Двенадцать месяцев неловких моментов

Глава 6

1 января

Вы, наверное, думаете, что у каждого дома живет собака. Трудно понять, что не все любят домашних животных. В мире существуют люди, которые убивают животных для удовольствия или из спортивного интереса. Интересно, почему собака, которую пинают и оскорбляют, продолжает возвращаться к своему хозяину…

Я снова готова ехать в колледж после двух недель, проведенных с семьей. Но перед этим у меня есть еще несколько дней в запасе.

Прямо сейчас я нахожусь в своей комнате и готовлюсь к празднованию Нового года. Кайл пока с подругами, но у нас есть план, чтобы позже попасть в клуб в Нью-Хейвене.

У меня дежавю. Нечто подобное было прошлым летом. Я сижу за тем же столиком, наношу макияж, смотрясь в то же маленькое зеркало. На этот раз играет песня группы Train. Мама и Боб готовятся к ужину с друзьями, так что мне лучше прятаться здесь. Я наконец-то сменила фотографию. С той, где я в школьной шапочке и мантии, на другую: со мной, Кайлом и Таней. Стопки книг и плакат с изображением черного жеребца остались на месте.

Тушь для ресниц, коричневые тени и жидкая подводка подчеркивают мои глаза. Я натягиваю узкие джинсы и сапоги до колен. Мой топ сшит из металлизированного материала, его лямки образовывают на спине букву Х. Я делаю серию селфи, которые публикую, давая всем знать, что буду праздновать сегодня вечером с Кайлом в Нью-Хейвене.

По очевидным причинам я не пошла на второе свидание с Джоном, и теперь я буквально разрываюсь: должна ли сосредоточить энергию на том, чтобы остаться с Брайсом наедине и поговорить, или мне стоит попытаться найти кого-то нового. Мне не терпится узнать мнение Кайла о сложившейся ситуации.

Спустя время я паркуюсь в гараже через дорогу от «Макдугалла», где планирую встретиться с Кайлом. Я пишу и, когда Кайл отвечает, что он уже внутри, решаюсь выйти из машины. Меня уже ждут сидр и коктейль «Огненный шар».

Кайл мой лучший друг по достаточно веским причинам.

Сначала мы говорим о банальных вещах, например, о том, с кем Кайл переспал. Я пью второй бокал сидра, когда он задает неожиданный для меня вопрос.

— Каково испытывать тревогу?

Трудно объяснить такое человеку, который ни разу не испытывал подобного.

— Ты любишь гулять и веселиться, да?

— А то! — На лице Кайла появляется широкая улыбка, а глаза загораются любопытством.

— А вот я ненавижу. Приходится выверять каждое слово, которое придется сказать, и задаваться вопросом, будут ли смеяться люди, если я скажу что-то не так. Потом эти мелкие ошибки преследуют меня целыми днями. Я не сплю по ночам, гадая, считают ли люди меня идиоткой.

— Ты отличница, — говорит Кайл. — Это смешно.

— Оценки — это совсем другое дело. Я много учусь, а когда хочу расслабиться, не могу этого сделать. Совершенство — моя личная пытка. Пока я пишу конспекты, думаю: хватит уже напрягаться. В это время у меня часто случаются срывы…

— Знаю, я же был свидетелем нескольких, — мягко поддразнивает Кайл, но под столом кладет руку мне на колено.

— Ага. — Это-то меня и тревожит… — А иногда мне просто нужно забраться под одеяло, где темно и тепло, и оставаться там, пока я не смогу снова дышать.

— Ты можешь дышать под одеялом? — Кайл начинает гладить рукой вверх и вниз по моему бедру.

Это успокаивает, но я шлепаю по его ладони.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Я только и думаю о том, сколько работы мне нужно еще сделать. Порой просто сижу за столом и учусь, не заботясь о том, что сейчас четыре утра, а вставать нужно в семь, чтобы успеть в колледж к восьми. В эти дни я волнуюсь о том, сколько работы еще предстоит, и чувствую себя подавленной, поэтому трачу много времени на создание списков, организацию своей жизни и постановку целей, чтобы такая ночь никогда не повторилась. Это не всегда работает. Но я научилась справляться с этим. У меня больше нет таких ночей.

Кайл кладет руку мне на бедро.

— Правда? — Он искренне обеспокоен, смотрит на меня слегка одурманенными пьяными глазами.

— Конечно. Я справляюсь. Я здесь с тобой, а не прячусь дома в своей комнате. — Я откидываю волосы с глаз.

— Тогда давай повеселимся.

Кайл хватает меня за руку и ведет в часть клуба, где играет оркестр и кружатся потные танцоры. Мы присоединяемся к ним, и ночь превращается в калейдоскоп образов, процессию из напитков и танцев с редкими перерывами в туалете.

