Донал Грант

Глава 42 Братская помощь

Однако Донал чувствовал, что даже убедившись в истинности своих догадок и уверившись, что непонятная музыка раздаётся от струн эоловой арфы, устроенной в каминной трубе, никогда не использовавшейся по назначению, они ещё не разгадают всей связанной с нею тайны. Возможно, кому — то было бы достаточно и первого открытия, но Доналу хотелось знать больше. Ему хотелось выяснить, действительно ли загадочная труба ведёт к одному из домашних каминов и если да, то в какой комнате этот камин находится. И всё потому, что в голове у него возник вопрос: а что если призрачная музыка каким — то образом связана с услышанной им историей об исчезнувшей комнате?

Тем временем пытливые расспросы любителей старины о древних преданиях и легендах подбирались к замку всё ближе и ближе, и потому пересудов о замке и его прежних обитателях в округе стало ещё больше, и в этих разговорах то и дело упоминалось жуткое привидение, которое до сих пор бродит по его залам и коридорам. Донал полагал, что рассказы о привидении пошли из — за того, что кто — то из жителей случайно заметил графа во время его ночных прогулок. Домашние же слуги, видели они сами хоть что — нибудь или нет, неизменно связывали подобные истории с легендой о таинственной комнате. Именно оттуда появлялся зловещий призрак, и именно туда он удалялся с первыми лучами рассвета.

Сам Донал всё свободное время проводил со своим другом Эндрю Коменом. Старику стало легче, и он собрался было снова приняться за работу, но вскоре понял, что сапожничать ему уже невмоготу. Силы покинули его, и любое, даже самое незначительное усилие причиняло ему мучительные страдания. Было больно смотреть, как он сидит за своим верстаком, с трудом протыкая шилом кожу и тут же останавливаясь из — за страшного кашля, сотрясавшего его исхудавшее, видавшее виды тело. Щёки его впали, лицо побледнело, он почти перестал смеяться и шутить, хотя ничуть не утратил радостного добродушия и всегда выглядел спокойным и довольным. Он понял, что выздороветь ему уже не удастся и медленная болезнь в конце концов приведёт его домой. Он был готов уйти хоть сейчас — или остаться среди живых подольше, как будет угодно Богу.

В этом не было ничего странного или чудесного. Однако некоторые добропорядочные христиане потихоньку удивлялись, что Эндрю не выказывает особого беспокойства о том, как будет жить Дори после того, как его не станет. Домишко, правда, был их собственный, но денег в нём не было, даже для того, чтобы уплатить все налоги, а если Дори и решит его продать, вырученных денег на жизнь не хватит. Соседи сурово осуждали такое легкомысленное равнодушие к судьбе жены. К тому же им казалось, что оставаться столь радостным и спокойным на краю могилы просто неприлично. Ни один из них даже одним глазком не взглянул на тот мир веры, в котором Эндрю прожил почти всю свою жизнь. Ни один из них не способен был понять, что для Эндрю допустить малейшую опасность зла в судьбе Дори было равносильно тому, чтобы признать, что вселенная покоится на скользких плечах господина Случая и в любой момент может покачнуться и разбиться вдребезги.

Однажды Донал случайно услышал, как Дори чуть слышно охнула, заглянув в глиняный чайничек, где хранились деньги. После настойчивых расспросов она призналась, что во всём доме у них осталось всего шесть пенсов. С тех пор, как Донал появился в замке, он почти ничего не истратил, и потому кое — какие деньги у него были. Отец с матерью вернули всё, что он им послал, уверяя, что ни в чём не нуждаются: сэр Гибби так хорошо за ними присматривает, что теперь они катаются как сыр в масле. По крайней мере, сами они считали свою нынешнюю жизнь неслыханной роскошью. Роберт даже боялся, не впадут ли они в безбожное угождение плоти, если Джанет будет два раза в неделю готовить ему мясной бульон! Поэтому Донал вполне мог истратить свои скромные средства на тех ближних, что жили сейчас рядом с ним, и его щедрые родители лишь от всей души одобрили бы такое решение. С деньгами они поступали как самые настоящие аристократы: не тратили зря ни единого гроша, но ни разу не отказали никому в нужде.

