Двор халифов

ПРЕДИСЛОВИЕ

Со времени восстания 750 года, которое привело династию к власти, и до ее падения в 930-х годах халифат[1] Аббасидов обладал наивысшей политической властью в исламском мире. Но в нем присутствовало и нечто большее — сама по себе долгая жизнь огромного халифата, который был создан Абу Бекром и его единомышленниками сразу же после смерти пророка Мухаммеда в 632 году и просуществовал в различных видах и в разных местах вплоть до отречения последнего оттоманского халифа в 1925 году.

В более поздние века халифы превратились в чисто декоративную фигуру, без власти и с невысоким статусом. Но триста лет, начиная с 632 года, халифы — сначала четверо «праведных», затем с 661 года Омейяды, и наконец с 750 года Аббасиды — обладали реальной властью и были правителями мусульман всего мира. Они осуществили объединение уммы (мусульманского сообщества). Двор халифов сформировал стиль поведения всех мусульманских правителей и административную систему, которая послужила моделью для всех успешных режимов.

Задача этой книги — рассказать историю жизни халифов из рода Аббасидов и их двора за двести лет, которые составили их золотой век. Я намеренно использую слово «история» и умышленно излагаю содержание повествовательно, чтобы сосредоточиться на людях и событиях. Это сделано не потому, что историческое значение состоявшихся перемен, социальные и экономические факторы не имеют значения; ясно, что они важны, и я всюду об этом упоминаю. Но при написании научной и академической истории исламского Среднего Востока мы (я имею в виду нашу маленькую группу ученых, которые работают над этой темой) с недоверием относились к сюжетным рассказам и явным выдумкам, поэтому избегали их. Поступая так, мы не делали скидок ни себе, ни своему предмету исследования. Для входящих в наш особый мирок посторонних людей мы сделали нашу область деятельности трудной, проблематичной и достаточно скучной.

В некотором роде мы предали наши источники, ибо арабские хронисты, на сведениях которых строилась наша реконструкция прошлого, сплошь и рядом используют рассказы и анекдоты, чтобы заострить повествование и расцветить личности. Конечно, бюрократия Аббасидов создавала огромное количество документов — сначала на папирусе, а затем, с конца восьмого века, и на бумаге. Однако все они, по существу, потеряны, и нет надежды на их восстановление. В основном мы должны опираться на литературные источники, дабы воссоздать черты этой цивилизации, а большая часть этой литературы — художественная по своей форме. И насколько высоко художественная! В ней честно отразилось течение событий (например, военных кампаний) — но они редко оказываются такими простыми, как кажутся на первый взгляд. Это истории смешные, истории трагические, истории, которые кажутся слегка созерцательными, истории, чей реальный смысл уже потерян для нас.

Если мы хотим понять, как набиралась армия, как собирались налоги, как украшалась комната или каким человеком в действительности был Гарун аль-Рашид, то можем сделать это лишь благодаря тем рассказам и анекдотам, которые мы должны отбрасывать как историки. Спорна надежность этих повествований, под большим сомнением находится их правдивость, сложно отделить факты от выдумки. Даже относительно ключевых событий, например, неожиданной смерти халифа Хади в 786 году, у нас имеются различные мнения, которые противоречат друг другу. Но все они принадлежат современникам или почти современникам — а значит, отражают то, что люди думали о случившемся, то, что, по их мнению, могло случиться именно так.

Поэтому эта книга полна рассказов, и я не прошу за них прошения. Я всего лишь смиренно и нерешительно следую по стопам великих арабских историков девятого и десятого веков.

Эта работа — не полномасштабное рассмотрение ранней исламской истории, потому что последнее прекрасно сделано более квалифицированными учеными, чем я^{1}. Однако важно представить некоторых писателей, за которыми я тянулся.

