Джим и Анджела пригласили Джона Чендоса в свою комнату, и, пока все трое шли по Большому залу и поднимались по лестнице, хозяева успели рассказать гостю и об освобождении Роберта и Каролинуса, и о победе над Камберлендом, и о предстоящем пире, который начнется, как только Брайен, Геронда и Дэффид вернутся в замок, и которого с нетерпением ждут слуги и стражники Маленконтри. Джим и Анджела извинились за то, что могут пригласить на пир только самого сэра Джона и четверых рыцарей, ибо остальным его людям в Большом зале не хватит мест.
— Весьма любезно с вашей стороны пригласить на пир меня и моих рыцарей, — сказал Джон Чендос, преодолевая последние ступеньки лестницы. — Я и не ожидал, что вы пригласите в зал весь мой отряд. Я со своими людьми явился к вам нежданно-негаданно. Только желание предостеречь вас от грозящей опасности понудило меня отправиться в Маленконтри без уведомления о предстоящем визите, но, судя по вашему рассказу, я все-таки опоздал. Тем не менее мне найдется, о чем рассказать вам.
Беседа хозяев и гостя продолжилась в комнате за столом.
— Как я уже говорил, — продолжил свою мысль Джон Чендос, пригубив кубок с вином, — я приехал предупредить вас о грозящей опасности. Как вижу, я опоздал и очень рад, что вы справились с сэром Саймоном, явившимся к вам как снег на голову. Я не предполагал, что вам поможет Кинетете. Когда три дня назад я видел ее при дворе, она даже не обмолвилась, что отправится в Маленконтри.
— Ты видел Кинетете при дворе? — удивилась Энджи. — Я не знала, что она там бывает. Выходит, ты знаком с ней?
— Я как-то однажды разговаривал с ней, но только не при дворе, — ответил Джон Чендос. — На этот раз она сама подошла ко мне. Объяснила, почему ты, сэр Джеймс, вместе с сэром Брайеном исчез с поля боя в Скиддоуском лесу.
— И чем она объяснила наше исчезновение? — озабоченно спросил Джим.
— Тем, что дела чрезвычайной важности, связанные со служением магии, требовали вашего незамедлительного присутствия в другом месте, — пояснил сэр Джон. — Я и сам предполагал нечто подобное и был доволен, что Кинетете, маг такого высокого ранга, подтвердила мою догадку.
Джим скромно кивнул. Он хорошо помнил, что за дела чрезвычайной важности, связанные со служением магии, принудили его исчезнуть из Скиддоуского леса, прихватив с собой Брайена.
Заметив замешательство мужа, Анджела поспешно спросила гостя:
— Ты хотел предупредить нас только о том, что нам грозит арест?
— Не только, — ответил Джон Чендос. — Я еще хотел дать вам знать, что граф Камберленд ненавидит вас и не потому, что его настроила против вас Агата Фалон, а потому что сэр Джеймс воспротивился его воле, когда граф после битвы с французами решил предать земле тело Жиля де Мера.
— Сэр Жиль просил похоронить его в море, — сказал Джим. — Море его стихия. Он только на земле человек, а в воде — тюлень. Слава Богу, с помощью принца Эдварда мне с друзьями удалось выполнить волю Жиля. Как только мы бросили его в воду, он ожил и превратился в тюленя. Позже епископ силой благословения вернул Жиля и к жизни на земной тверди.
— Мне кажется, Камберленд ненавидит и принца, — сказала Энджи.
— Лютой ненавистью, — подтвердил Джон Чендос. — Принц Эдвард стоит между ним и троном, а Камберленд спит и видит, что взошел на престол.
