Двенадцать месяцев неловких моментов

Глава 5

14 декабря

Большинство людей понимают, что любовь и физическое влечение — это не одно и то же. Особенно хорошо это известно тем, кто продолжает любить своих родителей даже после того, как они ранят их в течение всей жизни. Многие считают, что любовь светлее и чище, чем похоть. Но что происходит, когда линии размываются и появляется одержимость? Болела ли когда-нибудь ваша голова от попыток понять и осознать, что такое любовь и обнаружить, что конкретного определения то и нет?

Вы когда-нибудь смотрели фильм «Девушка без комплексов»? Эми Шумер, главная героиня фильма, мечтает о том, чтобы выйти замуж за самого сексуального парня. А сестра отговаривает ее:

— Не делай этого. Он жуткий парень. Лучший секс в твоей жизни может быть и с парнем из тюрьмы.

Иногда комедийный фильм имеет больший смысл, чем пьеса Шекспира. А иногда не имеет значения, потому что вы не найдете ничего интересного ни в том, ни в другом.

Прихожу в лабораторию на двадцать минут раньше. Прочитываю информацию и делаю заметки в материалах по биоэтике, передаче генов и клонированию. В комнате тихо и одиноко, именно так, как мне нравится. Джейс не перестает мне писать. По большей части сообщения безобидны, он просит встретиться, как друзья. Но время от времени его гнев просачивается наружу. Я открываю ноутбук и делаю запрос в Google: «Что делать с сердитым бывшим парнем». Одни рекомендуют получить судебный запрет, другие — оружие. Я не планирую покупать пистолет, но бита в рюкзаке мне бы не помешала.

Я так сосредоточена на чтении, что не замечаю никого, пока Рики не заглядывает мне через плечо.

— На что ты смотришь?

Я хлопаю крышкой ноутбука и смущаюсь, как будто смотрела порно.

— Ничего, — лгу я.

— Как думаешь, что будет на сегодняшней лабораторной? — Рик садится рядом со мной.

— Я не просматривала программу, но бычья мутация на прошлой неделе была интересной.

— Хочешь выпить кофе после занятий? Там мы сможем разобрать лабораторную и не переживать о ней в конце недели. У меня очень плотное расписание.

Я пожимаю плечами.

— Конечно. — На самом деле у меня нет важных дел, а кофе всегда хороший плюс. — Пойдем в Старбакс?

— Слишком много народу. Как насчет закусочной «Джонс Джава»?

— Хорошо, — говорю я.

Студенты начинают входить в кабинет и занимать свои места. Вскоре приходит ассистент.

Лабораторная проходит хорошо, и после занятий мы идем пить кофе. Рики был прав. В закусочной тихо, поскольку за столиками сидит только несколько студентов, которые уткнулись носами в книги. Мы выбираем большой стол в глубине зала, раскладываем книги и рюкзаки, чтобы забить за собой места, и идем заказывать. Мы довольно быстро делаем лабораторную работу по подопытным мышам и овечке Долли (Примеч.: первое клонированное млекопитающее животное, которое было получено путём пересадки ядра соматической клетки в цитоплазму яйцеклетки). Вычислить данные было довольно легко, и я предлагаю напечатать работу и отправить Рики на выходные для рассмотрения. Я предпочитаю сделать все сама, чем доверять кому-то другому, хотя Рики всегда выполнял задания без опозданий.

— Ты заканчиваешь колледж в этом году? — спрашиваю я, допивая второй латте с карамелью. В моем теле достаточно кофеина и сахара, чтобы я чувствовала себя хорошо.

— Ну, как сказать… Я уже выучился в медицинском, а позже поступил сюда.

Я пристально смотрю на него. Рик действительно, кажется старше других студентов, и я потрясена, что никогда не замечала этого. Должно быть, все дело в рубашках с супергероями, которые он носит.

— Медицинский. Это впечатляет.

Рик пожимает плечами.

— Я работал с пожилыми людьми в реабилитационном центре и понял, что буду водить их в туалет всю оставшуюся жизнь. Я люблю научные штучки, а с людьми мне тяжело.

— Что ты имеешь в виду?

Он поправляет очки на носу.

— Большинство людей сами создают себе проблемы. Как помочь человеку, который не хочет помочь сам себе? Возьмем ожирение. Вместо того чтобы садиться на строгую диету и заниматься спортом, люди делают операцию.

— Операция работает.

Рик пожимает плечами.

— Неужели?

Я слишком довольна своим состоянием для серьезного разговора. Отодвигаю кружку в сторону, и спрашиваю:

— Все сделали?

— Да.

Рик ждет, пока я собираю рюкзак и протискиваюсь из-за стола. Он стоит так близко, что замечаю, что он оказывается выше, чем я предполагала.

Мы возвращаемся в кампус, по дороге болтая о лабораторной и колледже в целом. Рик живет в квартире один, и в следующий раз, когда нам будет нужно встретиться, чтобы сделать работу, мы решаем пойти к нему. Будет тихо, и я смогу избежать необходимости рассказывать что-либо о Рике Тане.

Время пролетает незаметно, и вот я уже еду домой на рождественские каникулы. На этот раз не могу придумать предлог, чтобы не приехать. Три с половиной недели с семьей. Неееет.

В машине я думаю о Брайсе. После вечера в его кабинете я ожидала перемен, но на следующий день он вел себя так, словно между нами ничего не произошло. Тогда я и решила съездить домой. Предстоят долгие каникулы, почти месяц, и я понятия не имею, что делать, кроме как поехать к своей безумной семье. Дядя Эд не шел ни в какое сравнение с моим отцом.

