Донал Грант

Глава 12 Замок

На следующее утро из замка прибыла телега за сундуком, и после завтрака Донал отправился в своё новое жилище. Он шёл по дороге вдоль реки. Утро было чудесное. Солнце, вода и птицы ликующе смеялись, и ветер оживлял всё вокруг своим дыханием. Он покрывал воду мелкой искристой рябью и вздувал отбеливающиеся на солнце простыни. Они подымались и опускались, как снежные волны на ярко — зелёном озере, а женщины, словно тихие скромные нимфы травяного моря, ходили вокруг и сбрызгивали раздувающиеся полотнища свежей водой. Из города доносился глухой деревянный стук каких — то машин, но он не мешал тишине и сладости утреннего часа, потому что напоминал, скорее, о бодрой деловитости, нежели о бесконечной, тягостной работе.

Вдалеке над рядами белых полотен и душистых лугов поднимался лесистый холм с выглядывающим из — за листвы замком. Донал почувствовал, как всё его существо наполняется ликованием, и тут же одёрнул себя: неужели он уже начал забывать своё безутешное горе? «Но ведь Бог значит для меня больше, чем любая женщина на свете, — сказал он себе. — Так как же мне не радоваться, если Он наполняет моё сердце весельем? Неужели я не отвечу на Его призыв, когда Он позовёт меня по имени?»

Он с новой силой зашагал вперёд и вскоре уже всходил на холм. В дверях его снова встретил старый дворецкий:

— Пойдёмте, юноша, я вам покажу, как входить и выходить из замка, никого не беспокоя.

Донал последовал за ним через длинную анфиладу проходов и коридоров и в конце концов оказался возле двери, ведущей в маленький закрытый садик в восточном крыле замка.

— Эта дверь, как вы изволили заметить, находится на нижнем этаже башни Балиол. Ваша комната будет как раз в этой башне. Сейчас я вам её покажу.

Дворецкий подвёл Донала к ещё одной винтовой лестнице, на этот раз совсем узенькой. Пожалуй, она могла бы целиком убраться во внутренней колонне давешней огромной лестницы. Они потихоньку начали взбираться наверх. Через несколько минут Донал уже начал подумывать, будет ли этому конец, а они всё шли и шли.

— Вы молоды, сэр, — проговорил старик. — С руками и ногами у вас всё в порядке, с сердцем тоже. Скоро привыкнете.

— Я ещё никогда не забирался так высоко, — признался Донал. — Разве только когда жил на Глашгаре. У нас в колледже была башня, но не чета этой!

— Через денёк — другой будете бегать туда — сюда, даже не задумываясь. Был и я молодой — так знаете, как резво носился вверх — вниз? Бывало, правое плечо вперёд наклоню и ввинчиваюсь, как штопор в бутылку, только что наверх.

Ох — хо — хо, правду говорят, старость — не радость…

— Вам не нравится?

— Конечно, нет. Кому понравится?

— Это только пока поднимаешься, сильно устаёшь, — успокоительно проговорил Донал. — Когда выберетесь наверх, свежий воздух мигом вас взбодрит!

Но старик — дворецкий не понял его слов.

— Хорошо вам рассуждать, пока молодой. А вот погодите, прихватит и вас, тоже будете задыхаться да стонать, вроде нас.

Донал представил себе, как по его стопам медленно идёт Старость, протягивая костлявую руку, чтобы цепко схватить его сзади. «Коли Богу будет угодно, — подумал он, — когда она подойдёт совсем близко, к тому времени я буду готов померяться с нею силами. Господи, Ты Сам вечно молод, годы не касаются Тебя, так не дай же им коснуться и Твоего возлюбленного чада. У меня тоже будет вечная жизнь!»