Когда приближается полночь, мы с Кайлом возвращаемся на танцпол. Начинается обратный отсчет. Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре. Кайл наклоняется. Три, два, один. Я наклоняюсь. Он целует меня. У него вкус пива и запах моего любимого одеколона Eternity Now. Его губы мягкие и гладкие.

Мне это нравится.

Больше, чем следовало бы.

Что-то горячее воспламеняется внутри.

Мы оба напрягаемся, и на лице Кайла появляется испуганное выражение, которое, вероятно, повторяет выражение моего лица. Он робко улыбается и пожимает плечами, затем крепко обнимает меня, и мы танцуем, соприкасаясь телами в нескольких точках. Когда мы расходимся по домам, поцелуй забывается, или, по крайней мере, мы притворяемся, что это так.

На следующий день я делаю именно то, о чем говорила Кайлу — анализирую. Я одержима поцелуем, гадая, разрушит ли он нашу дружбу. Не могу расслабиться, пока Кайл не напишет, что между нами все хорошо.

Остаток зимних каникул я провожу либо в долгих прогулках с собакой — где угодно, только не в парке, где могу столкнуться с Джоном, — либо в своей комнате, сочиняя скверные стихи о тропах в лесу, где я гуляю с собакой. Размещаю написанное в интернете, добавляя электронную ссылку на тропу, по которой обычно бегаю. Я даже получаю хорошие отзывы от анонимного незнакомца.

Я иду по тропе, с каждым шагом приближаясь к церкви,

Что была найдена в древних сосновых рощах.

Вокруг глубокая тишина, нарушаемая лишь

Лаем собаки, требующей внимания хозяина.

Я не могу уловить запах упавших листьев,

Вижу только свечу Янки, что находится на дне бутылки.

Мне нужно согреться в ней,

Эта прогулка с собакой пробудила мою душу.

Теперь я отчетливо вижу, что светящее сверху солнце

Не в силах восполнить недостаток света.

Каждый шаг дается с трудом из-за обилия грязи на дороге.

Мне жарко, пот стекает ручьем по спине,

А в голове, как калейдоскоп, крутятся мысли…

Мой дождевик уже полностью промок, и это значит,

Что мне пора возвращаться домой,

Но ноги отказываются идти назад.

Не в силах совладать с собой, я смотрю прямо на небо,

Которое омывает мое сердце теплыми каплями дождя.

Я выхожу на окруженную деревьями тропу несмотря на то, что на улице еще светло.

Я попыталась выбросить из головы свидание с Джоном и новогоднюю ночь с Кайлом. Прямо сейчас мне нужно сосредоточиться на новом режиме: на тренировке собаки, возвращении в колледж, работе в офисе Брайса и предстоящих занятиях.

Плотно утрамбованная замерзшая земля сегодня ощущалась непривычно твердой под ногами. Когда последние лучики света исчезают, а температура падает до нуля, решаю, что это быстрая возня, а не тренировка для сжигания калорий. Осматриваю Битси, на ней плотно облегающая теплая собачья курточка, так что ей не холодно.

Тропа, по которой я иду, достаточно широкая, так что в обычный день по ней могут прогуливаться сразу четыре человека. Но сегодня она почти пуста. Наверное, большинство здравомыслящих людей гуляют тут только в хорошую дневную погоду. Мне нравится приходить сюда в любое время. Природа дает покой. Не нужно иметь дело с людьми, говорить и делать правильные вещи, или соответствовать чьим-то ожиданиям.

Ранее я написала в соцсетях, что гуляю по этой тропе, и теперь, когда солнце садится за деревья, я делаю несколько селфи и публикую их в Facebook и Instagram. А также в Snapchat для моих друзей, которые всегда должны знать, что я делаю.

— Милая собачка.

Удивленно поднимаю глаза от телефона.

— Спасибо, — успеваю пискнуть я, прежде чем мужчина, скрытый за слоями одежды, проносится мимо меня.

Оглядываюсь по сторонам и ускоряю шаг. На несколько минут я теряюсь в своих мыслях, но Битси то и дело огладывается назад и привлекает мое внимание. Я тоже оборачиваюсь, но не вижу ничего необычного. Медленным шагом, держась за руки, прогуливается парочка, которые больше интересуются друг другом, нежели природой вокруг. За ними одинокий мужчина, лицо которого скрыто под шляпой и шарфом. Никаких собак, и ничего такого, что могло бы привлечь внимание Битси.

Я ускоряюсь, а внимание Битси все еще приковано к чему-то позади меня. Поскольку она дергается, я тоже оглядываюсь. Может это собака без поводка или олень, но я ничего не вижу.

Щелк.

Битси поворачивается на шум.