Я беспокоюсь об оценках. Перед отъездом проверяю свой средний балл, но за две последние лабораторные оценки еще не выставлены. За «Ораторское искусство», как и ожидалось — пять с минусом, и я злюсь на себя за то, что не стараюсь. Я надеюсь, что другие предметы помогут сгладить средний балл. Я буду убита горем, если получу еще минусы. Хотя это глупо. Все говорят мне расслабиться, но я не могу. Я подвожу себя и своих родителей, когда получаю плохие оценки. Клянусь себе работать усерднее, а потом понимаю, что лучше назначить встречу с Сандрой. Мое вечное ожидание совершенства от всего может выйти из-под контроля.

Воспоминания о прошлом преследуют меня, и даже музыка из радио не может заглушить их. Праздники — это время семьи, любви и радости. Гоголь-моголь у камина, игрушки под елкой, званые обеды и футбольные матчи. Дети в это время счастливы, и я думаю, что в какой-то степени, я была тоже. И больше всего мне запомнилось, как рано утром я на цыпочках кралась к рождественской елке.

— Не разбудите отца, — говорила тогда мама, и мы с сестрой слушались, иначе нам пришлось бы дорого заплатить за это.

Сегодня я сосредоточена на ранней рождественской трапезе с отцом в пиццерии «Марио». Я говорю себе, что смогу избежать воспоминаний о предыдущих праздниках и быть оптимистичной, что в этом году будет по-другому. Тем не менее, мне одиноко, и я не хочу туда ехать. Моя сестра на семь лет старше меня. Наши родители поженились, когда узнали, что мама забеременела ею и, возможно, развелись бы, если бы я не захотела появиться на свет. Сестра поступила мудро и переехала в Лас-Вегас. Так что она никогда не навещает родителей, даже в чрезвычайных ситуациях, таких как смерти в семье. Мы с ней не общаемся, но посылаем друг другу ежегодные рождественские открытки. Я получила свою еще на прошлой неделе. На самом деле, это была открытка с изображением модного казино. Так трогательно. Вероятно, сестра даже не потрудилась купить новую, а воспользовалась той, что на халяву раздают гостям казино.

Как только я подъезжаю к ресторану, замечаю Антонио, моего отца. Он смотрит через парковку, как я выхожу из помятой серой Тойоты-Матрикс. Это машина, которую он купил мне, когда я уезжала в колледж. Антонио пытается быть хорошим отцом, но иногда трудно представить продолжение истории моей семьи в перспективе.

Я замираю. Отец машет рукой и медленно поднимается по ступенькам к темной стеклянной двери ресторана.

Поднимаясь по холодным серым ступенькам вслед за отцом, замечаю, как он держится за перила, медленно продвигаясь вперед походкой человека, намного старше своих сорока девяти лет. Он родился в Италии, будучи старшим сыном в бедной необразованной фермерской семье. В возрасте пятнадцати лет он бежал из своей родной страны в поисках лучшей жизни в Америке, вступил на службу в армию, пока его из-за характера не отправили в увольнение. Потом он встретил мою маму на церковных танцах, а остальное уже история.

Отец хмурится, и я задаюсь вопросом, все ли у него в порядке. Он всегда был таким здоровым, но, судя по тому, как он пыхтит и кряхтит, его привычка выкуривать пачку в день не привела ни к чему хорошему.

Он резко приветствует меня, оправдывая каждый стереотип про итальянского отца. Оливковая кожа, копна некогда черных волос, постепенно переходящих в серые, карие глаза с оттенком безумия, смешанного с умом, потускневшие от многолетнего курения. Подпоясанные коричневым ремнем рабочие штаны удерживают синюю форменную рубашку на животе, который лишь слегка округлился от многолетнего употребления больших тарелок макарон и хлеба. На кармане рубашки нанесен логотип «Строительные услуги Д & К» — дань уважения двум его дочерям. Я удивлена, что мы родственники, потому что мы с папой мало похожи. У моей мамы должна быть какая-то видающаяся ДНК или, может быть, я приемная. Или потерянная принцесса. В общем, фантазировать можно много.

Мы находим свободную кабинку и снимаем пальто. Чувствуя необходимость в порядке, я раскладываю соль, перец, чеснок и острый перец по прямой линии. Придвигаю бумажную салфетку поближе и убеждаюсь, что все концы столовых приборов выровнены.

Отец улыбается.

— Не могу поверить, что ты выпускаешься в июне.

— Это безумие, да? Я пришлю тебе билет на выпускной, когда получу его.

— Тогда я буду один.

Я не знаю, что ответить.

— Уверена, мама не будет возражать, если ты сядешь рядом с ней, — говорю я, на минуту забыв о судебном запрете.

— Я не сяду рядом с ней и ее новым мужем, — злобно рычит отец, и я вздрагиваю. — Я хочу послать твоей сестре денег. Она написала, что хочет купить квартиру, но после развода и выкупа дома, я не знаю, сколько смогу дать. Надеюсь, она потянет плату.

— Уверена, что она сможет, — говорю я. — Кэти хорошо зарабатывает, работая управляющей в отеле. Как она? Я давно с ней не разговаривала.

— Хорошо. Прислала мне рождественскую открытку.

— Мне тоже. — Я вспоминаю открытку с рождественской елкой и яркими звездами, сияющими в атриуме сверкающего золотом казино. Это был ее способ показать мне свою идеальную и яркую жизнь.

Послание было простым и безличным: «Счастливого Рождества, сестренка».

— Если бы Норма и ее семья не пытались меня погубить, все могло бы закончиться иначе. — Антонио с силой ударяет рукой по столу. Как обычно, когда он сильно взвинчен, то ищет повод разозлиться.

