Двенадцать

Глава 21

Лёва сидел на своём греческом ложе в безвольной, обмякшей позе. Еле заметный глазу беспорядок ощущался кругом, и в контексте Лёвиной мании чистоты это настораживало.

Где-то болтал телевизор.

— Лёва, — позвала я.

Он поднял глаза — такие же, как в моей кратковременной недавней галлюцинации, — больные и мутные.

— Все только и говорят, что об этих убийствах. Мне это откровенно надоело, — пробормотал он, блуждая взглядом. — Я готов убить кого-нибудь для того, чтобы всё это прекратилось…

— Да, Петрович, совсем раскис ты, — Макс подошёл к окну и раздвинул шторы. — Убить кого-нибудь собираешься. Намедни напился пьян, безусловно…

— Я не пил, — Лёва огорчился и указал на меня пальцем. — Скажи, что я пью? Ты всё про меня знаешь, ты — плоть от плоти моей!

— О-о-о! — Макс покачал головой. — У нас проблемы… Петрович! Как насчёт крепкой яичницы и очень сладкого кофе с утра пораньше? Потом пойдём, погуляем, посмотрим на девушек.

— Я не пью кофе, — Лёва медленно ушёл в подушки. — И не смотрю на девушек… У меня есть жена. Которая не любит меня. Которая пропадала много дней неизвестно где. Но она — хорошая женщина. Ответственная. Она не оставит меня…

Мы с Максом переглянулись.

— Что у тебя болит, Лёва? — я осторожно присела рядом.

— Всё, — глухо отозвались подушки. — У меня болит всё. Каждая клетка у меня болит. Каждый нерв. Мне очень плохо. Но я знаю, что это скоро закончится…

Он вдруг вынырнул совсем рядом — лицо безумное, волосы в беспорядке:

— Ты ведь будешь со мной рядом, когда всё закончится?

И он схватил меня за руку, а мне показалось, что мою ладонь сжали тиски — до хруста.

— Больно! Лёва! Мне больно!

Макс подбежал и попытался спасти мою конечность. Лёва легко отшвырнул его в сторону. Потом отпустил и меня.

— Позвоните Рушнику, — неожиданно нормальным голосом сказал он и отвернулся. — Скажите, что, если он не хочет потерять работу, пускай сделает интервью со «звездой». С настоящей «звездой»! Даю ему сроку — неделю… Если не справится — умру к чёрту… Покормите Констанцию… Следите за девятым!

Мы с Максом вышли.

— Слабая психика у парня, — Макс подошёл к окну. — Однако надо машину отпустить…

Я была в растрёпанном состоянии, кисть горела и до неё было страшно дотронуться.

— Он такой сильный…

— Конечно, он же — супермен, — Макс ревниво хрюкнул. — Только голова слабая.

Он отвернулся, наверняка ругая себя за «несанкционированное проявление чувств». Похрустел костяшками пальцев.

— Ладно, я знаю, что мы сделаем для твоего Франкенштейна.

Макс осмотрел комнату, потом взял упавшую статуэтку и поставил её на место, на полку. Провёл по полке пальцем, осмотрел этот самый палец, поцокал языком и начал разгонять рукавами пыль. Уже очень скоро мы порхали по квартире и убирали, драили, мыли, чистили.

После часа активных действий остановились передохнуть. Жилище Льва Петровича сверкало и искрилось.

— Если вокруг порядок — у него в голове тоже порядок. Старые холостяцкие привычки. Когда человек слишком долго гадит вокруг себя и общается с такими же, то, в конце концов, он начинает любить чистоту. Он помешан на чистоте. На месте его жены я бы свихнулся. Слава богу, вы себе можете позволить завести домохозяйку…

Он включил автоответчик.

— Лев Петрович? Вы дома? Это из больницы! Мы обеспокоены вашим отсутствием и молчанием! Ещё не все анализы сделаны!

