Двор халифов

Глава X РАСЦВЕТ И ЗАКАТ В САМАРРЕ

Давайте опустимся на землю и расскажем несколько печальных историй о смерти царей. Мутаввакиль был могущественным халифом, имевшим четкое представление о том, как он хочет править. Том «Истории пророков и царей» Табари, который посвящен его правлению, называется «Начало упадка» — но в действительности пока было мало признаков, что у халифата впереди проблемы. Халиф все еще назначал правителей от восточных границ Ирана до западных границ Египта. Несмотря на отдельные мятежи и беспокойства, Армения на севере и Йемен на юге признавали его верховную власть. Когда в 860 году халиф перенес свою столицу в Джафарию, ему было около тридцати восьми, и он вполне мог править еще два десятка лет.

Несмотря на относительную молодость халифа, как всегда, ключевым моментом и фокусом, вокруг которого развивались все раздоры и интриги, стало наследование. Как часть стратегии подрыва власти тюркских военачальников, он решил, что его сыновья должны взять на себя политическую ответственность, которую несли такие люди, как Аншнас и Итах. Таким образом, верховная власть династии была бы восстановлена.

Летом 850 года Мутаввакиль решил определить трем своим сыновьям порядок преемственности^{519}. Мухаммеду был дан титул Мунтасир, Абу Абд Аллаху — Мутаз, а Ибрахиму — Муайяд. Как и его дед Гарун, Мутаввакиль попытался гарантировать гармонию между сыновьями, детально расписав их обязательства по отношению друг к другу. Так же, как и Гарун, он указал, что каждый сын получает власть в разных областях империи при жизни отца, а в случае Мутаза и Муайяда — на время правления их старшего брата, Мунтасир получил Египет с его несметными богатствами, Аравийский полуостров, Ирак и западный Иран, его доля была наибольшей и по площадям, и по налогам, которые можно было собрать. Мутаз получил Хорасан, Армению и Азербайджан с Фарсом, в то время как Муайяду отошли Сирия и Палестина.

Это не значило, что молодые принцы действительно должны были жить в этих местах — они все прочно обосновались в Самарре, — но правители указанных местностей действовали от их имени, и принцы некоторым образом участвовали в распределении годовых доходов, которые поступали из их провинции. Мы знаем, что несколькими годами позже, около 855 года, Мутаз стал распоряжаться всеми сокровищами своего региона, и был начат выпуск монет с его именем.

Нс стоит и говорить, что четкие, совершенно определенные установки Мутаввакиля по вопросу наследования создали напряжение внутри правящей семьи и двора — напряжение, которое никак не облегчалось собственным достаточно странным поведением халифа. По причинам, которые нам не ясны, Мутаввакиль разочаровался в Мунтасире и стал обращаться с ним при дворе с нескрываемым неуважением, приказывая своим придворным делать ему резкие замечания. Халиф открыто намекал, что может лишить его положения наследника. Мунтасир был рассержен и унижен.

Ситуация обострялась тем, что Мутаза поддерживала его мать, амбициозная Кабиха, которая завоевала сердце халифа и дарила Мутазу щедрые подарки. Именно празднование обрезания Мутаза, а не Мунтасира, запомнилось своей пышной демонстрацией и щедростью. Кабиха усиленно трудилась за сценой, чтобы обеспечить наследование своему сыну.

О матери Мунтасира, византийской рабыне по имени Хабашия, известно очень мало — лишь то, что она приезжала навестить его во время его последней болезни^{520}.

Как показал пример Амина и Мамуна, трения между братьями, которые были потенциальными наследниками трона, дробило правящую элиту на группировки. Мунтасир не был при дворе единственным, кто чувствовал, что его положение находится под угрозой. Васиф оставался последним оставшимся в живых человеком из небольшой группы тюрков, которых Мутасим нанял еще до того, как стал халифом. Все его более знаменитые товарищи уже умерли — Ашинас от естественной причины, а Итаха приказал убить сам Мутаввакиль.

Вероятно, Васиф выжил потому, что вел себя тихо и не привлекал внимания; он все еще имел большие поместья в Исфагане и в районе Джибала. У него было несколько взрослых сыновей, которые надеялись унаследовать его положение и богатство. Одному из них, Салиху, пришлось стать основным действующим лицом в надвигающихся трагедиях.

Мутаввакиль продолжал настойчиво вести политику отстранения старой элиты от власти. Поэтому для Васифа не явилось особой неожиданностью, когда в октябре 861 года он узнал, что халиф намерен конфисковать его земли и отдать их своему новому фавориту — Фасу ибн Хакану^{521}. Васиф с сыновьями вполне осознавали, как мало они теряют, поддержав переворот.

Прочие тюркские командиры более низкого ранга также чувствовали, что их положение становится угрожающим. Они помешали попытке халифа перевести столицу в Дамаск, но он все еще старался уменьшить их влияние в армии, набирая войска из Северной Африки и Армении. Тюрки-военные понимали опасность потери своего положения — но, что было смертельно опасно для халифа, они все еще составляли дворцовую стражу, которая должна была его охранять.

Напряжение достигло максимума в последнюю пятницу Рамадана, 5 декабря 861 года. Это один из самых крупных народных праздников мусульманского года. Мутаввакиль все еще поддерживал традицию вести людей при всеобщей молитве в Великой мечети Самарры. Люди знали об этом с начала святого месяца поста, и гости, включая многих важных членов семьи Аббасидов, прибыли по этому случаю из Багдада в Самарру.

Это было время, когда люди могли подать халифу прошение, чтобы он удовлетворил их жалобы. Когда великий день приблизился, халиф пожаловался, что плохо себя чувствует, но, несмотря на это, будет лично вести молящихся и читать им проповедь. Его главный советник, Фас ибн Хакан, а также Убейд Аллах ибн Яхья ибн Хакан, делая вид, что волнуются о его самочувствии, высказали мысль о том, что лучше поручить это выступление наследнику — одновременно оно станет хорошей возможностью показать его народу.

В итоге было решено, что проповедь прочтет Мунтасир — по в утро проведения процессии оба советника лицемерно заявили халифу, что хорошо бы отдать такую честь Мутазу — тем более, что у молодою принца днем раньше родился сын. Халиф дал свое согласие, и молящихся вел Мутаз; один из более льстивых придворных, без сомнения, надеясь поймать халифа в хорошем настроении, сказал, что знал четырех предыдущих халифов, начиная от Амина, но что «никогда не видел никого на кафедре, кто выглядел бы лучше Мутаза с его внушительной фигурой, непринужденной речью, звучным голосом, медоточивым тоном и красноречием».

Тем временем, пока его младший брат представлял себя на публике, оскорбленный Мунтасир был вынужден оставаться в своих покоях во дворце^{522}.

Следующее воскресенье с момента появления молодого месяца было концом поста. Это был еще один большой народный праздник, и снова халиф сказал, что плохо себя чувствует, и предложил, чтобы в этом случае молящихся вел Мунтасир. На этот раз его советники были непреклонны: халиф не появлялся в пятницу, если он не появится и в воскресенье тоже, поползут слухи о его здоровье. Он обязан лично вести верующих.

В этом последнем публичном выходе Мутаввакиль прошествовал мимо рядов людей, протянувшихся на восемь километров от его дворца до мечети. Рассказывали, что вернувшись во дворец, он взял горсть земли и посыпал ею голову; его спросили, почему он так сделал, и халиф ответил: «Когда я увидел эту огромную толпу и понял, что она в моей власти, мне захотелось унизиться перед Аллахом»^{523}. Таким образом, Мунтасира снова отстранили от участия в государственном мероприятии.

Двумя днями позже халиф почувствовал, что он поправился настолько, чтобы обычным образом призвать приятных с. му людей на вечеринку с выпивкой и беседой. Был четверг, 10 декабря 861 года. Наши сведения о событиях того ужасного вечера основаны на трех рассказах из первых рук. Один из свидетелей — это профессиональный певец ибн аль-Хафси, который был приглашен среди других присоединиться к вечеринке. Он описал прием у халифа, но, похоже, ушел еще до убийства. Чернокожий слуга по имени Ашас был одним из нескольких человек, присутствовавших при нанесении фатального удара, он оставил нам описание самого убийства. В это же время паж по имени Бунан находился с Мунтасиром и подробно описал его поведение. Ни один из заговорщиков не оставил личного рассказа о происшествии. Не удивительно, что в этой истории есть противоречия, несоответствия и неточности — обычные для воспоминаний участников всех драматических происшествий. Но общий ход событий абсолютно ясен.

Ближе к вечеру Мутаввакиль сидел наедине с Фасом ибн Хаканом, своим ближайшим другом. Приглашенные лица еще оставались в своих комнатах, ожидая, когда их позовут. Халиф приказал слугам, включая ибн аль-Хафси и Ашаса, начать трапезу. Когда блюда опустели, они опустили руки, показывая, что все еще голодны — поднятые руки, наоборот, были бы знаком удовлетворения^{524}. Когда халиф спросил, в чем дело, они пожаловались, что один из них, человек по имени Наст, исключительно прожорлив и съел гораздо больше своей порции. Мутаввакиль приказал принести им еще еды со своего стола.

Судя по всему, двор собрался этим вечером немного позднее — в одной из комнат нового дворца, которая выходила на Тигр. Здесь присутствовало несколько пажей и певцов, первый наследник Мунтасир и один из братьев халифа, Абу Ахмед, позднее ставший известным под именем Муваффак. Именно ему пришлось сыграть в случившемся этим вечером двусмысленную и даже подозрительную роль. За занавесом, невидимые, но способные все слышать, находились женщины семейства.

Мутаввакиль, несомненно, хотел присоединится к их обществу, когда закончится веселье. Кроме того, присутствовал тюркский стражник по имени Буга Младший.

Ибн аль-Хафси вспоминал, что никогда не видел халифа более веселым — но, как это часто бывает в рассказах о смерти халифа, здесь присутствует и более позднее «воспоминание» о том, что халиф якобы предчувствовал свой конец^{525}. В данном случае это выразилось так: его любимая Кабиха только что прислала ему великолепный зеленый шелковый вышитый халат. Халиф был доволен, но приказал, чтобы халат свернули и вернули женщине. Он объяснил своим товарищам: «Мое сердце говорит мне, что я не должен носить его, и не хочу, чтобы кто-либо после меня надевал его». Придворные заторопились уверить властителя: «Это счастливый день, повелитель правоверных. Аллах запрещает тебе говорить такое». Но даже когда он начал пить и развеселился, он продолжал повторять: «Клянусь Аллахом, скоро я покину вас».

Позднее также ходил рассказ о том, что какая-то тюркская женщина послала Фасу ибн Хакану через его секретаря записку с предупреждением о заговоре — но Фас не принял ее всерьез и уж никак не хотел сообщать о ней халифу, чтобы не портить ему хорошее настроение^{526}.