Мухаммед ибн Джарир аль-Табирн (Muhammad ibn Jarir al-Tabari) происходил, как свидетельствует его имя, из провинции Табаристан на южной оконечности Каспийского моря. По происхождению он был иранцем, но в то же время являлся набожным мусульманином, глубоко почитающим арабскую историю и традиции. В основном он работал в Багдаде, где жил во второй половине девятого века, и таким образом оказался современником многих событий, описанных в его книгах. Он активно поддерживал режим Аббасидов, но не был придворным историком, зависящим от благосклонности и покровительства. Он жил на доходы со своих имений в Табаристане, которые каждый год доставляли ему паломники из его родных мест, проходящие мимо. Он вел аскетический образ жизни и, похоже, не был женат и не имел детей, не участвовал активно и в политике. Он был религиозен и разделял недоверие богачей к простым людям, веря в порядок и иерархию.

А еще аль-Табари был человеком поистине удивительного трудолюбия. Его огромная «История пророков и царей» недавно переведена на английский язык. Она насчитывает тридцать восемь печатных томов, в каждом из которых много больше двухсот страниц — в общей сложности, вероятно, десять тысяч страниц. И это еще не предел его стараний — он написал также комментарии к «Корану», которые ненамного короче. Обе работы, и комментарии, и «История», являются классикой в своих областях. Табари особо ценен как историк, потому что включал в свои описания более ранние работы, целыми книгами или фрагментами, почти дословно. Это не было плагиатом, так как он не пытался претендовать на авторские права и показывал это совершенно явно. Некоторым образом «История» Табари — скорее целая библиотека, чем обычная книга; но сам факт сохранения такого материала означает, что ее автор близко передает многие подлинные голоса и является свидетелем высказывания этих мнений. «История» формирует фундамент моей работы точно так же, как она является фундаментом для всех остальных работ по ранней истории ислама.

Абу’ль-Фарадж аль-Исфахани (Abu’l Faraj al-Isfahâni, умер в 967 г.), «человек из Исфагана», несмотря на свое имя, являлся арабом по происхождению; он действительно был потомком халифов Омейядов, которые правили до прихода в 750 году Аббасидов. Однако он не был приверженцем старой династии, его политические симпатии принадлежали скорее потомкам Али. Он создал грустное, но очень точное описание гибели членов дома Али от рук пришедших к власти Аббасидов. Именно его великой «Книге песней» я во многом следую в этой работе. Как и «История» Табари, она огромна: ее никогда не переводили на английский язык, но арабские издания насчитывают более двадцати больших томов. Работа Табари не лишена легковесных отрывков, но в основном посвящена серьезным вопросам политики и войны. Напротив, Исфахани интересовался только песнями, певцами и поэтами. Хотя его труд и научен, он все же более беззаботен, и автор сохраняет многочисленные эпизоды — информативные, смешные, скабрезные, — открывающие окно в повседневную жизнь тою времени. Как и Табари, он старается дословно сохранить передаваемый рассказ и уважает свои источники; благодаря ему мы можем ознакомиться с манерой изложения таких писателей девятого века, как ибн Аби Тахир (Ibn Abi Tahir), несмотря на то, что большая часть подлинников утеряна.

Еще одна важная работа по истории Аббасидов — это «Золотые луга» Масуди (Mas'üdï). Данная книга представляет собой общую историю исламскою мира, отражая примерно тот же период, что и «История» Табари. Однако во многих отношениях это более приглаженное литературное произведение. Она соединяет исторический рассказ с очаровательными описаниями жизни и обычаев при дворе. Более литературный стиль делает се в некотором роде менее живой, чем более грубые дословные пересказы Табари, и иногда кажется, что рассказы Масуди отражают восприятие его собственного времени, а не более раннего периода эпохи Аббасидов. Но Масуди все-таки создал замечательное произведение. Существует английский перевод тех частей «Золотых лугов», которые относятся к эпохе Аббасидов. Перевод этот сокращенный, но живой и надежный; быть может, он лучше всего способен познакомить неспециалиста с арабскими историческими традициями.

Я использовал множество других источников для накопления деталей, углубления в тему и понимания; специалисты найдут их в примечаниях и библиографии.

