Двенадцать отважных

СНОВА ПИСТОЛЕТ

Поздней ночью Володя Лагер постучал в окно к Васе. За окном заметалась Домна Федоровна.

— Тетя Домна, извините, — шептал Володя, — до утра никак не мог ждать. Беда у меня.

— Входи, входи.

Вася вышел к ним, шатаясь. Глаза его никак не хотели смотреть. Он недавно лег и спал часа два, не больше.

— Вась, — торопливо говорил Володя, — тот немец вернулся.

— Какой?! — воскликнул Вася, хотя ему уже и самому было ясно, какой это немец.

…Когда Володя Лагер пришел домой, в хате у них сидел человек в немецкой форме. Он сидел спиной к дверям, поэтому Володя его не сразу узнал. Это был не сам обер-лейтенант, у которого он украл пистолет, но его денщик. По счастью, немец не заметил Володи, и тот сейчас же убежал на сеновал. Он долго сидел здесь, стараясь понять, как ему следует действовать дальше.

Эх, как прав был Борис, когда ругал его за дурацкий самопал! А с другой стороны, если бы он не засунул его тогда в кобуру, офицер тотчас бы догадался, что она пуста. Может быть, вообще не нужно было связываться с этим пистолетом?

Но тут Володя вспомнил его вороненый блеск, словно бы почувствовал в руке его приятную тяжесть и представил себе, как точно в цель ложатся, должно быть, его пули. Каким сильным чувствовал он себя с тех пор, как у него в саду за кустами была зарыта жестянка, где в промасленных тряпках, густо смазанный машинным маслом (которое они с таким трудом достали), лежал пистолет!

Нет, что сделано, то сделано!

Володя потихоньку слез с сеновала, подошел к хате и заглянул в окно. К его удивлению, здесь было темно и тихо, похоже на то, что все спали…

Вот о чем рассказал Володя Носаковым.

— Тебе домой идти нельзя, — сказала Домна Федоровна.

— А мать?

Они замолчали.

— Нужно мать из хаты увести и спрятать, — опять начала Домна Федоровна. — Ох, нет, нельзя! Офицер тотчас же догадается, что это в вашей хате пропал пистолет.

— А вы думаете, мама, он и так не догадался? — спросил Вася.

— Все дело в том, когда они его хватились. Смотри, сколько дней прошло. Да за это время офицер мог уже в нескольких деревнях ночевать!

— И ни разу не вынуть пистолета?

— А что же, коли он штабной, — вмешался Володя. — Зачем ему пистолет?

— Могло быть, конечно, и так.

Все опять замолчали.

— Нет, — сказал Володя, — нужно возвращаться домой!

— Да, видно, нужно, — отозвалась Домна Федоровна.

— Я пойду с тобою, — сказал Вася.

— Э, нет, — сказал Володя. — Тебе рисковать нельзя. Я пойду один.

— Я провожу тебя, — сказал Вася.

Они вышли на улицу. Было уже ясное утро, по улице ходили гитлеровцы, показавшиеся им сегодня особенно страшными. Мальчики свернули в проулок и пошли огородами.

— Слушай, — сказал Вася, — что бы немец ни говорил, чего бы ни требовал, на все отвечай: ничего не знаю. Не знаю — и все. Если мама права и он толком не знает, в какой хате пропал пистолет, это самое правильное, что ты можешь сделать. Ничего не знаю — и все.

— Хорошо, — ответил Володя.

— А если…

«А если он будет стрелять или жечь хату…» — хотел сказать Вася, но промолчал.

— Он, наверно, пойдет в комендатуру?

— Посмотрим! Я сейчас соберу ребят, мы будем рядом, за огородом твоим. В случае чего…

Вася опять не договорил. Что смогут сделать они, ребята, «в случае чего», Вася и сам не знал. И все-таки очень важно знать, что друзья неподалеку!

Теперь они шли проулком. Между тем на улице послышался какой-то шум. Им показалось, что кричит женщина.

— Пошли быстрее! Посмотрим, что там, — шепнул Вася.

И мальчики побежали на улицу. Нет, это не кричала, это смеялась женщина! Как давно они не слышали, чтобы на улице их села громко смеялись! А эта… Уж лучше бы она кричала.

По улице шли трое солдат. Двое вели под руки девушку. Третий бегал вокруг, пытаясь пристроиться то справа, то слева и заглядывая девушке в глаза. Она же, закидывая голову, громко смеялась.

Это была Ксана Маринченко. Мальчики не сразу узнали ее. И не только потому, что Ксана обрезала косы и завила волосы. И не только потому, что она была пьяна и шаталась на своих высоких каблуках.

Между тем Ксана их заметила.

— А, ребятки! — выкрикнула она. — Смотрите, что весело живу? Смотрите, смотрите!

