Душа Пустоты

Глава 1. Нексус

1

Поверхность. Плоскость. Земная твердь. Эти слова связаны с привычным ощущением положения человека в пространстве. Он стоит и его ноги упираются в некую плотную материю, сопротивляясь силе притяжения. Окажись он в воде или взобравшись на неустойчивую конструкцию, рано или поздно будет стремиться вернуть себя в ту самую позицию, где уверенность переплетена с осознанием безопасности и чувством контроля. Планетарная поверхность с точки зрения одного разумного существа, как правило, является более абстрактным понятием, нежели то, что он может объять своим восприятием, уронив взгляд вниз или отправив его к далёкому горизонту. Как правило, чтобы осознать масштаб по-настоящему, нужно отойти подальше от наблюдаемого объекта. В данном же случае, нужно подняться. Подняться так высоко, чтобы размер гор и глубина океанов перестала играть роли, а всё обозримое предстало в виде замысловатого узора на совершенно гладкой и стерильной поверхности. Возможно, эту поверхность даже накрывает тонкий слой газа. Он почти невидим. Наиболее выразителен на горизонте, где он, преломляя свет, окаймляет чей-то мир неосязаемой голубоватой полосой.

Привычная картина разумного существа, которому довелось лицезреть свою обитель со стороны холодного космоса.

Этот предполагаемый наблюдатель волен исследовать взглядом небесное тело, обременённое жизнью, скользить глазами, если таковые имеются, по переплетениям рек и каньонов. Следовать вниманием за тайфунами и прочими климатическими явлениями. Он смотрит на планету, находясь за пределами её атмосферы, но не настолько далеко, чтобы подсознательно воспринимать её в качестве сферического объекта, который можно охватить взглядом. Нет, он держится достаточно близко, чтобы колыбель его рода всё ещё могла своими размерами внушить ему страх высоты. Такой высоты, о которой даже думать невозможно. Это не объект вдали. Это поверхность под ним. Он — пылинка, не сильно отличимая от фундаментальных частиц. Он и гранула кремнезёма одинакового легко способны затеряться, скрыться из виду на фоне этого синеватого полотна, для которого даже понятия «огромный», «колоссальный» и «чудовищный» будут казаться несерьёзными и преуменьшенными. Это тот момент, когда любые сравнения теряют свою силу. Абсолютная разница.

И вот, эта поверхность снизу предполагаемого наблюдателя.

Есть место. Точка вне пространства. Её нельзя охарактеризовать, как самостоятельное измерение или как некую позицию в одном из таких измерений. Это что-то промежуточное. Наблюдатель, находясь в этом месте, видел бы картину похожую на ту, что он уже лицезрел на орбите. Поверхность. Необъятная масса, сформированная эрами и эпохами. Временем. Силой. Возможно, даже разумом. Это нельзя назвать планетой, ведь эта поверхность не замыкается сама в себе, являя форму шара. Она тянется бесконечной плоскостью. К невозможно далёкому горизонту. Конечно, может, эта плоскость и не бесконечная на деле. Может, у неё есть некое логическое завершение. Однако законы мироздания в этом месте играют иную роль. Пространство и время тут не имеют столько же власти над происходящим, сколько могли бы иметь в более классическом измерении. Здесь даже горизонт не синий, а жёлтый. Огненно жёлтый. Рыжеватый у самой земли. Как во время заката. Только здесь закатываться нечему. Нет солнца. Но есть свет.

Конечно, даже здесь, пожалуй, можно сказать, что всё относительно. В этом месте всё даже более относительно, чем в мире предполагаемого наблюдателя. Однако, в данном случае, он смотрит не вниз, не туда, откуда он поднялся. Он смотрит вперёд. На поверхность. На целый мир, что, с его точки зрения, стоит вертикально. И это лишь половина изюминки данного неопределённого места между измерениями. Стоит посмотреть в обратную сторону, наблюдатель увидит ещё одну поверхность. Точно такую же. Он обнаружит, что находится между двух литосферных плит, титанических плоскостей, что утопают в золотистом сиянии. Целых два мира, окрашенные в тусклые тёмно-багровые тона, будто их облили кровью и опалили огнём. Они как две пресловутые параллельные линии, что никогда не пересекутся. И между ними находится пятно. Формирование. Чёрная конструкция, которая, вопреки всей разницы в размерах, всегда будет выделяться на их фоне.