На этом вечере Мунтасир опять стал мишенью для насмешек отца. По мере того, как халиф пьянел, его поведение становилось все более оскорбительным. Один член семьи Аббасидов рассказывал позднее, что женщины, сидевшие за занавесом, передавали ему, будто халиф приказал Фасу ибн Хакану ударить сына рукой по голове, а затем начал обзывать сына «нетерпеливым» — явно намекая на то, что сын ждет не дождется смерти собственного отца. Мунтасир был оскорблен подобными намеками и подобным поведением, он с достоинством ответил, что для него легче было бы подвергнуться казни, чем выносить подобное оскорбление.

Наконец, примерно в полночь, подали ужин, и Мутаввакиль обильно поел. Очевидно, именно в это время принц Мунтасир ушел в сопровождении нескольких пажей, включая Бунана. Когда присутствующие указали ему, что никто не имеет права уходить до того, как поднялся халиф, Мунтасир ответил, что халиф слишком пьян, чтобы заметить этот уход, и все равно остальная компания скоро разойдется.

Тем временем Буга принялся убирать зал, намекнув остальным, что пора расходиться по своим комнатам — он не хотел, чтобы кто-нибудь помешан его планам. Фас ибн Хакан возразил, заявив, что еще слишком рано прерывать вечеринку. Но Буга резко ответил, что халиф приказал ему отослать всех прочь, когда он выпьет семь мер вина, а теперь он выпил уже четырнадцать; кроме того, за занавесом ждут женщины. Похоже, что теперь ушли уже все, кроме Фаса ибн Хакана и нескольких пажей, включая Ашаса, нашего рассказчика.

Тем временем по коридорам дворца продвигались мужчины с нехорошими намерениями. Этой ночью стража была составлена из тюрков под предводительством Буги Младшего и Мусы, сына Буги Старшею. На каком-то этапе вечеринки к ним присоединились четыре сына Васифа, ветерана и лидера тюрков, чьи имения халиф намеревался конфисковать. Старшим из сыновей Васифа был Салих. Заговорщики заперли все двери дворца за исключением одной, ведущей на берег реки, которую оставили открытой для убийц.

Заговор чуть не раскрылся, когда принц Абу Ахмед покинул вечеринку, выйдя в туалет, и наткнулся на заговорщиков. Он окликнул их, потребовав ответа, что они тут делают, но они не обратили внимания на его окрик и двинулись на него с поднятыми мечами. Абу Ахмед убрался в свою комнату. Участвовал ли он в заговоре или просто ретировался, мы сказать не можем — но позднее он тесно сошелся с некоторыми тюрками, которые были участниками заговора, особенно с Мусой ибн Бугой.

Мутаввакиль услышал крик, но Буга объяснил, что шум производит стража. В этот момент заговорщики чуть было не ударились и панику, решив, что их раскрыли — но Буга, видимо, выскользнувший из комнаты, снова собрал их, сказав, что они уже почти мертвецы, и лучше ударить сейчас, чтобы умереть с честью. Убийцы ворвались в комнату и накинулись на халифа, один из них ударил его мечом, разрубив ухо и плечо. Халиф храбро сопротивлялся, бросившись навстречу заговорщикам. Фас яростно бранил их за то, что напали на халифа, но Буга сказав просто: «Заткнись, идиот!» Тогда Фас попытался заслонить своего хозяина, но их обоих вскоре искромсали мечи тюрков. Один из молодых пажей сбежал, скользнув под занавеску на женскую сторону, а остальные, включая и Ашаса, выскочили через дверь. Халиф и его фаворит остались лежать в луже крови.

Неясно, что в это время делал Мунтасир. Паж Бунан обеспечил ему алиби, описав его передвижения в то время, когда убивали его отца. Согласно словам мальчика, молодой принц обсуждал приготовления к свадьбе одного из своих слуг и услышал об убийстве отца, лишь ко|да к нему явился Буга и приветствовал его как халифа. Однако трудно поверить, что Мунтасир не имел никакого представления о заговоре — по крайней мере, он слишком уж быстро начал действовать после убийства, обеспечив создание истории-прикрытия для оправдания происшедшего. Вскоре появилась версия, что Мутаввакиль был убит Фасом ибн Хаканом, а Мунтасир убил Фаса в приступе праведного гнева^{527}. Но через некоторое время Мунтасир говорил уже, что халиф захлебнулся вином^{528}.

Был ли он вовлечен в заговор или нет, но Мунтасир прекрасно понимал, что должен действовать максимально быстро, если хочет контролировать ситуацию. Визирь Убейд Аллах ибн Яхья ибн Хакан не присутствовал на роковой вечеринке, потому что допоздна работал в своей конторе в другой части дворца. Услышав шум, он послал человека выяснить, что происходит. Узнав об убийстве, он попытался покинуть здание и найти молодого принца Мутаза, прекрасно понимая, что тот может оказаться в опасности из-за ревности брата. Вместе со слугами и свитой визирь направился к выходу, но обнаружил, что двери дворца заперты. Им пришлось взломать дверь, которая вела на берег реки. Потом они взяли лодки и отплыли вниз по реке к резиденции Мутаза — однако прибыли туда слишком поздно. Дворец оказался пуст, и Яхья предположил самое худшее^{529}.

На деле все было не так плохо, как боялся Яхья. Далее историю рассказывает человек по имели Саид Младший, который был помощником секретаря Мунтасира, Ахмеда ибн аль-Хасиба. Ахмед немедленно составил план присяги на верность. Так как он никогда прежде этого не делал, то вынужден был попросить совета у собственного секретаря, чтобы использовать правильную формулу. Тем временем рассказчика послали найти Мутаза и привести ею для принесения клятвы верности. Санд Младший отправился на задание с большой неохотой: он знал, что. это опасная миссия, и лучше бы оставаться рядом с новым халифом и помогать ему с приемом клятвы.

В городе царил хаос — группы вооруженных людей сновали повсюду. Широко распространилось убеждение, что Убсйд Аллах ибн Яхья нбн Хакан и Мутаз могут вызвать нетюркские войска, чтобы оспорить наследование. Саид шел по улицам и старался не давать прямых ответов, когда люди спрашивали его, кто он и что тут делает. Когда он достиг дворца Мутаза, тот показался пустынным; у дверей не было даже привычной стражи, привратников и попрошаек, ожидающих снаружи^{530}. Посланник громко постучал, и после долгого ожидания дверь открылась. Он объяснил, кто он, что он послан от халифа Мунтасира. Его снова заставили ждать, но в конце концов пригласили внутрь и заперли за ним двери. Саид страшно перепугался: если Мутаз действительно намерен оспаривать наследование, посланец Мунтасира будет изрублен на куски.

Бейдун, доверенный слуга Мутаза и его матери, вышел для разговора с ним. Саид рассказал официальную историю о смерти Мутаввакиля. Затем Саида проводили к молодому принцу. Он повторил рассказ о смерти халифа и высказал молодому принцу свои соболезнования. Затем он предложил принцу отправиться принести клятву верности брату, продемонстрировав новому халифу добрые намерения. Мутаз предложил подождать до утра, но Саид с помощью Бейдуна убедил его, что идти нужно немедленно. Принц приказал подать одежду, и как только он оделся, они вышли — причем Саид старался двигаться по дорогам, где их не мог встретить никто из тех, кто был способен изменить решение Мутаза.

По пути Саид произнес небольшую речь, пытаясь убедить Мутаза в добрых намерениях брата. Когда они проследовали мимо дворца Убейда Аллаха ибн Яхьи ибн Хагана, Мутаз спросил, что собирается делать Убейд Аллах. Саиду пришлось прибегнуть к явной лжи, сказав, что Яхья твердо обещал дать клятву верности, а Фас ибн Хакан (который на самом деле был мертв) уже сделал это.

Наконец они прибыли во дворец и предстали перед новым халифом. Тот был дружелюбен и вежлив, он обнял младшего брата, выразив ему печаль по поводу смерти их отца. Вскоре прибыл другой наследник, Муайяд, еще с одним дворцовым слугой, и оба молодых принца дали клятву верности новому повелителю. К тому моменту, когда в среду утром обитатели Самарры проснулись, Мунтасир уже прочно утвердился как халиф.

Трагические события вечера 10 декабря 861 года обернулись катастрофой для далекого будущего халифата Аббасидов. Конечно, не в первый раз халиф был убит в результате заговора. Амин заплатил своей жизнью за безрассудство и амбиции своих главных советников, и это было первое убийство, холодное и расчетливое. А раз такое проделали однажды, очень легко представить себе, как это может повториться. Тюркская стража показала свою власть, и стало ясно — любой халиф, который не хочет или не может соответствовать требованиям солдат-тюрков, долго не протянет.

Похоже, Мунтасир был щедрым правителем и имел добрые намерения, но его короткое правление было наполнено разнообразными слухами, передававшими фантастические подробности смерти его отца. Вполне возможно, что это были не более чем нравоучительные фантазии, но мы имеем много историй, рассказывающих о меланхолии нового халифа и о его тревогах по поводу собственной смерти, порожденных чувством вины.

Мунтасир начал свое правление с решительного шага, организовав большую кампанию против византийцев — военная победа укрепила бы его авторитет. Но он не мог позволить себе оставить столицу так скоро после восхождения на престол, поэтому поставил во главе армии Васифа, последнего из тюркских лидеров. Новый халиф позаботился о том, чтобы военная экспедиция хорошо освещалась. Он отправил правителю Багдада, одному из Тахирндов, Мухаммеду ибн Абд Аллаху ибн Тахиру, датированное 13 марта 862 года письмо, изложив в нем причины начала очередного джихада. Эго письмо должны были зачитывать народу^{531}.

Самое сложное при развязывании священной войны — это отыскание оправданий для нее, такая проблема существует и в наше время. Поэтому письмо халифа начинается с подчеркивания превосходства ислама, затем в нем цитируются основные, тексты из Корана, которые вдохновляли бы участников джихада и обещали тем, кто примет участие в священной войне, все радости рая. После этого халиф подчеркивает собственные обязательства:

Повелитель Правоверных желает приблизиться к Аллаху, начав святую войну против Его врагов, выполняя Его поручения в религиозных вопросах — те, которые Он доверяет ему, халифу, ища близости к Нему, усиливая Его друзей и поражая и мстя тем, кто отклоняется от Его религии, отвергая Его посланцев и не слушая Его^{532}.

Далее халиф сообщает, что отправил к границе Васифа, который должен прибыть в пограничный город Малатся 15 июня и 1 июля начать вторжение на территорию Византии. Это письмо следовало читать мусульманам в мечети, в первую очередь во время пятничной молитвы — так, чтобы люди вдохновились и пожелали принять участие в кампании. Мы не можем сказать, насколько призыв оказался услышанным — после смерти халифа военную кампанию свернули.

Вторым действием нового халифа было лишение братьев, Мутаза и МуаЙяда, их статуса наследников. Правда, Мунтасир давал отцу торжественное обещание уважать их права — но политическое давление со стороны его сторонников в среде тюркских военных, особенно Васифа и Буги, означало, что сдержать эту клятву невозможно. Если бы халиф внезапно умер (как это и получилось на самом деле), тюрки оказались бы перед фактом наследования престола их врагом Мутазом и его сторонниками. Мутаз и Муайяд должны были уйти.

