Дом Хильди Гуд

ГЛАВА 14

«Привет, мам. Я еду домой. Подруга подвезет до Бостона утром в воскресенье, а там сяду на поезд. Останусь до Рождества. Я разругалась с Адамом, и с соседкой нелады. Мне нужно уехать на время».

Сообщение Эмили ждало меня на автоответчике утром в субботу. Рождество — в следующий вторник. Все утро я провела в магазинах, потому что ждала на ужин Фрэнка. Сейчас я уже жалела о своем приглашении. Идея казалась великолепной, пока мы болтали на корме лодки Мэнни, но в самом деле: что у нас с Фрэнки общего? О чем нам говорить? Да Фрэнки вообще не любит разговаривать!

Сообщение Эмили меня не удивило. Я знала, что она уже поссорилась с соседкой и что вторая тоже настроена против нее. Три художницы в возрасте по двадцать с лишним. Им нужно взрослеть. Эмили нашла временную работу — приходила и уходила, когда заблагорассудится. Месяцами она жила в колониях художников. Собралась домой? Признаюсь, я была не в восторге. Я уже привыкла к своему вечернему вину. А теперь придется отказаться.

Или все к лучшему? Я явно льщу себе со своей «умеренностью». Слишком часто я просыпаюсь утром с головной болью от вина; и пьяные сомнительные звонки Ребекке меня тревожат. Сегодня поужинаю с Фрэнком, выпью с ним немного вина, а потом на время все отставлю. Сейчас вино припрятано в подвале. А вечером будет повод. Фрэнк никому не расскажет, что я не посещаю собрания анонимных алкоголиков, что я не в «завязке». Он и Ребекка — вот мои настоящие друзья.

Я приготовила рагу и оставила его на плите томиться. Я купила в пекарне свежий хлеб, а салат решила нарезать перед самым приходом Фрэнка. Погуляла с собаками и приняла душ. Побрила ноги. Побрила подмышки и вокруг — да, вокруг зоны бикини, если хотите, — мы тут все взрослые. Вытершись, я начала поливать себя душистым лосьоном для тела — из тех, что дарят мне девчонки каждое Рождество.

Потом опомнилась.

Какого черта я завелась? У меня дряблая кожа, не считая живота — там она натянута, как на барабане. Волосы секутся, лицо покрыто морщинами. Даже чертовы коленки слабеют. А куда же им деваться? И вдруг меня охватило презрение: я готовлюсь к свиданию, свиданию с Фрэнком Гетчеллом, и я недовольна своей внешностью? Дочки правильно говорят: он похож на гнома. И уж совершенно невероятно, чтобы он наводил порядок и устраивал стрижку на лобке в преддверии нашей встречи.

После разрыва со Скоттом у меня бывали свидания с полными мужчинами старше меня, которых мне пытались сосватать клиенты. Ничего толком не получалось. Мы ужинали, и на этом все. Но мне и в голову не приходило устроить свидание с Фрэнком. Фрэнки… скажем так: люди будут немного ошарашены, представив меня на свидании с Фрэнком Гетчеллом. Я бизнесвумен — действительно самая успешная в городе. А он — городской мусорщик. Ремонтник.

И что? Кто узнает? Когда-то я любила его. Кто теперь поверит?

Фрэнк появился в семь. Чисто выбритый, в накрахмаленной рубашке и, похоже, в новых джинсах. Мое тело за последние годы приобрело такие формы, к которым больше подходят юбки, я редко ношу брюки. И в этот вечер надела обычные черные колготки, юбку и черный свитер. Я не ожидала, что Фрэнки разоденется, но джинсы и хвостик показали мне всю смехотворность самой идеи с ужином. Молли и Бабе устроили шумную встречу Фрэнку. Он нагнулся погладить собак, а когда Бабе попыталась цапнуть его за ладонь, засмеялся и вовремя отдернул руку.

— Осторожнее с ней, — сказала я.

— Не зря же их называют суками, — засмеялся Фрэнк.