Я смотрю на его густую шевелюру, уложенную средством «Виталис», и задаюсь вопросом, всегда ли у него было так много глубоких морщин на лице. Он такой старый.

— Мама и Боб не хотят иметь ничего общего с прошлым. Они двигаются дальше и кажутся счастливыми.

— Они все лгут тебе. Боб такой же плохой, как и твоя бабушка и мама.

— Действительно? — безразлично спрашиваю я.

— Это правда. Послушай меня. — Он достает сигарету из пачки и кладет ее в рот.

— Здесь нельзя курить.

— Я знаю, — говорит отец, а затем берет и просматривает меню.

«Пожалуйста, не кричи и не угрожай убить чьего-то мужа или жену или кузена бейсбольной битой или ножом для стейка» — я молча молюсь, глядя в меню. Мой взгляд прикован к блюдам с пастой.

Паника нарастает, маленькие стреляющие торнадо собираются уничтожить трейлерный парк моих эмоций. К счастью, часть моей молитвы сбывается. Отец говорит тихо и не угрожает никому убийством. По крайней мере, пока.

— Норма и ее новый муж пытаются сглазить меня.

Я прищуриваюсь.

— Что ты подразумеваешь под «сглазить тебя?»

— Не имеет значения. Я не забыл, как она уговаривала соседей выгнать меня из города. Но это не сработало, не так ли?

Я использую лучшее средство, которое знаю: отвлечение.

— Что ты думаешь заказать? Хочешь пиццу?

Конечно, папа игнорирует мой вопрос.

— Помнишь, как она пыталась меня отравить? — он понижает голос, будто это наша общая тайна. — Я не ел ничего из того, что она готовила последние полгода до развода.

Я ни на секунду не верила, что мама пыталась отравить отца. По правде говоря, она не настолько искусна в кулинарии. Но она явно, что-то скрывала. Очевидно, между ними что-то было не так. Она осталась с отцом из-за меня, и из-за этого меня гложет чувство вины. Шутка! После того как я уехала в колледж, однажды утром мама собрала все свои вещи и бросила отца, что оставило меня единственным человеком, которому он доверял. Почувствуйте радость.

Подходит официант, и папа заказывает кофе. Я — воду. Когда приносят напитки, я смотрю, как папа берет кружку пальцами, которые пропитаны никотином. Из-за постоянного курения и растущей бедности его лицо покрылось морщинами, а волосы покрылись серебром. Он потерял способность нормально дышать, но снаружи его тело кажется сильным. Мускулы на руках остались с тех пор, как он был кровельщиком и строителем. Но то, что происходит внутри него, может быть действительно страшной картиной.

Вспоминаю несколько дней из далекого прошлого, когда я счастливо наблюдала, как отец укладывает фундамент дома, который он строил, камень за камнем. Воспоминания — блеклые и сказочные, картины, сотканные из облаков. Моя улыбка увядает, когда в памяти всплывают более недавние события.

Словно прочитав мои мысли, Антонио разражается тирадой:

— Это твоя проклятая мать виновата в том, что я борюсь за дом. Когда-нибудь он будет твоим, но закладная так высока, что мне придется заплатить Норме половину его стоимости. Ее семья разлучила нас. Черт бы побрал твоих бабушку и дедушку за их вмешательство. — Его голос повышается, и я оглядываю помещение, чувствуя, как мои щеки краснеют. — Твоя мать и ее семья нарушают мои права с тысячи девятьсот семьдесят пятого года.

— Это было до моего рождения. — Я резко возвращаюсь в реальность, расстроенная тем, что отец не может просто сидеть здесь, есть и вести себя нормально. Это Рождество, черт возьми. Я пытаюсь позвать официанта. Ерзаю, тошнота и беспокойство уже подкатывают к горлу. Я просто хочу заказать еду, поесть и уйти.

— Они начали создавать повсюду двойные, тройные проблемы. Все люди вокруг меня. Никому нельзя доверять.

Теперь я смущена и зла.

— Ты говоришь слишком громко. Успокойся, пока нас не вышвырнули.

— Извини, но они все время переходят мне дорогу. Твоя мать пытается убить меня. Она занимается этим уже много лет. Ее гадюки повсюду в траве.

— К счастью, в городе так много тротуаров.

Я встаю, расстроенная, что паранойя отца вышла из-под контроля, и я ничего не могу с этим поделать.

— Мне нужно в туалет.

Мои руки немного дрожат, когда я волочусь в туалет ресторана. В углу работает сушка, пытаясь собрать воду с пола. Видимо где-то постоянно протекает. Так что я аккуратно обхожу лужи.

С меня хватит, я хочу домой, но не могу уйти. Запираюсь в кабинке и делаю глубокий вдох. Смотрю на часы и напоминаю себе, что сейчас только час, и я навещаю отца всего несколько раз в год, так как живу при колледже. Я могу это выдержать. Мою руки, глядя на мутное отражение в зеркале.

Решаю быть сильной.

— Я вернулась, — говорю я чересчур бодрым голосом, — и умираю с голоду. Давай закажем что-нибудь. — Сажусь и смотрю в меню.

Папа бормочет что-то себе под нос так тихо, что я ничего не понимаю, да и не хочу понимать. Я отрываю взгляд от меню и смотрю в водянистые ревматические глаза отца, которые фокусируются на мне. Чувствую себя ужасно из-за своих недобрых мыслей и сжимаю кулак под столом, вонзая ногти в плоть ладони в качестве наказания.

— У меня для тебя рождественский подарок. — Папа осторожно протягивает мне плохо завернутый подарок, и мое настроение еще больше портится.

— Спасибо, папа.

