поврежденные.

Лодка Мэнни не так напичкана техникой, как некоторые «лобстер-боты», которых сейчас полно в Вендо-верской гавани и вокруг. Но на ней есть всякие гаджеты, которых у него не было на старых лодках; Мэнни показал их мне с гордостью. Система навигации, спутниковое радио, связь с берегом — можно подумать, она теперь ни к чему, раз у всех есть мобильники, но Мэнни сказал, что мобильная связь начинает сбоить, стоит выйти из гавани.

Мэнни завел двигатель, и тихое утро внезапно наполнилось густым пыхтением мотора. Воздух пропитался запахами дохлой рыбы, солярки и соли. Мэнни и Фрэнк опростали ведра мертвой рыбы в большие вонючие баки для наживки и начали насыпать ее в мешки из тонкой сетки. Фрэнк прыгнул на пирс, отвязал канаты, снова запрыгнул на борт, и мы отчалили.

Пока мы шли через почти пустую гавань, я вдруг подумала, что никогда не была на воде зимой. Точнее, как-то в начале шестидесятых ударил такой мороз, что гавань замерзла, и мы на коньках доезжали по льду от пристани до мыса Маяка, но на лодке я никогда не выходила позже октября. Было зябко. Фрэнк не зря предупреждал. Мэнни предложил мне одно из кресел в рубке, однако и там ветер обжигал кончики ушей, и брызги летели от бурунов сбоку.

— Мэнни, где у тебя лишняя одежда? — проорал Фрэнк, увидев, как я закрываю уши руками в перчатках.

— Там внизу старый пластмассовый ларь. Хильди, сходи взгляни. А то скоро промокнешь насквозь, — крикнул Мэнни.

На лодке для ловли омаров общаться можно только криком — так громко работает двигатель. Люди мало говорят друг другу на воде, наверное, поэтому они так многословны и громогласны в местном баре «У Барни» по вечерам.

Я открыла люк в маленький отсек на баке, нашла ларь и скоро уже была в замызганном рыбьими кишками комбинезоне, только темно-сером, и таком же сером дождевике размеров на пять больше, чем нужно. Выбор шляп оказался невелик. Две вязанные, грязные и заляпанные неизвестно чем. Я отряхнула наименее отвратительную и натянула на голову; потом пробралась на корму и сделала вид, что любуюсь удаляющейся гаванью. Долго делать вид не понадобилось. Я увидела длинную дамбу, идущую до мыса Маяка, и вспомнила, как мы с братом и сестрой прыгали по этим камням, когда были маленькие. Мы ловили с дамбы рыбу. Брат однажды поймал песчаную акулу.

Рядом с устьем гавани находится скала Пег Суини — говорят, туда является призрак молодой женщины из Вендовера, изнасилованной и убитой пиратами двести лет назад. И будто бы по ночам еще можно услышать крики несчастной Пег Суини, оказавшись рядом со скалой. Поколения детишек подплывали к этой скале — на моторе, на веслах, под парусом — летними ночами и пугали друг друга до полусмерти собственными стонами и визгом. Мы шли к острову Певицы. Когда мотор притих, я повернулась и увидела, как Фрэнк подцепил багром с воды один из черно-золотых буйков Мэнни. Он поднял буек, и Мэнни, схватив его, бросил на подъемник. Потом нажал кнопку, и подъемник сам начал выбирать линь. Когда мы были маленькие, Мэнни и его команде приходилось выбирать линь вручную.

Мэнни заметил, что я с улыбкой смотрю на внушительную механику, и крикнул:

— Гидравлическая лебедка. Здорово, а, Хильди?

— Чертовски здорово, Мэнни, — ответила я и подошла посмотреть, что он вытянул. Три приличных омара, пара крабов и один недомерок. Фрэнк потянулся в плетеную ловушку и выбросил крабов в воду. Потом измерил мелкого — тот оказался нормальным, и Фрэнк бросил его в бак с остальными. Потом сунул мешок с наживкой в ловушку — и я инстинктивно отскочила назад. Фрэнки снова прицепил ловушку-корзину к канату, который, когда мы двинулись дальше, протащил ловушку по палубе и сбросил в воду с открытой кормы. Вот почему мы с Линдси предпочитали сидеть на носу стоять на корме опасно. Когда ставят ловушки, канат может захлестнуть ногу, и тебя мигом утащит. Мэнни очень сердился, если мы не прятались на носу.