«Не оскорбляй моих сук», — подумала я, пытаясь вспомнить, с чего мне в голову пришло пригласить Фрэнка Гетчелла.

Он принес цветы. Похоже, из универмага — букетик очень ярких хризантем и пара подвядших желтых роз с гипсофилами и папоротником. Фрэнк протянул мне цветы, я взяла и поблагодарила. Нужно было заниматься рагу, так что пока я положила букет на полку.

Вино! Я достала бутылку из подвала, когда появился Фрэнки; я отдала ему бутылку и штопор — он открыл вино, пока я мешала рагу. Я уменьшила огонь, достала два бокала из буфета и протянула их Фрэнку, чтобы наполнил.

— Твое здоровье, — сказала я довольно хмуро — никак не могла с собой справиться. Мы чокнулись и сделали по глотку.

— Хороший улов взяли вчера с Мэнни, — сказал Фрэнки.

— Да, — кивнула я. И отпила еще глоток. — Сколько он обычно берет в такой зимний день?

— Не знаю, иногда получается больше тридцати, иногда с дюжину…

Вино было прекрасным.

— Pan здорово пахнет, — сказал Фрэнки.

— Да, конечно, Фрэнки, ты же наверняка голодный. Я только хотела нарезать салат. Бери стул и садись, где нравится.

Фрэнки уже несколько раз бывал у меня дома. Один раз убирал гнездо летучей мыши из трубы, потом приезжал со своей командой на генеральную уборку участка. Они сгребали листья, прочищали канавки, заменяли двойные окна и сетки. Он знал расположение комнат, однако сейчас он был у меня в гостях и осматривался, словно впервые.

— Да, Хильди, повезло тебе с домом. — Фрэнк оперся о стойку, глядя, как я режу салат.

— «Повезло»? Что, по-твоему, я его выиграла в лотерею? — Я рассмеялась и глотнула вина.

— Ты правильно все сделала. Про это я и сказал.

— Ты и сам все неплохо сделал, Фрэнки. Ты знаешь — если продашь вон тот соседний участок, тебе хватит на дом вдвое больше этого.

— Ну да, чтобы какой-нибудь адвокатишка построил у тебя под боком особняк, и ты смотрела на него каждое утро?

Я улыбнулась ему, пусть он только шутил. Было приятно думать, что Фрэнки держится за эту землю из-за меня. Я улыбнулась и допила вино. Фрэнк вновь наполнил бокал.

Салат был готов, рагу тоже. Обернувшись, я увидела завернутый в целлофан букет, который оставила на стойке, и сердце окатило чувство благодарности Фрэнки за такой милый жест. Подумать только — Фрэнки заходит в универмаг и выбирает для меня цветы! Я была замужем за человеком, который пришел бы в ужас от мысли покупать готовый букет в магазине, — и посмотрите, куда меня привело его утонченное чувство стиля. Я осторожно развернула цветы и поставила в свою любимую вазу — зеленую матовую. Расправила цветы и отнесла вазу на кофейный столик в кабинете.

— Смотри, как они освещают комнату, — сказала я, и Фрэнки кивнул.

Кухонный стол у меня большой, даже неудобно. И я решила, что мы можем поесть в кабинете, перед камином. Это я правильно решила. В маленькой комнатке мило и темно, а с камином так уютно! Когда потрескивает пламя, вовсе не обязательно разговаривать. Рагу удалось — мясо дошло до нужной нежности. Я хорошо делаю рагу. Теперь готовлю редко, но рагу мне удается. Мы пили вино, болтали о старых друзьях, со смехом вспоминали вечеринки в Вендоверском яхт-клубе. Фрэнк спросил, не знаю ли я, куда делась «Сара Гуд», парусная лодка, которую он мне подарил. Я задумалась. Честно говоря, понятия не имею. Наверное, папа отволок ее на свалку.