Солдаты, смеясь, ее поддерживали. Впрочем, все они были тоже изрядно пьяны.

— Пошли, — сказал Вася.

Мальчики поспешно свернули обратно в проулок. Любой из Ксаниных кавалеров мог ради развлечения в них выстрелить.

Остановились они только около лагеровской хаты.

— Видал? — спросил Вася.

— Мразь!

Они долго, очень долго стояли на огороде и молчали.

— Ну что же, — сказал Володя, — я пошел.

— Иди!

Вася стоял за деревом и смотрел, как товарищ его идет к своему дому.

…Потом Вася собрал мальчиков на лагеровском огороде. В доме Лагеров было тихо.

— Боюсь, что немец пошел в комендатуру, — сказал Борис.

— Он вроде не выходил.

— Нам крыльца отсюда не видно.

— Зато видно было бы, как он идет по улице.

Время тянулось бесконечно долго. Казалось, уже многие часы сидят они здесь, на земле, и смотрят на безмолвный Володин дом.

— Что мы, словно мыши, бегаем да прячемся? — вдруг сказал Борис. — Нужно действовать!

Это был разговор, который уже не первый день вели они с Васей.

— Нужно напасть на комендатуру! — продолжал Борис. — Оружие у нас есть.

— Стойте! — шепнул Толя Цыган. — Стойте!

Они примолкли и оглянулись. Вдоль огорода шел сын Тимашука.

— Опять он! — прошептал Толя Погребняк. — Что ему здесь нужно?

— Ох, я бы ему вдарил! — так же тихо ответил Цыган.

Сын Тимашука брел своей неуклюжей походкой и смотрел на них во все глаза, не мигая. Мальчики молчали, пока он не скрылся из виду.

— Ох, убил бы я его! — повторил Цыган.

— Да, опасен нам этот выродок, — задумчиво сказал Вася. — Для нас он хуже, чем его отец.

Им послышался крик. Да, женский крик и причитания неслись из дома Лагеров.

— С Володькой беда! — дрогнувшим голосом сказал Цыган.

— Постойте здесь, — сказал Вася, поднимаясь, — я схожу посмотрю, что там такое. Если что…

— Смотрите, бежит!

От хаты изо всех сил бежал Володя Лагер. С великим трудом остались они на своих местах — так хотелось всем вместе ринуться ему навстречу. Он упал на траву рядом с ними.

— Что? Что? Говори!

— Ничего не понимаю, — сказал Володя, еле переводя дух.

— Ну, давай, давай рассказывай!

— Сперва рыжий был зол как собака. Только я пришел, кинулся ко мне и кричит: «Ти, ти — пиф-паф!» Я испугался, думал, он застрелить меня хочет. Да и смешно мне стало, как он такой здоровый, а кричит «пиф-паф». Но только вообще-то мне было не до смеха. Он кричал, наверно, целых полчаса, а потом…

Володя сел и удивленно оглядел всех присутствующих.

— …А потом вынул плитку шоколада и дал мне. И говорит так сладко, тоненько: «пиф-паф, пиф-паф». Ну, тут уж я совсем ничего не мог понять.

— Это он просил тебя вернуть пистолет?

— Да, получается, что так.

— А потом?

— А потом он опять озверел, глаза вылупил, орет что-то. Но мне уж тогда не так страшно было. И вдруг как кинется на меня, как схватит за волосы — да как больно-то! — и давай бить головой о стенку. У меня в голове зазвенело и все кругом пошло, ничего не вижу. И тут, как назло, вошла мать. Она как заплачет и давай меня отнимать. Тут рыжий схватил меня да и вышвырнул за дверь. А я к вам. Вот и все.

— Давайте думать, — сказал Вася. — Ну, во-первых, как мама и говорила, немец не знает, где именно у них украли пистолет. Он только подозревает, что здесь.

— Подозревает? — переспросил Борис. — Фашисты ни за что деревни жгут, а уж когда подозревают…

— Конечно, этот рыжий должен был бы прежде всего сообщить в комендатуру. Привести туда Лагеров, ну и все прочее… — сказал Володя Моруженко.

— Но зол он как собака, — повторил Володя Лагер.

И вдруг они услышали, как в доме хлопнула дверь, и через минуту на улице показался рыжий. Коренастый и грузный, он шел, широко расставляя ноги в сапогах.

Он шел к комендатуре.

Ребята бежали огородами, пригибаясь к земле и стараясь не упустить врага из виду. Вот он поравнялся с домом, где помещалась комендатура, но в дом не вошел, а двинулся дальше по улице. Потом остановился. Ребята тоже остановились и стали ждать.

— Он просто не знает, где комендатура, — сказал Цыган, — сейчас спросит у кого-нибудь и вернется.