Сэр Джон встал, словно хотел размять ноги, подошел к окну и продолжил:
— Вам не следует забывать о происках Камберленда. Он сделает все, чтобы разделаться с вами, и в первую очередь с сэром Джеймсом. Будет ждать благоприятного случая, а такой случай может скоро представиться. Камберленд затевает новую войну с Францией, а, если она начнется, сэра Джеймса призовут под наши знамена. А на войне может случиться всякое. Я рекомендую тебе, сэр Джеймс, и твоим друзьям вступить в то войско, которым буду командовать я. Тогда вам, по крайней мере, не угодят стрелой в спину...
Сэр Джон внезапно умолк и высунулся из окна.
— Когда я был у вас в прошлый раз, во дворе дрались, — сказал он, обернувшись. — Похоже, дерутся и сейчас на потеху челяди.
Джим и Анджела бросились к окнам.
— Это опять они, Мэй Хизер и Том! — вскричала Энджи. — Джим, посмотри, на этот раз Том повалил ее. Да он изувечит Мэй! Хотя бы кто их разнял, так нет!
— Прошу прощения, сэр Джон! — воскликнул Джим и бросился к двери.
Анджела устремилась за мужем. Джон Чендос пожал плечами и побежал следом.
В Большом зале Анджела попыталась догнать Джима. Тщетно! И не потому, что она медленно бегала. Энджи с удовлетворением вспомнила, как в двадцатом веке на университетских соревнованиях победила в беге на сто ярдов и была награждена Серебряной чашей. Все дело в юбке! Какая там скорость, если бежишь, приподнимая руками тяжелую длинную, до самого пола, юбку! Да ладно. По крайней мере, она бежала впереди Чендоса.
Энджи обернулась через плечо. Оказалось, Джон Чендос и не пытается ее обогнать. Он бежал трусцой в нескольких шагах позади, стараясь не опередить даму. Не оплошал и Джим: он ждал жену за дверью во двор. Джим взял Энджи за руку, и они направились к месту драки. Джон Чендос, выбежав во двор, остался у дверей в Большой зал.
— Что здесь происходит? — гаркнул Джим, остановившись вместе с Энджи у кольца зрителей, с молчаливым вниманием следивших за разгоревшейся потасовкой.
Толпа вздрогнула. Все взоры обратились на Джима. Только сейчас Анджела заметила, что пока она пересекала двор вместе с мужем, Джим сумел облачиться в красную мантию наподобие той, которую обычно носил Каролинус.
— Я думала, только магам ранга А и выше разрешается носить мантию, — шепнула Энджи на ухо мужу.
— Так оно и есть, — тихо ответил Джим, — но об этом знают лишь одни маги.
Толпа скрючилась, оцепенела. Красная мантия на плечах Джима оказалась не лишней. Как не воспользоваться произведенным эффектом!
— Вы хотите, чтобы я превратил вас в жуков? — зловещим голосом произнес Джим. — Мне это раз плюнуть. Замурую вас всех в янтарь. До Судного дня голову не подымете.
Толпа в ужасе расступилась.
В кольце зрителей на земле лежала Мэй Хизер, а над ней, расставив широко ноги, с победоносным видом стоял Том. Из груди Анджелы вырвался слабый крик. Она подбежала к Мэй, присела и приподняла девочке голову. Голова Мэй была вся в крови.
— Со мной все в порядке, миледи, — еле слышно сказала Мэй Хизер.
— Сейчас тебя уложат в постель, обмоют лицо и тогда будет видно, все ли с тобой в порядке.
— Я победил! — внезапно воскликнул Том.
— Победил... — простонала Мэй и уронила на землю голову.
— Ты, ты, ты и ты, — Анджела поочередно ткнула пальцем в сторону стоявших около нее слуг, — отнесите Мэй в ближайшую свободную комнату для гостей на первом этаже башни и уложите ее в постель.
Слуги подошли к Мэй и склонились над девочкой.
— Милорд, — подала она голос, — прошу тебя, не превращай Тома в жука.
— Нечего обо мне беспокоиться, — запальчиво произнес Том и с вызовом посмотрел на Джима. Толпа затаила дыхание.