Муайяд, более молодой и менее напористый, оставил нам рассказ о том, как это делалось^{533}. Двух принцев вызвали во дворец и поместили в комнатах личной резиденции халифа. Мутаз спросил брата, почему их привезли, сюда, и Муайяд ответил с грубой прямотой: «Чтобы отстранить нас, ты, несчастный».

Мутаз ответил, что не верит — но тут как раз прибыли посланцы с документами об отречении.

Муайяд понимал, что отказаться нет возможности, и сразу же согласился подписать бумаги, но Мутаз ответил, что не может отречься, и что они могут убить его, если хотят. Его грубо втолкнули в другую комнату и заперли дверь. Муайяд — во всяком случае, с его слов — попытался заступиться за брата. Он прямо обвинил стражу в отсутствии уважения к члену правящего дома и сказал, что тоже пойдет под замок, чтобы убедить там брата.

Когда он вошел, то увидел Мутаза в слезах. Он не стал терять времени и заявил, что нужно отречься, особенно в свете того, что произошло с их отцом — судя но всему, довольно невнятный рассказ Мунтасира о смерти Мутаввакиля совершенно не убедил братьев. Но Мутаз все-таки сопротивлялся:

— А если я лишусь прав, которые уже имел в провинциях под моим управлением?

— Эти права уже убили твоего отца, — ответил ему брат. — Не позволяй им убить и тебя!

Наконец Мутаз согласился. Тогда Муайяд сообщил посыльным, что брат согласен отречься и подпишет все, что ему продиктуют. Пришел секретарь с чернильницей и бумагой, Муайяд сел и написал, что он не в состоянии править и хочет отречься. И снова Мутаз отказался подписывать бумагу, несмотря на грубую команду брата: «Подписывай, черт побери!» Наконец, они оба собственной рукой написали унизительный документ:

Во имя Аллаха, милостивого и милосердного!

Повелитель правоверных Мутаввакиль, да будет с нами Господь, отписал мне наследование и взял клятву верности мне без моего согласия, когда я был несовершеннолетним. Теперь я понял, что не могу выполнить возложенных на меня обязанностей и стать для мусульман хорошим халифом. Все, кто дал мне клятву верности, могут теперь отказаться от нее. Я освобождаю вас от нее и избавляю от присяги. Никакой договор или соглашение не связывает больше меня с вами. Вы свободны от него.

После того, как они закончили писать, их позвали к халифу. Муайяд спросил, должны ли они получить новую одежду или идти, в чем есть, и им ответили, что нужно переодеться: мероприятие будет официальным и торжественным. Им принесли свежую одежду и потом направили к халифу. Братья нашли Мунтасира в зале приемов с придворными, которых выстроили рядами по рангам, чтобы они стали свидетелями процедуры отречения. Тут же находились прочие члены семьи Аббасидов, Мухаммед ибн Абд Аллах — Тахирид из Багдада, военачальники, правительственные чиновники и секретари. Молодые принцы с чувством глубокой неловкости увидели среди присутствующих убийц своего отца, в том числе Бугу Младшего, который командовал стражей в тот роковой вечер.

Мунтасир спросил, написали ли они документы отречения. Муайяд торопливо подтвердил свое согласие, а Мутаз еле слышно пробормотал, что согласен.

Затем халиф произнес речь, в которой откровенно признал, что смещает их не потому, что хочет сделать наследником своего сына, вовсе нет, а потому, что лишить братьев наследования потребовали тюрки, и Мунтасир побоялся, что если не согласится на эту отмену, какой-нибудь солдат просто убьет их. Казнь не стала бы достойным отмщением, ибо кровь принцев стоит гораздо больше, чем кровь любого солдата. Все происходит для их же собственной пользы. Это было удивительное публичное признание в слабости перед лицом давления военных. Наконец братья поцеловали халифу руку, он обнял их, и они ушли.

24 апреля Ахмед ибн аль-Хасиб, визирь Мунтасира, написал Мухаммеду ибн Абд Аллаху ибн Тахиру (и, без сомнения, другим управляющим и официальным лицам), объяснив официальную причину и описывая детали отречения. Он сообщал, что молодые принцы приняли клятвы верности, когда были еще слишком малы, а достигнув зрелости, поняли, что не могут осуществлять свои права. Теперь все освобождены от клятвы верности им, а самих принцев следует считать людьми с общими правами [амма). Этот последний пункт был, должно быть, самым болезненным. Быть частью элиты (хасса) означало иметь привилегии дворцовой жизни и соответствующий статус. Быть исключенным из элиты означало социальное падение. Ни один из членов семьи Аббасидов никогда прежде не подвергался такому унижению. Это было чем-то вроде damnosa memoriae[36]: все упоминания их имен убирались с эмблем и флагов, а также с их боевых лошадей. Наконец, правителю Багдада сообщили, что между ним и халифом никого нет, и он отвечает перед халифом напрямую.

Всего лишь чуть больше чем через месяц после этих событий Мунтасир умер естественной смертью. Заболел он 29 мая, а умер 7 июня. Ходили слухи об отравлении — они ходили всегда, — но, похоже, никто их не воспринял всерьез.

Хотя халиф имел сына, тот был, вероятно, слишком мал, чтобы его считали подходящим на роль халифа — отстранив же братьев от права наследования, Мунтасир не сделал других назначений. По-видимому, он считал, что времени еще достаточно.

Мунтасир умер в субботу, а в воскресенье руководство тюрков собралось во дворце Гаруна. Лидерами тюркской партии были два Бути, Старший и Младший, и еще один тюрк по имени Багир. По совету визиря они заставили всех остальных тюрков поклясться, что они примут халифом того, кого выберут эти трое. То был явный военный переворот. Судьба трона Мансура, Махди и Гаруна решалась теперь маленькой группкой солдат. Как бы особо подчеркивая оскорбление халифов, все эти люди, участвовавшие в убийстве Мутаввакиля, теперь даже не пытались отрицать или замаскировать свою роль в его смерти.

Клика не собиралась назначать халифом Мутаза или кого-либо другого из сыновей Мутаввакиля. В конце концов, они убили их отца, и любой новый халиф захочет за эго отомстить. С другой стороны, военным было ясно, что халифат должен оставаться под управлением потомка Мутасима, их покровителя, который обеспечил утверждение власти тюрков в Самарре. Стоял лишь вопрос — какого конкретно? Рассматривалась идея взять одного из сыновей Мутасима, Ахмеда, взрослого мужчину с видными способностями. Говорят, Буга Старший возражал (возможно, мудро учитывая прошлое): «Мы должны назначить того, кого будем бояться и уважать, потому что тогда мы останемся с ним. Если же мы назначим такого, который боится нас, то начнем соперничать между собой и закончим убийством друг друга»^{534}. В конце концов они выбрали более податливого кандидата — одного из внуков Мутасима. Говорят, он был протеже Буги, и если это было так, то правильность выбора-вскоре подтвердилась.

Новому халифу, который взял имя Мустаин, было двадцать восемь лет, но, похоже, он вообще не имел военного опыта. Возведением на трон монарх оказался целиком обязан тюркам. Он даже назначил тюрка Отамиша своим визирем. Это единственный пример визиря-тюрка в истории халифата: обычно главами гражданской администрации были арабы или персы, хорошо обученные искусству грамотно вести официальную переписку и следить за всей финансово-административной системой. Назначение Отамиша было попыткой тюрков получить полный контроль над правительством, но новому визирю приходилось целиком полагаться на старого секретаря Муптасира Ахмеда ибн аль-Хасиба — вероятно, потому, что сам он был неграмотным. Опыт говорил, что если тюрки и способны доминировать в качестве военной власти, то в деле административного управления они не могут обходиться без услуг арабов и персов.

В понедельник 9 июня была организована официальная процессия, чтобы показать людям нового халифа. Еще до восхода солнца стража заняла свои места, выстроившись вдоль маршрута, который вел в громадный общественный зал приемов. Новый халиф, одетый в официальные одежды, с церемониальным копьем перед собой, прошествовал в зал. Там его приветствовали выдающиеся люди государства, члены семейства Аббасидов, включая детей Мутаввакиля. Здесь же присутствовали Тахириды и другие граждане высокого ранга.

Внезапно показное спокойствие церемонии было нарушено криком, идущим с главной улицы. Группа из пятидесяти всадников, не тюрков, подчинявшаяся правителю Багдада Мухаммеду ибн Абд Аллаху ибн Тахиру, пронеслась галопом вдоль улиц, сметая стражу. Вскоре к ним присоединилась толпа простых людей с криком: «Власть Мутазу!» То был спонтанный протест против тюркского военного путча. Стража контратаковала и оттеснила толпу назад вдоль улиц до места, где дорога сужалась. Тут восставшие остановились, некоторые из них выкрикивали традиционный мусульманский клич «Аллаху акбар!», а стража оттесняла их, стреляя из луков и нападая с мечами.

Тем временем в общественном зале аудиенций новому халифу приносили клятвы верности. К полудню все закончили, и новый халиф со своими сторонниками отбыл во дворец Гаруна, вниз по холму, к реке.

На улице тюркской страже приходилось туго. В конце концов ее оттеснили назад, и толпа ворвалась в зал приемов. Там, где всего пару часов назад элита Аббасидов давала клятву верности новому халифу, теперь громили все подряд. Люди ворвались в арсенал и расхватали мечи, щиты и кольчуги — все, до чего дотягивались руки. Письменные источники с презрением говорят о мечах и щитах в руках толпы, банщиков и зеленщиков^{535}. В центре Самарры любому встреченному тюрку устраивали засаду и отбирали: оружие люди, которых называли «продавцами ячменного сока- и сухих фруктов, банщиками, разносчиками воды и толпой с рынков», а также заключенными, сбежавшими из тюрем.

Похоже, волнения в конце концов успокоились, но новый режим явно был глубоко непопулярен среди простых людей, и тюрки были не в состоянии установить контроль над всем городом. Положение для них стало еще более опасным, потому что остальные военные были готовы присоединиться к гражданскому населению, выступающему против тюркского засилья.

Судя по всему, зима 862/3 года прошла довольно спокойно, но эмоции прорвались следующей весной. Непосредственной причиной новых волнений стала гибель в бою двух видных командиров, ветеранов мусульманской армии на византийской границе. Многие рядовые мусульмане были в ярости — эти люди погибли, в то время как тюрки не прилагают никаких усилий для охраны границы. Этот всплеск недовольства открыл дорогу для более глубоких обид. Табари, который в это время находился в Праке, суммирует основные моменты:

На сердца мусульман легла тяжесть, потому что два героя погибли так быстро один за другим. Более того, люди уже были переполнены ужасам из-за смерти Мутаввакиля от рук тюрков и способа, которым последние решают дача мусульман. Тюрки убивают любого халифа, какого хотят, и назначают на его место того, кто им нравится, не принимая во внимание религиозный авторитет или мнение Мусульман^{536}.

В марте 863 года в Багдаде вспыхнули волнения. Общественное мнение требовало действий против византийцев, а войска в городе — выплаты жалованья. Были захвачены и распущены тюрьмы, а все уголовные дела оказались выброшены в реку и уничтожены. Один из понтонных мостов срезали с мертвых якорей, другой сожгли. Дома двух знатных христиан-чиновников были разграблены.

