Двенадцать отважных

СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Вася резко обернулся: кто это? Кого ему напомнил этот прохожий с котомкой на спине, с палкой в руках?

Глаза синие, пристальный взгляд исподлобья… Быстрая улыбка… Он смотрел вслед прохожему, стараясь понять, где он видел этого человека. И вдруг его осенило: переводчик из Артемовска. Он!

Вася едва не кинулся вдогонку, но тут же вспомнил: тот хромой. А этот идет ровно. Идет не спеша, вольно, почти не опираясь на палку. Нет, не он!

Вася пошел своей дорогой. А почему же он улыбнулся, прохожий? А если узнал, почему не окликнул? Да нет же, не он! И тот был бритый, а у этого борода. Ну, бороду нехитро завести…

«Где-то сейчас хромой переводчик? — думал Вася. — Где дядя Егор? Вот бы кого повидать, вот бы с кем посоветоваться!»

В селе по-прежнему говорили, будто невдалеке действует партизанский отряд, будто в нем есть покровчане — коммунисты, комсомольцы. А что, если и дядя Егор в том отряде? Нет, едва ли! Тогда уж он нашел бы способ дать о себе знать. Эх, дядя Егор, дядя Егор! Хоть бы на одну минуту с тобой увидеться!

Вот они уже выпустили немало листовок, разжились и оружием, патронами. Правда, еще маловато у них этого добра, но все же… Заботятся ребята, как и было условлено, о семьях фронтовиков. Толя Прокопенко каждый день навещает одинокую старуху, мать трех сыновей-фронтовиков, носит ей воду, помогает на огороде. Варя Ковалева хлопочет в соседней хате: там полно детишек, а мать на целый день уходит на поиски — чем бы их накормить. Нелегкая это сейчас задача. Варя то и дело намывает ребятишек, стирает, чинит им штаны, рубашонки, всячески старается их развлечь, развеселить, чтоб меньше об еде вспоминали.

С Варей часто приходят ее подруги по школе — Галя и Паня. Девочки эти ничего не знают о подпольном отряде, но охотно помогают Варе. Вася советовал товарищам не бояться брать себе на помощь других ребят: одним-то им не справиться со всеми делами, ведь у каждого своя семья, каждый помогает матери по дому…

Да, они не сидят сложа руки. Но что делать дальше? Что происходит на Большой земле, на фронтах? Вон фашисты по-прежнему кричат, что взяли Москву, Ленинград. Уже сколько времени, чуть не с первых дней войны, об этом твердят. Брешут, конечно. И Вася с ребятами не раз писали в своих листовках, что и Москва наша и Ленинград наш. Но нельзя же говорить людям одно и то же. А узнать что-то новое они могут только от партизан. И как тут ни ломай голову — ничего умнее не придумаешь…

— Вась, погоди!

Его догоняла Лена.

— Вася, тебя Галя зовет.

— Какая Галя?

— Да сестра твоя! Вот дурной, «какая Галя»! Я ее сейчас встретила. Она велела скорей тебя прислать.

— Что за спех такой?

— Велела — и дело с концом.

Вася повернул назад. Лена шла рядом. Теперь, как и до войны, она часто бывала рядом с Васей. Всегда придумывала предлог для того, чтобы пойти к Носаковым. «Мам, тете Домне ничего отнести не надо? — спрашивала она мать с утра. — Мам, я сбегаю к Васе, надо чего передать?»

И сейчас Лена, конечно, решила проводить Васю к Галине. Шагала она широко, подлаживаясь к нему, и думала: «Что это за человек сидит у Галины и зачем ему Вася?» Думала об одном, а спросила совсем о другом, о чем давно собиралась спросить, да все забывала.

— Ты почему мне тогда ничего про листовки не сказал? Ну, с самого начала? Почему?

— Тише ты! — оглядываясь вокруг, прошептал Вася. — Нашла место для таких разговоров. Лучше скажи, зачем я Гале понадобился?

— Там у нее какой-то дядечка. Глаза синие-синие, как у Володьки Лагера, а борода рыжая, как…

— Глаза синие, говоришь? — Вася ускорил шаг, и Лене пришлось чуть ли не бежать, чтоб поспеть за ним.

— Ты иди домой! — сказал ей Вася. — Прощай!

Он вошел в Галину хату. Из-за стола поднялся человек. И опять навстречу Васе блеснул быстрый и пристальный взгляд.

— Вы?! — громко вырвалось у Васи.

— Узнал? Она тебя не обманула? — синеглазый провел рукой по бороде.

— Борода — что! — смущенно улыбнулся Вася. — Мне вот казалось, вы раньше на ногу немного припадали…

— Немного? Да ты, я гляжу, вежливый. Я хромал вовсю. Так надо было. Ну, слушай. Во-первых, привет тебе от Егора Ивановича. Он мне напомнил, что ты в Покровском. А я знаю, с тобой можно говорить открыто, не кривя душой. Так вот, дам тебе листовку. В ней последняя сводка Информбюро — вчера вечером приняли по радио с Большой земли. — Он снял с ноги старый, стоптанный башмак, вынул из него одну стельку, другую, затем маленький бумажный квадратик. И спросил придирчиво: — Куда положишь?

…Когда Вася через час вышел от Гали, он увидел сидящую на лавочке перед палисадником Лену. Взобравшись на лавочку с ногами и обхватив руками колени, она терпеливо ждала. Вася не сразу ее окликнул, что-то мешало ему. Он постоял на пороге, посмотрел, потом тихо позвал. Лена спустила ноги наземь и спросила с готовностью:

— Пошли?

Они шли молча. И хотя Лене очень хотелось узнать, зачем Галя звала к себе Васю, она ни о чем не спрашивала. Они миновали сельсовет и два тополя, которые как стражи стояли по обе его стороны. Прошли и весь в красных мальвах палисадник Никулиных.

И вдруг Вася сказал:

— Ты ведь тоже ничего мне не говорила, когда обещалась Наде молчать.

— Нет, я бы сказала, — призналась Лена. — Я бы непременно сказала! А только сама не хотела. Я ведь знала, что ты таишься.

— Если обещал, надо держать слово.

— Надо! Так ведь надо и знать, кому говоришь!

— А если ошибаешься?

— Да разве мы в ком ошиблись?