Дон Жуан. Правдивая история легендарного любовника

Глава 2

Однажды дону Хуану уже «посчастливилось» растянуться на этих булыжниках в такую же погоду: его лошадь, которую он по неосторожности пустил рысью, поскользнулась и шлепнулась в зловонную жижу вместе с всадником. В ту минуту (а случилась эта неприятность пару месяцев назад, в январе) суеверный Тенорио был не столько раздосадован, сколько встревожен: ясное дело, что сей казус – не к добру. Дурное предзнаменование!

И точно: спешно прибыв домой, чтоб переодеться, он обнаружил у себя во внутреннем дворике (патио) не кого иного, как сеньора Аугусто Спинелло, который с нетерпением его дожидался.

Спинелло явился, чтобы потребовать немедленной сатисфакции за нанесенное ему и его роду оскорбление. Де Тенорио прекрасно понимал, в чем дело: накануне он провел ночь с доньей Катариной, тридцатилетней супругой престарелого Спинелло. Но вот незадача: видимо, что-то заподозрив, их «ненароком» застала в глубине сада служанка дона Аугусто, столь же древняя, как ее хозяин. И, как теперь было очевидно, зловредная старуха донесла-таки до Спинелло факт адюльтера, хотя ночью дон Хуан честно вручил ей золотой.

Тенорио предвидел коварство старухи и поэтому строго-настрого приказал своему слуге никого не пускать, повторяя в случае надобности одну фразу: «Хозяина нет в городе, и, когда он вернется, я не знаю». Вот и все.

«Чертов Пако, вот каналья, – злился дон Хуан, исподлобья разглядывая дона Аугусто и на глаз оценивая длину его клинка. – Где же прячется этот гнусный предатель?»

Слуга де Тенорио, дюжий малый по имени Пако, выходец из Арагона, в это время не осмеливался высунуться из отхожего места в глубине кастильо (так испанцы называли городской особняк). Его мучительно рвало после хорошего удара по затылку железной перчатки дона Аугусто.

– Меч из ножен, сеньор Тенорио! – закричал Спинелло, едва увидев дона Хуана. – Меч из ножен! Решим все теперь же!

Дон Хуан сделал попытку пошутить, но это получилось у него не так беспечно, как хотелось бы:

– Сеньор, дозвольте хотя бы сменить платье…

– Не стоит. – Дон Аугусто обнажил меч. – Вас переоденут, прежде чем положить в гроб. Что же касается запаха, то он меня не смущает. Именно запах дерьма как нельзя более приличествует самому большому негодяю во всей Севилье, коим вы, сеньор, безусловно, являетесь.

Тогда де Тенорио, не вынимая меча из ножен, принялся объяснять грозному гостю суть происшедшего минувшей ночью, втайне надеясь, что гнев дона Спинелло плавно перейдет на его дражайшую супругу Катарину.

– Дон Аугусто, не горячитесь, – торопливо заговорил дон Хуан, ежесекундно ожидая смертоносного удара. – Да будет вам известно, что ваша жена уже несколько месяцев состоит в любовной связи с рыцарем ордена Калатравы доном Эстебано. Уверяю вас, к моей персоне прекрасная Катарина не питает ровно никаких чувств. Просто я… Я случайно увидел их, когда они предавались любви в мавританской беседке, подле Большой мечети. И поставил об этом в известность донью Катарину. Думал вызвать у нее раскаяние в том, что она изменяет такому достойному сеньору, как вы. Но донья Катарина, видимо, со страху решив, что я намерен ее разоблачить, в качестве платы за соблюдение тайны сама предложила мне свое восхитительное тело. Я был не в силах отказаться – тут, я надеюсь, вы меня понимаете, как мужчина мужчину.