— Лев Петрович, беспокоит издательский дом «Пегас 2». Мы получили заказ на буклет от «Белья Прелестницы». Нужна ваша помощь. Спасибо. Звоните всегда.

— Здравствуйте. Беспокоит Мурлыко, «Стройсервис». Есть деловое предложение. Перезвоните…

— Петрович! Это замминистра Пусечкин! Эй, отойдите, не мешайте, я с антисоветчиком разговариваю!.. Слушай, Петрович, я тут… Да отойдите вы!.. Когда уже мы с тобой нажрёмся водки? Целую нежно.

— Лев Петрович, это Лена. Мы обеспокоены. Где вы, что с вами? Позвоните мне, я тоже переживаю. Целую… Извините… Всего хорошего… Я вас люблю!.. Простите!.. Я желаю вам только счастья!

— Лев Петрович, это снова из больницы! Лев Петрович, если вы не снимете трубку, нам придётся принять меры!

— Лев Петрович, это Рушник. Вы меня слышите? Как вы себя чувствуете, Лев Петрович? Вы сами виноваты, Лев Петрович! Ты сам виноват! Сука! Ты, всё ты!!!

Макс присвистнул и посмотрел на меня. Сказать ничего не успел. Следующее сообщение.

— Лев Петрович! Это снова Рушник! Если вы вдруг ещё меня слышите… Если вы вдруг получили моё сообщение…

Короткие гудки…

— Довели Николая Игоревича, — подытожил Макс. — Хотя, Натаха, Николай Игоревич сам гусь порядочный… Лучше с ним не пересекаться. Не удивлюсь, если по ночам этот ангел откусывает головы голубям и крысам. Ненавижу крыс!

Он сморщился и пнул ногой телефонный столик.

Потом Макс долго разговаривал по телефону с личным лечащим врачом. Ругался. Врач отказывался приехать, объясняя нежелание желанием Льва Петровича.

— Как это — не вы звонили на автоответчик? А кто звонил? А вы что — не больница? А как в больницу позвонить? Не надо звонить, всё под контролем? Я вижу, под каким контролем! Как это, он не разрешил госпитализировать? Я разрешаю! Кто я такой? Родственник! И очень агрессивный!

Лёва сидел на краю кровати и держался за голову.

— Кругом, — бормотал он, — кругом…

— Это команда? — весело поинтересовался Макс, щёлкнув каблуками. — Лев Петрович! Завтрак готов, камбуз отдраен, матросы приведены в полную боевую готовность!

Лёва поморщился.

— Как много ты говоришь…

— Работа такая.

— Зачем вы здесь?

— С дружественным визитом.

— Благодарю. Я не нуждаюсь в вашей помощи.

— Петрович, брось… — Макс сел рядом. — Ты хреново выглядишь, у тебя периодически отрубаются мозги, и мне это не нравится.

— Проваливай.

— Куда, Петрович? Ты отобрал у меня квартиру и лишил заработка. Куда я провалю?

— Меня это не интересует.

— Тогда я пока отбуксирую вещички к тебе на дачу, ладно?

Лёва, наконец, открыл глаза, и взгляд его прояснился. А во взгляде прояснилось такое возмущение, что последние мои опасения на предмет его психической несостоятельности исчезли.

— Так я поехал? Да, Петрович?

К возмущению в стальных Лёвиных глаза добавилось еле улавливаемое восхищение.

— Ты — наглец…

— Спасибо, Лев Петрович! Благодарю за доверие! Я быстро.

Он вскочил и умчался. Хлопнула дверь.

Лёва упал обратно на кровать.

— Зачем ты здесь? — спросил он, наконец. (Он уже не был сумасшедшим. Смертельно уставшим и бледным — да, но сумасшедшим — нет.) — Только я решил, что смогу обойтись без тебя, как ты всё-таки явилась…

— Тебе было плохо…

— Я тоже всегда чувствую, когда тебе плохо. Ты приехала меня жалеть?

— И, жалеть тоже… Мне бы разобраться в том, что происходит.