Население всерьез воспылало энтузиазмом по поводу джихада, добровольцы прибывали из Джибала, Фарса и Ахваза. Зажиточные горожане в Самарре и Багдаде считали своим долгом давать деньги для поддержки этих людей, частично желая подтвердить свои религиозные устремления, а частично, вне всякого сомнения — чтобы защитить себя от толпы, которая могла стать опасна. Тем временем правительство ничего не делало, чтобы начать святую войну.

Обстановка оставалась весьма неустойчивой. 14 мая неизвестные люди атаковали тюрьму в Самарре и выпустили из нее всех заключенных. Группа тюрков во главе с Отамишем, Бугой и Васифом попыталась найти преступников, но была атакована. Солдат закидали камнями, а Васиф был ранен — в него попал горшок с кипящим варевом. После этого Васиф отдал приказ метателям огня (наффатин) поджечь дома и другие жилища в этом районе, и Табари пишет, что собственными глазами видел сгоревший квартал^{537}.

В то же время финансовое положение государства ухудшалось. Отамиш был поставлен во главе администрации Мустаином, теперь же он, его секретарь и царица-мать, похоже, объединились с целью грабежа казны. Солдатское жалованье задерживалось, а Васиф с Бугой оказались заняты другими делами. В четверг 4 июня войска подняли мятеж. Отамиш находился вместе с халифом в уголке дворца Джавсак Хакани. Он попытался сбежать, но оказался окружен солдатами. Попытка спастись под защитой халифа не удалась. В субботу Отамиша выволокли из дворца и зарезали. Взбешенные солдаты отправились громить его дом, и Табари рассказывали об огромных количествах мебели, ковров и посуды, вытащенных оттуда^{538}. Нечего и говорить, что убийство визиря всего лишь передавало финансовые проблемы его наследнику.

Эти проблемы, конечно, внесли свой вклад и в рост разногласий между ведущими тюркскими офицерами, такими, как Васиф и Буга Младший, и рядовыми членами. Офинеры с их дворцами в Самарре и поместьями в сельской местности могли вести роскошную и богатую жизнь — но для обычных солдат, пытающихся выжить на нерегулярно выдаваемую зарплату, все складывалось совсем по-другому. Поэтому солдаты нашли своего лидера — агрессивную и харизматичную фигуру Багира. Багир был одним из противников Мутаввакиля и очень удачно это использовал. Ему были даны поместья возле Куфы, сдаваемые в аренду местному персидскому землевладельцу, который платил 2000 динаров в год еврею, секретарю Багира. Однажды на одного из секретарей Багира было совершено нападение. В ярости тюрк потребовал, чтобы нападавший был наказан — но у этого человека оказались друзья в администрации, одним из них оказался некто по имени Дулейл Христианин, который был секретарем Буги Младшего и распоряжался выплатами армии. Дулейл отказался выдать нападавшего, и Буга поддержал его.

29 января 865 гола произошло столкновение. Багир, рассерженный и очень пьяный, решил разобраться с Бугой. Буга был в бане, и Багир ждал, пока тот выйдет, чтобы потребовать выдачи Дулейла. Буга ответил уклончиво, сказав, что передаст Дулейла Багиру, но только после того, как назначит кого-либо на его место. Багир тем временем собрал близких друзей, всех тех, кто был с ним при убийстве Мутаввакиля; они подтвердили клятву, которую давали той ночью, и пообещали ему помочь убить халифа, Бугу и Васифа, «раз они взяли все и оставили нас ни с чем» — конечно, последнее было сильным преувеличением, по крайней мере, в случае с Багиром.

Дворцы были такими, какими они были, и этот договор недолго оставался в секрете. Разведенная жена Багира рассказала об услышанном матери халифа. Халиф послал за Бугой и Васифом, решив, что они тоже в заговоре, и стал упрекать их: он ведь не просил, чтобы его сделали халифом, это они со своими друзьями посадили его на трон — а теперь его хотят убить. Васиф с Бугой решили нанести удар первыми. Багира вызвали, схватили и затолкали в один из банных домиков Буги, для него заказали кандалы. Банные домики имели толстые стены без окон и легко запирающиеся двери, поэтому являлись идеальной заменой тюрьмы. Затем Буга и Васиф послали внутрь людей с топорами, чтобы те прикончили Багира.

Для Васифа и Буги Багир был буйным горлопаном и деревенщиной, человеком, который поднялся выше своего уровня. Однако для многих тюрков он являлся героем, отстаивавшим их интересы перед властью. Восставшие ворвались во дворец Гаруна, были сожжены правительственные конюшни, а животные из них расхищены. Когда некоторые офицеры просили тюрков разойтись, те дерзко отвечали: «Йок, йок!» — согласно записям Табари, тогда, как и сейчас, это означало «нет, нет»^{539}.

Оказавшись перед лицом мятежа, халиф, Буга и Васиф решили, что Самарра слишком опасна для них, и ускользнули по реке, направившись в Багдад, где ожидали встретить поддержку правителя, Мухаммеда ибн Абд Аллах ибн Тахира, а также местного населения, которое ненавидело тюркскую армию.

Сначала бегство халифа поставило восставших в тупик, но, разграбив дома чиновников, захватив верховых животных и винные погреба, они начали действовать. Они запретили всем до единого отправляться по реке в Багдад: один несчастный судовладелец, который одолжил свою лодку желавшим спастись людям, получил двести плетей, а затем был повешен на мачте^{540}.

Вероятно, Мустаин, Буга и Васиф прибыли в Багдад 5 февраля, и халиф обосновался во дворце ибн Тахира. Тем временем Самарру начали покидать другие тюрки, близкие к Васифу и Буге. Прибыв в Багдад, они отправились к халифу и, опоясав шеи ремнями, бросились перед ним на землю, прося прощения и умоляя его вернуться с ними в Самарру. Мустаин стал упрекать их за неблагодарность — ведь он делал для них все, в том числе назначал их юных сыновей на государственное обеспечение и оплачивал свадьбы их дочерей. Их предложение, чтобы халиф вернулся с ними, было встречено с насмешкой — эти солдаты даже не знали, как правильно обращаться к халифу, и ибн Тахир вместе с багдадской аристократией от души повеселились.

Наконец халиф сказал, что они могут вернуться в Самарру, где им будут платить их жалованье, но он останется там, где он есть^{541}. Озлобить тюрков таким образом, по сути, сказав им, что они больше не имеют веса, не было ни расчетливым, ни разумным шагом. Произошедшее лишь показывает презрение, с которым относились к этим варварам-солдатам. Но в течение года они еще возьмут реванш.

Когда солдаты вернулись в Самарру, они рассказали своим товарищам о том, как их отвергли и оскорбили. Им нужен был халиф, которого они могли бы считать своим — и как ни странно, солдаты обратились к Мутазу, который так долго возглавлял аититюркскую партию. Столь же удивительно и то, что он согласился, — бесспорно, увидев в этом свой последний шанс достичь трона. Была составлена длинная и проникновенная клятва верности, говорящая, что дается она самому Аллаху, и любой, кто ее нарушит, будет наказан не только в этой жизни, но и в следующей. Муайяд, брат Мутаза, объявлялся следующим наследником. Любой, кто нарушит клятву, должен был потерять все свое имущество, которое будет роздано бедным, а все его жены будут считаться разведенными.

Мы не знаем, насколько глубоко понимали тюрки эту высокопарную прозу — но последующие события показали, как легко они отбрасывали любые свои обещания.

Принесение клятвы Мутазу означало, что война между Самаррой и Багдадом теперь неизбежна. В Багдаде Мухаммед Тахирид действовал быстро и решительно, постаравшись надежнее блокировать Самарру. Он написал своим сторонникам в Мосуле и Джазире, чтобы те остановили поставки, идущие в город с севера. Движение по реке из Багдада было запрещено: один из кораблей, везущий рис, был задержан, и капитан сбежал, бросив судно на произвол судьбы, пока оно не затонуло^{542}.

Город Багдад укрепили. За огромную сумму в 325 000 динаров были возведены стены, прикрывшие основные жилые районы на обеих сторонах реки, восточной и западной. Построили ворота с проходами, достаточно большими, чтобы укрыть сотню человек, на стенах и башнях установили катапульты. К 22 февраля работы были завершены. К северо-западу от города затопили земли вокруг Анбара, проломив стенки каналов и разрушив мосты, чтобы не дать тюркам возможности атаковать с этого направления. Этот шаг, безусловно, был осмысленным с военной точки зрения, но надолго подкосил сельское хозяйство Ирака^{543}. В то же самое время Абд Аллах написал всем сборщикам налогов, приказав посылать средства в Багдад, а не в Самарру^{544}.

Мухаммед также попытался уговорить командующих войсками по всему Ираку и за его пределами присоединиться к нему и его халифу Мустаину в Багдаде. Многие местные командиры с небольшими группами солдат ответили на его призыв. Как и во время первой осады Багдада, простые горожане играли в обороне важную роль — но, по контрасту с событиями времен Амина, на этот раз вооружило их само правительство. Сначала людям просто раздали пропитанные смолой маты для собственной защиты и мешки, полные камней и обломков кирпичей^{545}. В апреле отношение к ополчению приобрело более организованные формы. Им выдали усаженные железными гвоздями дубины и небольшое количество луков со стрелами; однако мечи и доспехи раздавать не собирались. Имена ополченцев заносились в списки, чтобы им можно было платить, и им позволили выбрать собственных командиров^{546}. В первый же день они доказали, что стоят доверия, защитив от тюрков ворота. Ополченцы оставались важным элементом обороны города вплоть до конца осады. Ненависть к тюркам, а также, без сомнения, желание снова видеть свой город столицей со всеми вытекающими отсюда возможностями, мобилизовали широкие слои населения.

Несмотря на мощную поддержку народа в Багдаде, сторонники Мутаза из Самарры взяли инициативу в свои руки и заставили багдадцев обороняться. В субботу 24 февраля 865 года экспедиционные силы из пяти тысяч тюрков и двух тысяч их союзников из североафриканских войск собрались у стен Самарры. Командовал армией Абу Ахмед, сын Мутаввакиля и брат самаррского халифа Мутаза. Нужно помнить, что Абу Ахмед находился с отцом в вечер убийства, но очень удачно отошел в туалет на время самой трагедии. Он оставался в близких отношениях с несколькими тюрками, которые убили его отца, особенно с Мусой ибн Бугой Старшим, и являлся единственным членом семьи Аббасидов, которому они действительно верили. Он также был единственным представителем правящей семьи, сделавшим военную карьеру.