Эта книга не является общей историей халифата Аббасидов. Она фокусируется на халифах, их дворе и придворной жизни. Включено также несколько историй из провинциальной жизни. Я сознаю, что не затронул огромные пласты культурной жизни того периода. Я игнорировал становление исламских законов и теологии этого периода, которые заложили фундамент для развития этих предметов на все последующие времена — именно в этот период собирались и эволюционировали заветы Пророка. Но я не отвел места этому процессу, поскольку за несколькими исключениями эти ценные инициативы не были производной культуры двора или увлечениями халифов. Они шли скорее от здравомыслящих и трудолюбивых горожан Багдада и других городов, чей образ жизни во многих отношениях являлся противоположностью очаровательному, но иногда морально сомнительному миру двора. Мой анализ поэзии и литературы эпохи Аббасидов лишь иллюстративен и вовсе не исчерпывающ; он рассматривает искусство как часть более широкой культуры двора и сосредоточен на жизни писателей и их работе.

Я сознаю, что мои более строгие и образованные коллеги могут счесть эту книгу чересчур фривольной. При концентрации на драматических событиях, выдающихся личностях и мелочах повседневной жизни народа может показаться, что она идет вразрез со многими последними тенденциями в исторических работах. Но я не прошу прощения за попытку представить более широкой аудитории темп, волнение, обаяние, страхи и опасности жизни при дворе Аббасидов.

Я также понимаю, что некоторые читатели-мусульмане могут увидеть в этой книге некую непочтительность к славным дням Аббасидов. Халифам и их советникам не оказывается подобающее почтение. Честно говоря, книга содержит заметную долю описаний возлияний и секса. Тот факт, что вино пилось в больших количествах и лилось весьма щедро, может сильно раздражать набожных людей. Однако тут нет ничего сверх того, что присутствует в оригинальных арабских источниках. Писатели девятого и десятого веков знали, что их правители имеют человеческие слабости, и с удовольствием их описывали. Создание стерильной, отмытой добела версии не послужит пониманию сущности Халифата. Мой рассказ лишь отражает богатство и разнообразие человеческой натуры; храбрость и преданность, ум и расчетливость, жестокость и продажность, глупость и доверчивость — все описано тут.

В некоторых местах читателя может удивить язык. Арабским авторам этого периода, включая благочестивого Табари, не запрещалось использовать вульгарную, непосредственную речь, которая приводила в замешательство более поздних авторов. Когда великий историк тринадцатого века ибн аль-Асир (Ibn al-Atlïïr) кратко излагал историю Табари, то был поражен, что «такой богобоязненный человек, каким тот являлся», мог воспроизвести скабрезную поэму о сексуальных наклонностях халифа Амина и доставил себе удовольствие процитировать пару вполне невинных строчек. Но критик девятого века в сфере культуры Джахиз (Jâhiz) писал: «Некоторые из разделяющих идеи аскетизма и самоотречения чувствуют неловкость и смущение при употреблении слов «влагалище», «член» и «половой акт». Но большинство таких мужчин не обладают ни знаниями, ни честью, ни благородством, ни достоинством»^{2}. Я намеренно не убирал такие моменты в рассказе и не пытался спрятать их в «скромной неясности мертвого языка», ибо они являются неотъемлемой чертой этой живой и здоровой культуры.

Эта книга — попытка представить неспециализированной аудитории богатую историю и культуру того периода, а также тех мужчин и женщин, которые ее создавали. Халифат Аббасидов в восьмом и девятом веках был таким же центром мировой не горни, как Римская империя в нервом и втором веках. Как и в Римской империи, результатом стало политическое влияние и развитие общества следующих поколений. И все-гаки людские характеры и события золотого века Халифата в основном неизвестны вне (а зачастую и внутри) границ мусульманского мира. Я надеюсь, что эта книга немного продвинет нас к тому, чтобы сделать халифов Аббасидов частью мироощущения образованных людей таким же образом, как в него вошли миры Древней Греции и Рима.