Распаковываю и нахожу письменный органайзер с календарем, степлером, канцелярским ножом, держателем для карандашей и золотой ручкой. Я тронута его заботой, и мне хочется плакать. Не знаю, как справиться. Эта смесь гнева и любви к моему отцу, сидящему на публике и не справляющимся с ситуацией, приводит меня в состояние эмоциональной перегрузки.

— Я хочу спагетти, — объявляет он.

Мой телефон жужжит.

Сообщение от Шами: «Привет, как дела?».

Давно ничего о нем не слышала. Игнорирую сообщение.

Да, это моя замечательная жизнь.

#лучшийденьвмоейжизни

Вернувшись домой тем же днем, я вывожу Битси на прогулку, пока не пришло время нам с мамой и Бобом отправиться в гости к бабушке с дедушкой. Неугомонная собака цвета камня и грязи торопится сделать свое дело в этот серый, пасмурный день. Снега нет, но зимний ветер пронизывает насквозь мою фиолетовую куртку. Я прикрываю рот шарфом, натягиваю шапку на голову и борюсь с ледяным ветром, когда сворачиваю за угол квадратного маминого дома. На время забываю про погоду, пока публикую огромное количество милых фотографий моей собаки в социальных сетях. Я добавлю к ним праздничные наклейки, когда вернусь домой, и опубликую еще больше. Мысли о доме исчезают, по крайней мере, на мгновение.

Я не особо наслаждаюсь перспективой повидать всех своих кузенов и придумываю оправдания, пока иду по дороге. Короткая прогулка от дома до парка успокаивает своей тишиной. Иногда одиночество — мой единственный источник здравомыслия. Я взбираюсь на холм и петляю по тротуару, который граничит с входом в парк. Битси останавливается, унюхав что-то, но я тяну ее вперед.

Я надеялась, что поскольку сейчас Сочельник, парк окажется пуст. Однако, как только мы заходим, дружный лай приветствует нас с Битси. Рядом снует собака, и я не знаю, что делать, но потом слышу свое имя. Всматриваюсь в мужчину, позвавшего меня, а когда узнаю его, машу в ответ. Это Джон, выпускник моей школы. После окончания в девятнадцать лет он женился, купил дом с помощью родителей жены и теперь работает официантом. Мы поддерживаем связь через «Фейсбук». Мы пожимаем друг другу руки и наблюдаем, как сын Джона несколько раз бросает мяч их бордер-колли, который возвращает игрушку с такой энергией, что угрожает опрокинуть четырехлетнего мальчика.

— Как поживаешь? — спрашивает Джон, когда Битси и колли обнюхивают друг другу задницы. Потом Битси пытается сделать то же самое с мальчиком. Замечательно. У моей собаки отличные манеры.

— Хорошо. Учусь последний год в центральном государственном университете Коннектикута. А ты?

— И так и сяк. — Джон указывает на мальчика: — Это Райан, мой сын.

— Я видела несколько фотографий. Ты мало пишешь о нем в «Фейсбуке». — Не знаю, как интерпретировать эмоции на лице Джона, поэтому пытаюсь объяснить. — А следовало бы больше. Он восхитителен.

— Благодарю. — Джон делает паузу. — Ты слышала, что я порвал с его мамой?

— Нет, мне очень жаль.

— Это к лучшему. — Смесь боли и одиночества появляется в его глазах. — Колледж пошел тебе на пользу. Хорошо выглядишь. Не хочешь сходить куда-нибудь в пятницу?

Я застигнута врасплох. У нас с Джоном никогда не было общих друзей, целей или занятий в школе. Тогда он был крутым парнем, и многие девушки были влюблены в него, включая меня.

Я же была слишком сосредоточена на выживании в школе, чтобы с кем-то встречаться. Если мы мимоходом здоровались, можно считать, что мы поболтали. Но теперь он другой. Взрослый мужчина. У него есть работа и сын. И я обдумываю его предложение. Оно не похоже на подавляющее большинство приглашений на вечеринку.

Джон все еще горяч. И мил.

Но у меня есть Брайс. Или что там с нами происходит?

«Ничего, — напоминаю я себе. — Абсолютно ничего». Он даже перестал приносить мне обеды.

— Ладно, — соглашаюсь я.

В этом году Сочельник выпадает на среду, поэтому у меня есть два дня, чтобы отказаться, если решу не идти на это свидание.

— Ты помнишь «У Сэма»?

С этим баром я не особо знакома, была там один раз в старших классах. Они обслуживали несовершеннолетних школьников, если они были постоянными клиентами.

— Конечно. Он все еще открыт?

— Да. Встретимся там, в пятницу в восемь.

— До свидания

Поглощенная счастьем, я подхожу к дому и протискиваюсь через парадную дверь. Мама приветствует меня, ее короткие волосы с проседью упруго подпрыгивают после недавней поездки в салон красоты. Боб, мой отчим, женился на ней два года назад. Он электрик, служивший в армии. Он грубоват и необщителен, но ему нравится хвастаться своей коллекцией оружия, когда приходят мальчики, хотя это не было обычным явлением. Он сидит в кресле и смотрит телевизор. Когда я вхожу, Боб машет мне рукой в знак приветствия.

Я едва успеваю подготовиться к традиционному сеансу пыток в канун Рождества — ужину у бабушки. Я так озабочена моим вероятным свиданием с Джоном, что чуть ли не выхожу в двух разных ботинках.

Мы подъезжаем к дому бабушки с дедушкой уже на закате. Я следую за мамой и Бобом по потрескавшемуся тротуару к маленькому коричневому особняку в колониальном стиле на тупиковой улице в Милфорде. Ржавый зеленый пикап «Форд», который дедушка не водил годами, одиноко стоит на подъездной дорожке.

