Двое из многих

И СНОВА В ПЛЕНУ

Однажды у ворот дома Зайцева остановился какой-то странный человек. Глядя на него, трудно было определить, сколько ему лет. Да он и сам не знал этого. Желтоватое лицо прохожего, сплошь испещренное глубокими морщинами, узкий разрез глаз, на удивление редкие усы и жидкая бороденка красноречиво свидетельствовали о его принадлежности к желтой расе. Ему было известно, что родила его китаянка и давным-давно, когда он был совсем маленьким, привезла в эти края. Китаянка устроилась прислугой в семью одного многодетного казака, но вскоре умерла от какой-то болезни. Мальчик остался круглым сиротой. Все звали его Сашей. По словам китаянки, его отца звали дядюшкой Хо, и вскоре мальчишку окрестили Александром Ховичем.

Маленький Саша прекрасно научился говорить по-русски и окончательно забыл все китайские слова, которые знал в детстве. Единственное, что ему никак не удавалось, — это выговаривать чисто звук «р».

Все вокруг любили мальчика. Когда же он вырос и унаследовал от своих приемных родителей земельный участок в десять десятин, все в округе иначе и не называли его, как Холосо. С тех пор его сначала величали Сашей Холосо, а когда он состарился — дядюшкой Холосо.

Настя и Акулина радостно встретили доброго старика, который к тому же принес им в подарок двух здоровенных гусынь, сказав при этом, что если подыскать им хорошего гусака, то можно развести целое гусиное стадо.

Маленькая Акулина обхватила ручонками дядюшку Холосо за шею, а затем начала теребить его бороденку.

Старик был несказанно счастлив. Он гладил девочку по волосам, называл ее разными ласковыми именами, а затем дал кулек с конфетами, которые были у деревенских детишек любимым лакомством.

Дядюшка Холосо познакомился с Кереченом и Тамашем, и они очень понравились ему. Старик начал упрашивать Иштвана как-нибудь прийти к нему помочь. Зайцев тоже стал уговаривать Иштвана сделать это.

Село хотя и было небольшим по числу жителей, но занимало большую площадь. Изба и огород дядюшки Холосо находились на противоположном конце села.

Часа в четыре после полудня телега, в которую была запряжена старенькая лошадь, остановилась на развилке полевых дорог. Избы здесь располагались на большом расстоянии одна от другой.

— Подождать нужно, — заметил дядюшка Холосо Иштвану.

— А чего ждать?

— А посмотли туда, — не выговаривая «р», произнес старик. — Солдаты идут к югу.

— Чьи солдаты?

— Белые. И много…

— Отступают они, что ли?

Дядюшка Холосо ничего не ответил Иштвану: он внимательно следил за солдатами. В первых рядах ехали конники, судя по одежде — казаки. Их было не меньше сотни. Большинство из них были с бородами. Чубы лихо выбивались у них из-под фуражек. Несмотря на длинные пики, которыми были вооружены казаки, вид у них был не столько воинственный, сколько живописный. Такими казаков и на картинках рисуют. Ехали они вразвалку, не соблюдая равнения, да и вообще, видать, не очень-то заботились о том, как они выглядят со стороны.

Лошади разных мастей лениво переступали ногами по пыльной дороге.

Вслед за казаками шли пехотинцы, построенные повзводно. Их серое обмундирование почти сливалось с местностью и выделялось лишь на фоне дальнего зеленого леса. Пехотинцев тоже было не меньше сотни.

Затем сильные лошади тащили четыре пушки. За ними следовали зарядные ящики, несколько обозных телег и полевых кухонь. Замыкал колонну рессорный экипаж, запряженный парой лошадей. На облучке восседал бородатый кучер в кафтане и высоком цилиндре. Таких извозчиков можно было увидеть и в Москве, и в Киеве, и в Петербурге. На заднем мягком сиденье, важно развалясь, ехал офицер, на золотых погонах которого поблескивали четыре звездочки. Это был капитан.

Небрежный взгляд офицера скользнул по фигуре старика и замер на Керечене. Немного подумав, капитан приказал кучеру остановиться.

— Эй, мужик, подойди-ка ко мне! — крикнул офицер Керечену.

