Двое из многих

ЖРЕБИЙ БРОШЕН

Открыв глаза, Имре Тамаш увидел темный свод пещеры и склонившегося над ним улыбающегося во весь рот Мишку Балажа. Имре слегка повернул голову, и сердце его радостно забилось: Смутни, Лайош Тимар, Яблочкин стояли возле него и тоже улыбались. Правда, всех их он видел словно в тумане и потому не знал, происходит ли это наяву или только кажется. Однако постепенно Имре понял, что не бредит…

Тимар влил ему в рот воды из фляжки. Приятная прохлада унимала жар.

— Спасибо, — чуть слышно прошептал Имре потрескавшимися губами.

Товарищи столпились вокруг Имре и с тревогой всматривались в его лицо. Смутни поправил сложенную в несколько раз шинель, которую положили Имре под голову, нежно провел ладонью по его разгоряченному лбу.

Тамаш хотел было поднять руку, но у него не хватило сил.

— А где Бургомистров, Рыжов? — едва шевеля губами, спросил он.

— Нет их.

— Убиты?

— Сейчас тебе вредно разговаривать, — заметил Тимар. — Хочешь поесть чего-нибудь?

Тамаш одними глазами дал понять, что есть не хочет. Через секунду он закрыл глаза и вновь впал в забытье.

На глазах у Мишки Балажа показались слезы.

— Умер? — выдохнул он.

— Пошел к черту! — огрызнулся на него Смутни. — Заснул он снова. Крови много потерял, вот и спит. Разве не понятно?

— Понятно! — обрадованно произнес Мишка. — Мы же свиньи порядочные! Давно бы могли подобрать его, если бы не приняли за офицера… И какой олух напялил ему на голову офицерскую фуражку?.. Мать его за ногу!

— Ну-ну, поосторожней на поворотах! — осадил его Тимар. — Плохо, что он лежал на животе, лицом вниз. Вот мы лица его и не видали… Я его еще пнуть ногой хотел… Вот тут-то и узнал его… по одежде…

— А чего пинать мертвого-то? — осуждающе покачал головой Смутни.

— Они нас не так пинают, — пробормотал, будто оправдываясь, Тимар. — Беляки и не такое с нами выделывают. У чехов был один такой кровожадный, что мертвых штыком колол…

— Зверь ваш чех, да и только! — Смутни даже сплюнул.

— Хуже зверя! — покачав головой, сказал Мишка. — Только бы с Имре ничего серьезного не случилось. Все мы тут чуть костьми не полегли… Если бы Смутни из пещеры нас огнем не поддержал…

— Пошел ты знаешь куда!.. — Смутни покраснел как рак. — Тоже мне, нашел помощника! Я за себя не отвечал… Потерял сознание от дыма… Благодарите бедолагу Иванова. Это у него осталось столько патронов! Лучше помозгуйте, что нам теперь с Имре делать?.. А то ведь беляки могут предпринять новую контратаку… От одной мысли об этом мороз по коже дерет…

— Тогда все умрем в этой вонючей пещере! — заявил Мишка. — У меня теперь граната есть…

Имре, разумеется, не слышал этого разговора, так как впал в глубокий сон.

В пещере воцарилась тишина. Лес вокруг в основном сгорел, лишь кое-где еще тлели полуобгоревшие стволы деревьев. Людей поблизости не было ни видно, ни слышно.

Красноармейцы похоронили Иванова неподалеку от пещеры, выкопав могилку малыми лопатками, которые у них были. Несколько позже, разыскав трупы Бургомистрова и Рыжова, они похоронили и их.

Имре Тамаш проспал целые сутки и проснулся лишь на следующий день.

— Ну наконец-то! — обрадовался Мишка. — Сервус, дорогой! Поспал — и хватит…

Имре медленно собирался с мыслями. Первым делом он поднял вверх руки, причем делал он это так, будто сбрасывал с себя путы.

— Что со мной? — спросил он.