— Это всего лишь ветка, — говорю я собаке. Она смотрит на меня как на идиотку, а потом оборачивается. Я дергаю за поводок, снова тяну ее вперед.

— Ты бесишь меня, но я все равно люблю тебя.

От холода мои пальцы деревенеют и покалывают. Битси продолжает свои шалости, все время оборачиваясь. Тропа становится круче, и я решаю вернуться домой. Неожиданно Битси низко пригибается и рычит.

Волосы у меня на затылке встают дыбом. Сердце колотится, и я прищуриваюсь, внимательно осматривая тропу. Мимо проходит парочка. Группа из трех человек приближается сзади. Одинокий мужчина медленно идет в мою сторону. Никто не ведет себя подозрительно. Я сгибаю замерзшие пальцы, пока в памяти всплывают все фильмы ужасов, которые я просмотрела.

— Это глупо, — говорю больше себе, чем собаке. Уверена, что именно беспокойный нрав заставляет меня ожидать сверхъестественного преследователя.

Я щурюсь, но никакого движения нет. Лишь несколько человек спокойно стоят на тропе, не приближаясь ко мне. Нужно обуздать паранойю. Спасибо, папа, за твои замечательные гены. Когда раздается смех, я всегда думаю, что смеются надо мной. Когда кто-то останавливает свой взгляд, я считаю, что смотрят на меня. Даже если разумом я понимаю, что это не так, полагаю, что все негативное внимание — мое.

Несколько драгоценных секунд я жду, вдыхаю-выдыхаю, и холодный воздух обжигает легкие. Ничего не происходит. Мурашки по-прежнему бегут по коже. Никто не выскакивает сзади, чтобы задушить меня. Никто не пытается забрать деньги из моих карманов. Никто на тропе не обращает внимания на мою внезапную остановку, кроме Битси, которая теперь натягивает поводок.

Лицо Джейса появляется в голове.

Просто мое воображение.

Я возвращаюсь к машине, все еще чувствуя себя неуверенно и гадая, что не так. Прохожу мимо мужчины, его лицо скрыто в тени, но он ничего не предпринимает. Оказавшись в машине, запираю двери, включаю радио и обогреватель, надеясь, что шум и тепло избавят меня от дурного предчувствия.

#паранойя

#приятныепрогулки

Колледж после каникул будет лучшей терапией, но этот день, кажется, наступит через вечность, хотя до него меньше недели. Когда я дома, стресс снижается, и я легко контролирую свою тревожность, но семья монополизирует мое время. Дедушке нужно, чтобы я отвезла его в магазин за новой ортопедической обувью, у мамы полно дел, и она хочет, чтобы я помогла ей разобраться с ними, а папа желает встретиться еще раз до моего возвращения в колледж.

Наконец, этот день приближается. Я уезжаю завтра, но прежде мне нужно навестить отца. Я поднимаюсь по ступенькам необычного ранчо, которое когда-то называла домом. Папа сидит на верхней ступеньке крыльца и ждет меня. Он курит, что нехорошо для человека, который недавно перенес операцию по удалению катаракты. По крайней мере, теперь он хорошо видит. Меня снова поражает, насколько папа выглядит старше своего возраста. Из-под заляпанной краской бейсболки видны пожелтевшие седые волосы, зажженная сигарета уютно расположилась между его пальцами.

Некоторое время папа отказывался от операции. Но после долгих разговоров по телефону и ухудшения зрения, мешавшее его повседневной деятельности, он сдался. Я поблагодарила богов, когда он, наконец, посетил доктора, и ему сделали операцию. Что касается сегодняшнего дня, у нас будет послепраздничный прощальный завтрак в местной закусочной. Много еды по низким ценам. Это излюбленное место для сбора моей семьи.

— Как поживаешь? — спрашиваю я, ожидая, когда отец медленно потянется и спустится на несколько ступенек мне навстречу.

Его зеленая рабочая рубашка без одной пуговицы частично заправлена в коричневые вельветовые брюки. Он никогда не отказывался от мысли, что когда-нибудь вернется на работу и избавится от инвалидности, которую приобрел, упав с лестницы и получив тяжелое сотрясение мозга и три небольших ишемических приступа. Хоть это и не инсульт, но определенно, ничего хорошего.

— Спасибо за презент на Рождество, — говорит отец вместо приветствия. — Это была лучшая еда за последние дни.

— Всегда пожалуйста.

Я принесла ему целый поднос с ветчиной, картофельным пюре, закусками и яблочным пирогом. Я сказала, что все приготовила сама, но на самом деле это сделала бабушка. Папа, должно быть, догадался, поскольку ел такую еду много лет, но последовал за уловкой.

— На почте потеряли мою корреспонденцию. — Зажженная сигарета дернулась в его руке.

