Доверься мне

ГЛАВА 36

КАК ОЛИВИЯ, НО ВЫСОКИЙ И БЕЗ СИСЕК

Если подсчитать, уверен, я провел на ледовой арене больше, чем в любом другом месте, включая мой собственный дом или тот, в котором я вырос. Запах, шум, волнение, которое пробегает по моему позвоночнику каждый раз, когда я ступаю на арену — все это так знакомо.

Но это: снующие вокруг дети, запах свежеиспеченного печенья в закусочной, крепкий кофе у всех родителей в руках, чтобы пережить еще одно утро на катке… что ж, это тоже так мне знакомо, но с этим я давно не сталкивался.

Нахождение здесь будит во мне поток счастливых воспоминаний о годах, проведенных на катках, подобных этому. Там, где мой отец учил меня кататься на коньках, где мои родители подбадривали меня, где они помогли мне стать тем человеком, которым я являюсь сегодня, позволяя мне следовать своим мечтам.

Уголком глаза я ловлю чей-то прямой взгляд, то, как люди подталкивают человека рядом с собой, когда я смотрю на табло, где указано, на какой из четырех катков мне нужно идти. Это неизбежно, в таком месте в субботу меня всегда узнают, но сегодняшняя игра не про меня, поэтому я натягиваю свою шапку чуть ниже и поправляю шарф на шее, направляясь к желтому катку.

Когда прохожу через вращающуюся дверь, я резко вздрагиваю от обжигающей прохлады катка. Подойдя к защитному стеклу в одном из углов, я улыбаюсь девочкам, которые молнией проносятся по льду, их хвосты на голове развеваются. Мое сердце разрывается, когда я замечаю Оливию, стоящую в дверях скамейки запасных и оживленно разговаривающую с девочкой на коньках. Она не сильно выше девочки, несмотря на то что это лига для детей восьми лет и младше.

— Ну, будь я проклят. Картер Беккет мерзнет на местном катке.

Повернувшись, я встречаюсь взглядом с мужчиной, который пристроился рядом со мной. Он высокий, но ниже меня. Широкоплечий, но не такой широкоплечий, как я. Темно-каштановые волосы и глаза того же цвета. Ухмылка на его лице говорит о том, что он давно ждал этого дня, но не совсем так, как все нормальные люди.

Я обращаю внимание на ребенка, пристегнутого к его груди, он грызет силиконовый хоккейный конёк. С подбородка у него свисают капельки слюны, капающие на отцовскую куртку.

— Стоит ли ругаться при ребенке? Это не очень хорошо для маленького Джема.

Я наслаждаюсь удивлением в его лице, когда он понимает, что я узнаю его. Как я могу не узнать? Он удивительным образом похож на Оливию, за исключением…

— Черт возьми, она, мы действительно похожи, не так ли?

— За исключением…

— За исключением того, что у меня на груди ребенок, а не пара сисек?

— Я собирался сказать о разнице в росте, но, конечно, можно ограничиться и этим, — сиськи у Оливии идеальные, но я чувствую, он такое уточнение не оценит.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Джереми, с презрением оглядывая меня. Я уверен, что я ему очень не нравлюсь. — Олли не говорила, что ты придешь.

— Она не знает. Я не должен был приходить ни на какие игры.

— И ты все равно пришел?

— Угу, — я делаю что хочу. Оливия это знает, а вот ее брат, возможно, нет. — Я прилетел рано утром.

— Ты сам заплатил за перелет, вместо того чтобы лететь с командой? Зачем ты это сделал?

Потому что я богат и могу?

— Потому что я хотел увидеть, какой тренер твоя сестра и как играет твоя дочь. Олли сказала, что Аланна хотела видеть меня на игре, — это я планирую сказать, когда Оливия будет ругаться, что я пришел.

Я оборачиваюсь ко льду, где Оливия все еще разговаривает с той брюнеткой. Она смеется, берет свою клюшку и слегка встряхивает ее.