Дядюшка Холосо, переглянувшись с Иштваном, недоуменно пожал плечами и не спеша начал слезать с телеги.

— Да не ты, старый идиот, а другой! — раздраженно крикнул капитан.

— Я? — удивленно спросил Керечен.

— Да, ты! Да поворачивайся поживее! — И офицер смачно выругался.

Иштвану ничего не оставалось, как подчиниться.

— Сколько тебе лет? — Офицер смерил его злым взглядом.

— Двадцать восемь.

— А почему ты не в армии?

В голове Иштвана промелькнула мысль о том, что сейчас офицер-золотопогонник может приказать забрать его в колчаковскую армию… Ему дадут в руки винтовку и, хочет он или не хочет, его заставят воевать против своих братьев, против большевиков… Может, ему даже придется умереть за интересы тех, кого он всей душой ненавидит… Иштван чувствовал, как у него нервно задергалась щека.

— Почему не отвечаешь, болван?! Пойдешь с нами!

— Но, видите ли…

— Что ты там лопочешь?! — Капитан угрожающе щелкнул плеткой.

— Я не русский… — с трудом выдавил из себя Иштван.

— А кто же ты такой? Татарин?

— Я мадьяр. Пленный…

— А где научился так хорошо говорить по-русски? — Капитан разозлился еще больше.

— В плену я жил среди русских.

— Не верю! Врешь ты, сволочь! А ну-ка, покажи свои документы!

Кровь отлила от лица Иштвана. Что он мог показать офицеру? В голове кружились черт знает какие мысли. Иштван облизал языком пересохшие губы. Он хотел было сказать, что никаких документов у него нет, но, увидев, как рука капитана скользнула к кобуре, передумал и решил показать ему солдатскую книжку Йожефа Ковача (капитан все равно ни черта не понимает по-венгерски!). Кто здесь может знать, что Иштван Керечен — красноармеец, когда официально он наверняка уже числится погибшим?..

Достав из кармана личный знак Йожефа, Иштван протянул его офицеру.

— Вот тут по-венгерски и по-немецки написано, что я Йожеф Ковач, подпоручик… — уже спокойно начал он объяснять капитану.

Офицер внимательно осмотрел жетон и, вернув его венгру, спросил, сверля Иштвана взглядом:

— Вы действительно офицер?

— Так точно!

— И работаете у этого мужика?

— Да-да, он у меня лаботает, — поспешно подтвердил дядюшка Холосо.

— С какого времени?

— С пятнадцатого года, как попал в плен.

— Не может быть, — буркнул себе в бороду капитан.

— Это не от меня зависело.

— А вам известно, что пленные офицеры содержатся у нас в особых лагерях?

— Известно.

— Во всяком случае, у нас, а не у красных. Те офицерских рангов не признают. Варвары! А почему вы не заявили, чтобы вас отправили в офицерский лагерь?

Керечен понимал, что сейчас его может выручить только ложь, и потому, не моргнув глазом, сказал:

— Я неоднократно просил местного старосту отправить меня в лагерь, но он этого не делал: ему очень нужны рабочие руки.

— Понятно… Но ведь казна должна выплачивать вам солидные деньги, как офицеру.

— Знаю, но меня деньги не интересуют…

— Знаете что? — Капитан немного помедлил. — А я, пожалуй, заберу вас с собой. По крайней мере, будет с кем поболтать в дороге. Вам здесь больше оставаться нельзя, так как через несколько дней здесь будут красные. Мы временно оставляем этот район… Садитесь в мой экипаж! Поедете со мной!

От услышанного у Иштвана даже голова закружилась. По виду офицера Иштван понял, что тот не привык выслушивать никакие возражения.

«Какая глупая случайность! И нужно же было мне попасться на глаза этому офицеру! — подумал Иштван. — И как раз тогда, когда полуразбитая часть белых отступает к югу, стараясь поскорее добраться до ближайшей железнодорожной станции! Казалось, все опасности уже позади, и мы только ждали прихода Красной Армии, чтобы снова взяться за оружие… А что, если заявить, что никуда я с ним не поеду? Пожалуй, еще примет за красного и пустит пулю в лоб. Или прикажет вздернуть на первом же дереве… Ему это ничего не стоит! Ведь отвечать за меня ему не придется… Бежать нет смысла. Ну, Пишта Керечен, вот и снова ты превратился в побитого пса… Не лучше ли было сразу умереть?.. Какая глупость!.. Но, может, удастся бежать…»

Иштван посмотрел на дядюшку Холосо, словно ожидая от него совета или помощи, однако весь вид старика красноречиво говорил о том, что он находится в отчаянии.