Её можно описать по разному. Скала. Остров. Плато. Глыба.

Она — центр, середина между двумя сторонами конфликта. Пограничный пост, если будет угодно.

На тёмном каменистом стане расположена крепость. Иссиня-чёрная твердыня. Под ней, в камне, глубоко в этом формировании, заточен механизм, с которого берут своё начало тяжёлые цепи. Вырываясь из остроконечных утёсов, могучие звенья, каждое толщиной в десятки метров, тянутся ровными линиями к планетарным поверхностям, образуя между ними своеобразный мост. Единственный материальный путь от одного измерения к другому.

Обе стороны зеркально схожи. Подобная тенденция свойственна этому месту и играет здесь большое значение. То, что происходит в одном измерении, повторяется в противоположном. На самом деле, их даже можно назвать одним измерением, вот только с той точки откуда идёт предполагаемое наблюдение, в это сложно будет поверить. Ведь цепи тянутся в обе стороны.

А что если отправиться на одну из тех поверхностей? Что если лететь вдоль цепей, пока ноги не упрутся в выжженную пустынную твердь? Какую из сторон выберет наблюдатель не имеет значения, ведь, как уже было сказано, они лишь отражения одного целого.

Достигнув цели, предполагаемый наблюдатель обнаружит, что там царит вечная ночь. Нет луны, нет звёзд, нет небосвода. То, что находится над головой, трудно назвать небесами. Скорее расплывчатые образы больного разума какого-то божества. Здесь не стихают подозрительные шорохи, а чувство, что тебя преследуют, буквально идёт за тобой по пятам. Кто-то постоянно выглядывает из-за высоких валунов и сталагмитов, чьи-то тени вечно копошатся за ветвями голых высушенных кустиков, и будто сам ветер, обретя разум, пытается тихим потусторонним шёпотом сообщить какую-то ужасную тайну. Несмотря на это, никого не видно. Думается: вот обернёшься и столкнёшься глазами с омерзительной тварью из старинных мифов. Пустишь внимание не туда и быстро угадаешь в скальном выступе очертания дремлющего дракона. Или вдруг обнаружишь, что ветви мёртвого дерева на самом деле головы гидры, которая замерла, готовясь атаковать ничего не подозревающую добычу. А стоит услышать перестукивания падающих со склона камней, сразу понимаешь — по твою душу скачет призрачный всадник с уже занесённым для удара клинком. Но оглянись раз, и всё мигом замрёт. Дракон превратится в булыжники, гидра в мёртвое дерево, стук копыт в камнепад. Перестанут шуршать ветви, и застынут все тени. Это место пусто и безжизненно. Куда ни глянь, везде серое запустение, убаюканное пещерным гулом и тревогой.

Зато, если побродить тут подольше, зайти дальше, углубиться в самые закоулки, в самые таинственные завитки этого лабиринта, то можно услышать — а если повезёт, и увидеть — настоящих монстров. Они взвывают и хрипят где-то вдали, стучат по земле кулаками и копытами, скребутся когтями и разрывают землю, стараясь убежать, затаиться, ведь тоже являются здесь незваными гостями. Только пришли они не сверху, а снизу.

Всюду здесь можно обнаружить следы потерянных цивилизаций. Полуразрушенные дворцы и цитадели. Подпирающие небесный простор древние циклопические башни. Камень за камнем сваливающиеся с обрывов в лавовые реки амфитеатры. Деревушки, обращённые в мёртвые мраморные изваяния. Целые города — отголоски ушедших времён. Статуи великих героев, чьих имён уже никто и не вспомнит. Многие поколения находят своё отражение в местных руинах и развалинах. Эти поколения наслаиваются друг на друга, напирают и давят всё более сложными архитектурами. Соревнуются, кто более колоссален, кто хранит в себе больше всего культурного наследия, брошенного и никому не нужного, кто менее стар и забыт, будто здесь это имеет какое-то значения. Будто некий исследователь, спустя тысячелетия, найдёт их, распахнёт древние ворота и сдует пыль с треснувших колон и обветшалых картин, готовых рассыпаться от малейшего прикосновения. Этого никогда не произойдёт. Никто не попадёт в пограничный мир по собственной воле. И никто, из доставленных сюда силой, не сумеет сохранить в себе эту волю и её свободу. А вот те, кто оказывается здесь случайно, пытаясь выбраться из ещё более кошмарного мира, вполне могут найти себе пристанище в вековых башнях, затаиться среди окаменевших аллеи и бесконечных переплетений пустых коридоров, с опаской поглядывая ввысь, на здание, что всегда на виду. Что держит оба отражения на цепях, бесстрастно покоясь в пространстве.