Фрэнки перед камином, богатое «пино нуар»… Я потихоньку размягчалась. Ум и сердце, и даже кожа и кости, казалось, сбрасывали напряженность. Так действует на меня вино; и что плохого в том, чтобы раз в день сбросить броню, особенно в теплой компании старого друга? Мы ели, сидя в клубных креслах перед камином, однако потом стало жарко, и мы отсели на диван и даже приоткрыли на время окошко. В хрупком ночном воздухе ощущался аромат сосен и реки, а влажный пар пах снегом. Мы посмотрели на луну в расплывчатом гало и согласились — пойдет снег.

Вино допили, и я спросила Фрэнки, не принести ли еще бутылочку. Он ответил:

— Не знаю, ты будешь?

— Вообще-то я не пью теперь много.

— М-м-м…

— Слушай, Фрэнки, я до сих пор со стыдом вспоминаю тот вечер, когда ты довез меня от Мейми. Больше я так не напивалась.

— Да брось. Тащи еще бутылку, пока меня самого не засмущала.

Я сбежала вниз по лестнице и взяла еще бутылку. Когда я вернулась, то почувствовала… это травка?

Да, Фрэнки запалил косяк. Я не курила травку с самого колледжа. Скотт всегда любил это дело больше меня, но теперь запах вновь превратил меня в подростка. И да, в первый раз я забалдела именно с Фрэнки.

Хильди, ты не против? — спросил Фрэнки, подняв косяк. — Я сначала зажег, а только потом сообразил, что надо спросить.

— Не против, — засмеялась я. — Совсем не против. Просто последний раз учуяла этот запах, когда пришла домой раньше времени, а дочки устроили вечеринку.

Я открыла бутылку и села рядом с Фрэнки, чуть-чуть прижавшись к нему. Он протянул мне косяк. Я затянулась, закашлялась, смеясь над собой, потом поднесла косяк к губам и, затянувшись еще раз, передала Фрэнку.

— Мне хватит, — сказала я, когда он снова протянул мне травку, немного погодя. Я была немного пьяная. Но не слишком. Еще бокал не повредит.

Фрэнки докурил косяк. Я включила стереосистему, поставила диск и начала танцевать по комнате под Вана Моррисона. Фрэнки смеялся.

— Помнишь, как мы раньше танцевали в Вендо-вере? — Я тоже смеялась. — Потанцуй со мной.

Фрэнки только улыбнулся. Его веки чуть прикрылись от тепла и травки, но глаза весело блестели.

— Я никогда не танцевал. А ты, Хильди, давай. Мне всегда нравилось смотреть, как ты танцуешь.

Я взяла со столика полный бокал, сделала глоток, потом начала грациозными кругами двигать им перед собой, восхищенно глядя на него, как на лицо любимого. Я взглянула на Фрэнки и, допив вино залпом, словно виски, подбросила бокал в воздух. Думала, что поймаю его, но бросок не получился; Фрэнки, сделав выпад, перехватил бокал у самой столешницы; и тут я начала танцевать всерьез. Этот компакт-диск — коллекцию времен нашего колледжа — собрал для меня Скотт; теперь вступила Дженис Джоплин. Я вращала бедрами и мотала волосами перед лицом, как Дженис — между прочим, никто не изображает Дженис лучше меня. Я всегда ее обожала. Я положила ладони Фрэнку на колени и пропела начальные слова, тихо и ласково — спрашивая, заставляла ли я его чувствовать, что он единственный. Фрэнк обнял меня за талию, но я вывернулась.

Я медленно двигала бедрами и пела, и вскоре мы с Фрэнком уже хохотали и выкрикивали слова. Потом Фрэнки взял меня за руки и притянул к себе, и вскоре я целовала Фрэнка Гетчелла. Потом Фрэнки Гетчелл жарко и крепко целовал меня. Меня давно не целовал мужчина. Я оседлала его, Фрэнк зарылся пальцами в мои волосы, я накрыла ладонями его румяные щеки, мы словно хотели слиться в этом поцелуе навсегда и не расцепляться, но в конце концов расцепились и начали целоваться снова и снова, ощупывая друг друга, как подростки. Я отодвинулась на минутку, чуть смущенно улыбаясь, и начала слезать с колен Фрэнки, а он схватил бутылку за горлышко и крикнул:

— Берегись, девчонка!