— Которая из них твоя дочь? — спрашиваю я, хотя почти уверен, что знаю.

Джереми показывает на Оливию и брюнетку.

— Та, которая не отходит от нее.

Она обнимает Оливию, крепко прижимается к ней, прежде чем Оливия выводит ее на лед, слегка похлопывая по заднице.

Глаза Аланны бегают по трибунам, вероятно, в поисках родителей, и когда они останавливаются на Джереми, ее лицо загорается, и она начинает махать рукой.

И тут она замечает меня.

Ее клюшка с грохотом падает на лед, и у нее отвисает челюсть, когда она стоит и смотрит на меня. А потом пронзительно кричит. Она кричит, а я смеюсь. Она подпрыгивает на своих коньках, а затем бросается обратно к скамейке и сжимает Оливию в объятиях, от которых та чуть не падает.

— Спасибо, спасибо, спасибо, тетя Олли, — слышу я ее крики отсюда, а Оливия, черт возьми, растеряна, смотрит с Аланны на лед, на трибуны, на брата, на…

На меня.

Я поднимаю руку в перчатке и машу ей. Ее лицо озаряется самой яркой, пронзающей светом улыбкой.

— Черт, — бормочет Джереми. — А я-то рассчитывал, что она разозлится на тебя за то, что ты явился без предупреждения.

Прежде чем я успеваю ответить ему, Аланна проносится по льду, подпрыгивает в воздух и ударяется своим о стекло передо мной.

— Я забью гол для тебя! — кричит она. — Не могу дождаться, когда ты увидишь!

— А что насчет меня? — спрашивает Джереми. — Ты собираешься забить один для своего старика?

Аланна смеется.

— Отстать, папа. Новый человек в городе.

Джереми бубнит себе под нос, а затем указывает на трибуны.

— Ну, давай. Моя жена отказывается стоять, а она почти что завизжала от восторга, как увидела тебя.

Команда Оливии разгромила другую. Дошло до того, что в середине второго периода ей пришлось сказать девочкам, чтобы они успокоились. Аланна забивает два гола и ведет, будто у нее моя ДНК. После обоих голов она указывает на меня, а затем делает вид, что ее клюшка — это гитара и она играет на ней безумное соло. Ее мама, Кристин, от стыда зарывается лицом в ладони, а мы с Джереми боремся за звание самого громкого взрослого на трибунах.

Я, конечно, победил, но Джереми попытается доказать обратное. Может быть, именно поэтому, когда девочки выходят из раздевалки, мы толкаем друг друга локтями, пытаясь первыми добраться до них. Я снова выиграл. Очевидно.

Оливия морщит нос в улыбке, и пристраивается рядом со мной.

— Ты здесь, и я даже не злюсь из-за этого.

— Значит ли это, что я могу делать больше вещей, которые мне не разрешено делать? — например, есть кое-что, что я…

— Нет.

Черт.

Подцепив пальцем ее подбородок, я подтягиваю ее лицо для мягкого поцелуя, не обращая внимания на рвотный звук, который издает ее брат. Я так соскучился по этим губам, это невероятно.

— Я скучал по тебе, коротышка.

— Привет, — маленькая девочка рядом с Оливией наполовину машет мне, прислоняется к стене, скрестив руки и лодыжки, будто все абсолютно обыденно. Она кивает. — Привет. Как дела? Я Аланна. Ты можешь звать меня Лана. Или Ланни. Или Эл. Или Алли. Или просто… — она приподнимает лениво плечо и отпускает его. — Аланна.

Я не успеваю ответить, как ее маленькие кулачки оказываются у ее рта, едва прикрывают пронзительный визг, вырвавшийся из ее горла. Она бросается на меня, облепляя мое тело своими конечностями.

Смеясь, я крепко обнимаю ее.

— Ты надрала там всем задницу, Лэнни. Вот черт. Мне можно говорить задница? Вот дерьмо. Я сказал дерьмо. Черт, я сказал это снова, — ну, все идет как по маслу.