Но немец стоял и ничего ни у кого не спрашивал. На улице показался тяжелый немецкий грузовик. Рыжий поднял руку, грузовик остановился. Он сел в кабину и уехал. Уехал из села!

— Уехал! Уехал! — кричал Цыган. — Укатил рыжий! Ура!

— Погоди радоваться, — сказал Вася. — Мы еще не знаем, почему он уехал.

Ну и денек! Трудно сказать, что было в нем самое страшное: рыжий денщик, вернувшийся за пистолетом, или пьяная Ксана, разгуливавшая по улицам под руку с гитлеровскими солдатами. Ребятам казалось, что и то и другое они видели во сне.

Однако если рыжий до поры до времени ничем о себе не напоминал, то Ксану они видели почти каждый день, так как она не упускала случая появиться на улице то в новой кофте, то в новом цветастом платке.

Люди проходили мимо Ксаниного дома, ускоряя шаг, боясь, как бы она не вступила с ними в разговор.

Между тем Ксана, казалось, ждала лишь случая, чтобы перемолвиться словом и похвастать обновками. Не раз она заискивающе окликала кого-нибудь из своих бывших подруг, а как-то явилась к Погребнякам с банкой немецких консервов.

— Здравствуйте! — сказала она.

Нина и Толя молчали. Ксана села за стол. Хозяева все молчали.

— Толь, открой консервы!

Ей никто не ответил. Она встала и ушла.

Однажды Надя увидела, как Ксана подозвала к себе маленького Костика. Мальчик подходил нерешительно, то и дело останавливаясь.

— Иди сюда, иди, Костик, — говорила она ласково. — Не бойся!

От этого «не бойся» Костик, кажется, боялся еще больше, но все-таки шел, потому что Ксана протягивала ему начатую плитку шоколада. Костик не знал, что такое шоколад, но яркая глянцевая обертка и особенно серебряная бумага привлекли его. Он решился и подошел совсем близко.

Надя стояла и смотрела, как он, глядя исподлобья, протягивает руку ладошкой вверх.

— Смотри, какая вкусная конфетка, — громко сказала Ксана и покосилась на Надю. — Кушай себе на здоровье.

Надя молча подошла к Костику, взяла его за руку и повела прочь. Костик не заплакал — удивительный мальчишка, он никогда не плакал! — он покорно пошел, но все время оглядывался. Серьезно и внимательно смотрел он на шоколад, торчавший из яркой глянцевой обертки и серебряной бумаги.

Надя шла и разговаривала с Костиком.

— Она плохая, — говорила Надя, — и конфеты у нее плохие.

Костик вздыхал: очевидно, у него было свое мнение о конфетах. «Что теперь говорить, — было написано на его лице, — когда конфет все равно не дали».

Надя услышала за собою шаги и обернулась. Следом за нею — уже в который раз! — шел сын Тимашука. «Наверно, все видел, — подумала Надя, — надо бы от него уйти».

Она свернула в проулок, и Тимашук тотчас же свернул за ней.

«Видит же, что я его заметила! Что ему надо?» — подумала Надя.

Тимашук все шел за нею.

— Беги домой! — сказала Надя Костику и остановилась, пропуская вперед Тимашука.

Но он остановился рядом с нею. Тогда Надя взяла да побежала. Она бегала легко и быстро, а тут прямо летела. Пусть попробует догонит. К ее удивлению, он бежал за нею, спотыкаясь, задыхаясь и нелепо размахивая руками… Ей показалось даже, что он кричит ей: «Подожди меня!» Что в конце концов он может ей сделать? Надя остановилась. Тимашук подбежал к ней, тяжело дыша. На толстом лице его было отчаяние.

— Погоди, — еле проговорил он.

Надя смотрела на него с отвращением. Он зажмурился, затряс головой и повторил:

— Погоди! Дышать не могу.

— Дыши, — презрительно сказала Надя.

— Я за тобою уже не первый раз бегу… — начал он.

— Бедненький.

Тимашук, раскрасневшийся было от бега, вдруг сильно побледнел и опустил голову.

Раньше ей казалось, что у врага — убийцы и предателя — должно быть какое-то совсем особенное лицо, да и повадки особые, звериные. Теперь она уже привыкла видеть врагов, она знала, что они живут, как все люди, едят, пьют, смеются, могут даже любить своих жен и детей — и все-таки они звери. И потому она спокойно смотрела в лицо сыну Тимашука.

Он почему-то заложил руки за спину и рассматривал свои башмаки.

«Что, стыдно тебе?» — подумала Надя.

— Отец дознался, — вдруг сказал Тимашук.

— Ты это о чем?

— Дознался, что вы сходитесь.

«Неужели все пропало?! — подумала она. — Или это он ловит? Конечно, ловит! Иначе зачем бы ему было все это мне говорить? Ну, на такую удочку ты меня не возьмешь. Однако, что-то они знают, непременно нужно узнать — что».

