Дороги, которые...

03. ОСУЖДЕННЫЙ ДЕНИСОВ

КАК ОНО ТУТ ВСЁ

Доктор оказался молодым парнем. По крайней мере, на вид. Всех посмотрел, похмыкал. Сказал, что, за неимением вшей, Антона брить не надо. Хоть это!

Дежурный (доктор звал его Нечаев, а сам он представился Антону как Бурый) выдал ему комплект одежды: четверо свободных семейных труселей, пару футболок, брюки и куртку, похожие на туристические, только серые, комбинезон и ветровку на манер строительных, кепку… Всё было летнее. Бурый сказал, что к осени будет тёплая поддёвка, а к зиме — другая форма. Ещё полагались ботинки. Натуральная кожа, ручные швы. Антон аж офигел. Там (на Старой Земле) такие ботинки стоили нехилых бабок! А тут зэкам выдают. Надо же…

Длинный бревенчатый дом был разгорожен на две большие комнаты. В каждой стояло по двадцать топчанов, в два ряда, торцами к стенам. Почти половина из них была свободна. Бандиты хотели было занять места, но Бурый сказал обождать, пока староста не придёт. Те покривились, побурчали что-то, но больше быковать не стали. Антон от нечего делать пересчитал койки. Тринадцать было занято в одной комнате и четырнадцать во второй.

Снаружи дома были приделаны лавки, крытые широкими навесами. Ещё несколько были составлены в две группы по типу больших беседок.

Пришла на обед бригада. От рабочих остро пахло по́том, железом и камнем. Староста, невысокий коренастый мужик со шрамом через всё лицо, которого все звали Бе́ндер, осмотрел вновь прибывших, буркнул Антону: «С тобой отдельный разговор будет», — и велел всем идти в столовую.

Идти оказалось недалеко. Такой же длинный дом, только с двумя входами. Они вошли через левый. В небольшом зале стояло два длинных стола с лавками. Расселись все, ме́ста хватило и даже осталось. Молодая суровая повариха объявила, что пополнения сегодня не ждала, так что порции для новеньких будут небольшие, остальным — без добавки, но хлеба много. Действительно, на столах стояли глубокие миски с нарезанным тёмным хлебом, очень вкусным, как из маленькой частной пекарни, которая была напротив его дома в Москве… Замечание на счёт возможной добавки Антону показалось странным: «старичкам» поставили тарелки, больше похожие на тазики. Такой попробуй ещё съешь! Накормили вкусно: рассольник, картошка с рубленным мясом в подливе и чай. Дали даже пирог с какими-то кисло-сладкими кусочками, похожими на розоватую траву. На выходе он не удержался и спросил в окно раздачи:

— Извините, а пирожки были с чем?

— С ревенем! — ответил строгий голос.

— Спасибо, очень вкусно.

— На здоровье! — на этот раз голос был более доброжелательным и даже, как будто, улыбался.

Староста не разрешил новеньким поселиться одной кучей и распределил всех по двум комнатам, вразброс. Антону велели занять место в середине левой комнаты у дальней от входа стены, показали тумбочку.

После обеда старички расселись на лавочках возле корпуса, кое-кто ухитрялся даже вздремнуть. Через пятнадцать минут Бендер объявил, что занятость для новеньких на сегодня оставил Бурому, распорядок он тоже обскажет — и отряд ушёл.

— Короче, слушаем сюда, — Бурый стоял на крыльце. — Расписание простое. В шесть подъём. Мыльно-рыльные дела, сортир, кровати, зарядка. В семь завтрак. Полвосьмого выходим на карьер, до двенадцати. С двенадцати до часу обед. С часу до полшестого — обратно карьер. После работы — душ, и уже можно в цивильное переодеться. В семь — ужин. В полвосьмого вечерняя поверка, и дальше до девяти — личное время. Можно читать, кто что мастерит, опять же. Прогулки — только на прилегающей к корпусу площадке, — Антон про себя отметил, что все каторжные называли дома корпусами, а не бараками. — Хотите — можете и спать раньше лечь. В девять общий отбой. Шесть дней полных, в субботу работаем до обеда, после обеда — личное время. Воскресенье — полный выходной, только дежурства. С утра библиотека открыта, книги можно брать на неделю. Есть кружки́ разные…

— Кружки́? — неожиданно для себя спросил Антон.