Храм Пустоты.

На том острове, что висит меж иномерных плоскостей, могучие обсидиановые и гранитные стены венчают высокие шпили. К шестиметровым эбонитовым вратам ведёт длинная лестница из вулканического стекла. Из центрального купола бьёт белый луч, озаряя скальную твердыню светом застывшей в пространстве молнии. В пустых остроконечных окнах виднеются блуждающие огоньки. Там кто-то ходит. Кто-то бродит, носители белых светлячков. Там слышен марш стальных охотников, из-за которых нечисть в этих измерениях уже давно не чувствует себя, как дома. И если приблизиться, заглянуть в приоткрытые ворота, то можно увидеть главных надзирателей и егерей связующего звена. Высокие и немые, безликие, в чёрно-серебристых мантиях и железных угловатых масках без прорезей для глаз, четверо жрецов движутся по чёрным обсидиановым нефам, под гранитными сводами, мимо стеклянистых колонн. В руках канделябры с вечно горящими белым огнём свечами. Они минуют Зал Отражений с сотней вкованных в гранит зеркал, проходят вдоль плавильных каналов, где трудятся ослеплённые и закованные в цепи низшие демоны, и добираются до Алтаря Превращения, где их, стоя над бездыханным телом подростка, дожидается ещё трое жрецов.

В руках они держат причудливые хирургические инструменты.

Подошедшие к Алтарю выстраиваются в ряд, и один из них делает шаг вперёд, вытаскивая из широкого рукава небольшой, размером с грецкий орех, камешек, сияющий бледно-бирюзовым светом. Самоцвет нависает над неподвижной грудью юноши, и в его ещё бьющееся сердце в ту же секунду вонзаются три тонких лезвия.

Брызги крови окропляют алтарь и чёрно-серебристые мантии.

2

Самое сложное — это проснуться.

Проснуться тогда, когда уже преодолел рубеж, после которого люди, обычно, не просыпаются. Они опускают веки, или им в этом помогают. Делают последние самые сладкие, самые желанные или же самые тяжёлые и болезненные вздохи. И уходят. Не в физическом плане, разумеется. Они уходят — это видно по их глазам, по тому, как те пустеют. Уходят и больше не возвращаются. От них остаётся лишь оболочка, некий сосуд, механизм, сконструированный природой, потерявший всякий смысл и обречённый на медленное гниение в сырой земле. Почему же сейчас всё пошло иначе? Кай бы задал пустоте этот вопрос, если бы знал, что с ним случилось. Для него факт пробуждения означал, что он жив, а факт того, что он мог пошевелить ногами и руками, поморгать, разглядеть узорчатый чёрно-синий свод, — что не просто жив, но и здоров. Хотя в последнем можно было усомниться, стоило глотнуть воздуха.

3

По просторному залу, утопающему во мраке, разлетелся хриплый кашель. Звенящее эхо отскочило от обсидиановых стен, задрожало в прозрачных стеклянистых колоннах и ударило стальной дробью по перепонкам, передав звон прямо в черепушку.

— Ай… — выдавил юноша сквозь стиснутые зубы и схватился за виски.

Осторожно приподнял голову. Повернул её направо, дотягиваясь мутным взором до края зала. Обнаружил там длинный стол из чёрного материала, похожего на дерево. Перед столом стояло трое — смутно знакомые фигуры. Люди в мантиях и железных масках. Хмуря брови и щуря глаза, которые, по ощущениям, совсем отвыкли видеть, он смотрел на них, а они смотрели на него. Причём, по их позам можно было подумать, что они не больно-то ожидали его пробуждения. Смотрели так, как если бы их прервали окликом во время очень важного дела. На столе были накиданы развёрнутые свитки, а в руках незнакомцы держали длинные то ли иглы, то ли спицы, измазанные в какой-то чёрной смолянистой субстанции. Двое стояли вполоборота, повернувшись к алтарю, третий, находившийся напротив них за столом, взирал на юношу прямо.

— Кто вы? — спросил Кай, поморщившись. Слова дались ему с трудом. Его голос… Он звучал ниже.