Дон Спинелло смотрел на де Тенорио с нескрываемым презрением:

– Да вы не просто негодяй, сеньор, вы наглец! Впрочем, вы не сообщили мне ничего нового. Я знаю, кто вы такой, дон Хуан. Вы – недостойный сын своего великого отца. Вся Севилья презирает и проклинает вас. Вы как последний мерзавец выслеживаете знатных дам, выслеживаете терпеливо, пока наконец не застанете их в объятиях любовника. Только… Обычный вымогатель требует от женщин денег в обмен на свое молчание, вы же настаиваете на другом – чтобы жертва вашей подлой слежки отдалась вам. Вы жаждете унизить женщину, для вас это многократно слаще подлинной любви. Потому что вы сами с рождения унижены Богом и природой. Взгляните на себя в зеркало!

Повинуясь властному голосу дона Аугусто, дон Хуан глянул в тускло поблескивающее в глубине патио венецианское зеркало. На него смотрел низкорослый, лысеющий человек неопределенного возраста (а ведь ему всего двадцать два!), с угловатыми чертами смуглого лица и выпирающими зубами. Правую бровь и щеку перерезал глубокий шрам, полученный еще в четырнадцатилетнем возрасте.

Дон Аугусто пристально наблюдал за своим врагом, не опуская меча: он был наслышан о коварстве и вероломстве дона Хуана.

– Неужели вы думаете, что я хоть на минуту приревновал к вам свою супругу? – продолжил Спинелло. – Да ни одна женщина, кроме разве что продажной, не согласилась бы добровольно разделить с вами постель. Может быть, и нашлась бы одна, которая из жалости и сострадания к вашему уродству доставила бы вам такую отраду. Но репутация отъявленного мерзавца, которую вы ухитрились заслужить в столь раннем возрасте, исключает для вас даже призрачный шанс на счастье.

Тенорио побледнел от обиды и злости. Спинелло в нескольких словах выразил то, что мучило дона Хуана уже не первый год.

Стало ясно: поединок неизбежен, причем без промедления. Прямо здесь, возле маленького фонтана. Дон Аугусто если и собирался наказать супругу (а наказание, согласно обычаю, могло быть только одно – пожизненное заточение изменницы в монастырь святой Клариссы), то это никак не могло повлиять на участь дона Хуана де Тенорио.

– Что же касается рыцаря ордена Калатравы дона Эстебано, – продолжал Спинелло, вставая в позицию, – то я убил его час назад в честном поединке. Теперь очередь за вами. И довольно разговоров!

У дона Хуана зашумело в голове. Дон Эстебано славился во всей Кастилии как отчаянный и умелый рубака! И этот старик, что стоит сейчас перед ним в боевой позиции, сумел уложить одного из лучших рыцарей ордена Калатравы?! Не иначе как сам архангел Мигель помогал дону Аугусто совершить правый суд.

Дон Тенорио мысленно вознес молитву святому Христофору, избавляющему от внезапной насильственной смерти, и слабеющей рукой вытащил меч.

А вот рука престарелого дона Спинелло оказалась на редкость крепкой и быстрой.

И вот уже дон Хуан лежит на каменных плитах, сраженный ловким выпадом дона Аугусто. Лежит, не в силах позвать на помощь, и кровь, льющаяся из его груди, смешивается с навозом, заляпавшим плащ.

Дон Аугусто склонился над поверженным противником и пнул его в бок носком сапога.

– Эй, сеньор Тенорио!

Старик всмотрелся в широко распахнутые, неподвижные глаза дона Хуана. Затем перекрестился.

– Похоже, отдал душу Сатане… Следовало бы, конечно, приложить ухо к сердцу истекающего кровью обидчика, да уж больно грязен его камзол.

Веки Тенорио пошевелились.

– А, так ты еще дышишь! – усмехнулся Спинелло и вынул из ножен кинжал.

Он намеревался перерезать горло умирающему, отчасти даже из христианских побуждений – дабы прекратить муки страдальца. Но внезапно новое соображение заставило старого рыцаря спрятать кинжал.

