Два шага на небеса

Глава 34

Стелла уже забралась в постель и весело смотрела на меня, придерживая простыню у подбородка, чем напоминала клоуна, развлекающего зрителей из-за занавеса.

– Что это? – спросил я.

– Разве ты не видишь? – удивилась она. – «Арзино».

Бутылка сухого вина, стоящая посреди стола, была открыта. Пробка мокла в лужице. Два бокала были наполнены до краев.

– Где взяла?

– Уж, конечно, не Пыжик угостил! – кокетливо обиделась она. – У себя в каюте, конечно.

– Более плохого вина найти не могла? – риторически спросил я, вынес бокалы в душевую и вылил вино в раковину. – Это же уксус! Пить невозможно.

Стелла следила за мной с недоверием.

– Мне кажется, что ты чего-то боишься, – предположила она, – то ли яда, то ли еще чего.

– Ты всегда говоришь то, что думаешь? – удивился я.

– Конечно. Прямая связь: уши – мозг – рот. Слова проскальзывают по этому коридору, как лягушки через водосточную трубу. Можно расслабиться, наслаждаться жизнью и не надо делать на собственном лбу зарубки на память.

– Интересная теория…

– Ты мне зубы не заговаривай. Испугался, что я что-то подмешала в вино?

– Не лезь в душу!

– Такой мускулистый, – придавая голосу оттенок легкого разочарования, произнесла Стелла, – твердый пистолет в штанах прячет, а меня боится.

На правду обижаться нельзя. Я раскрыл холодильник, осмотрел заметно поредевший строй и вынул бутылку французского столового.

– Можно подумать, что это не уксус, – усмехнулась Стелла.

– Отвернись, – попросил я и взялся за пуговицу на рубашке.

– Ты не хочешь, чтобы я увидела, куда ты спрячешь свой пистолет?

Кто учил ее так вести себя с мужчинами? Я передумал раздеваться, сел в кресло, откупорил бутылку и налил себе полный бокал.

– Тебе сколько лет? – спросил я.

– А что?

– Если хочешь показаться умной и наблюдательной, то вылезай из постели, одевайся и иди в библиотеку. А если планы у тебя все же другие, тогда лучше помалкивай.

С этими словами я залпом выпил вино. Что было потом, я не помнил.

Мне снилось, будто я держу белую птицу за ноги, а она, отчаянно размахивая широкими крыльями, пытается взлететь вместе со мной; писк, ветер, удары крыльев по щекам; я не могу прикрыть лицо, потому что руки заняты, и отворачиваюсь, опускаю голову, но птица, изловчившись, все равно достает меня крыльями и целится острым красным клювом прямо мне в глаз…

Я сделал над собой усилие и, вздрогнув, проснулся. Передо мной плыло что-то белое, и я не сразу понял, что это Алина. Девушка стояла у кровати и что-то делала с моим лицом, причиняя мне боль. Я поморщился и попытался спрятать лицо в подушку, где было темно и начиналась дорога к белой птице, но Алина зажала пятерней мой чуб и потянула вверх.

– Ты что? – пробормотал я, с трудом открывая глаза. – Совсем сошла с ума?

– Где Виктор? – прошептала девушка.

Отвратительное состояние! Я приподнял руку и долго всматривался в постоянно меняющиеся цифры на часах. Чтобы сфокусировать зрачки, мне пришлось морщиться и гримасничать. Шел четвертый час утра.

– Мы ошиблись! – едва ли не со слезами в голосе прошептала Алина, продолжая стоять надо мной. – Вставай! Нет времени!

Я ровным счетом ничего не понимал. Почему я должен был вставать посреди ночи? Откуда я мог знать, где Виктор, если не я, а Алина находилась с ним? Почему у меня так страшно болит голова, если я вроде бы совсем немного выпил?

Прошлого не было. Настоящее в виде серого окна иллюминатора и Алины, причиняющей мне физический дискомфорт, болталось в вакууме. Я смутно помнил минувший вечер и не мог разложить в хронологической последовательности всплывающие в сознании фрагменты. Рядом со мной лежало горячее тело Стеллы. Волосы девушки были распущены, большой черной кляксой они разметались по подушке.

