Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Елизавета испытывала странное чувство, снова очутившись в Вестминстерском дворце, — она была гостьей в собственном доме и каждый раз, прикасаясь к какой-нибудь знакомой вещи или книге, спохватывалась, что все это уже принадлежит кому-то другому. Ей отвели маленькую комнату, в которой спала Метти, а ее младшим сестрам приходило взбираться вверх по витой лестнице в общую спальню и устраиваться на ночь в одном помещении с молоденькими фрейлинами королевы. Но самым странным казалось, пожалуй, то, что к ней обращались «леди Елизавета».

«А бедный герцог Букингем рисковал жизнью ради нас!» — напоминала она себе, чтобы победить вспышки самолюбия. Кроме того, говорили, что король поступил благородно. После мятежа он решил сам распорядиться судьбами своих племянниц предложил «вудвилльской даме» заключить сделку весьма выгодных для нее условиях.

Он не допустит больше, чтобы у него за спиной строили планы насчет неких браков, которые могли бы лишить его трона. Он сам выберет для девушек мужей, заявил он; это будут молодые люди благородного происхождения, но занимающие такое положение в обществе, по которому их права не могут превышать прав королевских бастардов. Однако Ричард, пообещал дать девушкам приданое и оказывать и знаки внимания, приличествующие знатным особам. Вначале вдовствующая королева была преисполнена решимости заставить его публично поклясться в то, что он выполнит свое обещание. Но ее замысел не удался, и, снова погрузившись в уныние, она, наконец, согласилась покинуть церковное убежище, комнаты находились в самом дальнем крыле дворца, и потому дети редко виделись с ней, а охрану покоев возглавлял все тот же ненавистный Несфилд

Графиню Ричмонд из рода Плантагенетов обвинили в государственной измене, но благодаря тому, что она не рискнула вовлечь в заговор своего мужа, он остался главным камергером королевского двора. Кристально чистому Стенли повезло: его назначил опекуном своей жены при том условии, что он будет держать ее в каком-нибудь отдаленном поместье.

Елизавета предпочла бы разделить их участь: это менее унизительно, чем постоянно чувствовать, что твое участие в заговоре просто не принимают всерьез. Ей претило жить под одной крышей с дядей и есть его хлеб. Если бы не доброжелательное отношение новой королевы, ее жизнь в родном доме показалась бы ей намного тягостнее, чем заточение. А сейчас у нее, по крайней мере, была подруга, с которой приятно поговорить, хорошая лошадь для прогулок верхом, занятия музыкой и танцами, наряды и книги все то, что так любила она и ее сестры.

— Почему вы ко мне так добры? — робко спросила она свою царственную хозяйку, когда они остались наедине в оранжерее.

— Возможно, потому, что я знаю, каково чувствовать себя униженной и несчастной, — улыбнулась Анна Невилль, составляя букет из весенних цветов, которые собирали для нее Энн и маленькая Кэтрин. — Кроме того, с тех пор как умерла моя единственная сестра, мне не хватало подруги, похождений по характеру на меня. Да и разве тебе, Бесс, не приходило в голову, что тебя очень легко полюбить?

Анна склонила набок свою золотую головку, любуясь букетом и переставляя цветы так, чтобы букет выглядел эффектнее.

— Уверена, что и Ричарду ты нравишься, — добавила она. — А ему нравится далеко не каждый.

Эти простые слова поразили Елизавету. Как может Ричард любить ее? Одно ее присутствие здесь должно доставлять ему массу неприятных минут. И не придумав ничего лучшего, Елизавета промямлила:

— Наверное, это потому, что я похожа на своего отца.

— Твой отец был для него целым миром, то есть мужской частью этого мира, которая не имеет отношения ко мне, — сказала Анна и велела одной из своих фрейлин поставить вазу с цветами на видное место. — А мне необыкновенно повезло, Бесс. Те браки, которые обычно заключают королевские особы, основаны отнюдь не на любви. Представляю, как ненавидят венценосные мужья своих жен. В лучшем случае — просто терпят их. Но мой супруг любит меня

Последние слова она произнесла с особым чувством и принялась тихо напевать что-то своим приятным низким голосом. Да, несомненно, брак с Ричардом принес ей счастье.

