Увидав избитого брата, Катерина глянула на отца и отрывисто кинула.
-- Ты не отец, а зверь!
Севастьян ощетинился, толкнулся к ней с кулаками.
-- Ах ты, подлюга! Катерина стала в боевую позу.
-- Смотри, отец, в суд подам!
Он вздрогнул, втянул голову, прошипел:
-- А-а, советская стала!
Отмахнулась, вышла во двор, увидела отворенные ворота. Потянуло на комсомольский огород, хотя она его не видела, но не раз звала Настя.
Вышла со двора, направилась к реке; в голове тяжелые думы. Хлеба полные закрома, скотины полон двор, дом под железом, в доме городская обстановка и денег у них не одна тысяча -- а нет ей жизни. Давит богатство камнем, давит отец звериным характером, отравляет жизнь попреками.
"Что вам не жить? У вас дом -- полная чаша. А каково отцу в батраках-то было? Каждая копейка -- кусок крови... Нет у вас отцовской смекалки. Готовое жрете, а не знаете того, что не век отец жив будет, да и времена изменились, власть-то супротив нас. Этого не понимаете, скоты!"
Идет Катерина полем, спотыкается, как слепая, глаза застилают слезы, не видит она синевы небесной, яркости летнего солнца, не замечает новой жизни на огороде.
Вспоминается умершая мать. Высохла она лучинкой от отцовских побоев, вколотил он ее в гроб преждевременно. Помнит ее предсмертный вздох.
"Замучает он вас, детки".
Запали слова матери, стала Катерина чуждаться отца, искать на стороне жизненной теплоты.
Крепко подружилась с Настей, но вошла Haстя в Комсомол. Узнал про это отец, воспретил Катерине дружить со "стриженой".
Потянуло Катерину к Кирюхиным, напоминала ей тетка Марья умершую мать: так же она несчастлива с мужем, такие же у нее печальные глаза. Тянуло и к Митрию. Тепло ей с ним. И тут воспротивился отец, не позволил ходить к "лахудрам".
Осталась Катерина в одиночестве, но не порвала связи с подругой, навещала в отсутствие отца и Кирюхиных. Брала у них комсомольские книжки, засиживалась иногда с Митрием.
Уволил отец работницу Дарью, оставил одного работника. Мало стало у нее свободного времени... Не заметила, как подошла к насыпи. Прямо перед нею, в лучах цветущих подсолнечников, в болотистой низине -- развернулось невиданное.
Она хорошо знала это место. Тут росла болотная осока, тряс бородою тростник. Нередко здесь утопала скотина, плакали женщины, матерщили мужчины.
Теперь будто цветное полотно: кайма из желтых лучей подсолнухов, а за нею, близ остановившейся Катерины -- пахучий укроп, за ним белые сгустки картофельных цветов. Слева темнозеленая ботва помидор, справа молочные волны капусты, а по середине бывшего болота -- кудрявая огуречная зелень. На фоне огуречной зелени -- молодежь села.
Настя увидела Катерину, замахала ей. Обрадовалась Катерина, перепрыгнула канаву и несмело подошла.
Настя поцеловалась, сунула руку в огуречные плети, сорвала рябой огурец, вскинула его на ладони.
-- Что полено уродился!
Митрий ловко подвернулся под мешок, товарищ помог ему вскинуть на спину. Он отнес огурцы в телегу.
Рослая, румяная Катерина стояла растерянно.
-- Ну, что отец, торгует?-- обратился к ней Железнов.
Стыдливо молчала. Он продолжал:
-- Мы тоже хотим торговать, но только от своего труда,-- вскинул руки ладонями вверх, на них темнели застарелые мозоли.-- Цель у нас разная: он копит деньгу для угнетения других, мы же -- для раскрепощения.
Катерина глянула в доброе лицо избача и сказала вдруг:
-- Я согласна с вами.
Настя хлопнула ее по плечу.
-- Молодец, Катька!
После сказанных слов, после одобрения подруги Катерина посмелела. Окинула быстрым взглядом работающих, глянула на Митрия влюбленно. Обратилась к подруге.
-- Огурцы обираете?
-- Ну да, идем с нами!
Катерина влилась в трудовой отряд.
Зашли от помидор, рассыпались цепью, захватили двадцать гряд и друг перед другом в коллективном порыве плесканулись к огуречной зелени, будоражили кудлатые плети, обрывали рослые огурцы.
Солнце накалило воздух. Комсомолки распарились, сорвали с голов косынки, тряхнули чолками волос -- и вновь за работу.
Катерина запуталась в длинной юбке, отстала от других, но догадалась, подоткнула юбку, скинула кофточку. Движения ускорились, она вновь вошла в людскую цепь.