— Как нехорошо, — говорю я.

— Я жду важное письмо и чек за инвалидность.

— Как могу помочь? — Я действительно обеспокоена. Папа живет за счет этого чека.

— Мы можем заехать на почту после завтрака?

— Не проблема. Садись в машину, и мы поедем за едой. — Я указываю на дорогу.

— Как твоя квартира? — спрашивает он.

— Мне нравится. — Какая-то часть меня хочет сейчас очутится там, но мне мешают муки совести. Интересно, как я найду серьезного парня, который сможет смириться с моей семьей.

— Как твой дом? — Я смотрю на дом. Кое-где темно-зеленная краска отслаивается от деревянной черепицы.

Отец пожимает плечами.

— Пока сойдет. Мне нужен этот чек на лекарства и оплату ипотеки.

— Да, нам нужно с этим разобраться.

Это не шутка. Меньше всего я хочу, чтобы отец из-за невыплаты ипотеки лишился дома и оказался на моем пороге. Поверьте, это один из моих самых страшных кошмаров.

Несколько месяцев назад он позвонил мне, прося о помощи, так как не смог заплатить за отопление. Чтобы он не замерз зимой, мне пришлось обратиться в несколько специальных ведомств. Они включили его в социальную программу обогрева для тех, кто не может себе этого позволить. Но это заняло у меня целый день, и я пропустила занятия. Тогда я еще заехала домой, чтобы поговорить об этом с мамой, хотя она больше не может быть рядом с Антонио из-за судебного запрета, который он получил против нее и ее семьи.

Еще один параноидальный бред.

Интересно, откуда это взялось?

Славная забегаловка для пожилых людей «Галактическая закусочная» предстает перед нами во всем своем тематическом великолепии. Снаружи она выкрашена в серебряный и золотой, а внутри интерьер представляет собой странное сочетание греческого стиля и типичного ресторана. Здесь много уютных кабинок из темного дерева. Пожилые официанты скользят из угла в угол, громко разговаривая и наполняя маленькие белые кружки бесконечными потоками кофе. Мы выбираем кабинку и берем меню, пристальный взгляд Антонио осматривает разнообразие выбора.

— Я буду два яйца, омлет, тосты и домашнюю картошку, — говорит он, подошедшей официантке.

— А пить? — спрашивает скучающая женщина в черно-белой униформе

— Кофе.

Я заказываю рогалик и кофе, и официантка уходит.

— Это из-за твоей мамы и ее семьи я не могу работать, — ворчит папа. — По их вине я лишился лицензии на электрооборудование, что никогда не было их делом. Семья твоей матери десятилетиями строила заговоры против меня.

— Я думала, что твою лицензию аннулировали из-за неуплаты после твоего падения.

Я знала, что скоро начнется разглагольствование о прошлом. Еще до развода родителей мои сказки на ночь были о том, как мама пыталась отравить еду папы, и что мамина большая семья планировала убить его. Но сегодня я не в настроении. Просто хочу вернуться к учебе, тусовкам с Таней и своей спокойной убранной квартире. Как только вернусь, с радостью запущу пылесос, чтобы убрать любую праздничную пыль.

Отец фыркает и хмурится.

— Я их обвиняю. Это всегда они.

— Может, и хорошо, что ты развелся. — Мне нужно сохранять спокойствие и не раздражать его. Это только ухудшит ситуацию, но трудно слушать, как он говорит плохие вещи о маме, которая была рядом даже в мои худшие времена. Надеюсь, эту беседу не услышит никто из знакомых.

Я барабаню пальцами по столу, поскольку мелодия проникает в мой гиперактивный мозг.

— В эти выходные должен пойти снег.

Папа игнорирует попытку сменить тему.

— Твоя мать и ее семья пытались выгнать меня из этого города.

Я вздыхаю.

— Они не пытаются причинять тебе неприятности. — Я хлопаю себя ладонью по бедру, чтобы отвлечься болью.

— Они даже испортили мои отношения с соседями. Те, что живут напротив, подбросили зараженные бактериями куриные кости в мой грузовик. Они пытались проклясть меня. Они повсюду создают проблемы. Слева, справа, в центре.

Я ничего не могу поделать. Слова вываливаются сами собой:

— Должно быть, это доставило им чертовски много хлопот.

Отец сердито смотрит на меня. Я же смотрю в окно.

— Подстрекатель — отец твоей матери, Стэн.

Я пытаюсь рассуждать здраво.

— Ему за семьдесят.

— Это не имеет значения. Он — чистое зло. Змея. Гадюка.

— Просто перестань. — Я тру глаза, только потом, осознав, что размазала тушь. — В этом нет никакого смысла.

Папа злится.