Абу Ахмед повел самаррские войска вдоль восточного берега Тигра. И снова страдали люди в деревнях и маленьких городках вдоль их маршрута: население западного берега «бежало, спасая свои жизни, бросая наделы и урожай. Фермы разрушались, урожай и домашнюю утварь растаскивали, дома сносили, а путников на дорогах грабили»^{547}. В воскресенье 10 марта, через три недели после выступления из Самарры, тюрки разбили лагерь напротив ворот Шаммасия на северо-восточной окраине Багдада^{548}. Их было не более двенадцати тысяч, и они постоянно опасались быть взятыми в кольцо во враждебном окружении. Защитников Багдада было, конечно, гораздо больше, — но они не имели военного опыта и единства цели, как их противники. Мухаммед ибн Тахир, управлявший действиями из своего роскошного дворца, сильно отличался по лидерским качествам от жесткого и решительного Абу Ахмеда, разделявшего лагерную жизнь со своими людьми.

Тюрки атаковали свежевозведенные укрепления, а защитники отвечали им, забрасывая наступавших метательными снарядами из баллист, установленных на стенах. Нерегулярное войско, защищенное лишь матами, зарекомендовало себя хорошо. Второй тюркский отряд из четырех тысяч солдат был послан из Самарры атаковать Багдад с запада, но 20 марта потерпел неудачу, когда защитники города (и профессиональные солдаты, и ополченцы) отбросили тюрков, разорив при этом их лагерь. Выжившие тюрки бросались в реку, пытаясь переплыть ее и попасть в лагерь Абу Ахмеда на западном берегу, но многих выловили багдадские войска, находившиеся на лодках. Головы этих тюрков спустили по течению и разложили на мостах города, а багдадские войска тешили себя браслетами и другими трофеями. Командирам щедро дарили шелка и парчовые халаты^{549}.

Это был триумф багдадцев — но, несмотря на призывы Своих советников, ибн Тахир отказался преследовать врага и добивать раненых. Он повсюду придерживался осторожной оборонительной политики. Вместо переноса военных действий в лагерь противника в старой Пятничной мечети, построенной в центре Круглого Города еще Мансуром, было зачитано высокопарное описание победы Багдада^{550}. В этой речи говорилось о поддержке Аллахом дела Мустаина, о щедром предложении мира, которое Мустаин сделал нападавшим, об опрометчивом лидерстве «пажа» (гуляма) Абу Ахмеда и о преступлениях, совершенных тюрками против простых мусульман. Всюду подчеркивалась роль ибн Тахира как командующего.

Война и далее шла по той же схеме: тюркские атаки и сопротивление багдадцев. Однажды один из атакующих смог зацепиться крюком за верх стены и взобрался на нее — но никто его не поддержал; защитники отрезали солдату голову и при помощи баллисты забросили ее в тюркский лагерь^{551}. Встречаются описания необычных и даже комических случаев. Один раз в разгар битвы защитник города (которому читатели этой книги, возможно, даже станут симпатизировать) оконфузился, забыв, какого халифа он должен поддерживать, и выкрикнул по ошибке имя Мутаза вместо Мустаина. Беднягу убили на месте, его голову отослали ибн Тахиру и разложили средн других вражеских голов. Вечером его мать и брат пришли с его телом на похоронных дрогах, рыдая и говоря, что хотят получить его голову. Власти отказали им, и голова осталась выставленной на всеобщее обозрение^{552}.

Один стрелок из лука, защищавший стены, рассказал, как лучник-североафриканец подбирался поближе к стенам, оголял зад и выпускал газы в направлении защитников города, выкрикивая при этом оскорбления. «Однажды я подобрал для него стрелу и выпустил ее прямо ему в задницу. Она прошла у него до горла, он упал и умер. Группа мужчин вышла за ворота и повесила его на обозрение людям»^{553}. Имелись такие же невероятные герои и с багдадской стороны. Табари слышал о юноше, который уселся перед стеной с мешком камней и пращей. Он стрелял в тюрков и в их лошадей, всегда попадая в намеченную цель. Четыре тюркских лучника начали стрелять в него, но постоянно промахивались, в то время как камни пращника разили их лошадей, которые сбрасывали всадников. Наконец к тюркам присоединились четыре североафриканских кавалериста с пиками и щитами. Они атаковали мальчишку, но тог оказался слишком быстрым для них и нырнул в реку. Африканцы попытались последовать за ним, но не смогли его поймать — он вынырнул на другом берегу реки, насмехаясь над ними с безопасного расстояния^{554}. Такие истории, безусловно, быстро распространялись и поднимали моральный дух защитников.

С начала осады в феврале 865 года и до середины декабря обстановка вокруг Багдада оставалась патовой. В некоторые моменты тюрки умудрялись немного потеснить защитников — например, 8 сентября, когда они разбили укрепления у ворот Анбар на северо-востоке, ворвались в город и неистовствовали на улицах, сжигая мастерские работников на водяных колесах и водружая свои флаги на крышах лавок. Все жители бежали перед ними, но к полудню регулярные силы под командованием Буги контратаковали и отбросили нападавших: кого-то убили, кто-то успел выскочить за ворота. Избавиться от тюрков помогли простые люди. К вечеру все было закончено; ибн Тахиру послали множество тюркских голов, был отдан приказ заложить ворота Анбар кирпичом, дабы предотвратить повторение прорыва^{555}.

В итоге конец противостоянию положило не военное поражение, а голод и внутреннее недовольство. В ноябре багдадские силы все еще могли делать вылазки, которые наносили урон тюркской армии, а вдобавок позволяли ополченцам грабить лагерь противника. Лишь решимость командира осаждавших Абу Ахмеда сплачивала тюрков и заставляла их отбрасывать недисциплинированных горожан назад.

24 ноября у дворца ибн Тахира тоже прошла демоне грация, в которой люди кричали «Голод, голод!» и требовали пищи, жалуясь на высокие цены и связанные с этим лишения. Ибн Тахир сдержал народ обещаниями, но начал переговоры с Мутазом. Пока продолжались эти переговоры, простые люди вышли на улицы снова, требуя, чтобы он либо повел их в бой, либо заключил мир. Тут и там вспыхивали бунты; женская тюрьма (это единственное имеющееся у нас свидетельство о подобном институте) была разнесена, заключенных освободили. Только прибытие вооруженных солдат регулярной армии остановило толпу и уберегло от тон же участи мужскую тюрьму.

Наконец 27 декабря пять кораблей, нагруженные мукой и другими продуктами питания, посланные Музазом из Самарры, прибыли в Багдад— и люди узнали, что ибн Тахир сместил Мустанна и признал в качестве халифа Мутаза^{556}. Ибн Тахир приказал своим командирам принести клятву верности, были розданы парадные халаты.

Может быть, ибн Тахир и был готов легко отступиться от своей клятвы — но он не учел мнение народа. Вокруг его дворца собрались толпы, заявляя о своей преданности Мустаину. Внешние двери разбили, и лишь триста вооруженных солдат с трудом оттеснили людей, которые все еще продолжали оскорблять ибн Тахира. Когда горожане перешли к оскорблениям его матери — общепринятый способ по-настоящему оскорбить мужчину, — ибн Тахир спросил одного из своих товарищей: «Интересно, как они узнали ее имя? Ведь оно было известно лишь нескольким рабыням моего отца». Его товарища удивило его добродушное отношение к происшедшему^{557}. Наконец, чтобы успокоить толпу, показался Мустаин. Он появился над воротами дворца рядом с ибн Тахиром, укутанный в плащ Пророка, держа в руках церемониальное копье. Он заявил, что он все еще халиф, не находится под арестом и поведет молящихся в пятницу.

К пятнице секрет вышел наружу, и люди поняли, что ибн Тахир обманул их. Они обвинили его в том, что он готов использовать силу, чтобы гарантировать тюркам и североафриканцам господство в городе. Опять ибн Тахир и Мустаин появились на дворцовой крыше. Толпа попыталась уговорить своего халифа оставить дворец: он ответил, что он тут ни в чем не нуждается, но вскоре переедет во дворец Умм Хабиб, когда-то принадлежавший дочери Гаруна. Мустаину позволили вести себя как халифу на Празднике жертвоприношения (2 января 866 года), когда в сопровождении Буги и Насифа, с копьем власти и копьем Соломона, которые несли перед ним, он вел молящийся народ^{558}.

Несмотря на публичное подтверждение статуса халифа, позиция Мустаина была весьма уязвимой. Ибн Тахир продолжал двойную игру, говоря халифу, что просто ведет переговоры о мире, а врагов уверяя, что согласен на свержение Мустаина. 7 января 866 года ибн Тахир открыл официальные переговоры с Абу Ахмедом. В сопровождении двухсот всадников он ждал принца Аббасидов в красном павильоне, который располагался прямо за городскими стенами. Абу Ахмед прибыл на лодке. В основном переговоры велись о деньгах; одна треть годового дохода должна была идти ибн Тахиру и багдадской армии, две трети — поркам Самарры. А пока за оплату багдадской армии должен был отвечать Мустаин.

На следующий день ибн Тахир поехал к Мустаину и сообщил халифу, что тот смещен. Сначала Мустаин отказался, решив, что Буга с Васифом, которые сопровождали его шесть дней тому назад, когда он вел молящихся на Празднике жертвоприношения, поддержат его. Но заблуждение рассеялось, когда те открыли халифу, что тоже участвуют в заговоре. Ибн Тахир написал Мустаину письмо, в котором говорилось, что у него нет другого выбора, кроме отречения: «если ты снимешь плащ ответственности, перед Аллахом ты хуже не станешь, а все развалилось уже настолько, что восстановить ничего невозможно. Ты ничего не утратишь, поступая так». Осознав глубину предательства, окружавшего его, молодой халиф просто ответил: «Вот моя шея, меч и ковер для казни».

Но конец оказался не таким скорым. Смещенному халифу назначили пенсию и позволили поселиться в Хиджазе, где ему отвели имение, разрешив выезжать только в Мекку и Медину. Но опасения у Мустаина оставались, и он настойчиво просил старших придворных и членов семьи Аббасидов отправиться в Самарру, чтобы получить на документе подпись Мутаза. В субботу 12 января прибыл ибн Тахир с судьями, адвокатами и юристами, чтобы забрать документ на регистрацию, а с ними слуги, чтобы конфисковать драгоценности бывшего халифа. Эмиссары вернулись из Самарры 24 января, они привезли подтверждение Мутазом оговоренных условий, а в пятницу, 25 января, в мечетях Багдада Мутаза объявили халифом^{559}.

Вторая осада Багдада закончилась, и теперь было объявлено о существовании лишь одного халифа — Мутаза в Самарре. Мустаина изгнали, но не в Святые города, как было оговорено первоначально, а в Басит на юге Ирака, где он больше не представлял угрозы.

Однако проблемы халифата на этом вовсе не закончились. Продолжался финансовый кризис. Ежегодное падение доходов от сельского хозяйства все еще продолжалось, усилившись из-за разрушений военного времени — сожженных передвигающимися армиями урожаев и затоптанных полей. Многие плодородные земли Ирака все еще оставались бесплодными даже после ухода войск. Тюрки Самарры имели твердое намерение сохранить монополию на получаемые доходы, а обделенные гарнизоны Багдада и других областей намеревались отстаивать свою долю. Требования военных были настойчивыми и очень жесткими. Твердое и компетентное правительство, а также грамотное у правд си не землями могли и подождать.

