Двенадцать

Глава 7

До понедельника я успела съездить в родное общежитие, отдала платье парикмахершам, собрала свои вещи и выписалась. Сиротку пока оставила поварихе из 95-й. Крысятник Лёва был категорически против котов, это понятно. Но и я не собиралась сдаваться. Я знаю очень много способов договориться, но пока не рискнула применять их. Время есть. Лёва должен дозреть сам. Я собиралась в ближайшее время основательно подкорректировать его поведение. А пока у нас всё под контролем — повариха мне должна, еда у неё есть регулярно. Не откажется от моей Сиротки. Перекантуемся…

Посидели с девчонками за столом.

— Ой, Наташка, — ахали они, — он богатый?

— Богатый.

— А с пропиской?

— С пропиской.

— А красивый?

— Очень красивый.

— Ой, Наташка!

Я не рассказывала им о своём первом материале и том ужасе, который пережила. Хотя разговор об убийстве Андрея Лагунина зашёл. Всё-таки человек известный. Девчонки говорили о каких-то несуществующих фанатках, которые в него стреляли. Каких-то любовницах. Даже его жену называли главной обвиняемой. Потом выпили и заголосили его песни. Под пение нетрезвых красавиц-подружек я и покинула гнездо.

В понедельник, сдав Лёве экзамен на внешний вид, поехала в редакцию. Мы все вместе поехали. Макс беспардонно зевал и таращил глаза на дорогу.

— Простите, шеф, — он нежно смотрел на нас в зеркало, — имел сегодня ночь любви с одной блондинкой… Тоже главный редактор… Так она, знаете…

— Смотри на дорогу, — сухо перебил его Лёва.

Макс громко вздохнул.

В редакции меня уже ожидал редактор Рушник. Он сидел на диване рядом со столом секретарши Лены. Судя по всему, говорили обо мне.

— Приветствую, Лев Петрович, — Рушник вскочил и тут же согнулся в поклоне. — Вот, жду вашу Наташеньку. Хочу предложить ей новый адрес вместо того, прежнего… Наташенька (смотрит на меня неспокойными розовыми глазами), простите великодушно. Кто ж знал, что нашу «звезду… зверски, так сказать, убьют…

— Лена, почту и все материалы мне в кабинет, — Лёва был сосредоточен и задумчив. — А вы, Николай Игоревич, не стесняйтесь, учите Наташу. Все ей объясните. И, пожалуйста, не задерживайте с выездом. В четырнадцать ноль-ноль я пришлю за Наташей машину. Хочу, чтобы она была подготовлена…

Он прошёл мимо сморщенного Рушника, у самой двери обернулся и посмотрел на невыносимо прекрасную Лену в неизменном мини.

— И вот что, Лена… Не забудьте предупредить принимающую сторону о выезде наших сотрудников… Не заставляйте меня увольнять вас.

Лена вежливо кивнула и метнула в меня взгляд, полный ненависти. Совсем зря, ведь я не жаловалась Лёве на неё. Хотя, конечно, могла.

Рушник нервно подвинул мне стул, сам примостился на столе рядом. Эта поза показалась ему, видимо, слишком вольной. Он сполз вниз и пристроился у меня за спиной, шумно дыша перегаром.

— Хотите ли кофе, чаю?

Я отрицательно покачала головой. Мне хотелось поскорей убраться из этого кабинета, увешанного фотографиями розовоглазого хозяина. Рушник и фотомодели, Рушник и спортсмены, Рушник и президенты… Николай Игоревич всюду выглядел румяно и затравленно… Ба! Рушник и Андрей Лагунин! Редактор перехватил мой взгляд.

— Да, да, — с горечью запричитал он. — Великий был человек, гениальный до мозга костей. Певец времени… Такая утрата!

Я попросила его поторопиться.

— Конечно-конечно, — засуетился Рушник и стал искать заявки. Бумаг было много, нужные не находились. Рушник заметно нервничал и постоянно потел. В конце концов, он вручил мне увесистую папку.