Керечен взглядом дал понять старику, чтобы он вернулся к Зайцеву и рассказал обо всем случившемся.

— Господин капитан, видите ли… — робко начал было Иштван.

И вмиг лицо капитана приняло строгое выражение:

— Никаких отговорок! Быстро садитесь в экипаж!..

Капитан не выговаривал, а, казалось, выстреливал слова.

«Вот напасть! — подумал Иштван. — Проститься с хлебосольными хозяевами и то не удалось. Не говоря уж о друге детства…»

— Господин капитан, мне бы хотелось остаться здесь, — проговорил Иштван, низко опустив голову.

— Это еще почему? — спросил капитан и, как показалось Иштвану, стал очень похож на царя Николая Второго.

— Потому что… Здесь я ближе к родине, чем…

— Глупости! — сердито перебил его офицер. — Из Сибири через Владивосток вы скорее попадете на родину, чем отсюда. Садитесь быстрее! У меня нет времени ждать!

Колонна солдат тем временем ушла далеко вперед. Сообразив, что ему никак не отвертеться от капитана, Иштван обнял дядюшку Холосо и сказал:

— Передай моим друзьям, что я не по своей воле покинул их. Пусть они не обижаются на меня.

По пергаментным щекам старика покатились слезы. Он вытер их рукой и срывающимся от волнения голосом произнес:

— Все пеледам, сынок, все…

Старик долго стоял на дороге и махал вслед удаляющемуся экипажу. Когда же коляска скрылась из виду, он повернул обратно и поехал к Зайцеву.

Керечен же, выдавший себя за Йожефа Ковача, молча сидел рядом с капитаном. Такой крутой поворот в его жизни буквально лишил его дара речи. Ему даже казалось, будто все это происходит с ним во сне и стоит только проснуться, как он снова окажется в доме Зайцева, где ему известен каждый закуток, и снова пойдет кормить хозяйскую лошадку по прозвищу Муха хлебом, густо посыпанным солью. Муха так привыкла к Иштвану и полюбила его, что уже издали узнает его шаги. Почуяв его приближение, Муха начинает радостно ржать, будто хочет сказать: «Ну, иди же быстрее, дружище!» Обе хозяйские коровы тоже всегда дружелюбно смотрели на него. И овцы, и козы, и поросята — все привыкли к нему. А о собаке и говорить нечего! Если бы пес сейчас оказался здесь, то по одному знаку Иштвана бросился бы на капитана и вцепился ему в горло! Собака спасла бы его. А сейчас она, возможно, печально завывает, глядя на ворота…

«Эх, если б можно было вернуться назад!»

Иштван подумал об Анне, вспомнил ночную встречу, ее теплые ласковые губы. Они никогда потом не вспоминали об этом, не обмолвились ни словом, будто сговорились.

«Теперь и это нужно вырвать из памяти, — подумал Иштван. — Как жестока жизнь! Человек думает о доме, о женской ласке, о любви, а тут — на тебе… Какая жизнь может быть у пленного? За долгие годы плена единственный раз поцеловал девушку, и вот… Анна так тянулась ко мне…»

Человека, как щепку, бросает по бурному житейскому морю, и бывает, из-за какой-нибудь глупой случайности он погибает… А сколько таких случайностей! Целая вереница… Если б в него попала пуля, лежали б его кости где-нибудь в Галиции… Если б Ковача не убили и его жетон не попал Иштвану в руки, этот колчаковский офицер вытянул бы его разок-другой плетью да и отпустил на все четыре стороны… Если б в Соликамске он не встретился с товарищем Самуэли, то, возможно, никогда бы и не вступил в Красную гвардию… Если б на «Чайке» не оказалось доброго, сердобольного солдата, который согласился живыми сбросить их в Каму, унтер Драгунов забил бы их до смерти… А если б дядюшка Холосо не пригласил его к себе, то он сейчас сидел бы во дворе зайцевского дома за столом под развесистой березой да попивал бы чаек из самовара…