Я с трудом встал с кровати. Меня шатало, словно яхта попала в шторм. Алина отвернулась, продолжая негромко поторапливать:

– Одевайся, я прошу тебя!

Я наступил ногой на пустую бутылку из-под французского вина, и она закатилась под кровать. Я натягивал на себя брюки, надевал рубашку, плохо понимая, что происходит, зачем нужен мне этот враждебный мир, который вынуждал делать над собой усилие?

В душевой я сунул голову под кран. Лучше бы Алина ждала меня в коридоре. Мне было стыдно за свой вид. Алина наверняка считала, что вчера я потерял над собой контроль и напился до такого состояния, что сейчас с трудом понимаю, что происходит.

Я не стал вытирать голову, зачесал мокрые волосы назад, чувствуя, как капли воды щекочут мне спину, сбегая по шее и между лопаток на поясницу. Своим лицом я остался доволен. Под глазами немного подпухло, но в целом взгляд сохранил некоторые признаки интеллекта.

Я заправил рубашку в брюки и замер, когда ладони легли на поясницу. Пистолет! Черт возьми, куда я дел пистолет?

– Ты ничего не находила? – спросил я, выйдя из душевой, хотя справедливее было бы спросить: «Ты не видела пистолета, который я у тебя отобрал?»

Алина с недоумением посмотрела на меня. Мой вопрос в ее понимании был отголоском сна, эхом алкогольного бреда, и она не сочла нужным даже уточнить, что я имел в виду. Поторапливая меня, она вышла в прихожую и встала там, всем своим видом показывая нетерпение и недовольство мною.

Я встал на колени и заглянул под кровать. Потом откинул край одеяла, провел рукой по простыне и просунул руку под свою подушку, на которую Стелла уже успела бесцеремонно посягнуть, уткнувшись в нее лицом. С моей души свалился камень, когда я нащупал пистолет, нагретый постельным теплом, вынул его и незаметно сунул за пояс брюк.

Прежде чем выйти из каюты, я кинул взгляд на спящую Стеллу и горлышко бутылки, выглядывающее из-под кровати. Это для меня открытие, подумал я, что сухие французские вина обладают такой убойной силой.

– Сначала смотри молча, – шепнула Алина, – а потом поговорим.

Мы беззвучно двинулись по коридору, заполненному тихими звуками, очень схожими между собой: мерным гулом мотора и ритмичным храпом, который доносился из генеральской каюты. Дойдя до капитанской каюты, Алина остановилась и встала лицом к перегородке. Я сначала не понял ее позы и вопросительно смотрел на профиль девушки, вместо того чтобы смотреть на угол переборки, разделяющий коридор и проход к двери трюма. Лишь проследив за ее взглядом, я увидел на белой пластиковой панели веерный след кровавых брызг.

Ни слова не говоря, Алина повернулась и кивнула на поручень лестницы. На полированном дереве без труда можно было различить смазанные бурые пятна, словно кто-то хватался за поручень окровавленной рукой.

Мы с Алиной переглянулись. Я напрасно надеялся, что она, разбудив меня, уже многое успела выяснить и сейчас я получу исчерпывающие ответы, касающиеся этих жутких следов, несомненно свежих, так как капли крови на переборке еще не успели высохнуть. Но во взгляде Алины было столько растерянности, что я понял: ответов ждет она.

Внезапно совсем рядом скрипнула дверная ручка. Схватив Алину за руку, я втянул ее в узкий проход к трюмной двери и прижал к переборке. Замерев, мы стояли в тени лестницы, и узкие полоски белого света разделили наши лица на прямоугольные фрагменты.