Один из незнакомцев опустил игольчатый инструмент на стол и взглянул сначала на одного своего коллегу, потом на другого. В этом движении так и угадывалась фраза: «И что теперь прикажете делать?».

— Где я? — Второй вопрос вернул внимание человека в маске к пробудившейся персоне.

«А вы неразговорчивые, да?»

С трудом уперев локти в холодную каменную твердь, на которой лежал, Кай начал вставать. Остановился, услышав металлическое бренчание — второй железномасочник выронил спицу, опомнился и обвёл мечущимся взором весь зал.

Жмурясь от хруста окостеневшей спины, юноше удалось принять сидячее положение и опустить ноги на пол, уколовший ступни ледяным металлом. Незнакомцы засуетились. Неуверенно принялись отступать к высокой арке, с которой тянулся тёмно-сапфировый неф. А стоило Каю полностью спуститься с алтаря, быстрым шагом удалились из помещения, побросав все свои инструменты и свитки.

— Постойте! — отправился зов им вслед, но те уже трусили далёкими серебристыми фигурами в бесконечной пропасти нефа.

Дыхание участилось. В груди ощущался дискомфорт, будто под рёбра затолкали нечто твёрдое, металлическое. Стряхивая с век последние остатки длительного сна, Кай прижал правую ладонь к солнечному сплетению. Пальцы не нашли ответного тактильного сигнала, зато нащупали грубую шероховатую поверхность, переходящую во что-то действительно твёрдое и металлическое, явно инородное. Взгляд мигом прояснился, рухнул вниз.

— Что?! Что это?! — скривив губы от ужаса, ахнул он, глядя на изуродованную область на своём теле. Почти половину торса покрывал страшный ожог, а там, где, по идее, находится сердце, гнездилась конструкция, представляющая собой сплав из толстых серебристых прутьев. Эта штуковина сидела прямо у него в груди! Элементы конструкции каким-то образом дополняли и сливались с рёбрами, чуть выглядывающими из-под разъеденной ожогом кожи. Прутья внутри собирались в нечто вроде сосуда, сквозь щели которого пробивалось бледно-бирюзовое свечение маленького камешка.

«Но как?» — хлопая веками, смотрел Кай на металлическое образование. — «Как я ещё жив?»

Точно не помнил, какого размера сердце, и не был уверен, что оно находится слева. Сейчас мог вообще многое напутать. Однако, что-то подсказывало — он прав, и сердце ему действительно заменили чем-то иным, чем-то потусторонним. Какой-то колдовской штуковиной! От осознания подобного юноша обессилено упал на колени. Проигнорировал боль от удара и мертвецкий холод пола, забыл, что находится неизвестно где и надо как-то выбираться отсюда. К горлу подступило что-то вязкое и давящее. Живот свело, его скрутило пополам, после чего вырвало чёрной склизко-комковатой субстанцией.

Кай чуть отстранился от пола. В сидячем положении продолжил хватать воздух ртом, полным привкуса желчи и железа. Просто сидел так некоторое время. Затем поднял трясущиеся руки, позволив свечению камня коснуться их бирюзовым отблеском, тем самым доказав, что оно действительно существует, что это реальность. Опустошённый взор серых глаз заскользил по гладкому полу.

4

«Так», — преодолев пропасть беззвучной паники, сказал себе Кай и вытер губы от желчной гадости. — «Я жив. Это главное. Неважно как, но я жив. Ходить могу. Могу видеть, слышать, и двигать руками…»

Снова обратил озадаченное внимание на свои руки. Обширный ожог и трижды проклятая штуковина в груди отвлекли от других изменений, произошедших с ним в этом месте.

«Это не моё тело!» — обнаружил он, встав в полный рост, осмотрев ноги, ещё раз оценив окрепшие руки, пресс, пощупав шею.

Хотя волосы были того же цвета — угольно-чёрные. Да и шрам на левой кисти, оставленный упавшей на него с чердака старой мотыгой, недвусмысленно твердил о том, что он не прав и тело всё-таки его. Только вот волосы были длиннее, почти доставали до плеч, а шрам из алой рассечённой полосы поджившей кожи превратился в телесно-розоватую борозду. Всё указывало на то, что миновало очень много времени, и он не мог вспомнить, что происходило все эти годы. Он точно уже не был бестолковым ребёнком. Покапавшись в воспоминаниях, наткнулся на далёкие и расплывчатые образы из детства. Не было в них ни радости, ни горя. Лишь ироничная меланхолия.