— Я не превращу тебя, Том, в жука лишь потому, что за тебя заступилась Мэй Хизер, — размеренно сказал Джим.
Толпа загудела. Поверх других голосов раздался голос Мэри Беккет, занимавшей в замке высокий пост гардеробщицы:
— Как же так, миледи? Разве можно комнату для гостей отвести какой-то девчонке?
— А, это ты, Мэри Беккет! — вознегодовала Энджи. — Вместо того чтобы заниматься своими обязанностями, ты торчишь во дворе и безмолвно наблюдаешь за дракой. Марш со слугами, которые понесут Мэй в гостевую комнату. Проверь, чисто ли там, и застлана ли кровать свежим бельем.
— Да эта девчонка перепачкает все белье!
— Ступай!
— Слушаюсь, миледи.
В толпе раздались смешки.
Джим нахмурился. Может быть, снова припугнуть слуг? Пожалуй, не стоит. Лишняя угроза, которую он все равно не исполнит, престиж не поднимет. Джим обвел глазами толпу и властно проговорил:
— Что касается остальных, я пока не стану превращать вас в жуков. В замке полно работы, и я хочу, чтобы она выполнялась. А в наказание за вашу распущенность каждому из вас сегодня ночью приснится кошмарный сон.
Толпа снова притихла.
Джим резко повернулся на каблуках, взмахнув полами мантии, кивнул Энджи и вместе с ней направился к Джону Чендосу, все еще стоявшему у дверей в Большой зал.
— Чтобы навеять на всех наших слуг кошмарные сновидения, тебе, наверное, потребуется много энергии? — спросила Энджи.
— Я ею вовсе не буду пользоваться, — усмехнувшись, ответил Джим. — Я напугал слуг, и с них хватит. Они поверили мне, и, будь уверена, большинство из них натерпится ночью страху. Завтра утром только и разговоров будет о том, кому что приснилось. Каждый приукрасит свой сон ужасающими подробностями, и даже те, кто спокойно спал, не преминут придумать что-нибудь сногсшибательное и станут о том всем рассказывать, пока сами не поверят в свою выдумку. Эту ночь все слуги запомнят надолго.
Джим и Энджи подошли к Джону Чендосу. Джим обернулся. Толпа разошлась. Даже самые нерасторопные слуги спешили убраться с хозяйских глаз.
— Все уладили? — спросил Чендос, войдя вместе с Анджелой и Джимом в Большой зал.
— Думаю, да, — ответил Джим.
— Ваши слуги прекрасно знают свои обязанности, — сказал сэр Джон. — Достаточно одного вашего слова, и ваши распоряжения незамедлительно выполняются. Лишь одна женщина позволила задать вопрос леди Анджеле.
— Весьма любезно с твоей стороны похвалить наших слуг, — ответил Джим. — Надеюсь, ты не разочаруешься в них, когда они станут прислуживать за столом. Кстати, почему бы вам с леди Анджелой не приступить к трапезе. Ты проголодался с дороги. А я хочу снять мантию. Поднимусь наверх, переоденусь и присоединюсь к вам.
Посчитав согласие Джона Чендоса и Энджи само собой разумеющимся, Джим направился в спальню. Внезапно по его спине пробежали мурашки. Какого черта он нацепил на себя эту мантию, раз не имеет права носить ее? Чем скорее он снимет ее, тем лучше. Джим вышел на лестницу и, вздохнув, принялся преодолевать крутые ступеньки. Мало-помалу настроение у него портилось. Трюк, который он проделал со слугами, стал казаться ему не только бессмысленным, но и пагубным. Рано или поздно они поймут, что он просто-напросто одурачил их, и станут относиться к нему с еще большим пренебрежением. Тайное сплошь и рядом становится явным. А для Анджелы он и вовсе не представляет загадки. Вернее всего, она сразу поняла, что он ломает комедию, и только сделала вид, что поверила в ту угрозу, которой он стращал слуг. Не окажется удивительным, что его раскусил и Джон Чендос. Возможно, рыцарь не раз усмехнулся, следя за разыгрывающейся во дворе сценой, а, запечатлев ее в памяти, как-нибудь припомнит в удобном для себя случае.