— Ты должна быть хорошей девочкой. Не будь такой, как они. Это убьет меня. Но я не позволю этому случиться. Если бы мог, то остановил бы это раньше.

Это звучит страшно, словно реальная угроза.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего. Просто пообещай, что будешь хорошей девочкой.

— Да, сэр. — Я хочу расспросить отца об этом, но приносят еду.

Искушение поругаться с Антонио рассеивается, пока он занимается яичницей. Сейчас отец больше заинтересован в завтраке, чем в дальнейшим семейном обсуждении. Хорошая еда всегда так действует на него, он спокоен, по крайней мере, пока ест.

Я пользуюсь возможностью и расслабляюсь: грызу края своего рогалика и пью горький кофе, поданный с большим количеством молока.

Яйцо попадает отцу на подбородок, и я протягиваю ему салфетку. Антонио закуривает посреди закусочной, пока официантка не просит погасить сигарету. Я отодвигаю тарелку. Недоеденный рогалик на вкус как картон, и колледж кажется таким далеким. Я оплачиваю счет, оставляя официантке очень большие чаевые.

#роднойдом

К концу января я снова оказываюсь в своей маленькой квартире. Мне нравится расстояние, которое таким образом возникло между моей семьей и моей жизнью. Территория колледжа безмятежна и покрыта хрустящим белым снегом.

Судя по всему, Джейс решил оставить меня в покое на некоторое время. Мне уже давно не приходило от него ни одного сообщения в чат. Его шарфы с безумным рисунком остались вне моего периферийного зрения.

Учебная программа последнего семестра кажется легкой. Я записываюсь на курсы социологии, стихийных бедствий и питания животных. Из все предметов только курс лабораторных по зоологии может быть единственной кочкой в моем плавном выпуске из колледжа. Рики тоже записался на этот предмет, но я не расстроена. По крайней мере, мои лабораторные будут сделаны вовремя и по моим стандартам.

Профессор Баттли, просто безумный. Он заканчивает свою лекцию историей, как много лет назад на охоте отстрелил себе два пальца на ноге. Это был несчастный случай. Как будто этого недостаточно, он сбрасывает ботинок и носок, чтобы показать свою искалеченную ногу двадцати с лишним студентам. У меня хороший обзор и, к счастью, довольно сильный желудок, когда дело доходит до такого рода вещей.

И это полезное качество. В этом семестре в зоологической лаборатории я работаю с крысами. На лекциях нам рассказывают о правовых нормах, лабораторном уходе за животными, а также о том, работать с крысами и сдерживать их. В лаборатории же мы ставим над ними эксперименты. Звучит подло, но это не так ужасно. Это единственный способ узнать о надлежащих процедурах, обращении и уходе для работы в области исследований и разработок в фармацевтической компании. В конечном счете, я должна провести вскрытие, но сегодня делаю только кастрацию.

Для процедуры используют инъекционный анестетик кетамин. Его легко вводить без помощи специального оборудования. Я держу крысу, которую назвала Джо, когда профессор Бэттли подходит к моему столу.

— Как ты сегодня, Дэни? — Он запомнил все наши имена.

— Хорошо. Это будет интересная лабораторная. Мне не терпится сделать небольшую операцию.

— Ты всегда радуешься лабораторным. — Он хихикает, направляя иглу в бок крысы.

— Ой! — Крыса, извиваясь, в последний момент уворачивается от иглы, которая проникает сквозь мою белую латексную перчатку. — Вы сделали мне укол!

— О! — В глазах профессора отражается удивление. — Не волнуйся. Это случается чаще, чем ты думаешь.

— Это безопасно? — спрашиваю я.

— Все будет хорошо, — говорит профессор Баттли, небрежно помахивая шприцом. — Только большие дозы вызывают галлюцинации и чувство диссоциации. Ты даже можешь почувствовать себя счастливой. Кетамин содержит антидепрессант.

— О, это хорошо, — говорю я, пытаясь сосредоточиться на светлой стороне.

— Давай я наполню другой шприц, и мы попробуем еще раз.

Вечером выхожу из дома, и разорванная сетчатая дверь громко хлопает позади. От холода меня пробирает озноб. Дохожу до конца короткой дорожки, достаю почту из ящика и замираю, наслаждаясь тишиной и видом леса на другой стороне улицы.

Возвращаюсь в дом и по дороге просматриваю конверты. Несколько реклам ресторанов, которые я выбрасываю в мусор, открытка от бабушки и хрустящий белый конверт, на котором ничего не написано. Он запечатан. Я кручу его в руках, не зная, что делать. Сомневаюсь, что он для меня и не хочу открывать почту Тани, которая спит наверху, но какая-то часть меня начинает интересоваться тем, что внутри. Я иду на поводу любопытства, планируя потом извиниться перед Таней, если это любовная записка от ее нынешнего мужчины.