Елизавета молча и неотрывно смотрела на нее. Удивительно, как одно противоречит другому. Ричард — такой образцовый семьянин, так трогательно заботится о своей злобной матери, живущей в замке Бейнард, — и в то же время о нем рассказывают страшные вещи.

Обе молодые женщины, не сговариваясь, избегали обсуждать судьбу злосчастного мятежника Букингема. Елизавета, оценив тактичность королевы, старалась не досаждать ей вопросами о своих братьях.

— Король проявил такое великодушие, позволив вам оставить при вашем дворе молодого Уорвика, — сказала она, разглядывая из окна свежие почки на деревьях и пытаясь снова уйти от разговора, который, конечно, был бы для нее куда интереснее.

— Уорвик — человек простодушный и безобидный, а кроме того, он наш общий племянник, — заметила Анна.

— Но Нед и Дикон тоже были его племянниками! А где же они сейчас? — вырвалось у Елизаветы.

Анна вздохнула и отложила в сторону свои ножницы. Жизнь научила ее быть терпеливой.

— Дорогая моя Бесс, я уже говорила тебе, что ничего не знаю! Уверена, что они в Тауэре и с ними очень хорошо обращаются, но даже мне Ричард не говорит о них ни слова. А когда однажды я ради тебя спросила его об этом, он совершенно замкнулся в себе, и несколько дней у нас с ним все шло кувырком. Вообще, нельзя сказать, что у Ричарда скверный характер, — добавила она, пытаясь как-то оправдать поведение мужа. — Но в последнее время он стал плохо спать. Все оттого, что на него навалилось множество государственных дел.

«Или оттого, что его мучит совесть!» — подумала Елизавета. Но, щадя чувства хозяйки, которая хорошо к ней относилась, она не решилась произнести это вслух и поспешила переменить тему.

— По-моему, именно потому, что Ричард так удачлив, многие склонны верить любым слухам о нем — продолжала Анна.

Елизавета покраснела от смущения, хотя было ясно, что Анна не ее имела в виду.

— Но вы же не верите всем этим слухам? — спросила она, внимательно наблюдая за Анной.

— Конечно, нет, — ответила королева и принялась поправлять складки своего красивого платья, заслышав шаги в саду. — Когда знаешь человека много лет, можешь с уверенностью предугадать, как он поведет себя в тех или иных обстоятельствах, и не обращать снимания на слухи, которые плетут о нем всякие проходимцы.

— Значит, даже если вы никогда больше не увидите моих дорогих братьев, вы все равно не поверите…

Королева раздраженно хлопнула ладонью по резной ручке своего стула.

— О Бесс, сколько можно возвращаться к одной и той же теме! — воскликнула она. — Думаю, даже если сам Господь Бог поручит архангелу Гавриилу сообщить мне, что мой муж причинил зло твоим братьям, я все равно не поверю.

В этот момент в конце оранжереи раздвинулись шторы, и, к своему ужасу, Елизавета увидела, что к ним направляется, не кто иной, как Ричард. Он держал в руке перчатки для верховой езды и, судя по всему, прошел в сад без свиты.

— Чему ты не поверишь, радость моя? — спросил он, уловив лишь конец ее фразы.

— Что ты плохо себя вел, — ответила она в своей забавной детской манере.

— А что, наша очаровательная гостья старалась. Убедить тебя, что мое поведение небезупречно? — учтиво поинтересовался он.

— Нет. Просто мы обсуждали, что такое хорошо знать человека, — сказала Анна, которую собственная нелегкая жизнь научила вовремя находить нужный ответ.

— Ну, если она так говорила обо мне, нам нужно «в наказание» как можно скорее найти ей мужа, — продолжал Ричард, сделав вид, что не слышал слов Анны.

Королева схватила его за руку.

— О, Ричард, пожалуйста, не отсылай ее сейчас от меня! — принялась умолять она. — Тут, на троне, чувствуешь себя такой одинокой.