Обуреваемый невеселыми мыслями, Джим вошел в спальню. Он снял мантию, аккуратно положил ее на кровать, затем встал посреди комнаты и, возвысив голос, выпалил в пустоту:
— Каролинус!
Ответа не последовало.
— Кинетете!
Ни звука в ответ.
Джим немного помедлил и снова возвысил голос:
— Кинетете, возможно, ты слышишь меня. Передай Каролинусу, что я надел красную мантию, не подумав, повинуясь мимолетному побуждению. Я хотел приструнить слуг, только и всего. Я уже снял мантию и не надену ее до тех пор, пока не заслужу права носить ее. Если я кому-то причинил зло, то я один виноват в этом.
Тишина. Никакого ответа.
Джим потоптался на месте, снова вздохнул и вышел из комнаты.
Внезапно новая мысль мелькнула в его замутившейся голове: Анджела не преминет спросить, не заходил ли он к Мэй и как она себя чувствует.
Спустившись на первый этаж, Джим пошел вдоль изогнутой стены башни, машинально посматривая на двери выходивших в коридор комнат. Джиму казалось, что его оставили силы. Он чувствовал ту же опустошенность, которая снедала его после злополучного сражения в Камберленде. Каждый шаг давался ему с великим трудом, словно он шел не к Мэй, а к постели раненого им Брайена.
По телу Джима прополз колючий озноб. Разве он рыцарь? А какой из него маг? Он чужой в этом мире. И Энджи, как бы ей ни хотелось обратного, тоже чужая...
Внезапно Джиму попалась на глаза полуоткрытая, осевшая на разболтавшихся петлях дверь. Он заглянул в комнату. На широкой кровати, устремив глаза в потолок, лежала Мэй Хизер. Джим постоял в нерешительности несколько секунд, а потом, овладев собой, открыл настежь дверь и вошел.
— Мэй! — позвал он.
— Милорд! — подала голос Мэй Хизер, пытаясь выбраться из постели.
— Лежи, лежи, — приблизившись к кровати, проговорил Джим. — Я заглянул к тебе на минутку. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, милорд. Действительно, хорошо. На этой большой кровати я чувствую себя настоящей принцессой.
— Вот и лежи здесь, пока не поправишься.
— Мне надо в буфетную, милорд, помогать миссис Плайсет. Я на самом деле хорошо себя чувствую.
Хотя Мэй и помыли, вид у девочки был довольно жалким: все лицо покрывали синяки и царапины.
Джим участливо посмотрел на нее, хотя хорошо знал, что окружающие его люди воспринимали сочувствие как насмешку над своей слабостью. Недаром Кинетете остановила Энджи, когда та попыталась посочувствовать Камберленду. И все же Джим не мог уйти, не утешив Мэй. Он взял стул и сел рядом с девочкой.
— Скажи, Мэй, — начал он, — почему вы с Томом так часто деретесь?
— Мы деремся с ним не чаще других. Дерутся все.
— А отчего за вашей дракой каждый раз наблюдают слуги и стражники?
— Не знаю, милорд. Может быть, потому, что мы деремся с ним во дворе, рядом с кухней.
Джим понял, что большего от Мэй не добиться. Внезапно он вспомнил подслушанный разговор между Николасом и Бартоломью. Только сейчас его осенило, что солдаты делали ставки на исход драки между Томом и Мэй и обсуждали свои шансы на выигрыш. Да разве Мэй признается, что на них с Томом ставили?
На всякий случай Джим поинтересовался:
— Может быть, среди слуг или стражников есть такие, кто заинтересован в исходе ваших драк с Томом?
Мэй побледнела. На нее было жалко смотреть.