Проталкиваю мизинец под запечатанный край и неровно рву бумагу.

— Черт! — Посасываю тонкий порез. Чертова бумага. Я трясу рукой, чтобы облегчить боль. Сегодня не мой день — укол от профессора и порез таинственным письмом. Кроме того, я испортила конверт и надеюсь, что он все-таки для меня, не могу же я отдать его Тане в таком виде.

Внутри сложенный лист бумаги. Я достаю его и читаю:

«Ты всегда хочешь большего, сука. Как собака в жару. Я чувствую это в тебе, и я иду забрать то, что принадлежит мне».

Бумага выпадает из моих ослабевших рук, и я замираю, смотря на нее. Потребность вымыть руки переполняет меня. Выглядываю через открытую дверь, зазубренная дыра на двери похожа на насмешливую улыбку. Мне вдруг становится страшно.

Закрываю дверь, запираю ее на ключ и выбрасываю записку. Потом выкапываю ее из мусора, чтобы показать Тане. Я так рада, что у меня есть соседка.

Поднимаюсь по лестнице с запиской в руке и без приглашения вхожу в комнату Тани. Громко закрываю за собой дверь и сажусь на кровать. Но когда она так и не просыпается, я трясу ее и сую записку под нос.

— Это было в почте.

— Что? — спрашивает Таня, с трудом фокусируясь на бумаге.

— Кто-то оставил это в почтовом ящике. — Я трясу оскорбительную записку верх-вниз, как непослушную собаку на поводке.

Таня выхватывает листок у меня из рук.

— Вообще-то я спала.

— Ради этого стоит проснуться, — парирую я.

Таня изучает написанное. Ее глаза бегают туда-сюда, как будто она перечитывает снова и снова.

— Дерьмо. Что это?

— Это мой вопрос. Кто это сделал? Ты встречаешься с тем, о ком мы должны беспокоиться?

— Я? Никогда! — возражает Таня.

— Да ладно! — Я смеюсь и начинаю кашлять.

— Серьезно. У меня в последнее время только хорошие парни. — Таня протирает глаза и садится. — По крайней мере, я надеюсь, что они хорошие, но не чересчур, если ты меня понимаешь. К тому же, это началось после того, как я сменила свой круг общения.

— Это не Кайл, и не могу представить, что это мой босс.

— Никогда не знаешь. У пожилых мужчин свои фетиши.

Ага, Таня выглядит старше своих двадцати одного года, с волосами, торчащими как после удара молнии, и морщинами ото сна на лице.

— Остановись. Это не тот случай. Мы с боссом даже не делали «этого».

— Пока. — Ее улыбка порочна. — И как поживает пожилой красавец?

— Мы делаем шаги в правильном направлении, но… Внимание. Вот реальная проблема, — признаюсь я.

— Может, пойдем в полицию кампуса? — спрашивает Таня.

— У нас нет других доказательств. Что они смогут сделать? — Мое разочарование просачивается наружу, и я несколько раз стучу рукой по кровати.

— Я думаю, нам нужно самим выяснить, кто это делает, — говорит она. — Мы также должны быть очень осторожны. Я не хочу, чтобы кто-то из нас умер где-нибудь в переулке.

— Согласна. Мы будем выходить вместе или с друзьями, а на свидания — только с парнями, которых хорошо знаем. — Когда говорю это, понимаю, что касается свиданий: Таня продержится несколько дней, максимум неделю.

Таня поднимает мизинец.

— Обещаю, давай свой мизинец.

Она улыбается, когда мы пожимаем друг другу пальцы. Таня ложится обратно, набрасывая одеяло на голову.

Через пару часов я планировала увидеться с Кайлом, чтобы сказать, что встречаюсь с кое-кем, или, по крайней мере, хотела бы верить, что встречаюсь. Брайс и я так и не закончили то, что начали тем вечером в его офисе. После было несколько сеансов поцелуев в рабочее время, в кладовке, в копировальной комнате и, да, в его кабинете.

Я решаю отменить встречу, но потом передумываю.

Сейчас мне страшно, и мне нужен Кайл.

#клятвавечнойдружбы

Как будто было недостаточно того, что я параноик по жизни. Теперь после получения этой записки я хожу по улице, оглядываясь и постоянно смотря через плечо, за угол и на студентов, на которых я обычно никогда не обращаю внимания.

В течение недели я везде вижу Шами. Он прогуливается по тротуару у жилого комплекса, покупает продукты там же, где и я, пересекает лужайки кампуса. Шарф Джейса тоже мелькает, но, по крайней мере, он всегда держится на расстоянии. Все студенты на моих новых курсах находятся под пристальным вниманием. Люди на работе, те, кого я раньше любила, и те, кого терпела, резко становятся подозрительными.