— Кружки, — подтвердил Бурый, — театральный есть, рисование, резьба по дереву. Керамика, опять же. Ангелина Семёновна музыку ведёт, ежели слух имеется — пианино и гитару. Концерты бывают. Чаще самодеятельность, конечно. Но раза два в месяц приезжают настоящие артисты. Теперь про дежурства. Один — по корпусу. Дежурный моет полы, носит воду для бани, топит печи, дрова опять же на ём. Один — на столовую. Двое — скотный двор. На прачку, уборку территории, огород и прочее — по-всякому, как скажут. График Бендер ведёт. Вопросы есть?

— Тут у вас прямо коммуна… — процедил кто-то из бандюков.

— А как же, строим общее светлое будущее… Что ещё?.. Ежли что отшиб, вывихнул-сломал или какая вдруг болячка — сразу же докладаем дежурному или старосте. Врать не советую — доктор всё одно увидит. Без разрешения по посёлку не шарошимся. Всякие вопросы — опять же к старосте или к дежурному, — Бурый сморщился, припоминая. — Вроде, всё. Так, сейчас полу́чите постельное, и на сегодня объём работ будет такой…

Антон таскал воду. Бурый сказал, что много сегодня извели, надо чтобы к вечеру была полная бочка. Пока было чуть больше половины. Бочка была приделана над крышей бани, здоровенная, наверное, на целую тонну, а может на две, покрашенная чёрной краской. Бурый распределил людей по нарядам и пришёл ему помогать.

Чтобы вылить воду в люк наверху, надо было взобраться по лесенке типа крыльца. Зато, оказывается, когда она прогреется, можно было ополоснуться из душа тёплой водой.

— А зимой вода же замёрзнет? — пришла Антону в голову свежая инженерная мысль.

— Зимой приходится в баки наливать, в самой бане. Там уж без душа, так, из шайки.

Через полтора часа таскатни Бурый объявил перекур, и они присели на лавку во дворе. Антон думал, что тот и правда будет курить, но Бурый не стал.

— Тебя, паря, за что определили?

Антоха посмотрел в прищуренные глаза молодо выглядящего, но явно старого зэка, и решил, что лучше ничего не выдумывать — всё равно правда рано или поздно выплывет — и рассказал как есть.

— Да-а-а… — Только и сказал Бурый. — Вроде и мужик ты, а чисто малолетка… Так по дурости влететь!

Что тут возразишь? Помолчали. В ветках над ними старательно тенькали какие-то птицы. Антон вспомнил озадачивший его вопрос:

— А в столовой почему два входа?

— Дак второй — для вольнонаёмных.

— В смысле, для охраны?

— Да не только. Тут охраны, считай, почти и нет. Видел же сам: нахрен она нужна? Так, человек шесть, для порядку. Эти, которые вас доставили — это ж рейнджеры с севера. Тока начальник наш с ними был, остальные завтра-послезавтра уедут. Домов вишь сколько! Там вольных цельна толпа: всякие инженера, каменщики, архитектор даже приехал. Доктор, опять же. Да жёны ихние. Да дети с интерната на выходные приедут — охота им, думаешь, на наши рожи смотреть? Там зал раза в три больше, иногда не все враз входят. Да, дежурить по кухне будешь — посмотришь, — Бурый хлопнул по коленям и встал. — Ну всё, пошли, Антоха, неча сидеть.

Вечером староста проверил работу всех новеньких и объявил, что четверо, работавших на колке дров, получают половинную па́йку. В ответ на попытки возмутиться, Бендер жёстко обрезал:

— Половина работы — половина па́йки. Это сегодня, поскольку вы новенькие. С завтрашнего дня: не выполнил норму — хлеб и вода. Такое правило.

Перед сном Антона вызвали на улицу — поговорить. Он слегка струхнул, но пошёл. На лавках уже сидели Бендер, Нечаев и ещё человек шесть стариков. Антон как-то и не понял — как он определил, что они старики. Молодые на вид парни. Только вот глаза… Манера разговаривать, может быть? Или привычка командовать людьми, как у отца?

Бендер начал:

— Ну что, Антон, хотим от тебя услышать твою историю — за что ты на каторгу загремел, что ты за человек, чего от тебя ждать…

Бурый щурился и молчал. Рассказал он остальным или нет — непонятно. Да и какая разница?

Антон ещё раз пересказал свою историю, стараясь не показать себя совсем уж дебилом.

Повисла театральная пауза.

Бендер удивлённо и даже как будто жалостно сложил брови домиком:

— Ой, дура-а-ак… Отцу хоть сообщил?

Антона словно пронзило.