Хаос в центре привел к падению авторитета власти халифа в провинциях. Точно так же, как гражданские войны начала пятого века в Римской империи привели к отзыву гарнизонов из Британии, и провинции постепенно начали ускользать из империи, так и гражданская война в Багдаде привела к тому, что командиры Аббасидов с войсками были отозваны из отдаленных областей, чтобы поддержать ту или другую сторону. В Ракке местное население попросило войско остаться, по его командиры рвались в Самарру и бросили людей на произвол судьбы. Рей, стратегический опорный пункт на пути в Хорасан и место рождения Гарун аль-Рашида, уже более никогда не был под властью халифов. Восстания и перевороты стали обычным явлением во многих провинциях; такие области, как Сирия, большая часть Джазиры, Армения и Азербайджан, Египет, большая часть Аравии вскоре вышли из-под контроля халифата. Эти области были потеряны легко, и последующие халифы должны были упорно работать, чтобы вернуть хотя бы часть утраченного. С потерей территорий ушли и годовые налоги с них, добавив еще один штрих к неудержимому движению вниз по суживающейся спирали.

Новому халифу было всего девятнадцать лет, когда тюрки объявили его предводителем. Он был высоким юношей со светлой кожей и густыми темными волосами. У него были прекрасные глаза и узкое красивое лицо^{560}. И он никогда не сопротивлялся судьбе.

Некоторые свои проблемы он создал себе сам. Когда был убит его отец Мутаввакиль, он являлся членом антитюркской партии, но позволил себе быть возведенным на трон теми самыми тюрками, которым так энергично противостоял прежде. Вероятно, они сделали ему предложение, от которого он не смог отказаться — по и тюрки недолго были верны своему юному властителю. Впрочем, новый халиф унаследовал и другие проблемы, и худшей из всех являлся продолжавшийся финансовый кризис. Именно он превратил выпавший Мутазу шанс в сущий кошмар.

Сначала правление нового халифа было отмечено духом примирения. Ибн Тахиру позволили сохранить его положение в Багдаде, а Буге и Васифу вернули благоволение. Васифу помогла его сестра Суад, которая была кормилицей брата халифа, Муайяда. Через нее он переслал халифу миллион дирхемов, предусмотрительно закопанных в его дворце, что сгладило ему утверждение во власти. Несмотря на различие в их положении, рядовые тюрки оказывали давление на Мутаза, чтобы восстановить в милости и Васифа, и Бугу, заявив, что «они наши отцы и наши начальники»^{561}.

Однако вскоре новый халиф попытался избавиться от конкурентов. Аббасиды так никогда и не создали четких и ясных норм взаимоотношения между родственниками, подобных тем, какими пользовались султаны Оттоманской империи в конце шестнадцатого и в семнадцатом веках — избавлявшиеся от своих братьев или от нового султана с использованием глухих статистов и шелковой тетивы. Но Мутаз вовсе не хотел рисковать. Его первой жертвой стал брат Муайяд, его сотоварищ по многим приключениям. Теперь его арестовали и заковали в цепи, поместив в крохотную комнатку во дворце Джавсак. 24 июля его официально лишили положения наследника, а 8 августа были приглашены судьи и свидетели, чтобы осмотрели предъявленное тело без каких-либо ран или следов насилия на нем. Облаченный в саван и обработанный погребальными благовониями труп Муайяда был отправлен на осле к его матери, и ему позволили устроить достойные похороны. Никто не верил, что бывший наследник умер от естественной причины — мнения разделились между теми, кто считал, будто его завернули в меха и держали так, пока он не умер от перегрева, и теми, кто думал, что его посадили на кусок льда и держали, пока он не умер от переохлаждения^{562}.

Место Муайяда в тюрьме занял другой брат халифа — Абу Ахмед, тот самый полководец, что столь успешно руководил силами Мутаза в войне против Багдада. Сразу же после победы ему вручили почетный халат и золотую корону, украшенную драгоценными камнями; она имела форму калансувы и выглядела похожей на папскую тиару. Тогда он сидел на троне с украшенным драгоценными камнями мечом и наблюдал, как его командирам раздают почетные халаты. Это происходило 9 февраля 866 года^{563}. Теперь же, в августе, он был заключен в тюрьму — в ту же самую мрачную темницу, где только что умер его брат. Жизнь Абу Ахмеда была спасена только благодаря уважению, которое испытывали к нему тюркские войска, находившиеся под его командованием.

Поверженный халиф Багдада Мустаин не имел настолько могущественных сторонников, чтобы они могли спасти его. Несмотря на самые торжественные письменные гарантии, его не пустили в ссылку в Хиджаз, а держали в Васиге. В октябре его под усиленным конвоем привезли в Самарру. Христианский доктор по имени Фадлан, сопровождавший свергнутого монарха, вспоминал, что при приближении к столице того стали одолевать нехорошие предчувствия. Затем они увидели, что со стороны города к ним приближается группа всадников. Бывший халиф, который путешествовал в носилках со своей няней, попросил Фадлана выехать вперед и выяснить, кто это: «Если это Саид Хранитель дверей, тогда со мной покончено!» Фадлан вернулся с новостью, что это действительно Саид, и Мустаин ответил древним мусульманским выражением смирения: «Мы все от бога и к нему возвращаемся». Когда всадники приблизились, Фадлан мудро отстал от группы и издали наблюдал, как люди застал ил и Мустаина спуститься на землю и прикончили мечами и его, и няню. Когда он приблизился к месту действия, то увидел труп, уже без головы, одетый лишь в нижние штаны. Фадлан с товарищами принес землю с недалекого берега реки и прикрыл трупы. А затем все члены свиты отправились своим путем.

Когда Мутазу принесли голову Мустаина, он играл в шахматы. «Оставьте ее», — приказал халиф и продолжил игру. По окончании игры он приказал закопать голову, выдать Саиду Хранителю дверей 50 000 дирхемов, а также предоставить доходный пост в Басре^{564}.

Избавление от соперников из семьи Аббасидов не решило фундаментальных проблем Мутаза. Табари объясняет положение вполне четко: оплата, которую требовали тюрки, североафриканцы и другие солдаты, складывалась в ежегодную сумму 200 000 000 динаров, что являлось эквивалентом двухлетних налогов со всей империи. Положение государства было неустойчивым, но военные не хотели ничего знать и не остановились бы ни перед чем, чтобы обеспечить себе экономическое выживание. Тем временем все провинции оказались захвачены узурпаторами или местными командирами, для которых халиф в Самарре все больше становился лишь раздражающим фактором. Багдад сотрясали беспорядки, так как разные группы солдат пытались заставить ибн Тахира платить им; солдаты рыскали по городу, высматривая, что бы еще вытрясти из горожан. В Самарру из Багдада не поступало никаких денег — как, впрочем, и из когда-то богатых окрестных земель.

В Самарре разгневанные и доведенные до отчаяния войска выбрали собственных военачальников. Отношения между Васифом, Бугой и рядовыми тюрками давно уже были напряженными, и примирение, которое последовало после осады Багдада, продержалось недолго. Первой жертвой оказался Васиф. 29 октября 867 года вспыхнул бунт — тюрки и другие военные восстали против Васифа и Буги и потребовали свое жалование. Ответ Васифа был резок и недипломатичен: «Вы действительно считаете, что у нас есть деньги? Вы получите шиш!»

Буга вместе с другими командирами отправился обсудить ситуацию с халифом, оставив Васифа. Почти немедленно на него напали солдаты, вытащили из дома одного из офицеров, где Васиф пытался спрятаться, и отрубили ему голову. Надев ее на одну из палок, которые люди использовали для вытаскивания хлеба из печей, они пройти с ней по улицам города. Солдаты хотели ограбить дома Васифа, но Салих вместе с другими его сыновьями быстро среагировали и привели семейные резиденции в состояние обороны^{565}.

Следующей подошла очередь Буги. Он становился все более непопулярным у рядовых тюрков, и когда понял, что доверие халифа к нему тоже упало, решил бежать из Самарры. В ноябре 868 года он направился на север, к Мосулу. С ним было около тысячи человек, включая сотню его собственных гулямов, и много денег. Увы, второпях беглецы забыли взять с собой палатки, чтобы защититься от утренних зимних заморозков. Однажды вечером солдаты послали к своему предводителю офицера с жалобой. Буга потерял самообладание и сбежал — без оружия и практически в одиночку, направившись вниз но течению к Самарре, надеясь найти там убежище у Салиха, сына его старого друга Васифа. Стража на мосту перехватила лодку, и халифу отправили записку, сообщая, что схватили Бугу. Халиф, который спал теперь в одежде и полностью вооруженный, а также не пил вина с тех пор, как Буга увел своих людей, приказал немедленно принести голову пленника. Пятнадцать детей Буга сбежали в Багдад, где их схватили солдаты ибн Тахира и поместили в тюрьму в старом дворце Мансура в Круглом Городе^{566}.

Сын Васифа Салих все еще пытался найти средства для тюрков. Он решил, что правительственные секретари намеренно прячут деньги, которые предназначались войскам. В четверг 19 мая 869 года дело дошло до самого верха. Халиф лег поздно, а когда проснулся в полдень, то вызвал секретарей во дворец на встречу. Салих напал на них, и возник дикий гвалт. Когда тюркские войска ворвались во дворец и арестовали несчастных министров, халиф успел сбежать в свои личные покои. Пленников избили и уволокли, надели на них тяжелые цепи, но все усилия выколотить из них деньги ни к чему не привели: денег просто не было^{567}.

По мнению рядовых тюрков, халиф, который не может платить жалованье, вообще никому не нужен. Они решили дать Мутазу последний шанс: если он выплатит им жалованье, они убьют для него Салиха ибн Васифа. Это было соблазнительное предложение, но у Мутаза не лежал на столе чек. Он послал за своей матерью, грозной Кабихой, которая ответила (как оказалось, неправду), что ей нечего дать. Это стало концом пути для молодого халифа. 11 июля 869 года солдаты пришли за ним. Перепуганный криками приближающихся войск, он стал искать убежища в личных покоях. Тюрки потребовали, чтобы он вышел к ним. Халиф ответил, что вчера принял лекарство, от которого у него понос. Он сегодня уже двенадцать раз был в туалете и поэтому слишком слаб, чтобы выйти. Если они не верят ему, то могут прислать представителя, чтобы тот убедился сам.

Но солдат не интересовали отговорки. Его вытащили из покоев и, вероятно, избили дубинками. Когда халиф появился на людях, его рубашка была порвана в нескольких местах, а на плечах виднелись следы крови. Его поставили босиком на солнцепеке во дворе дворца. В Самарре наступил полдень. На беспощадной летней жаре несчастный Мутаз пытался облегчить положение ног, поднимая то одну, то другую с горячей земли. Тюрки продолжали бить его по голове и оскорблять. Под конец они устали развлекаться, его снова утащили внутрь, где заставили написать акт отречения и расписаться. В бумаге говорилось, что Мутаз понял, как не подходит для поста халифа и насколько будет лучше для мусульман, если он откажется от власти. Теперь халиф сделал эго легко и без принуждения^{568}. Акт оговаривал безопасность для сестры халифа, его матери и маленького сына, но не для самого Мутаза. Несмотря на очевидно фальшивое уверение, что халиф действовал по доброй воле, документ был юридически заверен — никто не мог бы противостоять давлению грубой военной силы.