Мы стучим и сразу же без приглашения входим в этот хаос. Двоюродные братья и сестры, попивая гоголь-моголь, болтают, собравшись кучками, пока дети украшают высокую кривобокую елку. Я съеживаюсь, когда замечаю, что она покрыта большими цветными пятнами — несочетающимися по цвету электрическими гирляндами и смятой мишуре.

— Раньше ты украшала елку, — говорит мама, заметив уродливое хвойное дерево.

— Это было много лет назад.

— Не так уж и давно, — говорит она тоскливым голосом, всхлипывая и ностальгируя.

Теперь я вижу, от кого получила некоторые из моих «лучших» черт характера.

Я изучаю дерево, пытаясь вспомнить, когда украшала его в последний раз. Мои троюродные братья бросают мишуру, как конфетти, и это беспокоит. Мишуру следует использовать экономно и выкладывать так, чтобы каждая находилась на одинаковом расстоянии от предыдущей. Порядок успокаивает меня.

Хотя мне нравится большинство моих родственников, иногда мне хочется жить в другом мире. С меньшим количеством стаканов гоголь-моголя и бутылок с крепкими напитками, которые приводят к неуместным объятьям, громким разговорам и вопящим детям.

Я замечаю бабушку с дедушкой в другом конце гостиной. Они одеты в рождественские наряды — одинаковые красные свитера с вышивкой. Я обнимаю бабушку Джулию и вручаю ей подарок, завернутый в бумагу, на котором изображены собаки в шляпах Санта-Клауса. Она тянет меня в пустой угол, открывает его и, к моему смущению, надевает.

Для всех в комнате она демонстрирует розовый стеганый халат, который я купила ей. Он застегнут на все пуговицы до самого подбородка, и выглядит громоздким на ее худом сорокакилограммовом теле. Эта демонстрация моего простого подарка концентрирует на себе внимание всех гостей. Мне хочется сжаться и исчезнуть, сорвать этот розовый халат и убежать.

Я ловлю взгляд дедушки и молча умоляю о помощи. Стэн сидит в кресле-качалке с банкой пива в руке. Физически он полная противоположность моей бабушки. В нем около девяносто килограмм, и он сидит в красных фланелевых пижамных штанах, доходящих до середины живота. Дедушка улыбается мне, а я машу ему рукой. Он не делает ничего, чтобы положить конец моему позору.

Когда бабушка, наконец, снимает халат, я сажусь на красный старинный диван, на который она каждые десять лет шьет новые чехлы и подушки. Я смотрю, как бабушка Джулия суетится вокруг всех, и приносит маме джин, а Бобу пиво.

— Садись, — говорит мама бабушке.

— Я в порядке. Кто знает, сколько еще лет я смогу ходить? — Бабушка отмахивается от мамы взмахом руки.

— Давай я тебе помогу, — говорит мама, оглядывая толпу, собравшуюся в гостиной.

— Нет. — Бабушка — чемпион. Она держит все под контролем, прогоняя маму на кухню. — Иди туда и займись чем-нибудь.

Ко мне подходят двоюродные братья, тети и дяди, и я отвечаю на вопросы о колледже и рассказываю истории о детях и домашних животных, все время помня, что если понадобится, могу сбежать наверх в спальню. Мы с бабушкой создали безопасное место для меня, на случай если шум и хаос людей в доме станет подавляющим.

Наконец бабушка садится в кресло-качалку, отодвигая его от телевизора, из которого звучит рождественская музыка. И затем она начинает своей безжалостный допрос.

— Каковы перспективы в этом году? — Она имеет в виду брачные перспективы.

— Как и в прошлом году.

Она похлопывает меня по колену.

— Ты скоро найдешь того, кто тебе нужен, дорогая.

— Надеюсь. — Я почти шепчу. Любовь не хочет быть моим другом, и сомневаюсь, что кто-нибудь подарит мне ее в этом году.

— Нам нужно много правнуков, чтобы наполнить наш золотой век радостью.

Я оглядываю переполненную гостиную.

— Похоже, все идет хорошо.

Она фыркает.

— Кузины — это не то же самое, что внучки или правнуки. Кроме того, я редко вижу твою сестру, а Барри в Юте со своей безумной женой.

Ах, да, еще один псих в семье.

— Как поживают дядя Барри и тетя Верона?

— Я понятия не имею, почему он женился на этой женщине, но, по крайней мере, у них двое прекрасных детей. Мы отправимся к ним, как только эндопротезированный тазобедренный сустав Стэна заживет.

— Звучит забавно, — говорю я. — Поездка, а не замена тазобедренного сустава.

— Это не так весело, как правнуки, — напевает бабушка, как рождественскую песню.

Я с ней не спорю.

— Да, мэм.

— Как занятия? Все еще моя отличница?

— Да, мэм, но у меня пять с минусом по ораторскому искусству. Я надеюсь, что минус не испортит мой средний балл.

— Ораторское искусство. — Бабушка трясет головой, переключаясь на другую тему. — Вот, возьми. — Она достает из кармана пятидесятидолларовую банкноту и протягивает мне. — Я всем дала по двадцатке.

— Спасибо, бабушка. — Я принимаю ее пожертвование.

— Не потеряй ее. — Она грозит мне пальцем.

— Не потеряю. — Аккуратно кладу купюру в сумочку.

— И подари мне много внуков.

— Обязательно, — улыбаюсь я.

— Побыстрее. — И с этим требованием бабушка поднимается с кресла. — Мне нужно проверить ветчину в духовке и твою маму. Она может все испортить. И еще, — она оглядывается через плечо, — мне пришлось посадить тебя за стол с детьми. Слишком много людей за другим столом.