— Ничего страшного, дорогой Имре! — Мишка присел перед ним на корточках. — Ранило тебя немного… Есть хочешь?

Имре кивнул. Бойцы быстро разожгли между камней небольшой костер, выложили в котелок банку мясной тушенки и, влив туда воды, вскипятили незамысловатое варево.

Имре съел половину котелка и опять закрыл глаза. Однако на этот раз он проспал всего лишь час.

Продуктов у бойцов набралось достаточно. Мишка Балаж и Лайош Тимар обшарили все вещмешки колчаковцев и забрали из них хлеб, сухари, консервы, чай, сахар, соль и вяленую рыбу. Даже сигареты нашлись, да еще высшего качества.

— Имре, — обратился Смутни к раненому товарищу, — а ты, оказывается, под счастливой звездой родился… Да-да!.. Когда ты терял сознание, то упал на левый бок, да так, что одежда твоя прилипла к ране и остановила кровотечение. Если б ты пополз, то сорвал бы ткань с раны — и был бы тебе каюк…

— И тяжело я ранен? — спросил Имре.

— Да нет, так, пустяковая рана. Пока ты спал, мы тебя как положено перевязали. Несколько дней полежишь и будешь здоровее прежнего… Беляки прорвали линию обороны нашего полка, нашим пришлось отойти. Когда мы выскочили из пещеры, беляки в основном уже прошли вперед. У пещеры осталось всего несколько офицеров. Они постреляли в нас немного, а когда мы напали, то дрогнули и отошли… Вот тогда и погибли Бургомистров и Рыжов. Когда же стрельба стихла, мы залезли обратно в пещеру. Беляки уже не рискнули туда сунуться. Вот с тех пор и сидим тут сиднем: ни тебе вперед, ни тебе назад…

Имре хотел было сесть, но упал, обессиленный, на подстилку: благо товарищи постарались и не пожалели подложить под него побольше офицерского барахла.

— А оружие у нас есть? — тихо спросил Имре.

— Оружие есть. — Смутни кивнул. — Патронов мы много набрали, а вот с водой у нас трудновато. По ночам хожу к ручью за водой.

— Сколько же дней мы здесь сидим?

— Трое суток. Попей, Имре! — С этими словами Лайош протянул ему фляжку, из которой Имре отпил несколько больших глотков.

— Завтра я обязательно встану, — проговорил Имре.

— Успеешь еще! Некуда торопиться. — Смутни недоверчиво покачал головой.

— К завтрашнему дню я уже окрепну.

— Если бы так!

Смутни задумался. Все молчали, понимая, что положение их остается довольно безнадежным, так как никто не мог сказать, когда к ним на выручку придут свои.

— Послушай, Имре! — Смутни нерешительно переступал с ноги на ногу.

— Ну что тебе?

— Плюнь мне в глаза!

— Брось дурить!

— Я это заслужил.

— Это почему же?

— Потому что струсил я, Имре… Когда ты с гранатой в руке выскочил из пещеры и за тобой остальные… я ведь остался.

— Знаю. И правильно сделал. Но как ты узнал, что у нас еще остались патроны? Почему не сказал об этом раньше?

— Ничего я раньше не знал… — Смутни опустил глаза. — А за вами я потому не побежал, что от страха потерял сознание. Знаешь, когда мы еще на фронте были, сидели мы как-то в укрытии, а русские нас обстреливали из пушек. И снарядами, и шрапнелью… Короче говоря, что-то страшное творилось. Тогда мне ротный — поручик у нас был — и говорит: «А ну-ка, Смутни, пройдись по окопу, посмотри, какое настроение у солдат!» А народ у нас в роте был в ту пору далеко не молодой, все больше пожилые ополченцы… Иду я, значит, по окопу и вижу: чуть ли не у каждого из них в руках молитвенник и все они бормочут молитву… Я, значит, возвращаюсь к ротному и докладываю: так, мол, и так, настроение у солдат очень плохое, все молятся… «Ничего, — говорит ротный, — пусть помолятся… Выдадим им на рыло по двести граммов рома, он лучше поможет, чем молитва!..» Помню, как увидел я беднягу Иванова, так и свалился на землю: голова у меня закружилась. А потом пулемет нашел с патронами. Вообще-то хорошо, что мы его раньше не нашли, а то бы расстреляли все патроны… А тут я по офицеришкам и вдарил как следует…

— Это ты толково сделал, Лайош… И никакой ты не трус.