— Папа все время говорит плохие слова, — Аланна сползает по моему телу и обнимает родителей, целуя брата в щеку. — Иногда мама заставляет его спускаться в подвал на тайм-аут, и тогда он должен положить деньги в банку для ругательств. Потом мама использует эти деньги, чтобы купить новые туфли и дорогое вино.

Мой взгляд скользит к Кристин.

— Сколько я должен в банку с ругательствами?

— За четыре ругательства четыре доллара, — она протягивает руку, сжимая пальцы. — Плати, приятель. Маме нужно шикарное вино.

Я сую ей в руку десятку и говорю, чтобы она оставила сдачу, потому что к концу этого дня я, вероятно, буду должен больше.

Аланна роется в сумке, висящей на плече Оливии, и достает оттуда маркер.

— Можешь подписать мою клюшку?

— Могу я подписать твою клюшку? — я качаю головой, нацарапывая свое имя на клюшке. — Чувак, я должен просить тебя подписать мою клюшку после того, как ты играла.

— Чувак, — тревожно хихикает Аланна, падает обратно на Оливию, которая издает «у-у-ф-ф», поскольку вынуждена удерживать племянницу. — Картер Беккет только что назвал меня чуваком.

Я подмигиваю ей.

— Какие у вас сейчас планы, ребят? Могу я пригласить всех на обед?

— Да! Я обедаю с суперзвездой, я обедаю с суперзвездой, — поет она, исполняя какой-то странный танец. Кажется, это называется «флоппинг»?

— О, ну, у нас есть дело… — Джереми почесывает голову.

Кристин шлепает его по руке.

— Нет у нас никаких дел. Не притворяйся, что ты сейчас не сходишь с ума от одной мысли о том, что будешь обедать с ним. Ты не можешь дождаться, чтобы написать всем своим друзьям, — она улыбается мне. — Мы с удовольствием пообедаем с тобой. Большое спасибо, Картер.

— Куда мы идем? — спрашивает Аланна, когда я обнимаю ее за плечи и направляюсь к парковке.

— Ну, какая твоя любимая еда?

— Пицца и куриные крылышки, чувак!

— Чувак, — я откидываю голову назад. — Мы станем лучшими друзьями.

— Можно мне прокатиться с тобой, Картер?

— Аланна, — вздыхает Джереми. — Нет. Ему нужно уединиться, я уверен.

Я пожимаю плечами.

— Для меня это не имеет значения.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — умоляет она отца, хватаясь за его пальто, потрясывает его.

— Хорошо. Но ты должна взять свое автокресло.

— Мне почти восемь, — возмущается Аланна, скрещивая руки и выпячивая бедро, настоящая Джуди. — Автокресло для малышей.

— А когда тебе будет восемь, ты сможешь отказаться от него, — он с ухмылкой пихает его мне в грудь, будто я имею хоть какое-то представление о том, как установить эту штуку. — Но пока ты все еще моя милая малышка.

Оливия смеется над моим выражением лица, забирает у меня автокресло и прикрепляет его к заднему сиденью.

— Ты ангел, — шепчет она, целуя меня в щеку. — Я приехала с ними, поэтому могу поехать с тобой, но моя сумка с вещами на выходные все еще дома.

— Идеально, — потому что я немного боюсь оставаться наедине с ребенком. Я не знаю, можно ли доверить мне жизнь маленького человека.

Я помогаю Оливии сесть на переднее сиденье, наклоняюсь над ней, чтобы защелкнуть ремень безопасности, что необязательно, ведь она взрослая и все такое. Это лишь повод подойти достаточно близко, чтобы почувствовать ее запах. А пахнет она вкусно, как свежеиспеченный банановый хлеб, как и всегда.

— Я хочу тебя съесть, — бормочу я ей на ухо. — Мы заберем твою сумку после обеда, горячая штучка.

— Горячая штучка, — Аланна хихикает с заднего сиденья. — Тетя Олли, я чувак, а ты горячая штучка. Картер такой смешной.