— Да как⁈.. А можно разве?.. Я же… Барон же всё равно сказал — обжалованию не подлежит…

Бендер сморщился, как от зубной боли.

— Ты голову-то из задницы вынь, Антоха. Не о тебе печаль. Батя твой искать ведь будет. Переживает, поди. Сколько лет-то ему?

Антоха натужно вспомнил год рождения отца — шестьдесят четвёртый.

— Получается… Семьдесят три в октябре будет…

— Ну вот. Сердце, наверно, слабое?

Такая мысль была совершенно новой.

— Я… Я как-то…

— Ага. Ты всё о себе переживал… Вот что. Синяк, дашь ему бумагу, карандаш, конверт — пусть черканёт бате пару строк. Нет… в четверг выдашь! Пускай пока подумает, время есть. И в пятницу передашь с почтой, пусть отправят. А ты, малόй, учись не только о себе думать, понял?

Всю ночь Антону снились вёдра с водой. И бесконечная лестница, по которой надо было забираться, чтобы вылить воду в огромную, бездонную цистерну.

КЛЯТВА В ДЕЙСТВИИ

Новая Земля, баронство Белый Ворон, Мраморная каменоломня, 18.01 (мая).0055

Ночью двое степняков из новой банды (которых Антон продолжал про себя называть полосатыми, вспоминая их стёганные ватные халаты) ударились в бега. Один из них приполз под утро, скуля и с трудом передвигая скрюченные конечности. Антон со страхом смотрел из-за спин вываливших на крыльцо сокамерников. Со рта беглеца свисала нитка стеклянной слюны, лицо посинело. Второй не дополз. Мужики пошли по следам и приволокли в лагерь его скукоженное тело.

Пришёл доктор, поводил над живым руками, после чего тот сел, трясясь и хватая воздух ртом. Следом пришёл начальник. Мрачно велел «выписать двадцатку» в воспитательных целях и на два дня перевести на хлеб и воду, «а этого придурка закопать». И ушёл. Староста назначил троих из старичков, один (здоровый двухметровый мужик по кличке Лось) сходил в дом и принёс длинную скрученную плеть. Пока он ходил, двое других живо примотали проштрафившегося к лавке, потом взяли скрюченный труп, две лопаты и ушли в лес. А первого Лось отхлестал плетью. Мамочки, это просто пипец как страшно. Киргиз выл и дёргался. На спине остались багровые кровоточащие полосы. А доктор ушёл! Специально, наверное.

Остальные восемь новеньких стояли и злобно смотрели, как их товарища избивают. Ровно двадцать ударов, Антон посчитал. А старики зло смотрели на новеньких. Потом Лось смотал плеть и сказал:

— Если из-за вас, уродов, отряд попадёт на взыскание — я больше жалеть не буду, кожу сниму, будьте уверены.

Так это он жалел ещё, что ли?

Староста вышел вперёд, сунул большие пальцы за ремень. Это вообще, по ходу, здесь — модный жест.

— Говорю один раз. Кто не понял — это вам не Матушка. В жопу тут не усрались никому ваши права. Господин барон велел нам встать на путь исправления — значит так и будет. У нас, как товарищ Макаренко велел, воспитанием занимается коллектив. После третьего вашего косяка страдать будем всей хатой, так что предупреждаю по-хорошему: учить будем от всей души. Драка — десятка. С отягчающими — тридцать. Бежать задумаете — лучше назад не ползите, как есть шкуру сниму до костей. Кто норму не выполняет — переходит на хлеб и воду. Нарушения внутреннего распорядка — как накосячите. Староста имеет право на воспитательное воздействие без привлечения администрации. Каждый, кто сейчас мне хочет рассказать про беспредел и западло — попрошу выйти вперёд, высказаться и лечь на лавку. Разлагающий базар — десятка. В порядке живой очереди. Только быстро, а то скоро завтрак.

Почему-то желающих не нашлось.

КАРЬЕР

Карьер вблизи оказался очень большим. И очень каменным.

Антону, вместе с несколькими другими новичками, выдали тачки, лопаты и велели засыпа́ть из кучи мелкие мраморные камушки и грузить в специальные телеги, запряжённые парами лошадей с мохнатыми ногами.

Спустя какое-то время Лось, поставленный над ними бригадиром, зычно объявил, что если они будут ползать как мухи, пайку получат из хлеба с водой. Антон присмотрелся. И правда, у бригадира выходило почти в два раза быстрее, хотя тачку он грузил до предела, и как только ничего не выпадало… Антон постарался не отставать. Вышло не очень. Во-первых, такую тяжёлую тачку он еле катил. Во-вторых, она так начала вихлять в руках, что он чуть всё не развалил. Нет уж, лучше поменьше, но катать быстрее. Эта тактика оказалась удачнее.

