Две дороги

ПОХМЕЛЬЕ.

Савелий видит себя почетным гостем, в переднем углу. Он будто женит своего Митрия на дочери соседа-кулака Катерине Пузыревой.

Севастьян Пузырев стоит перед ним, держит в руке глиняный кувшин, угощает Савелия.

"Пей, сват, для тебя только, не вино, а мед!"

Вино льется из кувшина, Савелий раскрывает рот, глотает, но не успевает, вино не льется, а валится кусками, залепляет ему рот, глаза. Савелий захлебывается, кашляет.

Перед ним -- избач Железнов. Он отталкивает Пузырева, отговаривает Савелия:

"Не пей, товарищ, это отрава!"

Севастьян Пузырев не отстает, нагибает кувшин. Савелий давится, ему душно. Проснулся, открыл глаза.

Он под столом, лицом кверху, а над ним, свесившись со стола, дергается голова бородача, изрыгая на Савелия блевотину.

Савелий вскочил, стукнулся затылком о столовый брусок, поморщился от боли, вылез, почесал затылок, оглядел себя: пиджак в муке, в блевотине.

Голова с похмелья болит, в теле дрожь. Присел на лавку, дотянулся до ведра, отпил теплой воды и вспомнил вчерашнее.

Был сход, наняли пастуха, пили с ним могарыч. Савелий охмелел, потянуло еще пить, но не было денег. Бросился домой, к закрому, стал выгребать муку в обмен на самогон, но Марья противилась. Озверел, бил жену чем попало. Прибежала Катерина, заступилась за жену.

Припомнил сон, вздохнул.

-- Э-эх, если бы отдал за Митрия! Хорошая девка!

Ныло сердце после пьянства, стыдно становилось за свои пьяные дела, так стыдно, что не мила и жизнь.

Скрипнул зубами, схватился за больную голову, огляделся по сторонам и толкнулся за перегородку.

-- Нефед! А, Нефед!

Килан поднялся, глянул заспанным лицом.

-- Что тебе?

-- Мешок-то где? Завалился обратно.

-- На что тебе? После придешь.

Вернулся к ведру, вынес его в сени, намочил голову, смыл блевотину с полушубка и двинулся ко двору.

Небо в темных лохмотьях, подувал южный ветер, в воздухе сыро, пахло весной. В ветлах роились грачи.

Завернул к своей покривившейся избенке, вошел в сени, покосился на закром, вспомнил свое вчерашнее озорство, втянул голову в плечи, обругал себя матом.

Услышал долбежный стук на дворе, заглянул в оконце. Митрий ладит новую борону и старательно долбит гнезда для поперечных брусков. Его озабоченное лицо, сутулость коренастого тела напомнили Марью.

"Весь в мать".

Потоптался в сенях, услышал хлопотливые шорохи в избе и застыдился. Воровато вышел.

Защемила безысходная тоска, потянуло забыться. Толкнулся во двор соседа.

Пузырев гнусаво кричал на работника:

-- Нечисто обдергаешь! Ишь, насорил корма-то!

-- Ветер, Севастьян Потапыч, рвет из рук.

Хозяин ядовито возразил:

-- Ишь ты, ветер! А ложку, чай, не вырвет, когда жрешь-то.

Увидел Савелия, улыбнулся насмешливо.

-- Сосед, мое почтение!

Вынул табакерку, понюхал и предложил Савелию.

Савелий посмелел, нюхнул, зачихал. Пузырев пригладил седой клин бороды, обратился с вопросом.

-- Что ходишь, аль сын прогнал?

Савелий заглянул в его свиные глазки.

-- С похмелья я.

Севастьян продолжал:

-- От Митрия можно ожидать. Он у тебя заблудший. Поддался Железнову, а тот мастер дурачить. Да теперь таким ход, кто не работает, а болтает. Вот и затевают... Да ты сам из верченых, тебе и говорить нечего. Знаешь, как они дурачат людей.

Савелий поддакнул.

-- Правильно, Севастьян Потапыч. Лицемерие одно.

Пузырев хлопнул его по плечу.

-- Вот-вот! Молодец ты, Савелий! За это я тебя люблю.

Савелий вздохнул.

-- Голова болит, Севастьян Потапыч... Стакашек бы теперь...

Пузырев нахмурился, Савелий добавил:

-- Так болит голова.

-- Есть, кажись, да только пить-то будешь ли? В посудину из-под керосина налил по ошибке.

Кирюхин обрадовался.

-- Что вы, Севастьян Потапыч, да я и керосину рад.

Пузырев тронулся к двери.

-- Ну, идем!.. Да только вот что, Савелий, ты вразумляй сына -- вызволи его от стервецов.