День становится все лучше и лучше.

За обедом мы все сдаемся перед перспективой рано умереть, поев нездоровые итало-польские яства. На столе традиционные блюда: ветчина, морковь и картофельное пюре, а также голубцы, пироги и безымянная паста с хлебными крошками и грибным соусом. А еще нетронутая рыба, смотрящая на меня одним глазом, и много макарон, больше, чем в ресторане с полной посадкой. Каждое блюдо утопает в каком-нибудь соусе, подсолнечном или сливочном масле.

Да, мы заботимся о своем здоровье.

Пока взрослые убираются, некоторые из нас, сидящих за детским столом, объевшись, удаляются в игровую комнату в подвале, где мы включаем телевизор так громко, как только можем, чтобы не слышать родителей. Мы все выросли в квартале друг от друга, играя на одних и тех же улицах, но я — паршивая овца, не желающая возвращаться в район после колледжа.

Идет «Американский пирог» и Алек, мой шестнадцатилетний двоюродный брат, не позволяет никому переключать канал (Примеч.: «Американский пирог» (American Pie) — американская молодёжная комедия для взрослых, снятая в 1999 года). Странно смотреть фильм с ним и его братом Петром. Я самая старшая, Питеру девятнадцать, его брату Алеку и трем младшим кузенам от восьми до одиннадцати.

Я смотрю на телевизор, но вспоминаю Брайса. Как он выглядел, стоя передо мной почти голый. Это одно из моих самых любимых воспоминаний.

— Как тебе в колледже? — спрашивает Питер, прерывая мои грезы. Он лежит рядом со мной на полу.

— Хорошо. Напомни, где ты учишься?

— Штат Пенсильвания. — Питер выпячивает грудь. — В моем колледже постоянно проходят вечеринки, и я принимаю участие во всех.

Я оценивающе смотрю на него. Немного пухлые губы, жидкие каштановые волосы, прилипшие ко лбу, и спортивная футболка с изображением поцелуя. Очень сомневаюсь, что женщины падают у его ног, но я согласна с этим.

— Да, этот колледж точно подходит тебе. А вот я сосредоточена на учебе в этом семестре. Хочу снова составить список дел на семестр.

— Ладно, я хочу тебя кое о чем спросить. когда-нибудь слышала о S&M?

— Прошу прощения? Это как драже M&Ms?

На этот раз он шепчет:

— Ну знаешь, S&M. Садо-мазо, в общем.

Я ничего об этом не слышала, только смотрела «Синий бархат» (Примеч.: «Синий бархат» — кинофильм 1986 года режиссёра Дэвида Линча). К счастью, мне не нужно отвечать и показывать свое невежество по поводу захудалой стороны жизни колледжа, потому что отец Питера переступает порог.

— Время десерта, — говорит он и бросает взгляд на телевизор, где мужчина наслаждается «яблочным пирогом» (Примеч.: сцена, в которой мужчина делает кунилингус). — Что это за хрень? — кричит дядя.

— Это просто кино, — оправдывается Алек. — Успокойся!

— Вон отсюда! Все вон! — Дядя так сильно нажимает на кнопку выключения на телевизоре, что экран качается взад-вперед, а потом темнеет. — Убирайтесь отсюда к чертовой матери.

Мы уходим из игровой комнаты и идем в столовую, где едим наш торт в тишине, поскольку все взрослые становятся громкими, благодаря все более щедрым порциям алкоголя.

Кофе и десерт — всегда интересное сочетание в доме бабушки и дедушки. Кофе бодрит, так как он заварной и приготовлен лично бабушкой. Молотый кофе кладут в древний сколотый серебряный кофейник и ставят на газовую плиту, которая неохотно шипит и оживает от чириканья спички. Я съеживаюсь при первом всплеске огня, страшась того дня, когда плита неконтролируемо взревется и сожжет дом.

Торты и пироги лежат на старинных блюдах. Некоторые из них сколоты, другие склеены. Бабушка отказывается что-либо обновлять, а дедушка сам чинит или проверяет каждый предмет в доме. Тот факт, что изношенные провода и открытые электрические цепи все еще работают, а дом не поглощен огнем, поражает меня, особенно в такие ночи, как эта, когда везде горит свет и каждое устройство, нуждающееся в газе, электричестве или масле, работает в полную силу. В обычные дни, отличные от праздников, бабушка и дедушка живут скромно.

Такое мое нормальное окружение. В этой обыденности есть что-то успокаивающее, даже если это безумная праздничная рутина, и я наслаждаюсь десертом, планируя побег от Питера.

Сегодня все будет хорошо.

Сегодня вечер пятницы, и я в хорошем настроении. У меня есть подаренные наличные, и их количество превзошло все мои ожидания. Впереди свидание с красавцем из школы, и я пережила один из самых напряженных праздников в году.

Мы встречаемся в баре «У Сэма», расположенном между закусочной и рекой. Я приезжаю на несколько минут раньше, но потом возвращаюсь в машину и, нервничая, смотрю, как посетители заходят внутрь. Минуты идут, а я не вижу Джона, и беспокойство возрастает. Надеюсь, он уже там, и мне не придется сидеть одной и ждать его. После долгих десяти минут я решаюсь войти.

Здесь темно, грязно и тесно от сборной солянки из взрослых мужиков, студентов колледжа и несовершеннолетних пьяниц в темных нишах. Джон, развалившись, сидит на барном стуле. Он явно чувствует себя так, будто находится дома.

— Привет, красавица, — приветствует он, когда я сажусь рядом с ним.