— Эй, Эндрю, — сказал Донал, почти бессознательно переходя на родной шотландский, потому что здесь он был уместнее всего, — что — то я смотрю, у вас деньги совсем на исходе. Работать — то вы сейчас не можете.

— Если и так, дивиться тут нечему, — отозвался Эндрю. — Дори никогда не говорит о таких пустяках.

— Что ж, — продолжал Донал, — слава Богу, что у меня есть кое — какие деньжата. Мне они сейчас не нужны, так чего их разбазаривать, коли они в дело могут сгодиться? И потом, у братьев и кошелёк должен быть один.

— А как же ваши родители? — спросил Эндрю.

— О них есть кому позаботиться, — ответил Донал. — Они сейчас живут припеваючи, как раньше никогда и не живали, — ничуть не хуже, чем я в графском замке. Видите ли, у них есть один друг, который без их помощи никогда бы не стал ни знатным, ни благородным. Он для них ничего не пожалеет. Так что всё моё серебро в вашем распоряжении.

Старик — сапожник подробно и тщательно расспросил Донала о его деньгах, затратах и будущем заработке и увидел, что его молодой друг так же спокойно и радостно, как он сам, доверяется заботе своего Господа.

Убедившись, что Господь не наделил Донала никакими другими обязанностями, кроме как помогать друзьям (особенно тем, кто тоже вверил себя Ему), Эндрю наконец сдался.

— Вы поймите, — добавил Донал, — я ничуть не сомневаюсь, что Господь усмотрел бы все ваши нужды, не будь у меня чем вам помочь. Но ведь это Он дал мне деньги, так же верно, словно Сам сунул их мне в руку и сказал: «Вот, Донал, это тебе!» В мире такое, конечно, не одобряется, но мы — то с вами знаем, что правда, а что неправда! Мы же знаем, что и серебро, и золото лишь на то годятся, чтобы творить ими волю Божью. А ведь помогать ближнему — и есть Его воля. Не то, чтобы у Самого Господа денег мало. Просто Он любит, чтобы и мы тоже иногда друг другу помогали.

— Хорошо, я согласен, — проговорил Эндрю.

— Тогда вот вам всё, что у меня есть.

— Нет, нет, так не годится, — запротестовал сапожник. — Что же я, совсем уж нищий или грабитель без стыда и совести? Зачем вы мне всё это сразу отдаёте? Лучше давайте нам понемножечку, и мы с Дори будем кормиться из вашей руки, словно из клюва небесных воронов Господних, приносящих пищу прямо с Его стола. — Тут, несмотря на неживую бледность и нездоровую худобу его лица, в глазах Эндрю зажёгся огонёк прежнего озорного веселья.

— Нет, нет, сэр, — продолжал он, — вы лучше поговорите с Дори сами и дайте ей то, что она у вас попросит, ни больше, ни меньше. А то она расстроится. Кто знает, что со всеми нами будет? Может, и смерть скоро пожалует. Или знаете что? Дайте ей шиллингов пять, а когда они все выйдут, она вам скажет.

Доналу пришлось уступить, но перед уходом он несколько раз настойчиво повторил Дори, что все его деньги остаются полностью к её услугам.

— Одежда у меня почти вся новая, — сказал он. — Сшили мне её перед самым отъездом. В замке меня кормят и поят, да ещё и разрешили свободно рыться в такой замечательной библиотеке! Чего ещё мне нужно? Так что для меня это самое настоящее счастье и богатство отдать свой заработок вам. Не знаю, Дори, найдётся ли в мире ещё кто — нибудь — кроме, разве, самого Господа, — кто так же сильно любил бы вашего старика, как вы да я. И ведь случись со мной что, вы бы с Эндрю тоже последним со мной поделились. А я сейчас отдаю вам вовсе не последнее, а лишнее. Неужели же вы не возьмёте у меня того, что сами бы отдали с радостью, — пока у меня есть, что вам отдать?

После таких уговоров Дори просто не могла не уступить и, уверившись, что муж не против, с благодарностью приняла протянутую им помощь.