Затем свергнутого халифа увели и три дня не давали ему еды и воды. Даже когда он попросил таток воды из колодца, ему отказали. Наконец, вечером 16 июля Мутаза, жалкого и одинокого, заперли в маленьком кирпичном подвале и закрыли дверь. На следующее утро он оказался мертвым. Затем был разыгран обычный циничный спектакль: члены семьи Аббасидов и военачальники явились, чтобы свидетельствовать, что на теле покойного нет следов насилия. Наконец, его положили рядом с братом Мунтасиром в удаленной части дворца Джавсак.

Нового халифа подыскали очень быстро. Можно подумать, что после ужасной судьбы Мутаза ни один человек не решится принять это поистине смертоносное звание. Однако новый кандидат был уверен, что справится лучше предшественников и восстановит халифат в его прежней славе. Мухтади, сын халифа Васика, и таким образом, кузен Мунтасира и Мутаза, был относительно пожилым во время возведения на трон — ему уже исполнилось тридцать восемь лет. Это был невысокий лысеющий человек, коренастый, с широкими плечами и высоким лбом. У него были синие глаза, унаследованные, вероятно, от матери-гречанки, и длинная борода; его лицо постоянно сохраняло суровое выражение^{569}.

Мы не знаем, почему среди множества принцев Аббасидов выбрали именно его. Не исключено, что он выдвинул себя сам, представив свою программу существования халифата. В любом случае двор Мухтади резко отличался от двора его предшественников. Там не было ни вина, ни музыкальных инструментов, ни каких-либо фривольностей. Певцов обоего пола изгнали из Самарры, львов, которых содержали во дворце халифа, убили, а собак увели^{570}. Его семья обязана была жить жизнью набожных аскетов. Мухтади хвастался, что, в отличие от Мутаза,

у меня нет матери, которая каждый год требует сумму в десять миллионов дирхемов на содержание своих рабынь, евнухов и прихлебателей. А что касается меня и моих детей, нам нужно только на еду и немного для моих братьев, у которых сейчас трудные времена^{571}.

Новый халиф также намеревался серьезно относиться к своим общественным обязанностям. Он лично сидел каждую неделю в суде мазалим, предназначенном для разбора жалоб, принимая прошения от граждан как справедливый и доступный монарх. Он надеялся и верил, что такая политика выстроит доброжелательные отношения между простыми мусульманами, и это поможет избавиться от тирании тюркских военных. Возможно, со временем он бы и преуспел, но финансовый кризис и продолжавшиеся требования солдат подхлестнули дальнейшие события.

В драмах, которые трясли халифат всю осень 869 года, а также весну и начало лета 870 года, участвовало несколько игроков. Это были рядовые тюрки, обосновавшиеся в кварталах Дур и Карх в Самарре. Их было лишь около пяти тысяч, но они были хорошо вооружены и решительно настроены. Их главным желанием было то, чтобы им стабильно платили. Тюрки были начеку, опасаясь, что их заменят другими войсками, например, североафриканцами, и быстро сообразили, что тюркские офицеры обманывают их. Эти офицеры были уже вторым поколением людей, первоначально служивших Мутасиму, среди них особенно выделялись Муса, сын Буги Старшего, и Салих, сын Васифа; оба участвовали в убийстве Мутаввакиля девять лет тому назад, но теперь владели огромными поместьями и собственными домами. Существовали еще гражданские администраторы, персы и арабы, которых тюрки — как офицеры, так и рядовые, — подозревали в присвоении денег, по праву принадлежавших им.

Мухтади стал халифом 11 июля 869 года, а в начале сентября его правление уже находилось в кризисе. В последние дни Мутаза жестокий убийца Салих ибн Васиф, отчаявшись найти деньги для тюрков, захватил несколько самых важных чиновников, чтобы попытаться выколотить деньги из них. Теперь он начал их пытать. Как ни странно, но у нас есть запись того, что происходило, сделанные самим палачом, человеком по имени Душаби, и когда их читаешь, кровь стынет в жилах. Из этих записей становятся очевидными жестокая радость, которую получал этот человек от причинения боли, и его презрение к отсутствию способности переносить эту боль, выказываемое несчастными жертвами.

Работой Душаби было не убить этих людей (во всяком случае, пока), а вытрясти из них любые оставшиеся средства. Он заявил первой своей жертве, Ахмеду ибн Израилу, что «смерть в этой жизни и муки и бесчестие в следующей — вот твоя судьба, если не будет тебе прощения и милосердия от Аллаха и снисходительности со стороны твоего халифа». Для Ахмеда единственным способом получить это прощение было выдать любые деньги, которые он мог бы иметь. Когда слов оказывалось недостаточно, Душаби требовал принести бичи и приказывал Ахмеду стоять на солнце. «Я с жаром кидался на него, хотя успех мог ускользнуть из моих рук, если бы он проявил немного мужества и стойкости». В конце концов Ахмед согласился написать обязательство на 19 000 динаров, которых у него, скорее всего, и не было, и на время его оставили в покое.

Следующий человек, Абу Нух (Нон) был обращенным из христиан, поэтому Душаби смог обвинить его в сохранении в глубине души старой веры и в осквернении мусульманских женщин; «Абу Нух на это ничего не ответил, такой слабый, несчастный человечек». Третий, Хасан ибн Махлад, «уже был слабым и раздавленным», и Душаби издевался над ним, говоря, что человек его положения не имеет права производить впечатление робкого и несостоятельного. В конце концов Хасан подписал обязательство на крупный драгоценный камень, стоивший 30 000 динаров.

Их суровые испытания еще далеко не закончились. Хасана отослали назад в тюрьму, но 8 сентября двух других поставили перед Салихом ибн Васифом в общественных воротах дворца. Каждый получил пятьсот ударов плетью — палачи по очереди наносили два удара и отходили в сторону, пока их товарищи наносили два следующих. Наконец их протащили по улицам на спинах ослов-водоносов, посаженными лицом к хвосту с выставленными всем на обозрение исполосованными спинами. Оба, и Ахмед, и Абу Нух, умерли еще до окончания этой ужасной процессии.

Порка секретарей произвела глубокое впечатление: в Самарре жили уважаемые люди, глубоко образованные и знавшие великие традиции чиновничества Аббасидов; эта варварская выходка лишний раз продемонстрировала беспощадность тюркского владычества. Халиф мог лишь горестно жаловаться: «Разве нет другого наказания, кроме кнута и смерти? Разве заключения в тюрьму недостаточно? — вопрошал он снова и снова. — Мы все от Аллаха и к Нему вернемся»^{572}.

После смерти секретарей Самарра на несколько месяцев затихла, хотя в Багдаде беспорядки не прекращались. Однако в декабре разразился новый кризис. Его вызвало прибытие из Рея Мусы ибн Буги Старшего. Мусу посылали на север Ирана, чтобы отразить угрозу нападения Алидов, восставших в горах к югу от Каспийского моря. Его люди добились некоторых успехов, но тут прослышали, что Салих ибн Васиф с друзьями прибирают к рукам государственные средства, пока они торчат на этой недружелюбной земле. Они хотели назад, в Самарру, чтобы отстаивать там свои интересы, поэтому Муса решил прервать кампанию и вернуться.

Халиф испугался: Муса и Салих были смертельными соперниками, и появление первого в столице неизбежно обостряло и без того напряженную ситуацию. Но в этом было и еще кое-что. Муса оставлял восставшим еретикам важный стратегический район. Мухтади молился и горько жаловался богу, что Муса предал веру мусульман. Он сам пошел бы воевать за мусульман, где бы они ни подверглись нападению, как и следует хорошему халифу. Но Аллаху следует наградить его лишь за добрые намерения, потому что у халифа нет сторонников, чтобы превратить желания в реальность.

19 декабря Муса вступил со своими войсками в Самарру. Он напрямую отправился к халифу, который сидел во Дворе Жалоб, схватил его и увез, а тюрки тем временем заполонили дворец. Мухтади протестовал, и Муса поклялся могилой Мутаввакиля, что не собирается причинять халифу зла. Это не могло успокоить Мухтади: в конце концов, Муса был одним из тех тюрков, которые участвовали в убийстве Мутаввакиля — а затем всех, кто об этом знал.

Тем временем Салих, найдя поддержку среди сбежавших 1 юрков, спрятался. Из своего потайного места он написал, что у него есть значительная сумма денег, часть которой была конфискована у секретарей, и что они все должны отложить решение дела. Халиф предлагал установить перемирие, но это лишь заставляло Мусу и его сторонников подозревать его еще больше, и некоторые тюрки начали поговаривать о его свержении.

Мухтади решил воспротивиться. Тюрки собрались в зале приемов, и халиф вышел к ним с мечом, умащенный благовониями, в чистых халатах. «Я пришел противостоять вам и готов умереть. Это мой меч, и я буду биться до тех пор. пока смогу его держать в руке. Бог видит, что если хоть один волос упадет с моей головы, вы все умрете. Разве вы неверующие? Разве у вас нет стыда? Разве вы не уважаете Аллаха? Сколько еще продлится это восстание против халифов, эта наглость и нахальство перед Господом?»

Халиф подчеркнул, что он и его семья бедны, у них нет ничего, что можно было бы забрать. Если тюрки хотят найти Салиха и убить его, они могут сделать это, но сам он не знает, где тот находится^{573}.

Это была смелая попытка обратиться к достоинству офицеров; по крайней мере, какое-то время тюрки сомневались, что им делать. Рядовые солдаты вплотную приблизились к халифу и стали жаловаться, что их лидеры, такие люди, как Муса и Салих. процветают, владеют огромными состояниями и живут в роскоши, в то время как они пребывают в отчаянной нужде. Они предложили ему союз против офицеров, попросив назначить одного из его братьев их командиром и поддерживать прямую связь с ним. В ответ халиф написал, что благодарит их за верность, но снова подчеркнул, что у него просто нет средств заплатить им прямо сейчас. Он с радостью удовлетворил бы их нужды даже за счет лишений собственной семьи — но его семья уже так бедна, что это ничего не даст.

Когда тюрки услышали ответ, они снова потребовали, чтобы он принял личное командование (и платил бы им), и чтобы была восстановлена должная военная система. Они хотели, чтобы каждые десять человек имели сержанта, а каждая сотня — командира, как было в старьте дни, а им самим регулярно платили каждые два месяца. Женщины и другие нахлебники должны быть убраны из платежных ведомостей, а офицеры не должны больше награждаться поместьями.

12 января 870 года халиф ответил, согласившись на их требования. Соглашение, которое удовлетворило бы обе стороны, казалось возможным. Единственной проблемой оставался Муса ибн Буга и другие офицеры, которых так легко скидывали с их постов. Возникла тупиковая ситуация, когда офицеры собрали своих сторонников, вооружили их и повели по улицам столицы.