Джон мог бы быть моделью. Он одет в выцветшие джинсы и полосатую фланелевую рубашку. Я все еще вижу высокого звезду-футболиста средней школы, но все же… Может, дело в мужиках в потертых рабочих ботинках, или в полупустом стакане пива перед Джоном. Он выглядит грустным и уставшим. Может быть, это то, что дети делают с тобой. Я оглядываюсь по сторонам, удивляясь, почему Джон выбрал именно это место для нашего свидания.

— Как провела Рождество? — интересуется Джон, пока я снимаю свое коричневое клетчатое пальто, которое купила себе в подарок.

— Нормально. Я счастлива быть здесь. — Это маленькая ложь во спасение.

Я счастлива быть здесь, даже если жуткий мужик, сидящий рядом со мной, пялится на мою короткую юбку. И размышления о произошедшем с Брайсом, оставляют меня в противоречии.

— Неужели? — Джон делает глоток пива. — Я думал, вы, студентки, предпочитаете более дикие места.

— Здесь здорово. — Я сажусь, когда он похлопывает по стулу рядом с собой. Подходит бармен, и я заказываю бокал вина.

Джон платит, и я думаю, не ошиблась ли в нем. Мы больше не в средней школе.

После он откидывается на стуле.

— Расскажи мне о колледже.

— Это не слишком интересно. Я на последнем курсе, и не знаю, что дальше делать с моим дипломом.

— Почему?

— Я изучаю животных. — Вздрагиваю, вспоминая реакцию моей семьи.

— Где ты можешь работать?

Это вопрос, который я получаю в девяти случаях из десяти.

— В лаборатории или в фармацевтической компании.

— Я мог поступить в твой колледж на футбольную стипендию. — В глазах Джона глубокая печаль.

— Я этого не знала, — признаюсь я.

Джон допивает остатки пива и заказывает еще. Я потягиваю вино.

— Дженис забеременела, и мне пришлось остаться. — Он оглядывает помещение, как будто бар — неотъемлемая часть этих воспоминаний. — Ее родители были очень добры, помогая нам купить дом, но из этого ничего не вышло.

— Могу я спросить, что случилось?

Футбольная команда на экране телевизора забивает гол, и зал взрывается аплодисментами, что на мгновение нам мешает.

— Думаю, у нас было мало общего, кроме ребенка. — Джон стучит пальцами по стойке. Затем делает знак бармену, чтобы тот принес ему еще, и допивает пиво несколькими большими глотками. — Ты любишь детей?

— Конечно. — На самом деле нет, но ложь — лучший вариант. — Расскажи мне о Райане?

— Он полон энергии. — Глаза Джона блестят, когда он говорит о сыне. — Он постоянно бегает, ища неприятностей. — Очевидно, Джон любит сына не меньше, чем пиво.

— Он в детском саду?

— Пойдет в следующем году. Хочешь посмотреть фотографию, которую я сделал на Рождество? — Не дожидаясь ответа, Джон достает телефон.

У Райана и Джона одинаковые светлые волосы и атлетическое телосложение.

— Прелестный.

— Свет моей жизни. — Джон сияет, убирая телефон.

Приятно слышать, что Джон вкладывается в жизнь своего сына, но нашему общению не хватает кокетливой веселой атмосферы. Это должно быть свиданием. Он горячий парень. Я чувствую себя красивой. Придвигаюсь ближе и пытаюсь изменить настрой.

— Чем ты сейчас занимаешься?

— С тех пор как мы с Дженис разъехались, я живу в квартире на Сансет. Я работаю в пиццерии и пивоварне. Заскочи как-нибудь, и я сделаю для тебя бесплатную пиццу.

— Звучит неплохо. — Я улыбаюсь Джону, надеюсь, это выглядит сексуально. — Чем ты занимаешься вне работы?

— Я присматриваю за Райаном. — Он смеется. — Быть отцом — это работа на полный рабочий день. Я забираю его у Дженис, когда она идет на работу. Около трех-четырех часов я иду на смену в ресторан и отвожу его к бабушке с дедушкой или няне. Дженис забирает его оттуда вечером.

— О.

Вся его жизнь крутится вокруг сына. Места для веселья или флирта не остается. Не зная, что сказать дальше, я смотрю в свой бокал, а затем делаю неподобающий для леди глоток.

Джон делает еще один глоток пива и внезапно переводит взгляд на меня. Его глаза сосредоточенные и напряженные.

— Ты скучаешь по школе?

— Нисколько. — Слова вылетают слишком быстро.

Джон трясет белокурой головой, глаза закатываются от воспоминаний.

— Это были славные дни. Я скучаю по футболу, моим друзьям и всем эпическим вечеринкам.

На которые меня не приглашали…

— Ты поддерживаешь с кем-нибудь связь? Большинство моих друзей из школы отважились и отправились в интересные места. Кто в Нью-Йоркский университет, кто в университет Флориды… По сравнению с ними, мой Коннектикутский университет кажется таким местечковым.

— Большинство уехали, — вздыхает Джон. — Только Пол остался здесь.

Пол — призрак в моей памяти. Я едва могу вспомнить его лицо. Еще один красивый играющий в футбол спортсмен, который был вне моего маленького круга друзей.

— Это хорошо. Я все еще близка с Кэти.

Джон хмурит брови и сжимает в жесткую линию губы.

— Бонни?

— Да, мы вместе заканчивали школу.

— Я помню. — Джон снова мечтательно улыбается. — Я бы с удовольствием вернулся и повторил все сначала, — говорит он громче, потому что бар заполняется. Кто-то бросает деньги в музыкальный ретро-автомат, и оттуда звучит «Нирвана». — Тебе интересно было бы вернуться в те годы?