Сорок пять минут спустя, я съел шесть кусков одной из трех пицц за нашим столом. Сбился со счета, сколько я съел крылышек, но меня очень впечатляет то, как Аланна изо всех сил старается сравняться со мной.

— О Боже мой, — она облизывает пальцы, прежде чем положить обе руки на живот. — Ты действительно ешь много.

Я смотрю на груду костей от куриных крыльев перед ней.

— Ты тоже.

— Да, но я только что закончила убойную игру в хоккей, выложилась на полную задницу и забила два гола. Какое у тебя оправдание?

— Мое оправдание в том, что я только что смотрел, как тетя Олли тренирует хоккейную команду, а теперь мне нужно что-нибудь съесть.

Костлявый локоть Оливии упирается мне прямо в ребра, от чего я постанываю. Кристин смеется с другого конца стола, а Джереми проводит двумя руками по лицу.

Аланна сморщила нос.

— А? Я не понимаю.

— Я большой мальчик, которому нужна вся возможная еда.

— Да, ты огромный! У тети Олли по сравнению с тобой — тело малютки, — она одаривает Оливию жалостливой улыбкой. — Не обижайся. Ты должен быть осторожен, чтобы не раздавить ее, когда обнимаешь, Картер.

Да, когда я ее обнимаю…

— Ты можешь подержать его? — Кристин спрашивает Джереми, передавая ему малыша Джема. — Мне нужно в уборную.

— Конечно, — отвечает он, но как только малыш оказывается в его руках, он встает, наклоняется над столом и сует его в мои руки, чего я совсем не ожидаю.

Это чертово чудо, что я не вскрикнул.

Ребенок? Я не знаю, что, черт возьми, делать с ребенком.

Я держу малыша на расстоянии вытянутой руки. Он все еще грызет этот чертов хоккейный конек, слюни стекают по его пухлой руке. Он смотрит на меня огромными голубыми глазами, булькает и хихикает.

— Вот дерьмо, — шепчу я, хихикая. — А ты довольно милый, дружок.

Локоть Оливии упирается в стол, щека на ладони, и она улыбается мне своей такой красивой, широкой, ослепительной улыбкой.

— Мы выглядим мило? — спрашиваю я, прижимая Джема к себе. Он прижимается своим влажным ртом к моей щеке с чем-то похожим на поцелуй малинки.

— Так мило, — это больше вздох, чем слова, так как ее грудь сдувается.

— О. Боже. Мой. — Это Кристин вернулась из уборной. Ну, не совсем вернулась. Она за два столиками от нас, ноги приклеены к полу, пока она хлопает в воздухе. Она бросается к нам и достает телефон из сумочки. — Можно я сфотографирую?

Я киваю, когда Аланна вскакивает со своего места и обегает стол, крича о том, что она должна быть на фотографии. Когда она присоединяется к нам, она обхватывает руками меня и Джема, прижимаясь щекой к моей.

Кристин делает около сотни снимков, прежде чем пригласить Оливию, а затем Джереми, который делает вид, что не очень хочет, но это неправда. Затем она просит официанта сфотографировать нас всех, только она называет нас своей семьей, а меня — ее частью. Оливия краснеет, и я целую ее теплую щеку, прежде чем еще раз улыбнуться в камеру.

Потому что, блять, да, эта девушка — моя семья.

— Мы должны устроить ночевку, — говорит Аланна, когда мы въезжаем на парковку. — Однажды, может быть. Ну, если ты захочешь. Я умею печь блины, — она улыбается мне, пока ее отец убирает ее кресло с заднего сиденья. — Мы можем раскрошить «Орео» в тесто. Тетя Олли говорит, что это твое любимое печенье, и мое тоже.

— Договорились. Ты сделаешь блинчики с «Орео», а я сделаю пирожные с «Орео». Мы устроим вечеринку на тему «Орео».

Ее лицо сияет, как чертов маяк.

— Правда?

— Правда-правда. Я проверю свое расписание, и мы выберем день.