Лестница ещё не кончилась, но дворецкий остановился и открыл какую — то дверь. Войдя, Донал увидел маленькую комнату, почти совершенно круглую; лишь небольшая часть круга была отрезана ведущей сюда лестницей. На противоположной стене было окно, выступающее из стены наружу, откуда Донал мог смотреть сразу в трёх направлениях. Под его ногами лежала широкая равнина. Он увидел извилистую дорогу, по которой только что поднимался по холму, ворота в имение, дальний луг с белоснежными полосами полотна и текущую вдоль него реку. Взгляд его скользнул дальше по реке — ага, вот и море! Оно сияло на солнце, как алмазный щит, и хотя на самом деле было довольно неприветливым и совсем маленьким, всё равно оставалось полноправным братом всем морям и океанам мира. Восхищённый Донал повернулся к своему провожатому.

— Да, — ответил тот на его радостный взгляд, — вид отсюда замечательный! Когда я сам впервые здесь очутился, мне показалось, что я на небесах!

Стены в комнате были пустыми и голыми. На них не было даже штукатурки, и Донал вполне мог бы пересчитать в них все камни. Но, к счастью, они были совершенно сухими.

— Вы, наверное, думаете, как холодно тут будет зимой, — догадался старик. — Ничего, не бойтесь! Дверь закроете, она крепкая, плотная. Вот вам камин, а дров и торфа внизу полно. Конечно, тащить их наверх — работа не из лёгких, но на вашем месте я бы уже сейчас начал потихонечку запасаться на зиму. Вечерами, пока никого нет. Глядишь, скоро и натаскаете себе сколько надо.

— Но тогда я забью себе всю комнату, — огорчённо сказал Донал. — Мне бы хотелось хоть немного свободного места.

— А — а! — старик многозначительно поднял вверх указательный палец. — Вы ещё не знаете, сколько места у вас будет наверху — и всё ваше! Пойдёмте.

Два поворота вверх по лестнице, и они вышли ещё к одной двери. За ней открывалась широкая обзорная площадка. Широким каменным полукругом без перил или парапета она венчала всю башню, и её край проходил прямо над окном его комнаты. Хорошо, что у Донала была крепкая голова, потому что от высоты ему внезапно стало не по себе. Конечно, скоро он к этому привыкнет, потому что старик — дворецкий шагнул на площадку без тени неловкости или страха. Донал пошёл за ним. На другой стороне площадки он увидел несколько ступенек, ведущих к своеобразной сторожевой башенке, похожей на нарядную будку для часового, сработанную из камня. Сидя в ней, можно было спокойно обозревать всю простиравшуюся внизу долину. Дальше ещё одна пара ступенек вела на крышу замка, сложенную из громадных тёсаных камней. Между площадкой и скатом крыши пролегал широкий проход. Наконец, оказавшись на плоской части крыши, они спустились вниз на несколько ступенек, и Донал увидел два пустых деревянных сарайчика.

— Вот сюда можете всё и складывать, — показал старик.

— Действительно! — воскликнул Донал, которому всё больше и больше нравилась мысль о таком невероятном просторе на самом верху замка. — А никто не будет возражать, если я стану таскать сюда дрова?

— А кому тут возражать — то? — удивился дворецкий. — По — моему, кроме меня об этом местечке вообще никто не знает.

— И мне можно принести сюда сколько угодно дров и торфа?

— Да, я вам разрешаю, — с важностью ответил старик. — Если вы, конечно, не станете зря это всё расходовать. Этого я не терплю. Но что вам и вправду нужно, тут вы себя ни в чём не стесняйте… Да, ужин будет подан в классную комнату к семи вечера.

Они спустились к двери в комнату Донала, и старик оставил нового жильца поосмотреться. Несколько секунд Донал прислушивался к его удаляющимся шагам, а потом снова вошёл к себе. Он ни разу не задался вопросом, почему его поселили так далеко от остальных. Ему даже нравилось, что здесь, в уединении, он сможет распоряжаться своим свободным временем как ему угодно. Он тут же начал осваиваться. В углублении стены обнаружилось несколько полок, куда он поставил книги, а под ними стоял комод, в который он уложил свою одежду. Затем Донал достал бумагу, перо и чернила и уселся за стол.

