Донал Грант

Глава 29 Снова Эппи

Донал был бы рад рассказать сапожнику об этом непонятном происшествии, но подумал, что о делах, творящихся в замке, негоже рассказывать за его пределами, — ведь в доме лорда Морвена ему доверяют! Он и сомневаться — то начал потому, что не был уверен, одобрит ли это сам Эндрю. Но на следующий день он всё же отправился в гости к Коменам, хотя бы для того, чтобы побыть рядом с тем единственным человеком, которому он мог бы обо всём рассказать, будь у него такая возможность.

Не успел он войти в комнату, где сапожник, по своему обыкновению, сидел подле жены и чинил башмаки, как ему сразу же стало ясно, что в доме что — то не так. Однако старики поздоровались с ним так же приветливо, как всегда, и уже через несколько минут Дори сама поведала ему о причине своей тревоги.

— Что — то беспокоимся мы, сэр, — начала она. — Насчёт нашей Эппи.

— Неужели? — огорчился Донал, полагавший, что у девушки теперь всё в порядке. — А что случилось?

— Да как сказать? — ответила Дори. — Может, это нам по — стариковски чудится, а всё — таки сдаётся нам с Эндрю, что не всё у неё чисто да ладно.

Придёт, бывало, к нам — уж такая вся скромница, как будто о себе и вовсе думать забыла. А через минуту кто — нибудь из нас слово скажет, и она вся как рассердится, как вспыхнет! Ни одного слова поперёк сказать нельзя!

Словно ей всё время кажется, что за каждым словом — ещё сотня. Ощетинится, как зверёк — и ну защищаться! Что — то непонятно я объясняю, ну да вы, наверное, и так всё поняли.

— Понял, — сказал Донал. — Но я её сейчас совсем не вижу.

— А тому и удивляться нечего, сэр. Понятно, что она вас сторонится. Стыдно ей, поди; ведь вы всё знаете про её вольности с молодым графом.

— Даже не знаю, как бы мне её увидеть, — задумчиво проговорил Донал.

— А разве раньше она не убиралась в классной комнате перед вашими занятиями?

— По — моему, да.

— А сейчас?

— Не знаю. Мне сказали, к какому часу я должен появляться там по утрам, и раньше я туда никогда не прихожу.

— И ведь не то, чтобы она что — то там говорила или делала, — продолжала Дори. — Просто вид у неё какой — то не такой, даже походка! Хоть бы зацепиться было за что, может, и не думалось бы так… Конечно, она всегда была девушка переменчивая — настроения, то да сё, — но раньше она послушная была, всегда готова нас порадовать, пусть и немножечко. Нравилось ей стариков радовать, хоть бы и своих деда с бабкой. А сейчас и слова лишнего ей не скажи, а уж чтоб послушалась нас, о том и речи нет! Нет, она, конечно, не всегда такая, но сейчас на неё всё чаще и чаще находит. Иной раз и рот — то боишься открыть: что внучка скажет, как посмотрит? И всё время она не то, чтобы нас слушает, а как будто что — то от себя отталкивает, словно ничего ей не нравится, только бы избавиться от этого поскорее. Слова — то наши у ней в голове остаются, в этом я не сомневаюсь, но сдаётся мне, что от речей толку сейчас мало. Когда человек и так уж недоволен, у него всегда найдётся, на что пожаловаться!

— Дело — то оно не в том, чтобы правильно поступать, — сказал сапожник. — То есть, не к этому одному всё должно стремиться, а к тому, чтобы расположение в душе было верное ко всему, что тот человек делает, говорит или думает. В этом — то вся праведность и есть, а уж из неё само собой и происходят всякие добрые дела. Если доброго ничего не видно, значит, душа и мысли у человека не в порядке. И внучка наша бедная так себя ведёт, потому что душа у неё к правде не склоняется. Ни с самой собой у неё согласия нет, ни с какой истиной — а хоть бы и с человеком, только по — настоящему праведным и правдивым, — ни с истинным Богом. Дурной поступок — это ещё ничего, пока человек способен добро от зла отличать, даже если и не любит он истину всем сердцем и душой. Пока разумение зла в нём остаётся, ещё не всё потеряно.

— Что это ты такое говоришь, Эндрю? — укоризненно произнесла его жена. — Неужели ты позволил бы нашей Эппи делать дурное, если бы мог удержать её на праведном пути?

— Нет, не позволил бы, — ответил ей муж, — если бы она сама хорошенько понимала, что худо, а что хорошо. Или ты хочешь, чтобы я силком её удерживал от всякого греха, а сама она пусть только и ждёт, пока я отвернусь, чтобы улизнуть да набедокурить? Нет, я хочу, чтобы она сама увидела, что нагрешила, и покаялась бы, и поняла бы, какая это скверна — идти против святой воли Того, Кто её сотворил и ради неё умер. Сама посуди, что тут лучше и что выберет любой дед, который любит Бога, любит свою внучку и любит истину! Нам надо обоими глазами взирать на истину, а не моргать да коситься на мир сей и его праведность! Уж лучше быть Закхеем, чтобы Господь пришёл к нам домой вечерять и чтобы с каждым часом в сердце возрастала праведность Божья, — чем гордым фарисеем, который даже не понимает, что грешит, а с такими, как Закхей, и говорить — то гнушается!

— Если вы думаете, что я могу что — то сделать для Эппи, то я готов, — сказал Донал. — Признаюсь, я немного боюсь вмешиваться.

— Вам, сэр, лучше вообще рядом с ней не появляться, — ответил Эндрю. — Вы и сами человек молодой, а на людские сердца да языки лучше не полагаться. Ведь бывают и такие, что ни в какую не желают верить, что человек может даже самую малость сделать в чистоте сердца да по доброму расположению. Тут же начинают придумывать да измышлять, какие же у него побуждения; прикидывают, значит, какие же такие соображения могли бы и их самих на такое подвигнуть. Им даже представить трудно, что доброе дело можно сделать просто так, потому что оно доброе!

— Вот только если вам пойти к миссис Брукс, — смиренно предложила практичная Дори, — и спросить её, не заметила ли она чего, не взялась ли Эппи за старое. Вы ведь с ней добрые приятели.

Донал пообещал поговорить с экономкой и, вернувшись в замок, тут же побежал её искать. Та сказала ему, что девушкой она весьма довольна: и работает она прилежно, и усердна, и услужить чуть что готова. Конечно, порой и грусть на неё находит, и тоска; но тут старикам нужно помнить, что они тоже когда — то были молоды. Хоть и не встречается она больше с молодым графом, да разве сразу его забудешь? Но так и быть, она приглядится к Эппи повнимательнее.