— Поговорим об этом как-нибудь в другой раз, — покладисто сказал Джим, подымаясь со стула. — А сейчас постарайся уснуть.
— Милорд, я хочу кое о чем рассказать тебе! — выпалила неожиданно девочка.
Джим удивленно взглянул на нее и снова опустился на стул.
Мэй отвела глаза в сторону и приступила к рассказу:
— Ты должен знать, милорд! И миледи тоже! Мы с Томом с раннего детства были как близнецы: одного возраста, одного роста, одной внешности. Мы враз попали сюда на работу и были рады, что станем жить под одной крышей.
Мэй замолчала и взглянула на Джима сияющими глазами.
— Я понятно рассказываю, милорд?
— Вполне, — одобрительным тоном ответил Джим. Мэй опять отвела глаза в сторону.
— Но потом вышло так, что я стала перегонять Тома в росте. — Мэй взглянула на Джима. — Ты же знаешь, милорд, как это бывает с девочками?
Джим кивнул.
— Поначалу мы дрались с Томом на равных, — продолжила Мэй, — а потом, когда я стала сильней и выше его, победа всякий раз доставалась мне. Я попросила Тома не задираться, а он все лез и лез на рожон, стараясь доказать свою силу, да все понапрасну. На Тома стали косо посматривать.
— Ты хочешь сказать, что слуги стали над ним посмеиваться?
— Хуже того, милорд. Его стали дразнить. А один стражник бросил Тому в лицо, что ему ни в жизнь не стать настоящим мужчиной, а когда Том предложил этому типу подраться, тот ответил, что не станет марать руки о парня, которому не по силам побить девчонку.
Мэй судорожно вздохнула, на мгновение замолчала, а затем, взглянув Джиму в глаза, твердо произнесла:
— Мы с Томом собираемся пожениться, милорд. Ему не найти лучшей жены, а мне — лучшего мужа.
— И поэтому ты сегодня позволила Тому победить тебя?
Мэй стремительно села в постели и, сверкнув глазами, воскликнула:
— Я не поддалась! Я никому не уступаю, милорд! Даже Тому.
— Извини, Мэй, я не хотел обидеть тебя, — промямлил Джим.
— Том победил честно! — добавила девчонка, дрожа от волнения.
— Я верю тебе. Ляг.
Мэй опустила голову на подушку.
— Том победил честно, — тихо повторила она. — Он стал настоящим мужчиной и теперь надает любому, кто вздумает потешаться над ним. Мы поженимся, когда поспеет урожай яблок.
Джим взглянул на девочку со смешанным чувством жалости и уважения. По существу, Мэй и Том были еще детьми. Однако время диктовало им вступить во взрослую жизнь, и они не страшились ее.
Джим встал со стула и потянулся рукой к кожаному кошельку, висевшему у него на поясе. Он вынул оттуда монету и протянул ее девочке со словами:
— Тебе на свадьбу.
Мэй машинально взяла монету и во все глаза уставилась на кружок.
— Целый золотой леопард, милорд? — удивилась она.
Леопард равнялся трем шиллингам, а одного шиллинга хватало рыцарю, чтобы вместе с оруженосцем снарядиться в поход. Но хотя Мэй и правильно оценила достоинство подаренной ей монеты, Джим готов был поклясться, что она впервые держит деньги в руках. Мэй осторожно сжимала монету пальцами, словно боясь, что та рассыплется в прах, если нажать на нее сильнее.
— Свадебный подарок, — повторил Джим. — А теперь спи. Тебе надо восстановить силы.
Мэй послушно закрыла глаза.
Джим вышел из комнаты, оставив дверь приоткрытой, и медленно побрел по проходу. Внезапно мысли его потекли по новому направлению. Черт его дернул дать Мэй леопард! Теперь каждый, кому не лень, постарается под удобным предлогом выудить у него деньги. Он дал Мэй слишком много. За глаза и за уши ей хватило бы и гроута, серебряной монеты, равной четырем пенсам.