А может, лучше было бы остаться в лагере для военнопленных? Стоило ли снова браться за оружие и рисковать жизнью? Конечно, стоило! Если ему повезет и он останется в живых, то его дети и внуки будут жить новой, свободной жизнью…

Иштвану хотелось, чтобы капитан остановил экипаж и выбросил бы его вон… Тогда он вернется к Зайцеву. Только не заблудиться бы… Что же будет дальше?.. Да и попадет ли он в офицерский лагерь?.. Если попадет, то найдется ли там уголок, где можно читать книги? Как хорошо почитать книгу или поговорить с умным, интеллигентным человеком!..

— Кто вы по профессии? — услышал Иштван голос капитана, который прервал ход его мыслей.

— Что вы сказали? — испуганно спросил Иштван.

— Я спрашиваю: кто вы по профессии? Почему вы меня не слушаете?

— Я адвокат.

Брови капитана удивленно поползли вверх. «Адвокат? В простой мужицкой одежде? Руки в мозолях, под ногтями грязь, лицо огрубевшее, усы подстрижены кое-как. Одним словом, мужик, да и только!»

— Адвокат?.. Гм… Интересно. Я, между прочим, тоже адвокат. — Офицер вытащил из кармана неочиненный карандаш и, протянув венгру, попросил: — Будьте добры, зачините мне карандаш!

— Извините, но у меня нет перочинного ножа! — не без удивления заметил Иштван.

— Пожалуйста. — Офицер протянул ему ножичек с перламутровой ручкой.

Керечен понял замысел капитана. «Он хочет проверить меня, узнать, не вру ли я ему. Крестьянин своими загрубевшими руками не сможет тонко зачинить карандаш. От кого-то я слышал, как на курсах чертежников преподаватель «завалил» на экзаменах одного слушателя только за то, что тот не сумел тонко зачинить карандаш. Осторожно! Нужно перехитрить этого мерзавца!..» — подумал Иштван и, приложив все свое старание, безукоризненно заточил карандаш.

— Благодарю. — Офицер достал из кармана маленькую записную книжечку. — Как вас зовут?

— Йожеф Ковач… А если на русский манер, то Иосиф Павлович Ковач.

— По национальности — австриец… Ну, пусть венгр… Профессия — адвокат.

— Только я еще не занимался практикой.

— Ничего. Важно, что вы интеллигентный человек. Меня же зовут Михаил Лазаревич Бондаренко. В каком лагере вы находились в последний раз?

— В Соликамском лагере для рядового состава. Во всем эшелоне я был единственным офицером, и начальство, по-видимому, не захотело возиться со мной отдельно… Вот меня и оставили в том лагере.

— Странно, — пробормотал себе под нос Бондаренко. — Однако сейчас в России и такое возможно… Из вас там, случайно, большевика не сделали?

Вопрос был таким неожиданным, что Иштван растерялся и ничего не ответил.

— Знаете, большевистская зараза распространяется и в лагерях для военнопленных. Особенно в этих местах. Красные агитаторы свободно разъезжают по всей округе. Эту заразу нужно было бы задушить в самом зародыше, но мы, русские, слишком мягкосердечны. Если б в каждом лагере повесили в назидание другим по нескольку красных агитаторов, тогда остальные подумали бы, стоит ли им мутить пленных… Скажите, вы случайно не знали лично Бела Куна, который возглавил у вас революцию?

— Я никого не знал, — ответил Керечен. — Я работал у простых крестьян.

— Да-да, конечно… Вы, разумеется, ничего не могли знать… Скажите, а какое настроение у крестьян в этих краях?

— Это спокойные люди, господин капитан. Любят работать, ездить на базар, есть, пить, веселиться. Пьют домашнюю бражку, едят маринованные грибы, квашеную капусту, ржаной хлеб и кашу с маслом. Они не имеют понятия о политике.