После этих слов Имре на душе у Смутни сразу стало как-то легче. Он и сам начал думать, что вел себя довольно храбро. В душе он был очень благодарен Имре за эти слова.

Смутни сам варил еду Имре и кормил его, так как раненый не смог встать ни на другой день, ни на третий.

Шли дни, и продукты убывали с нежелательной быстротой. Теперь готовить горячую пищу стали по ночам и усаживались вокруг костра кружком, чтобы не видно было огня. Скоро кончились крупа и консервы. Остались одни сухари, безвкусные и черные, да черствый ржаной хлеб, каким в то время кормили солдат царской армии. Даже по одному тому, что Колчак кормил своих офицеров солдатским хлебом, можно было сделать заключение, что дела у белого адмирала шли из рук вон плохо.

Вскоре Тамаш заметил, что товарищи стали сокращать свой дневной рацион, а ему давали больше. Он запротестовал и заявил, что не возьмет ни грамма больше причитающейся ему пайки. Товарищи пробовали было его уговорить, но он стоял на своем.

Однажды вечером где-то неподалеку раздался ружейный выстрел.

— Идут! — бросил Мишка.

— Подожди. Пока еще не известно, кто и куда идет, — сказал Смутни. — Выстрел-то одиночный!

Вскоре в пещеру вернулся Тимар и принес большого окровавленного зайца. Его сварили и с аппетитом съели, обглодав все косточки. На следующий день удалось подстрелить еще одного зайца.

Спустя несколько дней, когда все, почти потеряв надежду, голодные и злые, сидели, углубившись каждый в свои невеселые мысли, где-то вдалеке раздались выстрелы.

— Вот теперь идут! — проговорил Имре.

В ту ночь спали по очереди, выставляя у входа в пещеру дозорных. Однако и те, кто был свободен от дежурства, не могли уснуть.

Утром, часов в шесть, одним из дозорных был Тимар. Запыхавшись, он вбежал в пещеру.

— Идут!.. Белые… Они отступают!

— Ура! — тихо прокричали бойцы, а Яблочкин на радостях даже подбросил фуражку в воздух.

— Разобрать оружие! — приказал Имре. — Всем занять свои места у бойниц! Стрелять будем только в том случае, если на нас нападут!

В пещеру вбежал Мишка. Ничего не говоря, он занял свое место. Через несколько минут показались офицеры. Вид у них был довольно потрепанный, лица небритые. Кое-кто прихрамывал. Пронесли несколько носилок с ранеными. В самом хвосте колонны медленно ехали санитарные повозки, а за ними две тощие клячонки с трудом тащили дымящую полевую кухню. На облучке кухни сидели два солдата, — по-видимому, повара.

Когда кухня оказалась от пещеры метрах в пятидесяти, Тимар не выдержал и предложил:

— Как вкусно пахнет!.. А не насолить ли нам белякам?

— Ты что, с ума спятил? Да они ж нас здесь всех перебьют!

Но было уже поздно: Тимар выстрелил. Один из поваров кубарем скатился с облучка. Второй испуганно оглянулся назад. Никого не увидев, он все равно поднял руки и, натянув поводья, остановил лошадей.

Яблочкин выскочил из пещеры и побежал к кухне, крича на ходу:

— Бросай оружие! Иди сюда!