Тихо приоткрылась дверь капитанской каюты. Через щели лестницы мы увидели, как из дверного проема выглянуло лицо Эдди. В иной обстановке и в другом месте я бы вряд ли узнал его. Капитан был бледен как смерть. Лицо его было искажено напряжением, рот приоткрыт, скулы исполосованы глубокими натянутыми морщинами. Мне показалось, что кашляни я сейчас – и капитан заорет не своим голосом, рухнет на пол и непременно умрет от разрыва сердца. Посмотрев в обе стороны и убедившись, что в коридоре никого нет, капитан бесшумно вышел из каюты и медленно, очень медленно прикрыл за собой дверь. Морской волк предстал перед нами в непривычном виде: он был гол по пояс, в домашних тапочках, а в руке держал белый форменный китель, надетый на «плечики». Сразу бросилось в глаза, что один рукав кителя был мокрым и мятым, как если бы его только что застирали и выжали.

Перейдя на цыпочках коридор, капитан скрылся за лестницей. Мы с Алиной продолжали стоять в своем укрытии, затаив дыхание. Вскоре мы услышали, как зашипел утюг, защелкали металлические пуговицы. Похоже, капитан сушил рукав утюгом.

Взглянув на меня, Алина кивнула, приглашая следовать за собой. Выйдя из-под лестницы, мы поднялись по ней наверх, ступая по ковровой дорожке как по тонкому льду. Выйдя на палубу, Алина пошла в сторону носа, прижимаясь к белой, лоснящейся от лаковой краски стенке надстройки и оглядываясь, всякий раз знаком предупреждая меня о необходимости соблюдать тишину, словно я громко топал или шумно сопел. Еще было темно, вокруг нас плескалось невидимое море, и мы чувствовали его только по неповторимому йодистому запаху и влажному теплу, но небо уже растеряло звезды, и зарождающийся рассвет уже разбавил на восходе его глубинную черноту.

Не дойдя до двери рубки, Алина поразила меня, опустившись на четвереньки, и в такой интересной позе преодолела несколько метров. Я воспользовался более привычным для меня способом и прошел мимо двери в тот момент, когда Лора, стоящая за штурвалом, опустила глаза на компас.

– Вот, – негромко произнесла Алина, когда мы вышли на носовую палубу. Девушка показывала рукой на перила, плавно изгибающиеся по округлому контуру носа. Сигнальный фонарь, висящий у нас над головой, позволял отчетливо рассмотреть металлические элементы ограждения и палубу. Кровавый след, идущий по палубе бледными мазками, перескочил на трубки ограждения, липко вымазал перила и оставил несколько капель на фальшборте, как раз над сливным клюзом.

Алина молча смотрела на меня. Одетая в джинсы и крепкую, с простроченными швами безрукавку, она затолкала пальцы рук в тесные карманы, и ее скованная поза выдавала нервную дрожь: замерзнуть было невозможно даже голым, потому как было весьма тепло и душно. Девушка ждала от меня инициативы. Это была уже не та самоуверенная и властолюбивая Алина, сознание которой закодировали жажда мести и абсолютная уверенность в себе. Она уже утратила тот стержень, который помогал ей казаться сильной. Я смотрел в ее лицо – нежное, пастельное лицо без теней, морщин, а значит, без возраста и чувств, и не мог понять, что же с ней случилось в эту ночь.

– Когда ты это увидела? – спросил я.

– Как проснулась… Было три часа. Я была в каюте одна. И меня это испугало, понимаешь? Я была уверена, что Виктор не оставит меня. Я была уверена, что держу его!

– Ты стучалась к нему в каюту?

– Это незачем было делать, – неприятным тоном ответила Алина. – Его каюта была не заперта. И там никого не было. Тогда я решила поискать его на палубе и увидела следы крови… Виктор не виноват, он сам стал жертвой! Мы ошиблись, понимаешь? Жестоко ошиблись!

– Ты ошиблась, – поправил я.

– А разве ты не подозревал Виктора?

– Ты сквозь сон ничего не слышала? – задал я встречный вопрос. – Стук в дверь или разговор?

Алина отрицательно покачала головой.

– Я спала очень крепко… Ну? Что ты смотришь на меня? Надо что-то делать!

Я терпеть не мог, когда меня брали за горло и принуждали «что-то делать». Повернувшись к Алине спиной, я стал рассматривать вишневые пятна на перилах. В том, что это свежая кровь, можно было не сомневаться – подобных пятен я насмотрелся за свою жизнь вдоволь. Но сказать определенно, что именно такие следы оставит истекающее кровью тело, если его перекинуть через ограждение за борт, не мог. Я следовал своей новой методике и поспешных выводов уже не делал.