— Происходит ужасное, — он обозначил лицом боль, закрыл ладонью глаза, выставив вверх крепкий локоть. — Происходит умирание. Конец света. Я давно его вычислил. Просто не заострял внимание.

— Почему? — я плохо понимала, о чём это он, но была рада, что он всё-таки говорит со мной. — Нужно было написать в гороскопах. Люди бы прочитали, подготовились.

— Люди бы не подготовились. Люди мутировали в животных. Ты думаешь, конец света — это взрывы, гибели Атлантид и торнадо? — он посмотрел на меня.

— Не знаю… Наверное…

— Смешно! — выкрикнул Лёва. — Какая слепота! Какое безразличие!

Я отодвинулась. Не хватало ещё второй руке пострадать.

Лёва снова сел. От резкого движения кровь волной отлила от его лица, оставив сизую бледность.

— Конец света — это интеллигентные бабушки у мусорных ящиков! Конец света — это цены, которые невозможно понять умом! Конец света — это бесконечные чеченские баталии! Конец света — это двенадцатилетние алкоголики! Это — подъездная вонь! Это — деградация! Это — сбой в работе механизмов Природы! Это — автобусы с таким выхлопом, что Европа отказалась от них десять лет назад, а мы с восторгом купили, катаемся, дымим и радуемся! И Конец не в том, что купили и дымим! А в том — что они продали, а не уничтожили! — Лёва пытался встать, не получилось. — А самый явный Конец в том, что ты не любишь меня…

Я даже не успела сообразить, что ответить.

Он по-своему трактовал эту паузу, холодно улыбнулся и снова лёг.

— Я ещё помню, что такое Любовь. Талант. Ум. Преданность. Дружба. Что ты можешь сказать об этом наборе архаизмов? Знакомо ли тебе хотя бы одно понятие?

Я решила не возбуждать его спором и участием. Просто сидела рядом и очень спокойно смотрела на него.

— Молчишь… Конец света в том — что ты не знаешь, что ответить… Моя любимая, небом данная женщина легко может остаться ночевать у моего брата, но не знает, что сказать мужу!

— Макс — твой брат?

— Разве он не успел сказать тебе? Странно. Обычно он пользуется своим статусом… Да. У нас — типично индийская мелодрама. Мой папа не отличался половой порядочностью. Макс — продукт его побочных романтических услад.

— А… Юлия Марковна знает?

— Не было необходимости сообщать ей это.

Теперь многое проясняется…

— И кто — мать Макса?

— Так же, как и мой отец, — жрица культуры. Он — известный тенор. Она — фотограф. Результат одного фоторепортажа — маленький мальчик с маминой фамилией. Папа умер раньше, чем Макс появился на свет. Они друг друга не увидели, слава богу. Вряд ли встреча была бы приятной. Я нашёл Макса в ужасном состоянии. Он явился на вечеринку в день моего рождения с плакатом «Бей жирных!» и бегал по столам. Он истекал такой ненавистью и был так пьян, что это меня заинтересовало. Я долго пытался достучаться до него, вытащил его из милиции, привёл домой. Когда он, наконец, вылил на меня ушат проклятий и злобы, я не поверил. Кровавые истории о несчастном ребёнке, у которого не было не только игрушек, но и причины верить в любовь. Он наблюдал моё саморазрушение. По его словам, я гнил оттого, что у меня всё было, а он погибал оттого, что у него ничего не было. В конце концов, мы встретились… Но, хочу предупредить, он не излечился полностью. Он был слишком обидчив и умён и слишком несчастен, чтобы всё забыть. Я не смог компенсировать его боль. Я просто дал ему работу, деньги, уверенность в завтрашнем дне… Он пользуется моим именем, а моё имя в этом пропитанном угодничеством городе всё ещё что-то значит. Но я не могу контролировать каждый его шаг. Я слишком устал от собственной жизни и от тех самых «жирных», которых так ненавидит наш Макс…

— Но… почему ты поверил в то, что он — твой брат?