Повар незамедлительно выполнил приказ. Он не шел, а почти бежал к пещере. Колонна офицеров тем временем продвинулась так далеко вперед, что они уже не могли видеть полевую кухню.

Тамаш, опираясь на палку, вышел из пещеры, чтобы допросить повара. Маленький мужик с редкой светлой бороденкой, увидев незнакомых людей, задрожал от страха.

— Как тебя зовут? — спросил Тамаш солдата.

Прежде чем ответить на вопрос, солдат осенил себя крестом.

— Иваном… Иван Михайлович Сапожников…

— Крестьянин?

— Да.

— Ты белый?

Солдат растерянно и глупо заулыбался:

— Я-то?

— Отвечай! — прикрикнул на него Тамаш. — Почему ты воевал против рабочих и крестьян?

— Я не воевал… Я варил обед.

— В армию по призыву попал?

— Да.

— Откуда родом?

— Из Чердыни.

— А твой друг? Он тоже мобилизованный?

— И он. Нас вместе забрали.

— Сейчас откуда идете?

Солдат, сообразив, что никто не собирается его ни расстреливать, ни вешать, осмелел и стал более разговорчивым.

— Проехали уже верст сто с гаком. Красные нас здорово поколотили… Добро, если десятая часть нас осталась… Был у нас генерал, так и тот голову сложил… А вы красные?

— Они самые.

— Не верю я что-то.

— Это почему же ты не веришь?

— Потому, что не забижаете меня.

— Дурак ты! — в сердцах сказал Тамаш. — Зачем же нам тебя обижать?

— Гм… Вот вы, значит, какие?

— Да, такие.

Солдат почесал затылок.

— Ладно, тогда скажу все, как есть… Знаете, когда мы еще наступали, господа офицеры вот на этом самом месте расстреляли раненых красных… Нам они сказали, что только так и нужно обращаться с антихристами. Обещали они так наступать, чтобы не останавливаться аж до самой Москвы, и не успокаиваться до тех пор, пока не освободят всю святую Русь от красных…

— И вы им верили?

— Кто и верил… Сказывают, будто в Москве новый царь будет… Скажите, а вы и вправду меня не обидите?

— Нет.

Оказалось, что второго повара только ранило. Его перевязали и привели в пещеру.

Колонна колчаковцев тем временем совсем скрылась из виду. Изголодавшиеся бойцы с аппетитом набросились на щи с мясом, которые варились в котле полевой кухни. Наелись до отвала.

Оба солдата-повара оказались простыми и общительными и быстро сдружились с бойцами. При полевой кухне были и продукты, которых смело могло хватить на целые две недели. Однако доесть все продукты бойцам не пришлось, так как на третий день в этот район прибыл их полк.

Полк понес большие потери, но был вполне боеспособен. Командир полка очень обрадовался встрече с «пещерными бойцами», как он их назвал. Каждому бойцу он лично пожал руку, а затем попросил подробно рассказать о том, как они тут жили и воевали.

Имре Тамаша тщательно осмотрел и перевязал полковой врач. Штыковая рана в левую ногу оказалась не очень глубокой, однако Имре было приказано еще несколько дней не вставать с постели.

Имре положили на свежую зеленую траву. Ухаживала за ним красивая девушка-медсестра.

— Вас, молодой человек, мы направим в Серафимов. Там у нас в здании школы полковой лазарет.

— Я туда не поеду! — запротестовал Имре. — Положите меня на подводу, я поеду со своей ротой.

— Хорошо, хорошо! Только не говорите много, — утихомирила его медсестра.

Тамаша уложили на повозку, которая, однако, развернулась и поехала в обратном направлении. Рядом с Имре на охапке свежего душистого сена сидела красивая медсестра.

Имре любовался девушкой, ее голубыми, как весеннее небо, глазами и золотистыми, цвета пшеничной соломы, волосами.

— Чего ты вытаращил на меня глазищи-то? — не без кокетства спросила медсестра.