– Ну, что ты смотришь? Что ты смотришь? – нервничала за моей спиной Алина.

Нельзя было упустить такой редкий шанс. Всю свою стройную версию, которой Алина очень гордилась и которую держала от меня в тайне, она построила на подозрении Виктора. Теперь же было почти очевидно, что Виктор сам стал чьей-то жертвой, и этот неожиданный поворот в развитии событий поверг Алину в состояние шока. Она берегла врача, чтобы взять его с поличным, чтобы предъявить ему обвинения в убийстве Нефедова, попытке убийства Мизина и меня, она уже была готова к обвинительной речи, уже мысленно примеряла парик и мантию, без колебаний отвергла мое предложение сотрудничать как посягательство на авторство ее успешного следствия – и вдруг все рассыпалось в руках, как плохо спрессованный снежок. Алина была в отчаянии. Ее можно было брать голыми руками. Что я тотчас и сделал.

Взяв Алину за локоть, я подвел ее к основанию рубки, и мы встали под ветровым окном, откуда увидеть нас было невозможно.

– Выкладывай все, что знаешь, – потребовал я. – Кто написал письмо Нефедову?

– Дамира! – без усилия над собой ответила Алина. – Неужели ты об этом не догадывался?

– И кто ей угрожал?

– Тот, кто вьется вокруг Виктора, чувствуя большие деньги! – удивляясь, что я не знал даже таких элементарных вещей, ответила девушка. – Ты пойми: мамаша богата, и она сама хочет восстановить родственные отношения с Виктором. Она думает, что он ей сын! Сумасшедшая миллионерша! Огромные деньги так и просятся в руки Виктора! Он, не будь дураком, решил сыграть на материнских чувствах и потихоньку прибрать к рукам ее богатства.

– Ты думаешь, он ей не сын?

– Не знаю. Мне кажется, сам Виктор в это до конца не верит. В общем, ему выгоднее не верить. Но даже если появятся угрызения совести, то их нетрудно побороть: например, утешить себя тем, что эта женщина бросила Виктора с отцом и всю жизнь прожила в свое удовольствие, сделав мальчика сиротой.

– Если ты думаешь, что Дамира в письме имела в виду Стеллу, то ошибаешься. Стелла появилась рядом с Виктором уже после того, как письмо было написано и отправлено.

– Значит, до Стеллы были люди, которые пытались помочь Виктору унаследовать состояние мамаши. Но и Стелла плывет с нами и вьется вокруг врача по той же причине.

– Мизин? – перевел я разговор на другую фигуру.

– Мизин знает все! – ответила Алина, оглядываясь по сторонам. – Я думаю, что за это капитан пытался убить его, но ударил неудачно.

– А что он мог знать такого, чего бы боялся капитан?

– Мизин знает о контрабанде! И эту информацию он продал Виктору, чтобы тот мог шантажировать капитана.

– А зачем Виктору надо было шантажировать капитана?

– Чтобы капитан не сдал его в полицию!

– А за что Виктора сдавать в полицию?

– Какой же ты тугодум! За мошенничество! Человек выдает себя за сына богатой женщины, чтобы унаследовать ее состояние. Криминал, как говорится, налицо. Теперь все ясно?

– А откуда капитан узнал…

– От того же Мизина, черт тебя возьми! Студент практикуется на продаже информации, хобби такое у человека, понимаешь? И на нашей яхте у него неожиданно получился прекрасный бизнес. Ты лично сколько ему заплатил?

– Двадцать пять, кажется.

– И я двадцать. И капитан, может быть, тридцать. И Виктор полсотни. Вот тебе и деньги на проституток и таверны.

– Выходит, ты раньше думала, что на Мизина и на меня покушался Виктор? А теперь так не думаешь?

– Да, я была уверена, что врач хотел убить Мизина из-за того, что тот разнюхал о его планах насчет мамаши, – глухим голосом ответила Алина. – А тебя он хотел убить как детектива, который тоже может разнюхать о его планах. Я была уверена, что по этой же причине он убил Валеру.