(Бред какой-то. Макс иначе описывал их знакомство…)

Лёва посмотрел на меня с сомнением — пойму ли.

— Знаю, что не произвожу впечатление человека сентиментального и доверчивого… Это так. Но у меня, если ты помнишь, есть маленькое увлечение. Мои тихие звёзды сообщают мне всё. В частности, они подтвердили наличие в гороскопе у моего отца зон в несемейной любви. Возможно — детей. Макс назвал те же сроки. Вдобавок, он обладал некоторой интимной информацией, знал о моём отце то, что могут знать только близкие люди…

Я пассивно переваривала услышанное.

— Юлия Марковна говорила, что нашу с тобой встречу ты тоже вычислил… по звёздам?

— Вижу, ты скептически относишься к звёздно-небесным делам. Мне нравится твоё трезвомыслие. Кстати, странным образом, сочетающееся с полнейшей безалаберностью… Так вот. Я не делал этого специально. Я просто сверял с небом карту моих телефонных звонков — я всё подвергаю такой обработке, — и звёзды мне выдали большую любовь по междугородному звонку в такой-то день. Я просто усадил Макса у телефона и велел ему фиксировать все междугородные и пригородные звонки с женским голосом…

— Да… Он фиксировал…

— Он — испорченный циник… Но ты, в конце концов, явилась…

— Знал бы ты, какой меня ожидал приём…

— Никто не готовился специально… Пойми — я не знал ничего ТОЧНО. Никто не даёт такой информации. Более того, я вообще не собирался что-либо предпринимать. Всё уже было СДЕЛАНО, мне оставалось ждать. Звёзды знали, что, несмотря ни на что, ты доберёшься до меня.

— И что же? Ты сразу понял, что это — я?

— Представь себе, да. Я увидел тебя и понял, что это — ты. У меня неплохо развита интуиция.

— И… Я тебе понравилась?

— Я не зацикливался на твоей внешности — тот возраст. Ты была отвратительно одета, неухожена и не очень уверена в себе. Всё это — вопросы решаемые.

— И… ты сразу полюбил меня?

— Я не думал об этом. Я просто не собирался спорить с судьбой, — он снова закрыл глаза. — Я так ослаб… По-моему, ничем хорошим это не закончится… Да. Я сразу воспринял тебя как ту единственную женщину, которая мне нужна, мне подходит, создана для меня, — что ещё надо? А любовь? Я не хотел тогда переживать эту болезнь. Я часто и сильно влюблялся до определённого момента, и это всегда заканчивалось трагически. Как я тебе уже сказал, любовь как таковая, с преданностью, пониманием, терпимостью, удалена из наших файлов. В лучшем случае осталась кратковременная страсть, взрывы чувств, то, что ты сейчас испытываешь к Максу.

(Я смутилась. Я действительно испытываю страсть, взрыв чувств…)

— Что же делать, Лёва?

— Ничего. Я просто лежу, умираю, никого не трогаю. Я утратил власть над собой, тобой и жизнью. Я не знаю, что делать.

— А что твои звёзды?

— Я давно не занимался этим вопросом. После того, как вы с Максом…

— Между нами ничего не было!

— Какая разница, если ты хочешь его и хочешь жить с ним…

Я совсем растерялась. Не думаю, что я хочу жить с Максом. Я прекрасно понимаю, что жить с ним — это значит жить на вулкане, на улице, быть привязанной к дивану, терпеть его шуточки…

— Ты никогда не думала, что все эти убийства завязаны с тобой не просто так?

Лёва лежал, далеко запрокинув голову, даже шея его была бледной, а в районе ключицы медленно и тяжело билась вена.

— Ты — избранница неба, ты принадлежишь мне по всем законам… И ты любишь другого… Вот это — конец света… Этого я небу не прощу…

Последние слова он сказал даже ласково. Потом он тихо засопел и заснул, приоткрыв рот… Я дотронулась до его руки. Еле-еле дотронулась, предварительно отодвинувшись подальше, вдруг снова начнёт насильничать? Рука была влажная и невозможно холодная.