— Чего-то я тебя не пойму, — сказала она. — Кто с кем сходится?

— Вы с ребятами.

— С какими ребятами?

— Ты мне не веришь, — торопливо продолжал он, — только я тебе правду говорю. Батька вчера узнал, что вы в сарае у Погребняков что-то пишете. Его вызвали в Артемовск. И завтра он вернется…

Гриша все еще задыхался, может быть, теперь уже не от бега, а от волнения.

— …Завтра он придет туда с обыском. Вы уберите там…

— Не пойму я тебя! — сказала Надя. — Несешь невесть что. Пусть твой папаша лазит, где хочет! Мне-то какое дело!

Она повернулась и пошла. Ей казалось, что Тимашук смотрит ей в спину горестным взглядом.

…Вечером каровцы долго обсуждали это происшествие. Они действительно раза два-три писали листовки в сарае у Погребняков.

— Гришка, конечно, хочет нас поймать, — сказал Вася. — Ему, наверно, так отец велел. Но меры мы на всякий случай примем.

Навести порядок в сарае у Погребняков было не таким уж и сложным делом. Главное — быть внимательным и не упустить какой-нибудь мелочи, которая может их погубить. Прежде всего нужно унести и надежно спрятать всю бумагу, чтобы ни одного клочка здесь не оставалось. Пузырек с чернилами и ручки-вставочки они, когда стемнело, закопали на огороде у Моруженко. Коптилку унесли в хату. Больше всего возни было с большой плахой, на которой они обычно писали и которая изрядно была украшена кляксами — ее пришлось скоблить ножом.

— Ну, кажется, все, — сказал Вася.

— Могут приходить, — добавил Володя Лагер. Вы завтра сидите дома, — приказал Вася, обращаясь к Толе Погребняку и его сестре, — ждите гостей. Лучше пусть они придут при вас. Мало ли что…

— Да никто не придет! — вмешался Цыган. — Наврал ваш Тимашук.

День тянулся очень медленно. Толя и Нина не выходили из дому. Все поглядывали в окно. Дел в хате было, как всегда, много, но работа валилась из рук. Под конец им уже хотелось, чтобы поскорее пришел Тимашук, хотя это и было очень страшно. По крайней мере кончилось бы это ожидание.

Но Тимашук не шел.

— Конечно, Гришка наврал! — сказал Толя. — Он думал, что Надя сейчас же все ему выболтает.

— Нашел дуру! — рассмеялась Нина.

И в этот миг они услышали, как стукнула калитка. Тимашук с какими-то двумя парнями, пересекая двор, грузно шагал к сараю.

— Бежим туда! — шепнул Толя.

Накануне, когда они сидели со всеми ребятами, Толя и Нина думали, что сегодня здесь, в сарае, они будут спокойно наблюдать, как Тимашук ищет, ищет и ничего не находит. А теперь им было страшно.

Осмотрев плаху, на которой они писали, — а осматривал Тимашук все очень внимательно, — он вдруг свернул ее на сторону, и ребята увидели, что под нею белеет какая-то бумажка. «Пропали!» — подумала Нина.

Но нет! Это лежало всего лишь куриное перо.

Тимашук подошел к невысокой поленнице дров. «Ну, а вдруг, — подумала Нина, — вдруг туда залетел какой-нибудь листок?» Тимашук уперся плечом в поленницу и опрокинул ее. Дрова с грохотом посыпались на землю.

И вот тут-то действительно небольшой листок — совсем небольшой — выпорхнул из дров и полетел на пол. Узкая полоска бумаги!

И тогда Толя вспомнил.

Однажды — дело шло уже к утру, и все они сильно устали — он, переписывая листовку, сделал ошибку, а так как бумаги у них всегда не хватало, он оторвал клочок с испорченным текстом. Но вот что он сделал с испорченным клочком? Неужели действительно бросил на дрова? Или просто уронил?

Какое это имело теперь значение! Узкий клочок бумаги упал на земляной пол. И совсем рядом с ними.

И тут Нина сделала шаг вбок и прикрыла листок ногою. Брат и сестра стояли, боясь поднять глаза.

Однако Тимашук по-прежнему орудовал около дров, а его подручные молча стояли у дверей.

«Ах, сестренка, дорогая!» — подумал Толя Погребняк.

Так до самого конца обыска и стояла Нина, как приклеенная, все сильнее и сильнее вдавливая в землю злополучный листок.

— …А выходит, что не соврал этот Гришка! — сказал Володя Моруженко.

— И все-таки ему верить нельзя, — ответил Вася. — Может быть, все это нарочно подстроили, чтобы мы его в свой отряд приняли?

— Но и гнать его тоже нельзя! — возразила Надя. — А вдруг он хочет нам помочь?

— Посмотрим, что будет дальше, — решил Вася.