Это была старая игра. Я восторженно взвизгнула, и Фрэнки гнался за мной вверх по лестнице и по коридору до моей комнаты, и собаки лаяли, и рычали, и пытались ухватить Фрэнка за пятку, как пара безумных ду'хов.

Мы выпили достаточно, чтобы забыть, какими стали толстыми и старыми, достаточно для меня, чтобы изобразить замысловатый стриптиз, а для Фрэнка — чтобы вопить и ухать, словно мне двадцать лет. Потом он схватил меня за руку — и мы оказались в постели, и все было, как в те ночи в трюмах чужих яхт. Как в те потные, соленые ночи, когда волны стучат в борт. Одно было не так. Осторожный стук в дверь моей спальни и голос взрослой женщины:

— Мама? Мама? — Мы с Фрэнки замерли.

— Ты что-нибудь слышал? — прошептала я.

— Мама?

Эмили. Приехала.

— Привет, милая! — Я старалась говорить четко, ясно и трезво, как монашка. Фрэнки лежал рядом со мной, не шевелясь.

— Э… мама? Ты… с кем-то?

— Ну да, милая, именно так. Тебе что-то нужно? — спросила я, все еще стараясь щебетать трезво. Фрэнки с трудом сдерживал смех, издавая сдавленные хрюкающие звуки.

— Нет. Спокойной ночи, — сказала Эмили и поспешила в свою комнату.

— О Господи, — сказала я.

— Да что тут такого? — шепотом спросил Фрэнк.

— Мы оставили внизу пустую бутылку?

— Э, наверное.

— Предполагается, что я в завязке.

— А?

— Дочери отправляли меня в… в клинику по реабилитации.

Фрэнк оторопел.

— В клинику?

— Да, — прошептала я. — Они думают, что я не пью. И что хожу к… анонимным алкоголикам. Хватит ржать! Это не смешно. — Я заревела.

— О-о-о, Хильди, перестань. Что за дела? Кто тут мама? Что ты ведешь себя как дитя? Ты главная и можешь поступать как захочешь.

Я покачала головой.

— Фрэнки, ты можешь уйти?

— Да.

— Забери с собой эту бутылку — и внизу возьми. — Я словно обезумела, и Фрэнки, выскочив из кровати, принялся одеваться.

— Она что, позвонит в полицию нравов? — шептал он, и я не удержалась от улыбки. Я была еще пьяна, но уже стыдилась вылезать голой из постели.

— Подойди и поцелуй меня на прощание, Фрэнки.

Он послушался. Потом посмотрел в окно и сказал:

— Снег. Все равно посылать парней со снегоочистителями. Увидимся, Хильди.

И он ушел.

На следующее утро я встала на рассвете, отнесла бокалы на кухню, помыла и поставила сушиться. Потом выбросила рагу, которое не убрала на ночь. Прибралась в кабинете, хотя так и не нашла ни следа от нашего косячка, и пошла гулять с собаками. Снег валил, не переставая, и землю укрывало одеяло в четыре дюйма толщиной. Не было слышно ни звука — только мои подошвы хрустели по свежему снегу, а рядом вздыхали и поскуливали собаки, вынюхивая грызунов под укрытыми снегом кустами. Это был тихий, честный снегопад. Снег падал вертикально, его не сносило, как при северо-восточном ветре, он валил крупными хлопьями, похожими на ватные шарики. Снег собирался на шерсти собак, на моих плечах и митенках, снег укрыл весь мир, и трудно было представить, что внизу, под белым пушистым богатством прячется что-то грязное и уродливое.

Много лет назад, в моем детстве, мы пережили снегопад, который длился пять дней. Тогда в городе не было всей этой снегоочистительной техники, что сейчас, и когда снег прекратился, Шляпная улица исчезла.