— А что, уж и посмотреть на тебя нельзя? — пробормотал Имре. — Как тебя зовут?

— Татьяна. А тебя? — Голос у нее был звонкий.

— Имре… Имре Тамаш…

— Жена есть у тебя?

— Нет.

Повозка медленно катилась по ухабистой дороге. И хотя было тряско, Имре сносно переносил дорогу. Лишь когда колесо попадало в глубокую яму, повозку так встряхивало, что резкая боль отдавалась в раненой ноге. Имре слегка вскрикивал и прижимался к ладному телу девушки. Ему казалось, что так рана меньше болела. Один раз он даже попытался обнять девушку за талию, но она отвела его руку и тихо, чтобы не слышал кучер, сказала:

— Не дурачься, Имре!.. Ты же раненый… Тебе нужно окрепнуть…

— А когда окрепну?

Татьяна кокетливо засмеялась:

— Не забивай себе ничем голову! Спи!

Имре закрыл глаза, чувствуя, как его одолевает приятная усталость. И он уснул.

В лазарете Имре Тамаш пролежал несколько дней. В комнате, где он находился, никого больше не было. Спал он на двух сдвинутых вместе школьных столах, на которые положили набитый соломой матрац. В первые два дня Имре никуда не выходил и не знал, есть ли в лазарете еще больные и раненые.

На третий день он встал и начал ходить по комнате. Первым делом Имре побрился, отчего стал бледнее обычного. Густые черные волосы и большие темные глаза на бледном лице делали его интересным, и Татьяна, перевязывая ему ногу, нет-нет да и посматривала на него.

Получив разрешение ходить, Имре охотнее всего шел в большой зал, где лежало человек тридцать раненых. Его принимали как хорошего знакомого. Особенно он сдружился с одним солдатом, легко раненным в голову. Они вместе курили и подолгу разговаривали друг с другом.

— Ты был в той пещере, о которой здесь столько рассказывали?

— Да, вместе с товарищами.

— Ну и молодцы же вы, ребята!.. Выручили вы нас здорово!.. Если б не вы, то беляки бы нас при первом же наступлении смяли… Они же до зубов вооружены были… Если б не вы, то нас всех, как рябчиков, перестреляли бы…

— Нас они тоже не пощадили! — перебил солдата Имре.

— Слышал. Но вы их здорово потрепали… И дали нам возможность более или менее спокойно отойти…

— Как раз ради этого мы и старались!

— Ну и счастливчик же ты! — Раненный в голову многозначительно улыбнулся.

— Это почему же?

— Ранен ты только в ногу и уже бабой обзавелся… Тебе ведь перевязку Татьяна делает? — Тамаш покраснел, но ничего не успел ответить. — Татьяна любит красивых парней.

— Да ну?

— У тебя такие невинные глаза, будто ты ангел непорочный, а на самом деле…

— А что на самом деле?

— Если будешь хорошо ухаживать, она тебя не оттолкнет…

Тамаш намотал себе на ус сказанное солдатом. Однако по тому, как медсестра держалась с ним до этого, Имре не мог подумать, что Татьяна — легкомысленная девушка. С нетерпением ждал он в тот день вечера, когда сестра придет перевязывать ему ногу.

Татьяна вошла к нему в комнату с градусником в руках. Имре схватил ее за руку и срывающимся от волнения голосом прошептал:

— Давай пока не мерить температуру!

— Это почему же? — спросила Татьяна, однако в голосе ее не было и тени удивления.

— Потому что сегодня градусник наврет! Лучше останься со мной на ночь!

— Ишь чего захотел!

— Татьяна!

— Что тебе нужно от меня?

— Останься! — Имре сделал попытку обнять девушку за талию.

Однако Татьяна выскользнула из его объятий и выбежала из комнаты.

Тамаш долго смотрел на дверь, потом расхохотался и вслух произнес:

— Видно, на сей раз я потерпел поражение. Но ничего, придет время — и на моей улице будет праздник!