Я даже сталкиваюсь с Богденом, моим бывшем парнем со второго курса. Я брожу по кампусу и замечаю его ярко-оранжевую толстовку. Никто из моих знакомых никогда не носил ничего подобного. Я не знаю, как поступить. Мы поддерживали дружеские отношения, но я бы не назвала нас близкими. Но игнорировать его было бы невежливо.

Иду в его направлении.

— Привет, — кричу я, чтобы Богден меня услышал, и уже одно это заставляет сожалеть о том, что поздоровалась.

— Дэни! — Богден поворачивается, широкая улыбка озаряет его лицо. Он обнимает меня, и я вспоминаю, как нам было комфортно друг с другом. — Как поживаешь?

Это то, что я люблю и ненавижу. Всегда счастливый и оптимистичный, Богден никогда не мог понять меня, когда я переживала свои худшие моменты. В голове не укладывается, что этот парень может быть таким ярким и сияющим двадцать четыре часа в сутки.

— Хорошо, — говорю я ему, поправляя волосы после того, как мы прерываем обнимашки. — А ты?

— Готовлюсь к выпуску, как и ты. — Богден касается моего рукава. — Скучаю по тебе, медвежонок Пух.

Я счастлива от того, что могу списать покраснение моих щек на ветер, потому что напоминание о моем прозвище смущает меня. Я не знаю, что ответить, поэтому использую свой стандартный ответ:

— Мы должны как-нибудь увидеться и выпить кофе.

— Ты не скучаешь по мне? — спрашивает Богден. — Я вспоминаю о времени, когда мы были вместе. А ты?

Этот разговор поворачивается не туда, и мой мозг мгновенно перегружается. Мы были первыми друг у друга, и это было важно и правильно, но потом мы начали двигаться дальше. Сейчас же я начала сомневаться, что и Богден это сделал.

— Я думаю о нас, — говорю я. — Тогда у меня был стресс. Ты очень помог мне пройти через него.

— В тот год у тебя были трудные времена. — Богден качает головой, вспоминая. — Перед праздниками было особенно тяжело. Как прошел этот год?

— Намного лучше. Спасибо, что спросил.

Не могу поверить, что Богден помнит, в каком беспорядке я была. Значит ли это, что он не помнит хороших времен? Многочасовая занятость в Студенческом объединении, глупые шутки, разговоры всю ночь напролет, даже мой первый опыт со слишком большим количеством вина. В тот год у отца случился серьезный кризис, и Богден поддерживал меня. Возможно, он понимал больше, чем я предполагала, но, в конечном счете, это была не та поддержка, в которой я нуждалась.

— Мне нужно идти. — Мне требуется время, чтобы обдумать эту встречу.

— Я, правда, скучаю по тебе. — Его светлые волосы взлетают вверх, как фейерверк, а карие глаза опускаются. — Мы должны встретиться.

— Я должна идти на работу. Напиши мне, — говорю я, еще раз обнимая Богдена, прежде чем уйти.

В офисе я сижу за стойкой регистрации, отвечаю на телефонные звонки и контролирую входящих-выходящих людей. Порог переступает пожилая дама.

— Распишитесь здесь, — говорю я.

— Я миссис Уолтер Маклафлин. — Она игнорирует ручку и бумагу, прикрепленные к планшету. — Помоги мне, дорогая. Мой муж в инвалидной коляске в коридоре.

Я начинаю предательски потеть, встаю из-за стола и прошу Бекки, другую секретаршу, прикрыть меня. Выхожу в коридор, гадая, найду ли там старика в древнем инвалидном кресле, с головой свесившийся набок. Надеюсь, что не испугаюсь, когда увижу его. Я не умею обращаться со старыми и хромыми людьми. Вот почему мне нравится работать регистратором за столом и большим экраном, отделяющим меня от пациентов.

Заднее колесо коляски застряло в лифте наполовину внутри, наполовину снаружи. Дверь пытается закрыться, ударяясь о кресло. Даже я сочувствую старику и забываю о своем беспокойстве. Кому-то на самом деле хуже, чем мне.

— Ладно, давайте сделаем это.

У бедной старухи нет сил, чтобы вытащить его. Голова мужчины не болтается, а высоко поднята, и из его уст вылетают далеко не добрые слова. Я в шоке от его ругательств, но стараюсь не реагировать. Когда подхожу, он пытается своими тощими руками вытолкнуть кресло из лифта.

— Привет. — Я протискиваюсь в лифт. — Почему бы вам не позволить мне помочь?