У нас были старые индейские сани — тобогган. Кто-то из клиентов моего отца отдал их ему в прошлом году, потому что семья переезжала на юг, и сани им были ни к чему. Все дети нашей улицы и всех прилегающих улиц, все дети Вендоверской Горки в тот день пришли на Шляпную и превратили улицу в санную трассу в полмили длиной. Эта улица — самая крутая в городе и самая прямая. Дети принесли санки, «летающие тарелки», камеры от колес, но наш тобогган превосходил все — и мы, Гуды, вдруг стали самыми популярными детьми в Вендовере. Каждый хотел поехать на тобоггане следующим. На тобоггане помещалось пятеро — шестеро, включая Джадда; он был самым маленьким, но желал ехать каждый раз, и чтобы потом его тянули вверх по улице.

Школу закрыли на всю неделю. На следующий день после того, как снег прекратился, по Шляпной проехал грузовик с плугом — он придавил снег, немного уплотнил его, но не счистил до мостовой. Ездить мы стали еще быстрее, а потом моему двоюродному брату Эдди и Фрэнку Гетчеллу пришла в голову блестящая идея. Из нашего дома, почти на вершине холма, протянули шланг и пустили по улице воду, чтобы сделать ледяную трассу — как для бобслея на Олимпиаде.

Папа был на работе, мама — не знаю где, может, в больнице. Эдди и Фрэнки подсоединили шланг к наружному вентилю, но, открыв вентиль, обнаружили, что вода не идет. Отец Фрэнки был строителем, так что Фрэнки даже в тринадцать знал, где в подвале включается наружная линия. Вскоре мощный поток воды лился вниз по улице. Пока вода лилась, мы сидели в подвале. Пахло прачечной и сыростью и иногда котятами нашей Пятнашки, которых она приносила дважды в год. Нам не разрешалось приводить друзей домой, если взрослых нет, но в подвал залезать было можно, и в тот день нас набралось человек двенадцать.

Стоило нам забраться внутрь, Джадд начинал хныкать, что у него пальцы на руках и ногах так замерзли от мокрых насквозь варежек и носков, что он их не чувствует. Лиза, или кузина Джейн, или я держали его руки под струей теплой воды в рукомойнике в подвале и твердили Эдди, чтобы перестал обзываться крохой и педиком, ведь Джадду всего пять. В конце концов мальчишки отключили шланг, и мы начали ждать, когда вода замерзнет. Ждать пришлось недолго.

Был уже вечер, солнце скрылось за деревьями, и дорога в угасающем свете дня превратилась в белый склон со сверкающей посередине серебряной гоночной трассой, похожей на полоску стекла. Поднялся крик, кому ехать первому. Фрэнки и Эдди все это придумали, так что подразумевалось, что поедут они. Джадд ревел, пока ему тоже не позволили. Было решено, что они поедут втроем — Джадд, как начинка в бутерброде, между двумя старшими. Фрэнки, сидящий последним, попросил меня подтолкнуть.

«Со всей силы, Хильди», — сказал он, и я постаралась. Начав разгон, я вцепилась в плечи Фрэнка и побежала, толкая, толкая со всех сил; а когда сани выскочили на лед, не устояла на ногах — плюхнулась позади Фрэнки. Места там было достаточно. И мы помчались.

Тобогган и раньше летел быстро, но совсем не так. Мы неслись по Шляпной улице, и лед под нами звенел. Маленькие щербинки то и дело подкидывали тобогган в воздух, и, приземлившись, мы словно еще набирали скорость. Вопили все — Эдди, Джадд, Фрэнки и я. Мы вопили в унисон — восторженный, испуганный, радостный вопль возносился к небесам. Ветер высекал слезы из моих глаз, и я уткнулась лицом в спину Фрэнки. Мы летели быстрее, быстрее и быстрее. Внизу улица выравнивается, и пока трасса не была покрыта льдом, тобогган обычно постепенно тормозил задолго до светофора, до перекрестка с Атлантическим проспектом, главной улицей Вендоверского Кроссинга. Но вода из нашего' шланга достала до конца улицы, туда же летели и мы.