— Здесь план по интервью на ближайшие полгода. Ознакомьтесь дома, в спокойной обстановке… Мы решили доверить целую колонку вам…

— Спасибо, но я…

— О нет, не спорьте… Я уверен, у вас получится…

И он так долго корчился в комплиментах, что меня это стало раздражать. Наконец — со спокойной совестью — Николай Игоревич приступил к объяснению задачи.

Сегодня мне предстояло поехать в гости к заслуженной учительнице, мастеру своего дела (я удивилась тому, насколько «незвёздная» была эта «звезда»), второй маме миллионов ребятишек, и поговорить с ней о простом счастье, о мужчинах, которых она встречала на своём пути, о современных детях. Было бы неплохо, если бы она дала несколько практических советов начинающим мамам и т. д. Таким образом, мы откроем цикл «Герои уходящего века», «Человеки года», «Лучшие из равных»… То есть должны были открыть интервью с Лагуниным, но случилась такая неприятность… Поэтому пускай будет Лучший Учитель, а дальше — больше…

— Поразительная, гениальная женщина! — Рушник ткнул в одну из фотографий на стене. Там рядом со сморщенным Николаем Игоревичем стояла высокая женщина с многотонной причёской. Я таких учителей хорошо помню. Всё моё детство было омрачено вмешательством наставниц с такими причёсками. Они не наставницами были, по сути, а трактористками от педагогики. Катались по нашим детским мозжечкам туда-сюда, громыхали зычными голосами сказки о Ленине, с корнем выдирали серьги и желание учиться… Но эта тётка должна быть другой. Иначе с чего это ей называться Лучшей Учительницей?

Фотографа мне собирались выделить, но я отказалась. Всё-таки мы ехали сначала в «Вечерку» за гонораром. Фотографу совершенно незачем было знать это… Выпросила «мыльницу». Мне просто не хотелось разочаровывать Макса. И, потом, я надеялась взглянуть на блондинку-редакторшу и понять, врал Макс сегодня утром в машине или нет.

Поэтому мне пришлось соврать сначала Лёве, потом Лене, что ехать необходимо с Максом и без фотографа… Лёва был так занят телефоном, что не обратил никакого внимания на мою активность. А Лена была искренне рада поспособствовать разрушению моего семейного счастья — ей, конечно, казалось, что оно рушится. Я часто общалась с Максом… А то, что за Максом закрепилась репутация главного развратника, было понятно невооружённым глазом.

Вот и «Вечерка». Макс кудряво постучал, приоткрыл дверь и заглянул внутрь:

— Можно, Инга Васильевна?

Вслед за ним вошла я и ещё раз поразилась холёной красоте главного редактора. Инга Васильевна что-то писала, держа сигарету красными ногтями.

— Входите, садитесь, — спокойно предложила она, не отрываясь от бумаги.

— Мы за гонораром, Инга Васильевна, — игриво напомнил Макс. — Нам бы получить по заслугам.

— Получите, получите, — Инга Васильевна неторопливо спрятала бумагу в стол. Вскинула прозрачные голубые глаза. — Получите на втором этаже, в бухгалтерии…

— Понял, — Макс, несколько озадаченный, приподнялся, встала и я. — Мы пошли?

— Идите, — Инга Васильевна потянулась к телефону и набрала номер. Потом повесила трубку и окликнула: — Лора!

От неожиданности я обернулась. Ну да. Лора — это ведь я, что тут странного.

— Я заинтересована в нашем сотрудничестве, Лора, — она смотрела на меня с улыбкой. — Мы ждём вас и ваши материалы. Продолжайте в том же духе, не меняйте тему…

— Ну, это уж как получится, — развела я руками, пытаясь пошутить.

Инга Васильевна ещё раз улыбнулась только мне одной и снова сняла трубку.

