Двенадцать отважных

ОТСТУПЛЕНИЕ

Люди не выходили из дому, не открывали ставен: затаились, жили вполголоса. Казалось, если открыть окно, самый воздух с улицы, отравленный дыханием врага, ворвется и сдавит грудь.

Костю поместили в чулане. Там было сыро, но что поделаешь? В комнату каждую минуту мог войти гитлеровец — они входили без спроса, не стучась, как хозяева. Дверь чулана задвинули сундуком, завесили всякой ветошью — так было надежнее.

На стенах чулана Домна Федоровна с Васей развесили одеяла: свое, дяди Егора и то, что Вася стянул с кровати в чужом доме. Оно изорвалось, но Домна Федоровна наложила заплаты и повесила на стену, которая выходила на северную сторону. Надо бы вернуть людям… Да как объяснишь, зачем брал?

Весь день у Домны Федоровны проходил в хлопотах: то стирала бинты, то осторожно меняла повязки. Ночью в очередь с Васей вставала по нескольку раз, чтоб присмотреть за Костей, поднести чашку с водой к его пересохшим губам. И все время прислушивалась к тому, что происходит за стенами: не идет ли кто? Не следят ли за домом? Не заметили ли чего?..

Костя пришел в сознание., Но лучше ему не стало. Домна Федоровна со страхом глядела на черные пальцы его ног. Чернота ползла вверх, ноги у колена были опухшие, красные. Как бы совсем ног не лишился. Что же делать? Они в Артемовске люди новые, где живет надежный врач, не знают. Как быть, как быть?

Надо послать Васю к Егору, он посоветует. Но как выпустишь мальчишку из дому, да еще на другой конец города?

По другую сторону улицы, как раз напротив Носаковых, жила Лена Жиленко, молодая женщина с годовалым ребенком. Она болела сыпняком, и ее остригли наголо. Когда в город входили враги, Лена выглянула в окно. Шагавший сбоку колонны офицер приостановился, вытянул из кобуры наган, выстрелил в нее и как ни в чем не бывало прошагал дальше. Это случилось на глазах у Васи и Домны Федоровны. Они тоже стояли у окна. И если бы взгляд офицера упал на Васю, его постигла бы такая же участь. Вскоре жители Артемовска узнали: гитлеровцы не любят, когда на них смотрят из окон, особенно мужчины. За мужчину, как видно, принял офицер и остриженную наголо Лену Жиленко.

Домна Федоровна не могла забыть, как Лена, вскинув руки, рухнула и окно опустело. С тех пор Домна Федоровна боялась открывать ставни и места себе не находила, когда Вася надолго отлучался из дому. А не отлучаться было нельзя: воды принести, на базар сбегать — вдруг удастся раздобыть муки или масла. Носаковы уже давно жили впроголодь, но сейчас надо было кормить еще и Костю.

И скрепя сердце Домна Федоровна снарядила Васю к Егору Ивановичу.

— Он тут всех знает — докторов и учителей, всех. Иди осторожно, задами. Долго не сиди. Запомни хорошенько адрес, имя и отчество. Объясни, что к чему, — и обратно. Мне одной боязно, слышишь?

Вася шел быстро — и потому, что не хотел оставлять мать надолго одну, и потому, что возвращаться надо было засветло: после восьми — комендантский час, не разрешалось ходить по улицам.

Но едва он переступил порог дядиного дома, как дверь снова отворилась и вошел немецкий офицер в сопровождении белокурого молодого человека, сильно припадавшего на правую ногу. Он поздоровался по-украински и по-украински же сообщил Егору Ивановичу, что у господина офицера в сапогах гвозди. Нужно их забить, и на всякий случай: не выложит ли Егор Иванович сапоги стельками?

Со страхом и удивлением смотрел Вася, как Егор Иванович усадил офицера на стул, как помог ему снять сапоги и постелил под ноги чистый домотканый коврик.

— Вот так, вот так оно будет лучше, — приговаривал он. — Удобно ли? Я сейчас, мигом! Вот и нет гвоздочка! А вот и стелечка!

Молодой человек переводил эту подобострастную скороговорку, и офицер, чуть улыбаясь, покачивал головой.

Вася не мог бы сказать, каков он собой, этот офицер. Ему казалось, что он ослеп и не видит ничего, кроме искательной улыбки на дядином лице.

Больше всего Васе хотелось тотчас уйти. Выругаться и уйти, хлопнув дверью. И никогда, никогда не приходить сюда больше. Вот почему дядя не хотел, чтобы они жили у него. Он уже тогда ждал фашистов. Ждал — и не хотел лишних свидетелей своего отступничества. Но как же спросишь у него про доктора? Как же теперь будет с Костей? Нет, дяде Егору про него рассказывать нельзя.

— А если понадобится, опять придем! — услышал он голос переводчика.

— Хорошо, хорошо! Если что понадобится, милости прошу! — повторял дядя.

За посетителями захлопнулась дверь. Егор Иванович обернулся к племяннику и спросил устало:

— Ну, чего задумался? За делом пришел или так?

— За делом, — ответил Вася сквозь зубы. — Только своего дела я вам не скажу.