— Я очень довольна тем, где я сейчас. — Надеюсь, это не вышло язвительно, но будь прокляты те старые «добрые» школьные годы. В старших классах я была выше ростом большинства мальчиков, и к тому времени, когда они догнали меня — в выпускном классе, — я была низведена к категории друзей. И добавляю: — Хотя, было бы интересно вернуться.

— Конечно. Почему бы и нет? В смысле, мы с Дженис ставили на уши школу. Мы были парой, которую все любили. Мы курили, пили и много занимались сексом. Чего еще можно желать?

— Теперь у тебя есть Райан.

— Правда. Райан. — Джон задумчиво смотрит на свой бокал с пивом, словно в нем хранятся ответы на все вопросы.

Между нами повисает тишина, и я начинаю беспокоиться.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

— Помнишь выпускной бал и вечеринку после него? Я в шоке, что все пережили эту ночь. — Джон удивленно качает головой, и заказывает еще пива.

Я пошла на выпускной с другом, который был на два года младше меня. Он отвез меня домой после танцев. Уверена, что он потом вернулся на вечеринку в надежде найти кого-то получше. Даже десятиклассник тогда пытался подцепить кого-то.

— Это было весело.

Но Джон так и не услышал сарказма в моих словах.

— И эти футбольные матчи. — Его глаза стекленеют. — Огни в пятницу вечером. Стук шлемов друг о друга перед игрой, все девчонки в коротких юбках, и настроение болельщиков, сидящих в секторах. Эти игры были напряженными. Они были лучшими.

— В школе было весело.

— Да, это так. — У Джона на лице появилась дурацкая пивная улыбка. — Это было бы классное свидание во времена школы — пробраться в бар и заказать выпивку.

Я хочу двигаться вперед в жизни, а не назад. В отличие от Джона, моя жизнь не достигла пика в средней школе. Эта встреча должна быть горячим свиданием, а не прогулкой по его памяти.

— Я думаю, это было бы весело, если бы мы были учениками в школе, но сейчас мы ими не являемся. — Я надеюсь, что Джон понял намек. Чувствую, как наплывает раздражение. Начинается тревожная головная боль. Мне нужно быть милой.

Вновь изучаю свой бокал вина.

— Мы можем пойти и поцеловаться в моей машине.

Я прищуриваю глаза.

— Вообще-то, это наше первое свидание. — Хм, я использую оправдание головной боли?

— Мне кажется, я знаю тебя целую вечность.

Я с трудом сглатываю. Мужчины — отстой.

— Может быть, позже.

Джон пожимает плечами.

— Хочешь заказать поесть?

Несколько секунд я молчу, и между нами повисает тишина. Сейчас Джон не так весел, но, похоже, не хочет, чтобы свидание заканчивалось. Мне уйти сейчас или дать вечеру шанс? Я не из тех кто сдается. Терапия научила меня терпеть ситуацию, пока она не закончится.

— Конечно. Есть меню?

Джон показывает на доску. Мои материальные возможности ограничены, да и вся еда жирная. Мы останавливаемся на гамбургерах. Джон делает заказ. Разговор замирает, пока мы пьем и ждем еду. Я осматриваюсь. Бар заполнен странными посетителями. Большинство мужчин толпятся вдоль стойки, смотря телевизор, аплодируют, если кто-то забивает гол и время от времени разговаривают друг с другом или с барменом. Несовершеннолетние выпивохи забиваются в темные углы или сидят за столами, стараясь оставаться незамеченными. Другие завсегдатаи, как Джон, играют в дартс и флиртуют, пытаясь найти девушку на ночь. Наконец приносят еду, и Джон набрасывается на нее как голодный.

— Какие у тебя планы на будущее? — интересуюсь я, пытаясь завязать вежливый разговор после затишья.

— Ну, — Джон проглатывает огромный кусок гамбургера, прежде чем ответить, — мне нравится ресторанный бизнес. Я могу попробовать стать шеф-поваром.

— Звучит забавно.

— И работа более стабильная, чем быть официантом. Конечно, чаевые хорошие, и с командой приятно работать, но мне нужно поддерживать жену и ребенка.

То, как он произносит слово «жена», вызывает у меня легкую брезгливость. У меня сложилось впечатление, что между ним и Дженис все кончено. Но в его представлении она все еще его жена. Джон действительно застрял в прошлом.

— Хорошая еда. — Не знаю, что еще сказать. Я пытаюсь быть вежливой.

— Неплохо, но я скучаю по ужинам с Дженис. Она отличный повар и заинтересовала меня стать шеф-поваром. После школы она получила лицензию косметолога. У нее свой собственный кабинет в салоне. Она замечательная мама. Любит Райана до смерти. — Джон продолжает болтать, восхваляя свою замечательную жизнь с Дженис, пока его тарелка не пустеет.

Я сижу и ковыряюсь в еде. Ненавижу есть в присутствии посторонних, и этот разговор заставляет меня чувствовать себя неловко.

Джон доедает остатки картофеля фри. Я извиняюсь и собираюсь уйти. Я увидела и услышала достаточно, чтобы понять, что ничего не выйдет.

Джон оказывается достаточно любезным, чтобы самому оплатить наш счет. Оказавшись снаружи, я протягиваю руку для рукопожатия, надеясь избежать поцелуев на заднем сиденье его машины.

— Спасибо, Джон.

Он игнорирует мою протянутую руку и целует меня перед большими окнами закусочной, чтобы завсегдатаи могли увидеть, что происходит. Напоследок он хватает меня за задницу. Я разворачиваюсь и бегу к своей машине.

— Я все еще люблю свою бывшую жену, но, если ты хочешь еще одно свидание, мы можем попробовать.

#женатые