– Похоже, такова воля Божья, – пробормотал дон Аугусто. – Он дает тебе, дон Хуан, еще несколько минут жизни. Вспомни перед кончиной все свои мерзости и все то горе, которое ты причинил людям на своем коротком веку! И, если можешь, покайся пред лицом всевышнего.

И, позвякивая шпорами, Спинелло удалился из патио.

… Дон Хуан лежал, как ему казалось, бесконечно долго, и жизнь утекала из него вместе с ручейком крови, но рассудок оставался незамутненным. И горькие мысли бродили в его голове.

Дон Хуан умирал и перед смертью пытался понять, почему к своим двадцати двум годам он стал человеком-изгоем, которого презирали и ненавидели все (или почти все) севильские идальго, доны и доньи…

Может быть, корень зла в его отталкивающем лице, ранней плешивости и низком росте? Но ведь все эти изъяны, включая рассеченные мечами щеки, шишковатые лбы (последствия «поцелуя» снаряда пращи), выбитые зубы и глаза, были далеко не редкостью даже среди рикос омбрес – высшей знати, а порой и среди коронованных особ. Дон Хуан вынужден был признать, что внешние недостатки не закрывают наглухо путь к успеху в любовных делах. За свою жизнь он не раз видел, как многие идальгос и кабальерос, по несчастью наделенные каким-либо уродством, тем не менее упорно ищут любви андалусских красавиц и довольно часто добиваются взаимности.

Но искал ли подлинных чувств дон Хуан? Было ли хоть одно настоящее любовное приключение на его коротком веку? Или, на худой конец, была ли хотя бы попытка почувствовать те милые, волнующие моменты, из которых складывается любовь? Трепетное прикосновение кончиков пальцев к ладони возлюбленной, опущенной в церковную чашу со святой водой… Ночные серенады под балконом… Страстные записки, переданные через подкупленную служанку… Долгожданное свидание украдкой, у журчащего во мраке фонтана, что возвышается посреди сонного патио…

Нет! Ничего этого не знало ленивое сердце дона Хуана. С двенадцатилетнего возраста лишь продажная любовь падших женщин выпадала на его долю. И это было отвратительно сыну знаменитого отца.

В последнее время он даже не вспоминал, что когда-то его род входил в «две золотые дюжины» – двадцать четыре самых знатных семьи Андалусии, богатейшей провинции Кастильского королевства. Что он по своему происхождению принадлежит к рикос омбрес. Что его отец, дон Алонсо де Тенорио, был великим адмиралом, грозой мавров во главе своей флотилии…

Отец погиб близ Трафальгара, в неравном морском бою с эскадрой халифа, сжимая в одной руке меч, а в другой – знамя. И память его свято чтила вся Кастилия.

После смерти отца фамилия Тенорио как-то очень быстро обнищала и исчезла с небосклона высшей знати. С малых лет пристрастившись к разврату, дон Хуан уже не хотел довольствоваться продажными женщинами. Он мечтал о дамах из высшего общества, которых был достоин по своему происхождению. Но, чтобы успешно ухаживать за знатными андалусками (не говоря уже о рикос омбрес), имея в наличии такую неказистую внешность, нужно… Нужно хотя бы иметь в кошельке дублоны. А дублонов у безусого юнца не водилось.

Ночами дон Хуан мучительно придумывал способы сближения с той или иной понравившейся ему благородной дамой. И не иначе как сам дьявол однажды нашептал четырнадцатилетнему Тенорио простой и гениальный способ добиваться быстрой близости с знатными замужними андалусками. Способ этот определенно четко озвучил благородный дон Спинелло: шантаж и вымогательство.

Уже более семи лет Тенорио упражнялся в своем грязном промысле и достиг в нем совершенства. И почти не осталось в Севилье молодых жен почтенных сеньоров, которые не стали бы жертвами чудовища по имени дон Хуан…

Де Тенорио с трудом раскрыл глаза. Над ним стоял старик в заношенном балахоне. Из разреза на животе вываливались кишки.

– Святые угодники! – простонал дон Хуан изумленно.