— Это хорошо. Политика не для мужиков. Я люблю работящих мужиков и законность. Законы, как вы знаете, отражают традиционную мудрость. Мы, русские, по-русски говорим, по-русски думаем и без Святой Руси вообще пропали бы. Русская речь — самая музыкальная речь во всем мире! Русская песня — душа народа. Она льется так же свободно, как текут наши великие реки — такие, как Волга, Иртыш, Амур, Енисей… Вы уже видели Енисей?

— Нет еще.

— Увидите. Мы сейчас туда едем, в Красноярск. Знаете, где находится этот город?

— Знаю. В центре Сибири, повыше Китая.

— Правильно. Вы, я вижу, грамотный человек, а не какой-нибудь аферист. Мне как раз туда и надо, так у меня и в документах обозначено. Нам до Челябинска трудновато придется, а дальше уже будет легче. Я постараюсь достать для вас приличное платье, подстрижетесь и вообще приведете себя в полный порядок.

— Благодарю вас. Вы меня до самого Красноярска с собой повезете?

— Да, конечно. Через две недели мы будем на месте. В Красноярске размещается огромный лагерь для пленных… офицеров и рядовых… Вы играете в шахматы?

— Играю.

— Да вы, как я посмотрю, замечательный человек! Не хотите ли сыграть партию-другую?

— Охотно.

Капитан Бондаренко достал из дорожного саквояжа красивые шахматы.

Через минуту оба увлеклись игрой. Капитан оказался мастером хитроумных комбинаций. Керечен тоже играл неплохо. Вскоре Иштван нащупал слабые места у Бондаренко: порой капитан делал чересчур рискованные ходы и был несколько забывчив.

Первую партию выиграл капитан. Лицо его расплылось в довольной улыбке.

Во второй партии Керечен поставил Бондаренко превосходный мат и после этого прочно захватил инициативу, хотя иногда все же позволял капитану отыгрываться или же сводил игру к ничьей.

Бондаренко весь ушел в игру и курил сигарету за сигаретой. Разыгрывая очередную партию, капитан сумел поставить своего противника в трудное положение. Неизвестно, как закончилась бы эта партия, если б неожиданно не раздался сильный взрыв. Колонна тотчас же остановилась, а Бондаренко, побледнев как полотно, выскочил из коляски.

— Что случилось? — прохрипел он, обращаясь к подбежавшему к нему запыхавшемуся солдату.

— Дорога заминирована, господин капитан… Убиты две лошади… и два казака.

Несколько мгновений капитан с ненавистью смотрел на солдата, а затем вдруг поднял плеть и с размаху несколько раз ударил ею солдата по лицу.

Солдат схватился за лицо, по которому потекла кровь.

— Ах ты, грязная тварь! Ты что, не знаешь, как нужно докладывать офицеру?! Так я тебя научу! Встать по стойке «смирно»!

Солдат застыл на месте.

— Убитых закопать! В голову колонны на дистанцию сто метров выслать парный конный дозор… Через полчаса продолжать движение! Кругом марш! Выполнять!

Капитан даже не захотел взглянуть на убитых казаков. С видом человека, который добросовестно выполнил то, что от него требовалось, он сел в экипаж и улыбнулся:

— Видите ли, как вас… господин Ковач, вернее, подпоручик Ковач. В подобной ситуации человек закаляется. Красные партизаны, как вы сами имели возможность убедиться, не спят. Но мы им отплатим за все… Если не возражаете, продолжим партию…

Иштван наблюдал эту сцену с возмущением. Его так и подмывало вырвать у капитана плеть и отхлестать его по лицу. Русский капитан Бондаренко ничем не отличался от офицера венгерской императорской армии, который подобным же образом «воспитывал» когда-то и его. Видать, они везде одинаковы, эти офицеры! И в армии императора Вильгельма, и в армии Франца-Иосифа… Те же лаковые сапоги, отутюженная форма, выхоленное лицо… Короче говоря, по внешнему виду — вполне культурные люди, а на самом деле — варвары, каких и в черную пору средневековья пришлось бы поискать.

Иштван понял, что ему нужно быть теперь особенно осторожным. Потеряв душевное равновесие, Керечен проиграл шахматную партию.

Солнце медленно клонилось к горизонту. Вскоре экипаж приехал в Кунгур.