«Эдди, — завизжала я. — Останови нас!»

Мы все спустили ноги, однако они только скользили по льду. Дорога выровнялась, но мы летели, словно на реактивной тяге. Впереди по Атлантическому проспекту мчались легковушки и грузовики.

Решение пришло в голову нам всем одновременно. Эдди упал в одну сторону, Фрэнки и я — в другую; маленький Джадд был надежно прижат руками и ногами Фрэнка. Мы все спаслись, прыснув в стороны с тобоггана, который со скоростью света мелькнул через Атлантический проспект и влетел под «универсал» отца Бака Гарритти. Тобогган скользнул под переднее колесо, и машина пошла юзом через улицу, через тротуар — и в стеклянную витрину аптеки Аллена.

Сегодня, думаю, наверняка кто-нибудь подал бы в суд. В аварии, слава богу, никто не пострадал, но папа узнал обо всем в мгновение ока (рынок находился через два дома от аптеки — она теперь принадлежит крупной сети) и всыпал нам от души. Эдди, как старшему, досталось больше остальных. Мой папа врезал ему по лицу и колотил по голове, а остальные получили по задницам, но мы были так укутаны в зимние костюмы, что ревели, только чтобы он подумал, что нас измордовал. Кажется, папа швырял Фрэнка в снег и пугал, что позвонит его отцу.

«Вы все могли убиться, вы понимаете?» бушевал папа. Он готов был убить нас за то, что мы чуть не убились.

Наша бобслейная трасса стала легендой. Когда школа снова заработала, история стала обрастать подробностями, включая наш проезд под грузовиком перед самым столкновением, а Эдди придумывал разные подвиги — в одной версии он сдернул Джадда за наносекунду до того, как тобогган исчез под колесами. Эдди, правда, предпочитал не вспоминать, что они с Фрэнки не отключили водный вентиль, из-за чего наши трубы замерзли и лопнули; папе пришлось в ярости звонить Гетчеллам. Много лет спустя папа со смехом вспоминал Эту историю, хотя в те дни ему было не до смеха.

Когда я, погуляв с собаками, вернулась домой, Эмили стояла на кухне босиком, в спортивных штанах и майке.

— Доброе утро, — весело сказала я и легонько обняла ее.

— Мама, тут же холодно. Можно отопление прибавить?

Я пошла к термостату, но он показывал двадцать градусов — как мне нравится.

— Зима, — сказала я. — Надень свитер и носки, как нормальные люди.

— «Нормальные люди». Знаешь, как ужасно слушать от тебя, что я ненормальная?

— Ох, Эми! — Я рассмеялась, чтобы успокоить ее. — Это просто выражение. Я знаю, что ты нормальная.

Эмили вздохнула, потом улыбнулась и ответила:

— Знаю.

— Нашла кофе?

— Ага. — Эмили подняла кружку, из которой прихлебывала.

— Прекрасно, прекрасно, — сказала я. — Ты говорила, что приедешь сегодня. Вчера я не ждала тебя.

— Да, я так и подумала, — ответила Эмили.

Я налила себе чашку кофе. В голове стучало. Больше никакого красного вина.

— Мам, вчера вечером… это грузовик Фрэнка Гетчелла стоял у дома?

— Да. — Я полезла в холодильник за молоком.

— И ты была… в постели… с Фрэнком Гетчеллом?

— Ну вот это уже действительно не твое дело.

— Мам, я просто поверить не могу: из всех мужчин твоего возраста…

— Что? — переспросила я, повернувшись и глядя на дочь. — Какие мужчины моего возраста? Где все мужчины моего возраста? И что не так с Фрэнком? Ты ведь его даже не знаешь.

— Он… мусорщик.

— Он владеет компанией, которая занимается вывозом мусора и плюс еще очень, очень многим.