Неарабский читатель этой работы столкнется со многими страшными и непривычными именами, которые могут оказаться трудно воспринимаемыми и плохо запоминающимися. Я попытался сделать имена насколько возможно более простыми, но знаю, что проблемы все-таки остались.

В настоящее время существуют стандартные и вполне приемлемые пути транслитерации арабских букв в римскую письменность. Я не принял целиком ни один из них. Неарабисту не очень поможет возможность различать два типа b, s или I, а читатели, которые знают язык, как-нибудь разберутся сами. Арабский язык имеет и длинные, и короткие гласные звуки, это в большинстве случаев я указываю. Мне кажется, полезно знать, что имя халифа Рашида произносится скорее как «Рашимд», но отнюдь не как «Раашид». Простое стоящее ā произносится как долгое «аа», ī — как «ии», a ÿ — как «уу», и ударение падает на эти долгие звуки.

Я также отметил арабскую букву «айин» (ауп) как «^с»,[2] когда она находится в середине слова. «Айин» — это характерный для арабского языка согласный звук, произношение коего можно выучить только со слуха, повторением. Вероятно, более разумно считать его продлением с запинкой предыдущего гласного звука. Символ ‘ (по-арабски hamza) — это просто горловая остановка.

Сами имена можно разделить на отдельные труппы. Халифы Аббасиды имели данные при рождении имена — но, как и их отцам, когда они вступали на трон, им давались официальные титулы, под которыми они обычно и известны. Со времен Мутасима эти титулы почти всегда становились активной частицей имен на «Му-», что дает определенное единообразие при титуловании.

Данные имена отдельных личностей иногда имели библейское происхождение: Ибрахим (Ibrāhīm) — это Авраам, Исхак (Ishāq) — Исаак, Юсуф (Yūsuf) — Иосиф, Муса (Mūsa) — Моисей, Гарун (Нārūп) — Аарон, Яхья (Yahya) — Иоанн, а Иса (Isā) — Иисус. Некоторые имена, такие, как Мухаммед и Али, имеют чисто исламское религиозное значение. Существовали также имена, определяющие носителя как раба Бога (абд) под любым из его имен, чаще всего Абд Аллах, — но также Абд аль-Малик (раб царя).

Людей называли также по их отцам, например, ибн Фулан (Fulān означает попросту «какой-то») или по их сыновьям, например, Абу Фулан. Мы даже наталкиваемся на людей, которых звали ибн Аби Фулан, «сын отца какого-то». Женщин именовали бинт Фулан, «дочь какого-то», — или, что более обычно, Умм Фулан, «мать какого-то».

Однако многие имена, особенно не арабские, например, тюркских солдат в девятом и десятом веках, не укладываются в данные примеры, и иногда из-за причуд арабской орфографии мы не можем быть уверены в том, что они означали и как произносились.

В период правления Аббасидов в обращении ходили две основные монеты. Самым ценным был золотой динар — маленькая монетка примерно сантиметр в диаметре. Вместе с ним существовал более крупный дирхем, — тонкая серебряная монета чуть больше двух сантиметров в диаметре и весящая около трех грамм. Все монеты имели надпись, но, за исключением редких случаев, были лишены изображения. Соотношение между двумя монетами не было постоянным, но в девятом веке динар стоил примерно двадцать дирхемов. Обычно монеты весили не одинаково, и часто динар был единицей счета, а не настоящей монетой. В восьмом веке существовала модная монета, называвшаяся даник, но, похоже, к середине девятого века она ушла из обращения.

Главной единицей веса был ратл (от греческого литрон то есть литр). Он сильно разнился при переходе из одного района исламского мира в другой, но в Ираке в девятом веке обычно был равен примерно 400 граммам — то есть немного меньше фунта английской системы мер.

Корот кие длины измерялись в локтях (дхира), которые примерно равнялись половине метра. Более длинные расстояния измерялись в милсах (римские мили) или в персидских фарсахах (парсанг).

Я давал большинство размеров в современных эквивалентах — и конечно, они приблизительны.