Остановившись на том, что вопросы лучше отложить на потом, а сейчас заняться поиском выхода, он двинулся вслед за троицей колдунов в железных масках.

Шёл долго. Такие расстояние в помещениях казались совершенно неоправданными. Неф не кончался. Пугающе высокий и тёмный, как пучины бездонной реки. Шёл, шлёпая босыми ногами по гладкому иссиня-чёрному полу, расписанному тонкими бледно-серыми линиями, дугами и окружностями. Справа и слева возвышались стеклянистые колонны с острыми гранями и впадинами. Горели белым пламенем на стенах подсвечники. Величина, просторы и могильная тишина этого места сливались в потустороннее монотонное дыхание, отдающее утробной дрожью не то в стенах, не то в поджилках.

Неф сменил мост без бортов, каменный и массивный. Кая окатил жар раскалённых потоков снизу. Стоило только глянуть туда, он машинально пригнулся. Старался двигаться ещё тише и не привлекать внимание. Их внимание. Там, внизу, гремя толстыми цепями, хрюкая и ворча, трудилось несколько десятков уродливых рогатых существ. Самодвижущиеся платформы вывозили из проёмов в стене огромные чаны, до краёв наполненные кусками породы. Из прожилок грязно-чёрных камней пробивалось бледно-бирюзовое свечение. Закованные чудища подходили к краям этих транспортных систем. По двое на каждую они на ощупь — морды их были закрыты железными намордниками, прибитыми гвоздями прямо к черепу — поднимали груз своими мохнатыми передними лапами, отдалённо напоминающими человеческие руки, и несли к огненному потоку, куда высыпали всё содержимое. После этого возвращали чашу на место, осторожно проводили пальцами по основанию, проверяя, что установили её в верном положении, и ждали новой поставки.

«Это сон», — неуверенно заключил Кай. — «Конечно же, сон. Плохой сон. Из-за болезни. Да, точно, я заболел. Выбежал на мороз и простудился. Не может быть иначе. Не может. У меня жар. Жар и озноб. Я брежу».

Он ещё раз посмотрел на существ внизу. Один из них прищемил руку опустившейся чугунной чашей и с диким рёвом задел кулаком плечо соседа. Завязался конфликт, который не получил почти никакого развития, так как оппоненты не видели друг друга и впустую размахивали перед собой лапами. Эта сюрреалистичная картина вызвала у него слабую нервную усмешку.

«Пожалуй, всё-таки поищу выход отсюда», — решил юноша, отбросив заманчивую мысль забиться в ближайший угол и ждать спасительного пробуждения.

5

За следующей аркой его встретил пустой зал, увешанный лампами на цепях, что светились всё теми же слабыми белыми огоньками. И два ряда зеркал, заключённые в массивные гранитные рамы. Они стоялипосреди помещения, глядя друг на друга, как две шеренги солдат, встречающих своего короля. Не видя страшил, окружающий мир снова показался вполне реальным, а раз он реален, значит проснуться дома Каю точно не светит. Зеркала не представляли угрозы. По крайней мере, в них он не находил ничего опасного, что могло бы наброситься и разорвать. С другой стороны, это поганое колдовское место, а от магов и чародеев не входящих в состав Магистрата ничего хорошего ожидать точно не стоило. И какова вероятность, что эти зеркала не несут в себе волшебных свойств? Что они не могут испепелить, стоит посмотреть в них не под тем углом? Здесь всё источало угрозу, пусть и не такую явную, как демоническая плавильня.

Потакая своим думам, Кай больше не мог шествовать спокойно. Постоянно оборачивался, проверяя на наличие ловушек каждый дюйм вокруг себя.

И вскоре его осторожность была вознаграждена.