Хотя окно его комнаты было так высоко над землёй, смолистый запах молодых сосенок, поднимающийся на тёплом ветерке в чистом, разогретом на солнце воздухе, доносился и сюда, а парящий высоко в небе жаворонок сообщал молодому поэту, как идут дела возле небесных врат. Свежий аромат подымался вверх, а песня струилась вниз всё время, пока Донал писал матери. Письмо получилось длинным. Запечатав его и написав адрес, Донал задумался.

Видимо, обедать и ужинать ему предстоит в одиночестве. Ну, так это даже к лучшему. Значит, можно будет всё время читать. Только вот как найти классную комнату? Наверное, кто — то за ним придёт. Должны же они вспомнить, что он в замке новичок и не знает дороги!

До ужина оставался целый час, и на Донала вдруг навалилась дремота. Он прилёг на кровать и крепко заснул. Когда он проснулся, вокруг стояла глубокая ночь. Тишина и молчание окружали его со всех сторон. Ночь была безлунной, но не слишком тёмной и очень ясной. Донал даже разглядел стрелки на своих часах: было ровно двенадцать. Значит, никто о нём не побеспокоился… Ой, как хочется есть! Но ничего, раньше бывало и похуже, так что и в этот раз он как — нибудь обойдётся. Кстати, у него наверняка ещё остались лепёшки…

С сумкой через плечо Донал вылез на верхнюю площадку и осторожно прошёл к сторожевой башенке. Там он уселся на каменную скамью и в обществе звёзд принялся за остатки своего скромного обеда. Сон взбодрил его, и он ничуть не хотел спать, но при этом чувствовал себя как — то странно, необычно. Он ещё никогда не осознавал себя так полно и живо. Ему нередко приходилось ночевать под открытым небом, но до сих пор он ещё никогда не ощущал ночи так близко, ни разу не оставался в таком бескрайнем уединении. Он оказался отделённым от всей земли подобно юнге, который в одиночку висит на мачте, раскачивающейся из стороны в сторону. Всё внизу отступило в неопределённость; земля и всё живущее на ней превратились в смутную тень.

Доналу казалось, что он умер и отошёл в сферы, не знающие телесного прикосновения и ощущения твёрдой почвы под ногами. Над ним возвышался могучий купол звёздных небес, и он не мог ни подняться туда, ни убежать прочь. На секунду он увидел в них символ жизни, такой недостижимый и, увы, безнадёжный. Сам он висел между небом и землёй, изгнанный отовсюду и абсолютно ничей. Истинная жизнь, казалось, отходила от него всё дальше и дальше, и его рука хватала лишь пустоту. Только лицо Сына Человеческого могло успокоить его и уверить в том, что жизнь эта всё — таки существует.

Только слово из Его уст могло подтвердить, что всё хорошо, всё истинно и жизнь сама по себе настолько небесна и высока, что познать её как должно он сможет, лишь целиком очистившись сам. Ах, какой нереальной и сказочной казалась ему сейчас древняя библейская история! Неужели до Бога действительно можно достучаться молитвами, исходящими из человеческой нужды? Как в этом увериться? Донал снова и снова взывал в распростёртые небеса, вопрошая, есть ли там ухо, которое услышит его. Что, если никто ему не ответит? Каким жутким и пугающим станет тогда его уединение! Но может быть, это тоже часть возрастания, и надо научиться жить и верить, когда не слышишь? Может быть, чтобы вера его воистину совершилась, ему пока не дано знать, как близок Бог?

— Господи! — воскликнул он. — Жизнь вечная есть знать Тебя и Твоего Отца! Я не знаю Тебя и Отца, у меня нет вечной жизни. Я могу только жаждать и алкать большего. Прошу, покажи мне Отца, Которого знаешь лишь Ты один!

И по мере того, как он молился, внутри его появилось и начало расти некое Божье прикосновение, наполнившее его так, что он просто не мог удерживать всё это внутри, и даже бескрайняя вселенная не смогла бы вместить в себя его переполнившееся сердце.

— Кроме Бога не нужно ничего. Его Одного довольно, — сказал наконец Донал и успокоился.