Он спал много часов. Тяжело спал, с хрипами и пугающими затишьями без дыхания. Приехал румяный Макс.

— Ну, как больной?

— Плохо. Спит. Макс, он мне всё рассказал…

— Да? Что же именно он тебе рассказал? Очень интересно.

— Он рассказал, как вы познакомились. Вы познакомились совсем не так, как ты мне говорил… Он рассказал про вашего отца.

Макс прошёл мимо, никак не отреагировав на мой текст. Зашёл в комнату Лёвы, вернулся.

— Вот что, правдоруб, я сейчас отвезу тебя к Юлии Марковне, а сам переночую здесь. С утра решим, что делать дальше.

Мы загрузились и тронулись. Сплошные переезды и недоразумения. Поразительно, сколько нужно совершать телодвижений для того, чтобы как-то регулировать абсолютно неконтролируемый поток бытия.

— Зачем тебе это? — Макс устало сжал веки, размял лоб, обнаружив неожиданные морщины, потом посмотрел на меня красными от бессонницы глазами. — Мать, я сдохну скоро, честное слово… Зачем тебе всё это знать? Какая разница, кем я прихожусь твоему Лёве? Я с тобой объяснился и с ним тоже — мои проблемы останутся моими, я не заставлю вас страдать очень сильно… То есть не собирался я разбивать ваш счастливый союз — точно говорю… Есть нюансы, но мы ведь не будем обращать на них внимания, правда? Твоё рабочее и человеческое место — рядом с Лёвушкой. Моё место — в этой машине. Как бы ни бурлил организм — бурлит у тебя организм в мою сторону? — перетерпим… Дорог мне братишка, кровинушка, единственное родненькое существо на всём белом свете…

Я смотрела в окно, кивала — боже, зачем он всё это говорит? Не ребёнок ведь, взрослый мужик, прекрасно понимает, какие чувства я к нему питаю. Для чего эти издевательства? Примагнитил к себе самым откровенным образом, грубо и безапелляционно очаровал, влюбил практически вручную. К чему это дешёвое и насмерть убивающее кокетство — «я не собирался разбивать ваш счастливый союз». Какой реакции он сейчас ждёт от меня — шуток и подыгрывания? Но ведь нету ни грамма сил, ни капли!

Макс повернулся ко мне — на полном ходу, как обычно, и спросил:

— Перетерпим?

Я посмотрела с вызовом и почти улыбкой. Боги! Он не шутил! Он был вконец измучен, грустен и тускл.

— Не трать на меня время. И не лишай меня возможности работать с тобой…

— Я не понимаю, о чём ты… — во мне всё похолодело от перенесённого шока. А ведь он говорит правду.

— Понимаешь. Ты втрескалась и только об этом и думаешь. В результате мы оба в проигрыше. Тебе доставляет удовольствие мучить меня?

— Это я тебя мучаю?!! — возмутилось моё существо.

— Ты, конечно… Я же самец, донжуан, мерзавец, слабовольный и влюбчивый, но ты-то что колешься? Не допускай меня к себе, гони меня, заставь меня говорить с тобой только о работе. Не думай обо мне, не давай мне повода… Ты увидишь, это пройдёт и очень быстро. Мы будем ещё вспоминать о наших страстишках с шутками-прибаутками на общем семейном ужине! Лёва — прекрасный человек, честный, порядочный, сильный, талантливый, богатый, влиятельный… Чего тебе нужно ещё?

Всё было глупо и как-то неубедительно.

— Что я должна сделать? Обращаться к тебе на «вы»? Начать всё сначала, как будто ничего не было? С чего ты вообще взял, что я нуждаюсь в тебе? Я ни в ком не нуждаюсь! Я завтра же возвращаюсь к себе, буду спокойно жить в общаге, вставать в семь, возвращаться в три… Красота! Я забуду обо всех вас со скоростью, которую ты даже не представляешь! Я ненавижу тебя, всех твоих родственников и всю эту вашу самодовольно-суицидно-экстремальную жизнь! Аминь!