Услышав пронзительный стеклянный лязг, он шустро нырнул за ближайшее зеркало и затаился, крепко прижавшись к гранитной основе. Источник звука находился где-то в этом зале. Это точно было одно из зеркал. Чуть выглянув из своего укрытия, увидел, как подле отражающей глади встает нечто тёмное. Под хрустальный треск и скрип стекла на расписном полу поднялся человек в латах, огласив весь зал бренчанием железа. Механическим движением он повернулся параллельно зеркальному ряду и двинулся к выходу. Как и всё в этом обители мрака и забвения, его доспехи отливали чёрной синевой стали, стекла и камня одновременно. Они не сверкали бликами, подобно отполированному обмундированию одного знаменитого рыцаря, некогда проезжавшего через Вельфендор, и на которого собрался поглазеть весь город и несколько ближайших сёл. Латы этого господина не несли в себе ни капли той напыщенности и праздности лорда, они выглядели поношенными, их поверхность была беспорядочно обсыпана тонким слоем не то пыли, не то пепла. И их владелец не вышагивал чинно, как при параде, не удерживал рукой эфес великолепного меча, не задирал головы. В его ходьбе не было ничего, кроме слепой целеустремлённости. Той целеустремлённости, с которой паук подбирается к попавшей в его сеть добыче. Движения неумолимы, каждый шаг непоколебим, а взгляд чёрных вертикальных прорезей для глаз пуст и молчалив, как туманное ночное небо. Когда он проходил мимо укрытия Кая, юноша припал к каменной раме, проговаривая на память имена всех богов и духов, которых знал. Умолял их разбудить его. Разбудить, как можно скорей! Вырвать из этого кошмара! Шаги казались слишком громкими, лязг стали просачивался под кожу, в мышцы, в кости, прямиком в сознание. Каждая доля секунды, что человек в латах ступал по залу, растягивалась подобно струне, готовой вот-вот лопнуть. И когда она лопнет, случится что-то… Рыцарь замрёт, повернётся и могучим ударом перерубит и зеркало, и гранитную раму, и Кая, — он уже чувствовал покалывания в боку, будто лезвие его тёмного меча пыталось достать юношу одним лишь желанием насытиться кровью и страданиями.

Однако рыцарь вскоре скрылся за следующим арочным пролётом, и Кай, немного подождав, позволил себе выйти из укрытия, пытаясь успокоить трясущиеся поджилки.

«Этот что-то не похож на колдуна», — заметил он про себя. — «Хотя, поди, их разбери… И куда только Магистрат смотрит!»

Проблема была в том, что рыцарь ушёл вперёд. Из зала с алтарём был только один путь — через неф и через мост над плавильней демонов, потом зеркальный зал и коридор. Что было дальше, он не догадывался, и теперь пробирался по замку с большей осторожностью, опасаясь наткнуться на человека, вышедшего из зеркала. Оставил позади ещё один неф с уходящей вниз спиральной лестницей — этот путь отверг, так как ступени спускались в непроглядную темень, а у него при себе не было ни фонаря, ни факела. Местные же подсвечники давали крайне скудное освещение. К тому же, в подобном месте, даже заглядывать в тёмный подвал будет не самым удачным решением.

Следующая развилка заставила его остановиться и обдумать дальнейшее движение. Путь прямо продолжался новыми и новыми коридорами, залами и рядами зеркал, судя по тому, что он видел впереди, а вот справа дорога оканчивалась высокими вратами. Чуть приоткрытыми, так как через них просачивалась полоска огненно-рыжего света, пульсирующего на фоне их угольной поверхности. Выбор был невелик: ещё невесть сколько блуждать по замку, либо пойти и проверить вероятный выход из него. Тянущий оттуда сильный сквозняк недвусмысленно намекал, что за теми дверьми чертог кончался.

Подобравшись к воротам, Кай толкнул одну створку и осторожно выглянул наружу, отмечая возможные угрозы.

С трудом проглотил подобравшийся к горлу отчаянный и обречённый вопль.

«Нет… Нет!» — безмолвно взмолился он. — «Как это?! Нельзя! Так нельзя!»

То, что он видел, было невозможно воспринимать. На это было невозможно смотреть! Сознание отвергало эту картину! Бесконечно далёкие и неописуемо огромные плиты, стоящие вертикально друг напротив друга, ограничивали собой пространство, в котором висел этот замок на скалистом острове. Впереди, внизу, наверху, — туда, куда стремились грани этих плит, горел огонь. Яркий свет, будто солнце размазали по всему небосводу. Будто не было ничего в этом мире, кроме сияния. Ни звёзд. Ни тёмного космоса.

И этот рёв. Оглушительный, непрерывный. Словно сама суть этого мироздания кричала низким скрежещущим басом, в котором, словно анкер, тянулся высокий гул.