— Ты лучший, — говорит она, подстегивая мое самолюбие, когда сжимает меня в объятиях.

— Серьезно, ты святой, — говорит мне Оливия две минуты спустя, когда мы уже садимся в машину, наконец-то оставшись наедине впервые за слишком долгое время. — Ты был великолепен с ней. И не волнуйся насчет вечеринки. Я тебя отмажу.

— Что? Нет, блять! Вечеринка в стиле «Орео»? Это моя сбывшаяся мечта. Сразу после тебя.

— Хочешь посидеть с моей племянницей?

— Да, блять. С ней чертовски весело. Можем и Джема забрать, — переплетая наши пальцы, я подношу ее руку к своим губам, целую костяшки ее пальцев. — Мне понравился сегодняшний день. Я рад, что познакомился с твоей семьей.

— Я тоже. Спасибо, Картер.

— Но я не могу дождаться, когда останусь с тобой наедине.

— М-м-м, — она прижимается к моей руке. — Большие планы?

— Огромные планы. И под огромными я подразумеваю свой член.

— Поверь мне, я точно знала, что ты имеешь в виду.

— Разрушить твое тело малютки, — добавляю я, используя слова Аланны.

И именно это я начинаю делать, как только мы входим в дом — перекидываю Оливию через плечо и несу ее вверх по лестнице.

— Я собираюсь вылизать каждый чертов дюйм этого безупречного тела, — шепчу я ей в губы, когда начинаю снимать ее джинсы. Мой рот смыкается над ее бедренной костью, наслаждаясь тем, как ее пальцы, царапая кожу головы, погружаются в мои волосы, пока я оставляю засос на ее бедре.

Я веду ее назад, пока ее задница не оказывается на кровать. Я опускаюсь на колени. Взяв ее ногу в руку, я начинаю покусывать ее лодыжку, медленно и мучительно продвигаясь вверх по внутренней стороне ее ноги. Это сводит ее с ума, она обхватывает ногами мою голову и умоляет меня лизнуть ее.

— Голодная девочка, — я целую мокрое пятнышко в центре ее трусиков. — Смотри, ты уже мокрая.

— Картер, — это предупреждение, требование. — Сними их и приступай к работе.

Я смеюсь, касаясь ее бедра.

— Мне нравится заводить тебя, властная девчонка.

Зацепив большими пальцами голубые атласные трусики, я начинаю спускать их по ее ногам. Я не останавливаюсь, когда мой телефон на прикроватной тумбочке начинает звонить, потому что я ждал этого шесть гребаных дней, и я получу это.

— Картер, — стон Оливии — это сочетание желания и раздражения, потому что телефон не умолкает, и она начинает тянуться к нему.

— Забей.

— Но что если…

— Забей, — рычу я, срывая с нее трусики.

Ее голова со стоном откидывается назад, когда кончик моего языка проводит по упругому розовому бутону между ее ног.

— О-о-о-о, да.

И мой телефон звонит снова.

— Ради всего святого, — оторвавшись от единственного места, где я хочу быть, я хватаю свой телефон, не посмотрев кто это. — Что?

— Картер? Я…Извини.

Я опускаюсь на пол, проводя рукой по волосам, когда слышу прерывистый, дрожащий голос на другом конце.

— Адам? Что случилось, приятель?

— Я просто… я только что вернулся домой, — Адам шмыгает носом, и мое сердце бешено колотится.

— И?

— И я… Кортни была… она была… — его голос трещит, когда он шепчет едва слышное «блять». — Извини, чувак. Я не знал, кому звонить. Я не знаю, что делать. Не думаю, что смогу вести машину, но я не могу здесь оставаться. Мне нужно убираться отсюда, — каждое слово вылетает быстрее предыдущего, пока это не переходит в паническую атаку.

— Ладно, парень, сделай вдох, — я жду, пока не услышу этот заторможенный вдох. — Рассказывай, что случилось.

— Я застал Кортни в постели с другим.