— Вы пили? Я видела винную бутылку на столе… и запах, как будто кто-то курил травку.

— Фрэнк пил. И курил. Все мои друзья пьют.

— Но ты…

— Нет. Конечно, нет.

Лицо Эмили просветлело. Можно подумать, они с Тесс все детство вытаскивали меня из баров. Я понимаю, ужасно так беспардонно лгать собственной дочери, но это ради ее же блага. Ради спокойствия. Она очень расстроена из-за Адама.

— Так что там за дела, Эми? — спросила я, и Эмили все выложила. Она собиралась переехать с чердака и поселиться с Адамом в квартире. К сожалению, Адам оказался не готов к этому шагу.

— Мы были вместе два года! — пожаловалась Эмили.

— Не знаю… Может, ты найдешь кого-то с лучшими… перспективами на будущее.

— «Перспективами»? О чем ты? — нахмурилась Эмили.

Я о работе. Разумнее было бы жить с человеком со стабильным доходом. — Удивительно, что я такое говорю. Дитя шестидесятых, феминистка, которая сама прокладывала себе путь и не ждала поддержки от мужа. Но теперь думаю — как было бы хорошо для Эмили найти человека, который заботился бы о ней. Мне-то такого не нужно, нет. А все-таки было бы приятнее. Приятнее для Эмили, я имею в виду.

— Ты никогда не верила в Адама как в музыканта! Хотя его группа скоро подпишет контракт. А один раз он выступал в «Ирвинг плаза», и там был представитель «Сони»… Ладно. Я знала, что ты не поймешь. Позвоню Хейли. Может, сходим куда-нибудь пообедать. Или съездим в Марблхед, к Тесс.

— Эмили, я вовсе не против тебя. Просто я хочу, чтобы ты была реалисткой.

— Ясно, — ответила Эмили и ушла в свою комнату.

Снег перестал, и Эмили в самом деле отправилась с подругой Хейли в Марблхед. Вечером я читала «Санди», а когда начало темнеть, подумала, что можно чуть-чуть поправиться — один бокал вина, пока Эмили нет. Она меня растревожила своим любопытством; и, честно говоря, у меня было небольшое похмелье — это тоже действует на нервы. Я спустилась в подвал, открыла бутылку и налила в кружку вина. Кружку — на случай, если Эмили рано вернется, и бутылку оставила внизу, за старинным натюрмортом в рамке, оставшимся от Скотта.

Раньше я терпеть не могла подвал. Дом старый, недалеко от воды, и в подвале такой низкий потолок, что приходится ходить там, скрючившись. И паутина на лице. Пол в подвале земляной, часто мокрый и скользкий, хотя влагоочиститель работает почти круглый год. Там мыши и пауки, а один раз, вскоре после покупки дома, я спустилась зачем-то в подвал и чуть не наступила на длинную скользкую змею. Длиной почти в три фута, она проскользила по земляному полу и исчезла в трещине фундамента, а я с криком бросилась вверх по лестнице. Но теперь я привыкла к подвалу. Мне нравится быть под землей. Зимой там тепло, а летом — прохладно. Печь гудит, водонагреватель шипит. Все жизненно важные органы дома здоровы и исправно функционируют.

И, разумеется, там мое вино. Я каждый вечер спускаюсь в подвал с фонариком и лавирую между паутинами, а если случится увидеть мышку, я понимаю, что ее дни сочтены — тут где-то змея. Я больше не ставлю мышеловки — пусть природа следует своим курсом. Мышам нужно теплое местечко — пережидать зимние месяцы, змее нужно есть, паукам нужно ткать замысловатую паутину, чтобы ловить добычу. Мне нужно капельку вина в конце дня. Вот как я воспринимаю подвал. Он представляет собой слаженную экосистему, в которую включена и я. Часто, спускаясь в подвал за второй бутылкой вина, я воображаю, что после смерти останусь тут привидением, а пауки, мыши и змея все равно будут меня узнавать.