Когда мы вышли в коридор, Макс прижал меня к стене и зашептал горячо:

— Слушай, мать, дуй в бухгалтерию, получи деньги и подожди меня где-нибудь, ладно? Я вернусь, договорю… Приглашу человека на кофе… Ну, ты понимаешь…

— Понимаю, — оттолкнула я его. — Ты тоже пойми. Через полчаса нас ждут в школе. Обманывать детей нехорошо…

— Да брось ты, — Макс нетерпеливо посмотрел на дверь. — Я за двадцать минут управлюсь… Таймер включён, часы тикают… Ты же знаешь, я всегда в первых рядах…

И он исчез в кабинете Инги Васильевны.

Я поднялась на второй этаж, долго что-то объясняла бухгалтеру — у меня, видите ли, документы с другой фамилией. В конце концов, получила гонорар и пошла шататься по коридорам. Народ бегал, задевал меня локтями. Несколько раз со мной хотели познакомиться разные журналисты мужского пола. Но я не обращала на них внимания. Мысли мои были в школе, я прокручивала варианты вопросов и ответов и боялась опоздать.

Макс появился ровно через двадцать пять минут, причём вышел он не из кабинета, а из-за угла в коридоре.

— Ну! — заорал он весело. — Где ты ходишь, член-корреспондент? Я тебя ищу-ищу!

Всю дорогу он насвистывал «Сердце красавицы». Я посматривала на часы. К трём не успевали.

— Да ладно, — утешал меня Макс, — тут езды всего-то минут семь. Ничего с твоей училкой не станет, переживёт… Боже, какая женщина! (я испугалась неожиданности перехода. Решила, что это он об учительнице говорит — со страстью и полустоном…) Какая женщина! Женюсь!

— Что-то не очень она обрадовалась твоему приходу, — вспомнила я.

— Сдерживала себя, — компетентно пояснил Макс. — Сдерживалась, стеснялась при посторонних.

Мы затормозили у входа в школу в пятнадцать ноль-восемь. Спешили, но я успела рассмотреть то, что в заявке было названо «школой». Здание красного кирпича, стилизовано под замок, башенки, зимний сад, веранды, стоянка для авто. Моя школа выглядела иначе.

Я помчалась вперёд, Макс, набрасывая на плечо сумку с диктофоном и фотоаппаратом, следом. Учеников не было. Макс на бегу крикнул вахтёрше:

— Что? Карантин?

— Олимпиада! — резво отозвалась вахтёрша.

«Бронислава Брониславовна Брочек, всю жизнь посвятила воспитанию чужих детей»… Я наспех восстанавливала в мозгу информацию с листка-досье. «Защищает с трибуны права молодёжи, много печатается в прессе, ведёт активную общественную жизнь…»

Мы галопом поднялись на второй этаж и влетели в учительскую. Там в разных позах сидели немногочисленные преподаватели, явно тосковавшие от неожиданной форточки. Наш приход страшно обрадовал их. В этот раз стерва Лена, похоже, предупредила о приезде.

— Здравствуйте, подскажите, как нам найти Брониславу Брониславовну…

— Брочек? Вы знаете, она поднялась к себе в кабинет, — педагоги зашевелились. — Проводит воспитательную беседу. Вы присаживайтесь, подождите. Она вот-вот закончит.

— Что, двоечника какого-нибудь песочит? — предположил Макс. — Не может быть, чтобы не песочила. Чем больше опыт, тем сильнее желание песочить… Вы со мной согласны, мисс? Как ваша фамилия? Макаренко? Корчак?

Он уже работал на двух практиканточек в первом ряду. Практиканточки прикрывали мордочки пальчиками и игриво хихикали. Макс блистал на полную катушку.

— Ну, в общем вы правы, — отозвался откуда-то с галёрки потёртый учитель в тяжёлых очках. — Песочит двоечника… Хотя я лично не одобряю её методы работы с детьми…

— Юлиан Абрамович! — зашипели на него со всех сторон. — Что вы такое говорите! Это же пресса!

— Вот именно, пресса! Пускай знают! Я не одобряю методы Брониславы Брониславовны. Я и ей говорил в лицо. Её методы преступны!..