С древних расколотых ступень спускался тот самый рыцарь. Человеческая тварь в чёрно-сапфировом доспехе. Он шествовал к краю скалы. К границе средоточения двух миров. И стоило ему достичь берега, стоило ему перенести свой вес на ногу, под которой уже не было земли, он упал. Только не вниз. Не сорвался в пропасть меж двух плит. На самом деле, произошло кое-что иное. Рыцаря потянуло в сторону, куда стремились гигантские цепи. Его застывшая фигура летела к одной из багровых поверхностей, к горам и каньонам, что виднелись вдали. А с противоположной стороны… летел ещё один рыцарь. К другой поверхности. Зеркально отражённой. Один стал двумя и оба равномерно удалялись друг от друга и от крепости. Вскоре пропали из виду. Исчезли, как исчезает любой объект на достаточно большом расстоянии.

Кай упал на колени. Закрыл уши. Бессилие. Немощь. Страх. Мольба. Это место не для людей. Как он попал сюда? Зачем он здесь? Почему это происходит с ним?

Протяжно взвыв, юноша полностью обхватил голову руками — та болела от осознания увиденного. От этого света, что резал глаза. От этих багровых плит, что сдавливали разум. От раздвоившегося, словно в зеркале, рыцаря, безвольной марионеткой полетевшего к обеим поверхностям сразу.

«Нет… нет… Так нельзя. Подобное не может существовать. Подобное не должно существовать!»

6

Кай сидел на холодном каменном полу. Среди парапетов с каменными гаргульями. На сквозняке, что нёс с собой крупные хлопья пепла

Надо было вернуться. Срочно. Эта картина не для смертных. Даже не для тех, что родились в государстве, построенном чародеями, и для которых магия была привычным зрелищем.

Это… не магия.

Это кошмар.

Он начал отползать к воротам. Поднялся с пыльного отполированного камня. Сжал кулаки и задрал взор к ослепительно белому лучу, бьющему из купола этого проклятого собора, замка или… что это вообще такое? Внутри бурлило желание отыскать тех людей в железных масках, взять их за вороты дурацких балахонов и потребовать показать путь в его мир. С пульсирующим из нового сердца свечением он прошёл обратно через врата, вернулся в спасительную тьму, под своды и нефы, отливающие крохотными острыми бликами. В мягкую гробовую тишину. С удивлением заметил, что путь к алтарю перекрыт водянистой переливающейся субстанцией сапфирового окраса. Опешил, огляделся. На мгновение даже остудил свой боевой настрой. Зачаровано подошёл к барьеру — после увиденного снаружи это магическое явление не так сильно пугало. Кай робко коснулся волнистой поверхности. Твёрдая и ледяная, как и всё здесь. Присмотрелся. За барьером вырисовывались смутные силуэты людей в мантиях.

— Эй! — крикнул он и сам чуть не шарахнулся от громкости своего голоса, что нарушил мёртвую тишину. — Я вас вижу! — продолжил он наседать на барьер и в этот раз приплёл к своим словам парочку хороших ударов кулаками. Как и ожидалось, магическая стена даже не шелохнулась. Тогда юноша схватил стоящий в углу высокий железный подсвечник, уронив при этом тройку свечей на пол, и врезал по преграде круглым основанием. По коридорам разлетелся металлический звон. — Я вас не боюсь!

Он и не надеялся сломить оборону. Просто хотел показать, что день, когда они забрали его из родительского дома, стал их самой большой ошибкой. Готов был свернуть им шеи голыми руками! Сам не понимал, откуда в нём столько ярости, столько жестокости, и всё же не пытался подавить эмоции. И теперь ему было ясно, почему те колдуны сбежали, когда он проснулся. Что-то пошло не так в их колдовских ритуалах, и теперь Кай Нэри представлял для них угрозу — причём такую угрозу, от которой они предпочли спрятаться за неразрушимым барьером, вместо того, чтобы ещё раз пленить его.

«Найду других, — он повернулся спиной к магической стене и направился в следующий коридор, крепко сжимая в руках подсвечник, — здесь должен быть кто-то ещё».

Если глаза его не обманули, и ему удалось верно оценить размеры здания снаружи, то сейчас он шёл прямо к помещению с куполом и лучом.

Могильная тишина спускала своё хладное дыхание на его нагое тело. Изо рта вырывались клубы пара. Стены и колонны, которые вряд ли были возведены силой рук человеческих, угрожающе сверлили недобрым вниманием его спину. Глубина нефов сдавливала мысли, длинна коридоров и безлюдность зеркальных залов стягивали сознание ощущением одиночества и всепокинутости. Возрастали сомнения в том, что встретить ещё кого-нибудь здесь — хорошая идея. Чего стоит только тот рыцарь. Есть ли смысл восставать против человека в латах и с мечом, имея на руках один лишь подсвечник?