– А теперь что ты думаешь?

– А теперь не знаю. Капитан спутал все карты. Если Виктора убил и выкинул за борт он, то лимит убийц на этом исчерпывается. Теперь на Эдди можно вешать все остальные попытки убийств. А врач, получается, был ни при чем… Нет, не знаю… Я запуталась.

«Да, ты запуталась, – мысленно согласился я с ней. – Ты все перевернула с ног на голову. Я-то думал, что ты в самом деле близка к истине, я уже был готов признать свое поражение и прийти к глобальному выводу о преимуществе женского мышления над мужским. Но твои доводы оказались хрупкими и теперь рассыпаются, как песочный замок».

– Ты хочешь, чтобы мы работали вместе? – спросил я.

Алина кивнула.

– Тогда начнем с этого, – сказал я и вытащил из-за пояса пистолет. – Эту штуку ты даешь мне во временное пользование.

Алина, глядя на пистолет, нахмурилась.

– Ты не пересчитывал патроны? Их было восемь, – произнесла она таким голосом, от которого мне стало не по себе.

Идиот! – мысленно выругался я. Об этом надо было подумать раньше, когда я неожиданно нашел «макаров» под подушкой, куда его не клал.

– Ну? – произнесла Алина, предчувствуя недоброе в моих заторможенных движениях.

Я вынул из рукояти обойму и стал выталкивать из нее на ладонь патроны.

Семь штук! Семь! Я еще раз пересчитал тупоголовые патроны и поднял на Алину тяжелый взгляд.

– Это очень плохо, – пробормотал я. – Очень плохо… Я не помню, как вчера вечером разделся и лег спать. Как-то очень быстро я опьянел. Словно потерял сознание. А когда ты меня разбудила, я нашел пистолет под подушкой.

Алина смотрела на меня едва ли не с ненавистью и кивала головой.

– Так вот что я тебе скажу, мой дорогой! Твоя сексуальная партнерша была соучастницей в убийстве Виктора. Она заодно с капитаном! Когда будет доказано, что Виктора застрелили из этого пистолета, Стелла с удовольствием подтвердит, что видела пистолет в твоих руках, и подозрение ляжет на тебя.

– Не ляжет, – ответил я, выкидывая «макаров» за борт.

– Ну вот, – с сожалением произнесла Алина, глядя в темную воду, куда навеки ушло оружие, – теперь я совершенно беззащитна.

В ее голосе прозвучал намек, но я не стал рвать на себе рубашку и доказывать, что грудью встану на ее защиту.

– Ты права, – сказал я. – А потому тебе пора принять условия игры, которые всем выгодны. В твоем случае это означает залечь на дно, ясно?

Не знаю, поняла Алина или нет, что я почти слово в слово повторил то, что она как-то сказала мне. Я расплачивался с ней ее же монетой. Это было жестоко, но иначе я поступить не мог. Слишком своенравная, слишком властолюбивая, страдающая завышенным самомнением, Алина в компаньоны мне не годилась. Мы оставались конкурентами, потому что, сами того не замечая, продолжали ревновать друг друга к Валерке.

– Как то есть залечь на дно? – с зарождающимся возмущением спросила девушка. – Ты что хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что иду спать, и тебе это же советую.

– Как это спать?! – воскликнула Алина. – Как ты можешь сейчас спать?

– А что прикажешь делать, если капитан уже устал ждать, когда мы с тобой уйдем отсюда. Вон, посмотри, его физиономия высовывается! Пусть человек спокойно смоет все кровавые следы!

Решительно повернувшись, я пошел по палубе, уже не таясь Лоры. Я принял навязанные мне условия игры, потому что без этого пропадал всякий смысл продолжать расследование.

Приятно с точностью предугадывать чужой сценарий, особенно если он крепко сбит. За мгновение до того, как войти в свою каюту, у которой продолжался день открытых дверей, я подумал: сейчас Стелла спросит: «Ну как? Выкинул пистолет?»