— Юлиан Абрамович! Как вы можете!!!

— Отчего же? — Макс присел на стол к практиканточкам. — Мы за правду-матку. Дайте возможность Юлиану Абрамовичу проявить гражданскую активность… Девчонки, любите проявлять активность?

Я схватила своего компаньона за колено и поволокла прочь. Он улыбался, делал практиканточкам знаки и элегантно отбрыкивался от меня.

— Вот что! — зашипел он в коридоре, больно ткнув пальцем мне в ключицу. — Не сметь мешать мне радоваться жизни, ясно? Повтори!

Я с королевским достоинством отвела от себя этот палец. Что я могла сказать ему, похотливому кобелю? Только ударить…

Мы поднялись ещё на один этаж выше и забегали в поисках кабинета Брониславы Брониславовны. Двери были одинаковы, коридоры безлюдны. Пахло краской и дымом. Судя по всему, дворники жгли сентябрьскую листву.

В нескольких классах шли занятия. Учителя там не шли на контакт, занятые великим делом. В основном же кабинеты и коридоры пустовали. Мы болтались по этажам, теряли драгоценное время и шёпотом переругивались. Наконец, учительский Бог, услышав наши молитвы и ругань, послал нам фигуру на противоположном крыле здания. Мы бросились к фигуре, как Михайло Ломоносов к знаниям.

Фигура оказалась школьником старшего возраста, прыщавым балбесом метр девяносто ростом.

— Слушай, парень! — Макс положил руку ему на плечо. — Я понимаю, что обращаюсь не по адресу… Но где тут у вас кабинет самой любимой учительницы?

— Брониславы Брониславовны Брочек! — подсказала я.

Школьник смотрел на нас безумными глазами и молчал.

— Хороший мальчик, — Макс весело обратился ко мне, — такой общительный, дружелюбный…

— Она нам очень нужна, — попыталась вмешаться я. — Не мог бы ты помочь… Просто скажи, где её кабинет.

Вдруг парень сел на корточки и закрыл лицо руками:

— Я не хотел!!! — дико закричал он. — Я не хотел!!! Это всё она!!!

— Эй, школьник! — Макс затормошил его. — Что произошло, школьник? Отвечай немедленно, а то нажалуемся сейчас Юлиану Абрамовичу…

— Что случилось? — я присела рядом и попыталась добраться до его лица.

Школьник рыдал басом и сморкался:

— Она постоянно так! Бронислава!.. А мне позарез надо было!!! Я договаривался, деньги брал у родителей!!! Она как увидела — сразу в крик!! Что он ей, мешал что ли?

— Кто он? — теребил его Макс.

— Да бензин!!! Я после занятий на рыбалку с братом!!! Мне отец Вовки Пристяжного передал, за родительские деньги!!! Что он ей, мешал, что ли?

— Где бензин?

— Вылил!!!

— Как вылил? — возмутился Макс. — Сколько его там было?

— Десять литров!!! Она заставила!! Довела совсем!! Вылей его немедленно — кричит!!! Я и вылил!!!

— Куда? — не мог успокоиться Макс. Его как водителя такое обращение с бензином страшно огорчило.

— Да ей под ноги!!! — взвизгнул школьник и упал головой в колени.

Я обернулась к ближайшей двери. Из-под неё тонкими струйками выплывал дым. Мне стало дурно.

— О нет… — простонал Макс и бросился к дверной ручке.

За нею был только предбанник, до отказа забитый дымом. За второй дверью, без всякого сомнения, бушевало пламя.

— Это не я! — визжал дылда. — Я её не поджигал!! Только вылил и всё!! И ушёл… А она вдруг как закричит!!! Я вернулся, а она уже горит!! Это не я!!!

Макс пробил ботинком стекло пожарного щита.

Он вбежал в кабинет первым и зашипел огнетушителем. В принципе, он мог этого и не делать. Огня уже не было, всё отчего-то погасло само собой. Дымилось сильно, а огня уже не было.