— Тихо, тихо! — Макс слабо поморщился. — Давай без истерик, моя боевая подруга. Мы с тобой пережили так много разных приключений, что нет смысла притворяться тонкой неврастеничной натурой. Ты могучая баба с хорошими мозгами и злишься потому, что слышишь вещи правильные, но неприятные. Но я не обижаюсь… В общем, подводим итоги. Первое — ты проектируешь свою жизнь с расчётом на Лёву. Второе — мы нежно бережём друг друга и продолжаем спокойно делать своё дело. Третье…

— Да какое дело! — заливалась слезами я. — Можешь ты мне объяснить, чем мы тут все занимаемся? Ингу Васильевну хлебом не корми — дай работать и производить прекрасные статьи! Лёва готов душу продать за возможность лишний часок поработать! Оказывается, и Макс — прилежный труженик, думающий исключительно о деле! Не слишком ли много труда на квадратный метр? При условии, что вокруг все повально мрут и никто ничего не объясняет?

— А что тут объяснять? Переломный период. Все мы, в отличие от тебя, зарабатываем на свою жизнь сами… Спокойно, спокойно, не надувайся, я в курсе твоих трогательных историй о скромных собственных заработках… Я хочу сказать, что все мы — в отличие от тебя — тщеславны, жестоки, цепляемся зубами за любую возможность сделать деньги и карьеру, мы все — в отличие от тебя — мерзавцы и подлецы… Все… Кроме Лёвы… Он просто больной…

Я почувствовала себя загнанным зверем и продолжала испепелять взглядом Максов затылок.

— Успокоилась? Так вот… Третье. Лёва — кристальной души человек. Но он серьёзно болен, и это меня не может не волновать… Хочу кое-чему тебя научить в связи с этим…

Он открыл «бардачок», поковырялся там, держа руль коленом. Наконец, протянул мне блестящую железку с прорезями для пальцев.

— Что это?

— Средство от головной боли. Носи эту штуку с собой. Пистолет не могу предложить, не имею права — беспрописочный, незаконный я, мне оружие не позволят иметь… Я уже пробовал… А вот эта ерунда — вполне конкурентоспособна. Надеваешь на кулак и бьёшь…

Мне окончательно стало грустно. Бог с ним, с фактом моей обречённости… Вряд ли я смогу ударить, вот в чём дело. Никогда в жизни я никого не ударила и не ударю… Только представлю хруст тонких костей скул… Кровь из виска… Всё это предваряется моим замахом и… Нет! Я никогда не смогу ударить!

— Но зачем всё это? Мне стала грозить опасность?

— Ну, при нашем с тобой образе жизни… С нашим умением попадать в истории…

Остановил машину. Сжал пальцами переносицу, оскалил зубы в «спазме утомлённого».

— Хорошо, поделюсь сомнениями (откинулся на спинку сиденья). Видишь ли, я давно и внимательно наблюдаю за своим любимым и могущественным родственником — я говорю о твоём женихе, — и мне всё больше не нравится состояние его загадочной души… Он стал резок, вспыльчив и агрессивен. Несколько раз я крупно рисковал физиономией. Причём — знаешь — заводился он на ровном месте…

— Прекрасно, Макс, великолепно! И к этому парню я должна вернуться? Будь хоть немного последовательным — «замечательный человек», но «социально опасный»…

— Я последователен. Лёва — замечательный человек в критическом положении. Его нужно окружить заботой, нежностью и теплотой. Тогда его шизофренический аппендицит потихоньку выпрямится. Но на всякий случай — если вдруг ты не сможешь держать себя в руках, будешь вздорной, склочной неверной, — на всякий случай имей под рукой средство защиты.