Отодвигаю кресло, чтобы оно не врезалось в дверной косяк, и выкатываю из кабины. С миссис Маклафлин, медленно шаркающей за моей спиной, и ее мужем, бормочущим ругательства, мы добираемся до офиса без проблем. После того как устраиваю их и регистрирую, скрываюсь в комнате для отдыха, где достаю воду из холодильника. Мне нужна минутка.

— Хорошая работа с мистером Маклафлином, — хвалит Брайс.

Я делаю глоток воды.

— Благодарю. Славный старик, правда?

Брайс хмыкает.

— Ты должна услышать его, когда я делаю ему физиотерапию.

— Рада, что пропустила это. — Отпиваю еще глоток.

— Что ты делаешь сегодня вечером? — спрашивает Брайс.

— Я? — Встречаюсь с ним взглядом.

— Да, ты.

Я пожимаю плечами.

— Ничего интересного. Наверное, немного позанимаюсь.

— Хочешь поужинать?

— Конечно.

Наконец-то настоящее свидание, а не жаркие прятки в кладовке. Ох, как же сдержать трепет в груди, который хочет вырваться и пуститься в пляс.

Я возвращаюсь к стойке регистрации, остаток дня проходит как в тумане.

Прошло несколько дней после моего свидания с Брайсом, и я не могу дождаться, чтобы рассказать об этом Кайлу. Я уже поделилась подробностями с Таней и получила множество советов.

Кайл и я устраиваемся в кабинке в «Пицца Палас». Ресторан не ремонтировался с семидесятых, но пицца здесь вкусная и дешевая, как раз то я могу себе позволить.

— Ваше фирменное блюдо, — заказывает Кайл официантке.

— Никаких предварительных расспросов? Как колледж? Как Таня? Что-то вроде этого?

— Нет, — говорит Кайл. — Это скучно. Мне нравится быть прямым и получать ответы.

— В душе ты — девушка. — Я шучу, но, когда Кайл морщится, начинаю думать, что оскорбила его.

— Что?

— Ничего. — Он изо всех сил старается выдавить улыбку. — Ты, наконец, расскажешь, или нет?

— Конечно-конечно. — Я обдумываю, с чего начать и что именно рассказать.

— Вы поужинали, и… — подсказывает Кайл.

— Мы послушали концерт классической музыки в Хартфорде (Примеч.: Ха́ртфорд (англ. Hartford) — город на северо-востоке США, административный центр штата Коннектикут.). Я не очень люблю классическую музыку, и не знала чего ожидать, но мне понравилось.

— Тебе понравилось? — Недоверие на лице Кайла заставляет меня смеяться.

— Да, я услышала что-то отличное от кашля заядлых курильщиков. И Брайс мне нравится. Он милый. Он держал меня за руку. — Я решаю не говорить Кайлу, что после концерта Брайс был не так мил и не держал меня за руку.

— Он хороший, — повторяет Кайл. — И я хороший.

— Да, но по-другому. С тобой я откровенна.

— Что тебе нравится в мистере-я-возьму-тебя-на-дерьмовый-концерт-классической-музыки?

Я внимательно смотрю на Кайла, не понимая, почему он так враждебен.

— Он взрослый, милый и приятный на вид.

— Ты уже огласила список с хорошими качествами. — Кайл, кажется, сердится.

— Ты ревнуешь?

— Нет. Я просто не понимаю, что такого увлекательного в старике, который любит классическую музыку.

— Он не настолько стар. Ему всего тридцать три, и, поверь мне, он умеет пользоваться своим инструментом, — вырывается из меня, и мои щеки тут же покрывает румянец. Чувствую, как жар распространяется от лица к шее. Я приблизилась к его инструменту, но мы не закончили дело. После концерта мы сидел в его машине и делали все, кроме кое чего… Мимо проехала машина, и помешала мне получить больше. Не так я хотела, чтобы произошел мой первый раз с Брайсом.

К счастью, нам приносят пиццу, спасая нас с Кайлом от неловкого разговора. После нескольких укусов в тишине я пытаюсь загладить свою вину.

— А как твое последнее занятие по инженерии? — перевожу тему я.

Кайл улыбается.

— Наконец-то хорошо. Я на самом деле использую свой мог для создания вещей.

— У тебя появилась новая? — Мне трудно идти в ногу с его все время пополняющиеся фанатской базой.

— Есть одна девушка-баскетболистка. Она наш руководитель, но такая милая. У нас было несколько свиданий, но думаю, это может к чему-то привести.

— Это хорошая новость.

Я радуюсь за него, и между нами снова все становится нормально. Я смотрю на Кайла, пока он складывает свой кусок пиццы пополам, откусывая большой кусок, отчего соус капает на бумажную тарелку. Даже не знаю, какими были бы мои годы в колледже без него. Я благодарна за ту вечеринку, где мы с Кайлом сидели под деревом за общежитием, пили пиво и разговаривали до поздней ночи.