Расчувствовался, отдал Мэй единственный леопард, который у него был, а если Энджи узнает об этом... Джим поморщился: о последствиях лучше было не думать. Что сделано, то сделано. Может быть, леопард принесет Мэй счастье...
Джим остановился. Новая мысль пришла ему в голову. А что если Мэй не заснула? С нее станет попытаться проглотить леопард, чтобы понадежней его припрятать. Монета слишком большая — Мэй может поперхнуться и умереть.
Джим быстрым шагом пошел обратно. Должно быть, еще не поздно поменять леопард на гроут, сославшись на собственную рассеянность. Он подошел к полуоткрытой двери и заглянул в комнату. Мэй лежала в постели с закрытыми глазами, положив на грудь сжатую в кулак руку. Две слезы скатывались с ее щек. Нечего было и думать, чтобы заменить леопард на гроут.
Джим открыл дверь пошире, чтобы убедиться в том, что Мэй спит. Дверь скрипнула, Мэй открыла глаза. Джим отпрянул от двери.
— Милорд! — послышался голос девочки. — Прошу тебя, зайди в комнату. Я хочу сказать тебе кое-что.
Джим тяжело вздохнул и вошел.
Мэй сидела в постели, вытянув вперед руку. На раскрытой ладони, поблескивая под солнечными лучами, пробивающимися сквозь окно, лежал леопард.
— Прошу тебя, милорд, — тихо сказала Мэй, — забери его обратно.
— Почему? — удивился Джим. По лицу Мэй снова потекли слезы.
— Я боюсь, что леопард принесет мне несчастье.
— Чепуха! — отрезал Джим, почувствовав, что теперь ни за что не возьмет монету назад. — О каком несчастье ты говоришь? Ничего плохого с тобой не случится. Поверь мне. Ты же знаешь, я — маг.
— А вы с миледи не покинете нас?
— Конечно, мы... — Джим запнулся, запутавшись в собственных мыслях. — Да нет, а почему ты спрашиваешь об этом?
— Мы не хотим, чтобы вы оставили нас. Не только мы с Томом, но и все в замке.
— Но почему?
— Потому что мы любим вас, и тебя, и миледи. Никто в замке не может и помыслить о других господах. Если вы уедете, все пойдет прахом. Вы не оставите нас, милорд?
Джим поежился: на глазах Мэй опять показались слезы.
— Нет, — ответил он хриплым голосом. А что другое он мог сказать? Разве Энджи оставит здесь Роберта? Никогда. А представить себе, что она заберет ребенка с собой, оторвав от мира, в котором он появился на свет и который сулит ему безбедную жизнь, было также немыслимо.
— С чего ты взяла, что мы собираемся вас покинуть? — спросил Джим.
— Вас все любят. Таких хозяев больше нет во всей Англии. Все стараются вам угодить. Однако ты, милорд, в последнее время никого не жалуешь. Вот мы и решили, что ты с миледи собираешься нас оставить. Люди в замке думают не только о себе, но и своих детях. У нас с Томом тоже будут дети, а они смогут чего-то добиться в жизни лишь в том случае, если ты и миледи останетесь вместе с нами. Пожалуйста, милорд, забери леопард обратно — я тогда успокоюсь и буду думать, что все сложится хорошо.
Джим потянулся к Мэй и тихонько пожал ей пальцы.
— Оставь себе леопард, — твердым голосом сказал он. — Обещаю тебе, что мы с миледи вас не покинем. А если случится что-нибудь непредвиденное, даю тебе слово мага и рыцаря, что люди в замке не станут терпеть нужды и лишений до конца дней своих. Теперь ты довольна?
Мэй пристально посмотрела на Джима и разрыдалась.
— Да, милорд, — прошептала она сквозь слезы, сжимая в руке леопард.
— Вот и хорошо, — сказал Джим и быстрым шагом вышел из комнаты.