Через два часа Лось объявил перерыв на десять минут, ткнув пальцем, где можно попить (из бака с тремя прикованными на цепочках кружками), и где — оправиться. Антону показалось, что десять минут кончились слишком быстро, и снова началась бесконечная беготня.

После перерыва стало ещё хуже. Непривычное к физической нагрузке тело налилось свинцовой тяжестью и не хотело шевелиться.

Лось время от времени подбадривал свою бригаду лозунгами:

— Веселей, залётные! — или: — Шевелись, доходяги! — и всё время, всё время он был быстрее всех!

Сигнал на обед прозвучал, когда Антон решил, что никакой Новой Земли на самом деле нет. Просто они с Сержем разбились, а потом он, Антон Денисов, попал в какой-то особенный ад. Как этот древний мужик, который камень в гору катал. Только здесь была тачка. И снова, и снова, и снова… И куча не уменьшалась совсем… Руки просто отваливались. Да и ноги, если честно, уже просили упасть. В горле першило от каменной пыли. И тут Лось скомандовал:

— Хорош, болезные! Обед!

Со всего карьера стягивались каторжные. Бригадиры о чём-то разговаривали со старостой.

Отряд не спеша подошёл к столовой и забренчал рукомойниками. Около входа Бендер объявил, тыкая пальцем:

— Ты, ты, ты и ты — сели здесь на лавку. Вход в столовую вам запрещаю.

Поротый киргиз молча сел с краю, но остальные возмутились:

— Это почему это⁈ — все трое оказались новичками.

— По кочану! Работники из вас, как из собачьего хвоста сито! Я с вами не шуточки шучу! Про норму выработки все слышали⁈ Вы что думаете — будете филонить, а за вас другие — впахивать, так что ли? Вторую смену нормально отработаете — пущу пожрать. Нет — так и будете тут сидеть. Дежурный, вынеси им! — дежурный, незнакомый ещё Антохе парень, живо вынес на подносе четыре кружки с четырьмя же кусками хлеба.

— Да вы ненормальные тут все! — один из проштрафившихся перешёл на истеричный визг.

— Чё ты орёшь, как белый медведь в тёплую погоду? Жалобы — к начальнику. И сразу всех предупреждаю, откроете хайло — получите воспитательные за нарушение порядка в поселении. Ждать отряд здесь. Остальные — заходим, время уже…

Допущенные в столовую расселись за столами. Миска, вчера со стороны показавшаяся Антону огромной, поразительно быстро опустела. Он удивился сам себе и так же быстро смёл и второе, и третье. Многие подходили к окну раздачи и просили добавки, но он, однако, постеснялся. Пирожок сегодня был с зелёным луком и варёным яйцом. Заметив, что почти все завернули пирожки в бумажные салфетки и попрятали по карманам, он поступил так же.

На улице сидели четыре нахохлившихся штрафника. Бендер стрельнул на них глазом, но те промолчали, и он ничего не сказал тоже. Вернувшись к своему корпусу, отряд расселся на лавочках. Антоха нашёл себе место в углу одной из беседок, привалился спиной к столбу и мгновенно заснул.

Вторая половина дня мало чем отличалась от первой. Разве что перерыв в середине был поболее — на целых двадцать минут. Каторжные собрались вокруг питьевой бочки. Запасливые разворачивали припасённые в столовой пирожки, прихлёбывая водой из кружек на цепочках. Антоха поколебался, но подошёл тоже. Мужики немного постеснились, впуская его в свой круг.

— Ну чё? — Бурый протянул ему кружку. — Не догадался пирожка прихватить?

— Догадался.

— Ну дак лопай скорей, долго сидеть не будем.

— Неудобно как-то, — Антон покосился на завистливо поглядывающих штрафников.

— Э-э-э, паря! Тебя что — в детстве по жопе не лупили?

— А… при чём тут это?

— А при том! Не понимают головой — будут понимать через жопу. Раз-два-три поголодуют — как миленькие забегают. Или ты за этих гавриков норму выработки хочешь ворочать? — Антоха испуганно помотал головой. — Ну и всё, жри давай бегом. Да смотри, сам как квёлая муха не ползай, а то так же будешь воду с пирогом вприглядку хлебать.