Герань на подоконнике, шторы с педагогическим рисунком «в полосочку», стеллажи с пособиями — почерневшие, но нетронутые. Чёрное пятно копоти на потолке. В центре на почерневшем же плиточном полу лежало то, что называлось в досье Лучшим Педагогом.

— Это становится тенденцией, однако, — Макс озадаченно закурил. — Наташа, признайся, ты Чикатило-полтергейст?

Я молчала и слышала, как в висках грохочет кровь. Где-то в районе сердца отчаянно болел разодранный невидимый нерв — надорвалось ещё в студии Лагунина, но острая боль и ощущение тупого холодного ужаса окончательно оформились только сейчас… Меня тошнило от запаха горелого учительского мяса, мои глаза отказывались передавать дальше по цепочке в мозг картинку — скрюченное тело чёрного цвета, мягкие обуглившиеся дрова с неуместно поблёскивающими серьгами в районе бывших ушей.

— Не знаю, как это у тебя получается… — Макс достал из сумки фотоаппарат, — но времени терять нельзя… Объяснишься потом. Встань поближе, вот сюда…

Он схватил меня за локоть и подтолкнул к телу.

— Макс, только не это! — меня страшно мутило. — Давай без фотографий, Макс…

— Ага, щас… Чтобы потом мучиться? Нет, раз пошла такая пьянка… Будем действовать грамотно. С чувством, с толком, с расстановкой, как говорил наш шеф… Инга обрадуется, опять же…

Он ещё что-то невнятно бормотал, осматривался… Сверкал зубами, плевался, комментируя ощущения педагогического пепла во рту.

— Какая Инга?!! — вдруг дошло до меня. — Макс, человека убили, ты понимаешь? Маньяк какой-то убил человека, сжёг заживо, понимаешь? И это уже второе убийство за последнюю неделю! Нас кто-то преследует! Происходит что-то ужасное! Вот, одни угли остались, ещё полчаса назад живой человек был! Какая Инга, Макс?! Какая к чёрту Инга.

— Да не ори ты, Агата Кристи, — Макс снова ткнул пальцем в меня, теперь уже в мой гудящий лоб. — Я тут вообще ни при чём! Это твои дела, твои и твоих шефов! Спроси у них! Спроси у Рушника! У Лёвушки спроси, что происходит!

— Это ты у своей Инги спроси, что происходит! — я чуть не вырвала с корнем его руку. — Где вы с ней полчаса пропадали, пока я деньги в бухгалтерии получала? Сюда езды — двенадцать минут!

— Мы в комнате переговоров пропадали! И нас не было двадцать пять минут! Двадцать пять! Мы туда и обратно смотаться, может, и успели бы, но вот поджечь смогли бы только по пейджеру! Чтобы время сэкономить!

— А кто подтвердит, что вы там были? В комнате?

— Никто, — Макс вдруг улыбнулся. — Для таких дел свидетелей не приглашают. Хотя в следующий раз я тебя с собой обязательно возьму… Тебе посмотреть не помешает…

И он отвернулся, подошёл к телу, присел. Я старалась не смотреть в его сторону, кусала губы и пыталась справиться с дрожью. Меня трясло, как неваляшку.

— Знаешь, чем её подожгли? Ну, посмотри сюда, дорогая, мёртвых не надо бояться. Я вот живой, но куда хуже… Знаешь, чем её подожгли?

Я посмотрела через плечо. Макс сидел рядом с грудой чёрного и держал в руке полусгоревший школьный журнал.

— Вот он, фитилёк… Какой принципиальный у нас маньяк… Мог просто зажигалкой чиркнуть… А может, у него зажигалка была позорная, дешёвая, застеснялся дамы…

Хватая ртом воздух, я вышла в коридор. В коридоре всё ещё рыдал подросток-поджигатель.

— Это не я!!! — заорал он, увидев меня.

— Я верю, верю, успокойся… — удивительно, откуда у меня брались силы кого-то успокаивать.