Мэнни правил к следующему буйку, пока Фрэнки деловито связывал клешни пойманных омаров, чтобы они не повредили друг друга.

— Дай мне перчатки, Фрэнки, — сказала я. — Я буду связывать.

Фрэнк раздобыл мне пару толстых неопреновых перчаток, и я принялась надевать повязки на хлопающие и щелкающие клешни омаров. Я и забыла, как прекрасны свежевыловленные омары до того, как их пестрая зазубренная броня полудрагоценных оттенков — сапфира, топаза, изумруда — увянет в грязную зелень. В баке омар теряет свой лоск. Нужно видеть омара в момент, когда его только вытащили из воды, когда он еще дерзко цепляется клешней за кусок водоросли и отмахивается от тебя хвостом.

Фрэнк подцепил следующий буек, и началась обычная рутина: поймать ловушку, окольцевать клешню, добавить наживку и бросить ловушку в море. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, и мы скинули по одежке-другой. Работа грела. В конце концов мы добрались до мыса Грей.

— Подойди поближе, Мэнни, — сказал Фрэнки, увидев, как я щурюсь на мыс.

Мэнни направил лодку к берегу, и я увидела: большой красивый дом, в стиле Нантакета, с опоясывающей верандой. Дверь выходила на мыс, и да, океан был виден изо всех окон. Феноменально. Я заметила кедровый гонт на крыше, сосчитала трубы, оценила отдельный гараж на три машины.

— Как думаешь, Хильди, почем пойдет? — спросил Мэнни.

— Попросят десять, получат восемь, — ответила я.

Я уже составила в голове проспектик. Аэрофотосъемка и одно фото — с воды. Помещу рекламу в «Бостон» и «Нью-Йорк таймс». Братья Санторелли будут идиотами, если не станут работать со мной.

Мэнни и Фрэнк заулюлюкали. Сумма получалась запредельная. И я знала, что она моя, нужно только заполучить Санторелли.

— Ладно, я видела все, что нужно, — сказала я. И тут вспомнила про кофе. — Кому кофе и кексов?

— Нам, — сказал Мэнни.

Я раздала кексы; чашек не нашлось, и мы по очереди отхлебнули кофе прямо из термоса. Он был крепкий и все еще горячий. Мы двинулись к следующей ловушке.

Утро уже заканчивалось, когда мы поставили последнюю ловушку. Я улыбалась — много лет не получала такого удовольствия. Я на воде с двумя старыми друзьями. Меня ждет грандиозная сделка с недвижимостью. Мы шли навстречу ветру и постепенно начали снова натягивать одежду. Улов оказался добрым: тридцать восемь взрослых омаров.

— Хильди, кофе еще остался? — крикнул Мэнни.

— Да, вот, — ответила я, протягивая термос.

— Фрэнки, спустись в трюм. Там есть бутылка «Джеймисона». Сделаем ирландский кофе.

Я только улыбнулась. Кофе по-ирландски — то, что нужно.

Фрэнки с сомнением посмотрел на меня.

— Что? — спросила я. — Давай.

— Ладно, — улыбнулся Фрэнки. — Я вроде бы слышал, что ты бросила пить.

— Я просто перестала пить много, вот и все, — сказала я, и он, похоже, обрадовался. Фрэнк полез в трюм, вернулся с бутылкой ирландского виски и вдоволь плеснул в термос — а потом еще немного. Сначала он протянул термос мне. Я сделала глоток, улыбнулась веселой крепости и передала термос Мэнни и Фрэнку.