Собрав весь здравый смысл в кулак, Кай остудил пылающий в груди гнев и продолжил пробираться по замку украдкой, тщательно изучая каждое следующее помещение на наличие опасностей.

7

Без происшествий преодолев очередной зал с зеркалами, Кай успешно вышел к комнате с куполом. Двигала им единственная мысль: «Эти колдуны как-то попадали в его мир. Никто не строит погреба и подвалы без лестниц на поверхность».

Комната с куполом была меньше по площади, чем тот же зеркальный зал. Имела цилиндрическую форму, а в стенах, за круговым фасадом небольших колон и арок, темнели ромбовидные впадины. Чем-то они напоминали соты, два метра в высоту каждая. В центре выпирала из пола круглая платформа, на которую опускался столб света с потолка, а прямо за ней высился проход. Такой же чёрный и непроглядный, как и все эти соты. Не будь Кай жителем государства, основанного магами, сейчас, вероятно, бы трясся и хныкал, со страхом подбираясь к подсвеченной платформе. Но, как сын фермера, он так же знал, что каждый хозяин стремится защитить свою территорию от посягательств. И если перед ним был выход на поверхность, то массивная цепь, поднимающаяся из прохода впереди и тянущаяся в одну из сот, здесь была явно не для красоты.

Запах серы заставил его поморщиться.

Цепь зашевелилась, звенья, спотыкаясь об угол, закатились за арку в ромбовидное гнездо. Послышался скрип больших когтей об камень и чьё-то сиплое дыхание.

«У этих тварей есть цепной пёс!» — утвердился в своих догадках юноша и попятился. Неожиданно, ударившись затылком, столкнулся с преградой. Всё той же. Сапфировый отлив, колышущаяся водянистая гладь и неразрушимая поверхность, за которой виднеются три силуэта в мантиях. Колдуны будто всё это время шли следом, толкая её перед собой. Невозможно! Он же постоянно оглядывался! Никого за ним не было!

«Попался!»

Нервно сжал губы, крепче вцепился в подсвечник, наблюдая, как подтянутая цепь резко начала спускаться вниз, собираясь на пыльном полу беспорядочными кольцами. Звенья дружно стрекотали, рассыпаясь по вековым монолитам, а в теневой завесе полости за аркой загорелись два жёлтых глаза. Пламенный свет, вырвавшийся из глотки, как из печи, очертил ряды острых зубов. Чудище подобралось и прыжком вылетело из своего укрытия, приземлилось на платформу с раскатистым ударом, от которого задрожали стены.

На Кая вытаращилось безумным и оголодавшим взглядом нечто четырёхлапое, с вытянутой как у собаки мордой, состоящей из одних только костей и сухожилий. Из толстой грязно-бурой шкуры торчали шипы. Оно сипло дышало, роняя из пасти тонкие струи и капли расплавленного железа, размахивало длинным мощным хвостом, задевая колонны. Сделав глубокий рокочущий вдох, существо на секунду замерло, опустив голову, а затем вскинулось, извергнув чудовищный рёв, что чуть не сбил юношу с ног порывом горячего, щиплющего глаза и обжигающего лёгкие воздуха, пропитанного запахом тухлятины и горящей смолы. Цилиндрическая сеть арок застонала, грозясь обрушиться, и сбросила с себя пылевую завесу. Видимость в комнате сильно ухудшилась.

«Мама… Папа… Ну и… зверюга…» — прокашлявшись, мысленно запричитал Кай, прикрывая лицо левым предплечьем, чтобы не наглотаться пыли.

Шею кольнули незримые иглы, будто кто-то коснулся её чем-то острым и холодным, но юноша толком не обратил на это внимания.

«Зверюга… Боги…».

Он медленно начал продвигаться вдоль стены под укрытие колонн, однако, невзирая на его манёвры и на серое облако, захлестнувшее комнату, два горящих янтаря неотрывно следили за ним взглядом обезумевшего от голода хищника. Массивный силуэт чудища, темным пятном покачивался за завесой. Затем припал к земле!

«Что же делать? Что же?..» — последние мысли, которые мелькнули у Кая в голове, потонули в его же крике. Монстр сорвался с места, и меж колонн сверкнули острые, как пики, клыки распахнувшейся пасти.