— Она сама виновата!! Её знаете, как ненавидели!!!

— Когда ты увидел, что она горит?

— Не знаю, не помню!! Это не я!!

— Кто мог сделать это?

— Не знаю!!

Я отправила школьника вызывать милицию. Кстати, я собиралась остаться и честно поговорить с представителями охраны порядка. Я не чувствовала себя виноватой, но, безусловно, всё это было странно и страшно.

Макс раскрыл окно в кабинете и сейчас рассматривал что-то на улице.

— Иди, красавица, полюбуйся! Тут есть кое-что интересное. Только пошустрее, плиз…

Стараясь не смотреть на тело, я поковыляла к окну. Прямо под подоконником на стене болталась штука, в которой ремонтники перемещаются по стенам. Такая строительная кабинка на тросах.

— Ты улавливаешь мою мысль? — Макс радостно выбросил бычок в окно. — Вот он, путь убийцы… Это безжалостное животное подрабатывает маляром! (перегнулся через подоконник так, что я увидела его подошвы)… Маляром-абстракционистом. Там, на стенах, такой Малевич!

— Макс, я отправила школьника за милицией.

— Правильно сделала, хоть и поспешила. Мы ещё не всё успели. Стань сюда!

И он снова схватил меня за локоть и потащил к телу. Я брыкалась и орала. Мне было страшно даже видеть останки, а уж стоять рядом! Хватит с меня воспоминаний о внутренностях Андрея Лагунина!

— Сидеть! — рука у Макса была горячая и железная, он дёрнул меня вниз и прижал к ковру рядом с чёрным пятном. — Ах, сволочь! Я готова была вскочить и казнить его на месте, но вдруг… под ногами сгоревший журнал, открытый. Журнал сильно подкоптился, нижняя часть — до «Л» — выгорела… Прямо на меня смотрели, виляя чернильным хвостиком, ФИО «Лагунин Игорь Андреевич».

— Умница, теперь улыбнись! — Макс щёлкнул «мыльницей».

— Макс, тут фамилия «Лагунин»! — я протянула журнал.

— Вот она, представительница самой читающей в мире страны! Даже стоя у трупа, она ищет глазами знакомые буквы… Хватай журнал, читательница, и делаем ноги!

— Но ведь это вещдок!

— Не расстраивайся, милиция в скором времени должна выйти на нас. Тогда и отдадим.

Я хотела объяснить этому ненормальному, что за такие дела милиция нас заподозрит и арестует, но вдруг поддалась. Ещё не совершив кражу ценного предмета с места преступления, я уже ощущала себя преступницей. В таком деле стоит только начать…

Задыхаясь, мы мчались по лестнице вниз. Школа молчала. Зло и подозрительно молчала школа. И если бы только на нашем пути возник какой-нибудь школьный организм, сердце бы моё не выдержало. Слишком страшно всё это было, оголтелый ужас смешался с инстинктами, сзади была смерть…

Мы ввалились в машину, и Макс тронулся, по-моему даже не выжав сцепление.

— Время есть! Как раз написать успеешь! — Макс с радостным возбуждением занялся нарушением правил. — Лора, у тебя просто криминальный талант!

Я молчала, старалась не думать о сгоревшей Брониславе Брониславовне Брочек, лучшем учителе, активно печатавшейся и отстаивавшей права и интересы молодых. То, что мы снова ехали в «Вечерку», несколько угнетало меня. Как будто я не просто усугубляла свою непонятную вину, но и окончательно подписывалась под собственным приговором. Если бы не активность Макса… Если бы не Макс… Что бы я тогда делала? Всё закончилось бы ещё в офисе у Лагунина. Увидев его труп с микрофоном, я сошла бы с ума и болталась бы где-нибудь в психушкиных коридорах… Господи, я теперь точно никогда не смогу жить нормально… Господи! Что же это такое? Почему я? Господи!!!

Ладно, «Вечерка» так «Вечерка».