Дон Жуан. Правдивая история легендарного любовника

Тогда, в пятницу перед Пальмовым воскресеньем, он отправился в харчевню «Хмельной поросенок». Хозяин бурно приветствовал пропавшего завсегдатая:

– Знаю, знаю, де Тенорио! Слышал! От всего сердца поздравляю с исцелением от ужасной раны! Рад снова видеть вашу светлость в добром здравии! Хвала Пресвятой Деве! – захлебывался от избытка чувств трактирщик Мучо. – Сегодня, сеньор, я угощу вашу светлость отборным молочным поросенком! Разумеется, за счет заведения.

На это и рассчитывал дон Хуан, в кошельке которого печально позванивали два последних мараведи. Разрывая пальцами нежную, с хрустящей поджаристой корочкой тушку поросенка и запивая ее очередной кружкой кислого вина, дон Хуан вдруг обратил внимание на непривычное поведение посетителей. Обычно неторопливые и степенные, сегодня они ели как-то впопыхах, чуть ли не давясь ветчиной и сыром. А вино, против обыкновения, буквально заливали в себя, явно куда-то спеша. И что самое удивительное – все как один расплачивались флорентийскими золотыми флоринами и венецианскими дукатами, не требуя пересчета на мараведи и положенной сдачи…

«Как это быдло ухитрилось так разбогатеть?» – недоумевал дон Хуан. И тут он различил на одежде обладателей золота свежие пятна крови… Де Тенорио сразу вспомнил о еврейских погромах, о которых ему рассказывал слуга Пако.

Сейчас в «Хмельном поросенке» с гневом и возмущением говорили о том, что многие евреи, дабы избежать смерти, срочно принимали христианство, пройдя обряд крещения в католических церквах Севильи. Таким образом, недавние поклонники бога Яхве становились «марасонами» – то есть крещеными евреями, составлявшими в королевстве особую касту.

А потом, добравшись до своих жилищ после притворной смены вероисповедания, евреи замазывали на воротах традиционную надпись «Алафиа», что означало «Мир входящему». Мезузу – конусообразный сосуд со свитком Торы – прятали с глаз долой, а вместо нее развешивали по стенам распятия. Некоторые устанавливали в патио статую Мадонны.

– И надо же! – горячился распаленный выпитым вином подмастерье. – Кое-кого из обрезанных эта уловка спасла от заслуженной кары! Да ведь они нас просто дурачат!

– Да-да, дурачат! – вторили пьяные голоса.

Кто-то со смехом стал рассказывать об одном из таких случаев:

– Ну, в общем, стали мы ворота ломать, а тут они и распахнулись. Глядь – стоит лекаришка Исаак, бледный весь, трясется. И протягивает бумажку – мол, вот мое свидетельство о крещении в Иглесиа-де-Сан-Педро. Дрожит, крестное знамение кладет… ну, я ему и говорю: значит, теперь ты наш брат, Исаак? Правоверный католик? Он: да, дескать, правоверный католик… Так, говорю, посмотри, как одеты твои братья-христиане! Видишь? Братья твои пообносились, голодают, а ты вон как хорошо живешь. Не по-христиански это. А он головой кивает и раздает нам мешочки с золотом. Заранее приготовил, собака…

– Убить его надо было! Забить палками и весь дом перевернуть! – заорали слушатели. – Эх, провел вас Исаак!

К слову сказать, большинство евреев, предъявивших свидетельство о крещении и сжимавших в руках святое распятие, все равно были убиты – прямо у статуи Пречистой Девы, посреди молитвы «Отче наш», которую до этого успевали выучить несчастные… В самом деле: не уходить же «природным», честным христианам с пустыми и не обагренными кровью руками только из-за того, что хитрый еврей обзавелся распятием и бумажкой от католического священ– ника…

– Так чего же вы здесь сидите? – неожиданно для себя вскочил из-за стола дон Хуан де Тенорио. – Какого черта? Надо вернуться к этим марасонам и довершить начатое!

Рев одобрения был ему ответом. Простолюдины ликовали: ведь теперь их предводитель – благородный кабальеро! Они люди темные, а он – господин. И ответит за них перед Богом, если Всевышний, паче чаяния, вдруг узрит что-то предосудительное в их поступках.

Во главе дюжины доброхотов дон Хуан вломился в три или четыре дома богатых марасонов. Сам он ни разу не вынул меча из ножен и никого не убил, благо недостатка в желающих пролить кровь не было. Он даже не грабил. Возглавляемые им погромщики вполне понимали своего вожака: действительно, не дворянское это дело – рыскать по чужому жилищу в поисках спрятанных денег. И, покидая очередной разоренный дом, они сами протягивали дону Хуану его долю.

Единственное, в чем не смог себе отказать де Тенорио, – так это поразвлечься с парой юных дочерей только что забитых насмерть марасонов. Дон Хуан шествовал в укромное место, волоча за волосы свою плачущую жертву, и погромщики провожали его одобрительным гоготом.

Пройдет совсем немного времени, и события сложатся таким образом, что дон Хуан горько пожалеет… О чем? Да о пустяковом, казалось бы, эпизоде, когда он на глазах у многих людей наматывал на свой кулак длинные черные волосы юной красавицы еврейки.