16 января пришли новости, что группа бедуинских разбойников сожгла маленький городок Балад возле Мосула. Халиф увидел в этом возможность дать командирам какое-то полезное дело для разнообразия, а заодно убрать их из города. Но командующие отказались уходить, боясь, как они сказали, что Салих ибн Васиф выйдет из своего укрытия и в их отсутствие наделает дел.

В воскресенье 28 января хозяин дома, расположенного напротив дворца Салиха, сидел, болтая с друзьями, когда заметил вынырнувшего из аллеи мальчика-раба, который выглядел ужасно испуганным. Прежде чем они успели спросить его, что он тут делает, мальчик исчез. Вскоре появился оруженосец Салиха с четырьмя товарищами и тоже исчез в аллее. Скоро они появились вновь, ведя Салиха. Выяснилось, что мальчик зашел в дом в переулке, чтобы попросить воды, когда услышал, как кто-то сказал по-персидски: «Командир, прячься быстро, потому что в дом вошел мальчик попросить воды». Мальчик услышал зги слова и помчался сообщить о них оруженосцу Салиха, которого знал. Но тот решил выдать старого хозяина его врагам. Он нашел его в доме при помощи зеркальца в руке, сделав вид, что расчесывает бороду.

Салих выскочил из комнаты, и оруженосец испугался, как бы тот не вытащил меч. Но когда он вошел за Салихом в следующую комнату, то увидел, как тот что-то шепчет в углу. Салих просил отпустить его. Взявший его в плен человек сразу отказался, но предложил торг: он проведет его мимо резиденций членов его семьи и сторонников, и если кто-нибудь из них выйдет, чтобы помочь Салиху, он позволит пленнику уйти.

Группа двинулась по улице, Салих шел босиком, с непокрытой головой. Никто не вышел ему на помощь, и маленькая процессия проделала по улицам путь в три километра. Когда они достигли дворца Мусы ибн Буги, Салих оказался окружен врагами. Его взяли под стражу и повели к дворцу халифа, но когда конвой проходил у подножия большого спирального минарета, который до сих пор возвышался над Самаррой, один из солдат ударил Салиха сзади. После этого все закончилось очень быстро.

Людей с головой Салиха привели к халифу на закате, когда тот молился. Голова убитого была завернута в одежду раба, причем со свертка еще капала кровь. На следующий день, в понедельник, голову пронесли по городу, и какой-то поэт оказался под таким впечатлением от этого зрелища, что сочинил стихотворение, в котором говорилось, что Муса (то есть Моисей) сразил фараона.

Теперь Муса ибн Буга остался единственным еще оставшимся в живых лидером группы тюрков, убившей Мутаввакиля девять лет тому назад. Но начавшееся кровопролитие не закончилось. После смерти Салиха Муса со своими людьми оставил Самарру и отправился на север сражаться с бедуинами, которые сожгли Балад— но, как и прежде, его люди сохраняли живой интерес к тому, что происходит в столице. Существует несколько рассказов о том, что случилось потом^{574}, и по крайней мере общая картина случившегося ясна.

Согласно некоторым источникам, халиф попытался использовать отсутствие Мусы для подрыва его позиций. Он написал старшему командиру в армии Мусы по имени Баникбек, приказав ему принять командование на себя и привезти Мусу к нему в цепях. Но Мухтади неверно оценил этого человека: Байикбск отнес письмо прямо к Мусе, и они договорились совместно действовать претив халифа. Баникбек прибыл во дворец Джансак в субботу 16 июня и сразу же отправился к придворным. Он принес клятву верности халифу и извинился, что не схватил Мусу. Мухтади был подозрительным— у протестующего Байикбека забрали оружие и арестовали его. Тогда вооруженный эскорт военачальника окружил дворец. Среди советников Мухтади был член семьи Аббасидов по имени Салих ибн Али, прямой потомок халифа Мансура. Он понуждал своего владыку действовать более смело, чем действовали его предшественники. Салих напомнил Мухтади, как в ранние дни халифата Аббасидов Мансур казнил Абу Муслима, а когда сторонники Абу Муслима увидели его голову, то мирно разошлись — хотя многие из них ранее считали его чуть ли не богом. Халиф должен сделать то же самое с беспокойным тюрком.

Исторические примеры — опасная вещь. На Мухтади рассказ произвел впечатление, он вызвал кузнеца, который изготавливал колья и шесты для палаток и был его доверенным лицом. Этот человек убил Байикбека, а голову выбросил сопровождавшим его солдатам. Но те отнюдь не подумали мирно разбегаться. Вместо этого они восстали и убили командира дворцовой стражи. Халиф вызвал дополнительные войска из тех рядовых тюрков, которые совсем недавно принесли ему клятву верности. Возникла беспорядочная свалка.

Тогда Мухтади решил лично обратиться к тюркам, рассчитывая на тот же хороший результат, что получил раньше. Он вышел к ним со своим советником Салихом ибн Али, который воздел Коран над головой и призвал правоверных прийти на помощь своему халифу. Вместо этого солдаты ответили, что по призыву родственников мертвого Байикбека все тюрки отложили в сторону свои распри и объединились против халифа.

Тогда халиф в отчаянии начал взывать о помощи к народу. С мечом в руке он прошел через весь город, призывая простой народ поддержать его. «Люди, я повелитель правоверных. Выходите на бой, чтобы защитить своего халифа!»

Никто не вышел. Пока Мухтади шел через пустынные улицы, мимо глухих стен из глиняного кирпича и запертых дверей, он понял, что его игра проиграна. В конце концов он нашел убежище во дворце. Он отложил меч, переоделся в простой белый халат и вышел на крышу, откуда мог, перепрыгивая с одного здания на другое, спастись от преследователей.

Враги двигались вплотную за ним; поднявшись по лестницам, они обнаружили халифа на крыше. Раненый стрелой, он был вынужден сдаться. Долго Мухтади не протянул. Тюрки с некоторой долей справедливости упрекали его в плохом поступке по отношению к Мусе и в убийстве Байикбека, которому он давал письменные обещания. Ходили разные истории о том, как умер Мухтади — но в основном считалось, что его убили, разбив ему яички. К среде 20 июня он уже был мертв, и на следующий день народу выставили его тело, обмытое и подготовленное к похоронам, с незакрытым лицом.

Мухтади ясно понимал, как надо восстанавливать халифат, что импонировало чувствам мусульман; он имел широкую поддержку в народе. Окажись у него больше времени, он мог бы и преуспеть. Если бы он находился в Багдаде с его огромным населением из ученых, купцов и простых людей, то получил бы поддержку, в которой так нуждался. Но в Самарре, где большинство населения состояло из военных или государственных служащих, не возникло массового народного энтузиазма, который позволил бы его политике заработать. Теперь стало ясно, что руководить страной отныне будут военные: ни один правитель не мог выжить, если не сотрудничал с ними.

Смерть Мухтади от рук тюркских солдат отметила конец кошмаров в Самарре, но не привела к реставрации халифата в том виде, в каком он существовал в ночь убийства Мутаввакиля. Девять лет анархии разрушили империю, которую Мансур собрал, а Мамун оживил. Хаос в Самарре сопровождался падением власти Тахиридов на северо-востоке Ирана. Контроль в родных землях Аббасидов перешел в руки местных мусульманских правителей, которые больше не посылали халифам ничего, кроме сухих писем с едва заметным налетом уважения. Когда люди в Рее обратились к Мусе ибн Буге, чтобы он защитил их от диких дейлемитов с гор на севере, тот отверг их просьбы — и бросил жителей Рея на произвол судьбы из-за своих амбиций в столице. На западе назначенный Аббасидами правитель Египта Ахмед ибн Тулун объявил себя первым независимым правителем страны со времен Клеопатры.

В течение следующих шестидесяти лет халиф и ею сторонники боролись за обновление и расширение своей власти. На вершине этого возрождения, в конце краткого правления Муктафи в 908 году, халифы вернули неустойчивый контроль над всем Ираком и большой частью Сирии, Египта, а также областями западного Ирана. Халифат Аббасидов всегда был крепок именно региональной властью. Все это снова было потеряно во время долгого и гибельного правления Муктадира с 908 по 932 год. Халифат, разъедаемый финансовым кризисом и разрушенный военными беспорядками, ослабел до полной несостоятельности и в результате к 930-м годам исчез как политическая сила. Уменьшающиеся налоги и ресурсы разоренных сельскохозяйственных земель Ирака не могли более поддерживать амбиции халифов. Последний великий визирь, ибн Мукла, был посажен в подземную тюрьму, его руки, создававшие прекраснейшую арабскую каллиграфию, отрубили в злобной жажде мести.

К этому времени армия подмяла под себя все, что можно. Великие дворцы были разграблены и покинуты, большая часть Багдада лежала в руинах, оросительные системы были разрушены так, что уже не подлежали восстановлению. Великий канал Нахраван, разрушенный в военных целях, тоже больше никогда не был восстановлен. Разбойники-бедуины украли даже священный Черный Камень из Каабы в Мекке, а византийцы усилили натиск по всей протяженности границы. Неспособность халифов проводить джихад и защищать паломников была видна всем. В 935 году военный авантюрист по имени ибн Раик захватил власть как Амир аль-Омара, Эмир Эмиров, лишив Аббасидов последних остатков их светской власти.

Исчезновение халифата Аббасидов отмстило конец целой эры. Оно символизировало прекращение существования единого мусульманского государства под властью одного правителя. В 919 году соперничающий шиитский халифат Фатимидов преобразовался в государство Тунис, а в 969 году Фатимиды захватили и Египет. В 931 году Омейядами был образован еще один халифат — на территории далеких Испании и Португалии. Но ниспровержение Аббасидов отметило конец гораздо более долгой и древней истории. Халифат Аббасидов оказался последним государством, которое использовало ресурсы Месопотамии для поддержания громадной империи. С третьего тысячелетия до нашей эры следовавшие одно за другим государства шумеров, вавилонян, ассирийцев, арамейских персов и иранских Сасанидов использовали плодородие, даруемое Тигром и Евфратом, для создания великих цивилизаций и мировых империй. Аббасиды были последними властителями, которые поддерживали эту древнюю традицию. К десятому веку разоренные и покинутые земли, эксплуатируемые жадной и продажной администрацией, опустошенные мародерствующими бандами солдат, которым не платили денег, не могли больше содержать ничего, кроме мелких княжеств. Настоящая власть над мусульманским миром перешла в Египет и Иран, а позднее — в Турцию.

Но память о халифате выжила во всех последующих поколениях. Во все времена мусульмане помнили его величие и стремились восстановить его власть, престиж и единство. Память о древнем величии — это мощный стимул и для Усамы бен Ладена с его последователями. Поэтов, которым покровительствовали халифы, все еще читают и признают величайшими творцами на арабском языке, а переводы, спонсируемые владыками того времени, создали базис для более высоких знаний не только в исламском мире, но и на средневековом Западе.

Аббасиды определили стиль и вид мусульманской монархии: они показали, как должны себя вести халиф и визирь, как украшать дворец, как составлять формальные воззвания; плавный и изящный арабский алфавит сам по себе был продуктом канцелярии Аббасидов. Для потомков смиренного арендатора Хумаймы это было поразительным достижением.