До берега можно было добраться за полчаса, но мы не торопились. Я ощущала на лице солнце; стоило закрыть глаза — зима исчезала, наступало лето и светило на меня золотым блеском, так что, открыв глаза, я ничего не видела и моргала, пока не появлялись на фоне горизонта мутные знакомые фигуры Мэнни и Фрэнки. Лодка шла мимо бесконечного пляжа у поместья Харта, затем миновала полоску частного пляжа перед домом Ньюболдов. Мы молча смотрели на маленькую женщину в куртке с меховым капюшоном; она стояла на узкой полоске песка. Перед ней прыгала немецкая овчарка. Женщина кидала для пса большую палку из плавника, пес мчался по берегу и торжественно подносил палку хозяйке. Какой одинокой она казалась с того места, где стояла я, плечом к плечу с парой вендоверцев; три старых горожанина, бережно хранящие воспоминания друг о друге, воспоминания о том, какими мы были и что чувствовали в лучшие дни юности. Я представила, в какой ужас пришла бы Ребекка, узнай она, что я провела утро на лодке для ловли омаров с Фрэнки Гетчеллом и Мэнни Бриггсом. Она знала их только такими, какими они стали теперь — пара старых вонючих холостяков, давным-давно просроченных. Девчонкой я была влюблена в обоих, и сейчас снова обожала их, пока мы шли через гавань; горячий виски будил мою память. Я взглянула на Мэнни — усы поседели, но улыбка открывает крепкие и белые зубы. Фрэнки, стоявший от меня в нескольких шагах, напоминал угловатый профиль ана-вамского вождя; стоило ему обернуться и перехватить мой взгляд, я вспыхнула, как школьница, и повернулась лицом к берегу. Ребекка выдрала палку из клыков пса, снова взмахнула и бросила вдоль берега. Мне стало ее жаль. Жалкая Ребекка, одна-одинешенька на пляже — одна на чужом частном пляже.

Мы прошли мимо острова Певицы, мыса Маяка и скалы Пег Суини. Мы пили ирландский кофе, пока утро не покрылось легкой спокойной дымкой. Когда мы причалили, я начала мыть палубу, а Мэнни и Фрэнки разгружали баки и ловушки. Потом Фрэнки отвез меня и высадил у дома. Ему нужно было проверить, как работают его ребята. Мне нужно было вздремнуть.

— Придешь на ужин завтра вечером? — спросила я. к — Ужин? Ну, не знаю, а что у нас завтра?

— Суббота. Сделаю рагу. Простенькое что-нибудь.

Фрэнк думал что-то слишком долго; я пожала плечами и полезла из кабины, тогда он сказал:

— Ладно, Хильди. Во сколько?

— Приходи в семь.

Я немного вздремнула, а проснувшись, приняла душ, смывая запах виски и наживки, и погуляла с собаками. Затем отправилась в офис — проверить дела; Кендалл собиралась взять день отгула.

— Звонила Кэсси Дуайт, сказала — что-то срочное, — сообщила Кендалл. Она протянула мне почту и остальные сообщения. Я прошла в кабинет и стала звонить Кэсси.

— Хильди, мы можем сдвинуть день подписания? — спросила Кэсси.

Покупатели сначала хотели закрыть сделку к первому февраля, и я уговорила их сдвинуть срок до конца месяца. Нужно освободить дом к первому марта.

— Вряд ли, Кэсси, — сказала я. — А в чем дело?

— Мы еще не нашли место в Ньютоне или поблизости. Очень трудно снять жилье с Джейком…

— Ну, во-первых, противозаконно отказывать вам из-за Джейка, а во-вторых, это просто невозможно. Покупатели должны съехать из дома к первому числу.

Кэсси долго молчала.

— Нам держали место в школе Ньютона на весенний семестр, но теперь его нет. Они не могут нас взять до осени. Если мы переедем сейчас, придется искать временную программу. Что будет, если мы… откажемся? Я имею в виду — от сделки.

Я обалдела. Найти покупателя на дом Дуайтов — уже маленькое чудо. А теперь Кэсси надеется, что еще одно чудо произойдет через четыре месяца, когда ей нужно.

— Вы потеряете отличный шанс, Кэсси. И я не могу гарантировать, что мы найдем нового покупателя к следующему лету.

— Знаю, но ведь летом продавать лучше? Ведь покупателей больше?

— Да, но и предложений в вашей ценовой нише будет больше, — сказала я.

«И у них не будет дыр в стенах и пятен на полу», — а этого я не сказала.

— Патч считает, что нам нужно отказаться от сделки, — тихо произнесла Кэсси.

— Кэсси, послушайте. Сейчас вечер пятницы. Обдумайте как следует все за выходные. Может, я найду вам что-нибудь снять. Однако продавать нужно сейчас, я уверена.

— Но если мы будем тратить деньги на съемное жилье в Вендовере, мы потратим весь доход от дома.

— Просто подумайте, — повторила я.