– Ты пистолет выкинул или сунул куда-нибудь? – тихо спросила Стелла, как только я вошел.

Она сидела в постели с такими глазами, словно под ее одеялом прятался еж.

– Никуда и ничего я не совал, – устало ответил я и принялся стаскивать через голову рубашку.

– Значит, выкинул в море, – прошептала Стелла, глядя на меня, как на марсианина. – Ты хоть помнишь, что вчера вечером начудил?

– Помню, – пробормотал я и полез под одеяло.

– И что теперь думаешь делать?

– Спать.

– Что?! Спать?!

Все женщины одинаковы. Я утопил лицо в подушку и только сейчас почувствовал, как устал. Я все больше входил в игру и становился в ней естественным. Голову на отсечение – не шипела бы Стелла над ухом, уснул бы за милую душу.

– Чего ты суетишься? – невнятно проворчал я.

– Ты убил человека! Неужели ты этого не помнишь?

– Помню, что убил, но не помню, кого именно. За завтраком пересчитаем всех и выясним.

Стелла вскочила с постели, наступив крепким коленом мне на спину. Завернулась в простыню, раскрыла холодильник и выхватила оттуда бутылку «Коммандарии». Я следил за ней одним глазом. Не верю! – думал я словами Станиславского. Замызганный штамп! С чего бы это она начала пить в пятом часу утра? Правдоподобнее было бы уйти к себе. И чем быстрее, тем лучше, чтобы не вляпаться под подозрение в соучастии.

– Слушай меня, – заговорила Стелла, стоя в простыне с бутылкой – готовый образ богини виноделия. – Тебе надо принять душ, отмыть с мылом и щеткой руки, особенно ногти. Проверить одежду. Если есть следы крови – немедленно застирать. А еще лучше выкинуть за борт и надеть что-нибудь другое.

– А что, собственно, случилось? – равнодушным голосом спросил я и зевнул.

– Что случилось? – повторила Стелла и усмехнулась. – Ты в самом деле не помнишь, что произошло?

– В самом.

– Замечательно! Охотно верю, потому что ты был в таком состоянии…

Она не договорила. Не хватило фантазии, подумал я.

– Ты в одиночку выпил бутылку вина. Потом водки, снова вина, – говорила Стелла, не зная, что делать с той бутылкой, которую она держала в руке. – Я пыталась тебя остановить, но ты был невменяем. Как идиот!

Можно было обойтись и без оскорбительных выражений, между прочим!

– В первом часу ночи вдруг зашел Виктор, – продолжала Стелла. – Ты в это время сидел на полу, а я читала. Виктор попросил меня одеться и выйти… Я могла бы замять конфликт, но ты вдруг вскочил на ноги и выхватил из-за пояса пистолет. Виктор выбежал из каюты в коридор. Ты – за ним. Потом я услышала выстрел… Ты вернулся минут пять спустя. Как ни в чем не бывало разделся и лег.

– А ты как ни в чем не бывало продолжала лежать рядом?

Стелла посмотрела на меня с возмущением. Надо было сыграть гнев, но это ей плохо удалось.

– Сам ты… Что ты такое говоришь? Как я могла лежать рядом после того, что случилось? Я сразу же вскочила и выглянула в коридор. И все поняла.

– А потом?

– Что потом?

– Все-таки легла и уснула?

Она не могла отрицать тот факт, что легла, потому что я проснулся рядом с ней.

– А что мне оставалось делать? – Стелла взмахнула свободной рукой, и край «туники» съехал с плеча. – Я должна была сделать вид, что мы оба крепко спим и к выстрелу не причастны.

– Все это ужасно, – согласился я, закрывая глаза. – Столько много крови… Морозильные камеры – это, конечно, великое изобретение. Хорошо, что у каждого в каюте есть морозильные камеры…

– О чем ты бормочешь? Я не понимаю, что ты говоришь! – с нотками истерики произнесла Стелла и, с яростью сорвав с себя простыню, принялась натягивать на ноги джинсы. Она скакала по каюте на одной ноге, в то время как другая застряла в штанине, и мне казалось, что Стелла исполняет какой-то идиотский наркотический танец.