— Ты могла бы больше времени проводить с нашим мальчиком, — предложил он, поняв, что разлука с ним плохо сказывается на душевном состоянии жены. В этом его убедили врачи и ее нервозность.

— Летом — конечно. Но из-за угольной топки, которая сейчас вошла в моду, в Лондоне стоят такие туманы, что он так же, как и я, совершенно не может дышать этим воздухом, — сказала Анна. — Думаю, что на природе, в Уорвике, ему намного лучше.

Ричард подошел к ней и, взяв за подбородок, приподнял ее голову. Он старался не показывать свои чувства при посторонних, но сейчас нельзя было не заметить, с какой нежностью его длинные выразительные пальцы прикоснулись к ее белой коже. Анна подняла глаза и счастливо улыбнулась, а Елизавета, охваченная необъяснимой завистью, поспешила незаметно удалиться.

Но даже в тот момент, когда он смотрел на женщину, в глазах которой светилось обожание, то не терял своей поистине кошачьей бдительности.

— Я бы хотел, чтобы ты, Елизавета, зашла ко мне в кабинет после обеда, — сказал он, не повернув головы. — Мой секретарь готовит кое-какие документы, касающиеся тебя.

И хотя Елизавете было не по себе с того дня, когда она вновь поселилась во дворце, для нее особенно тяжело было оказаться вновь в отцовском кабинете. Впрочем, она все же почувствовала благодарность за то, что тут ничего не стали менять. Все было так, как тогда, когда она вошла сюда в последний раз — в тот день, когда отец утешал ее из-за расстроившейся свадьбы, а рядом у стола стоял ее брат.

Сейчас в этом огромном резном кресле сидел совсем другой человек. А потому и весь мир казался Елизавете другим — чужим и угрюмым.

Склонившись над столом, Ричард углубился в чтение документов, и Елизавета воспользовалась моментом, чтобы, пока он этого не видит, внимательнее приглядеться к нему. Он сидел в кресле не так, как Эдуард, и не создавалось впечатления, что он заполняет его собою целиком, поскольку Ричард был худее и подвижнее; но одет он был не менее роскошно, в этом он всегда был особенно щепетилен. Елизавета не могла не признать, что, хотя на его живом лице порой проступали следы усталости, на нем никогда не появлялось выражение праздности или лени. С блеском его двора могло сравниться лишь былое величие двора Ричарда II Бордоского, большого ценителя прекрасного, как говорили иностранные посланники; однако нынешние порядки при дворе отличались почти военной строгостью.

— Подайте мне документы, в которых оговаривается сумма дохода для дочерей леди Грей, — приказал Ричард, и его секретарь Кендал тотчас положил перед ним бумаги.

— Замените мне перо, Джон, — обратился король к своему оруженосцу. — И переложите стул леди Елизавете.

Пока Джон Грин выдвигал для нее стул, Елизавета скользнула по нему пытливым взглядом. Этот вежливый молодой человек наверняка знает, что случилось с ее братьями. Ведь именно он относил сэру Роберту Брэкенбери в Тауэр письмо своего господина, подумала она. Если бы только я нашла способ заставить его заговорить!

Елизавета наблюдала, как король-узурпатор ставит свою витиеватую подпись, — так, наверное, мог бы расписываться художник, — как он протягивает секретарю сей дарственный акт, от которого зависит, будет ли она жить в богатстве или в бедности, и откидывается в кресле.

— Прочитайте документ вслух, Кендал, — сказал он, — чтобы старшая из этих леди могла ознакомиться с его содержанием.

Акт гласил, что сестрам полагалось в год по двести фунтов, которые будут выплачиваться из личных Денег короля, а ей самой — пятьсот. Более чем достаточно для любой знатной дамы, подумала Елизавета, хотя плохо разбиралась в подобных расчетах. Далее шли пункты, в которых содержалось обещание выдать девушек замуж и обеспечить им приданое; но длинные запутанные юридические формулы Елизавета пропустила мимо ушей. Не деньги ее интересовали — она нуждалась в чьей-нибудь нежной заботе, — в чем-то вроде покровительственной любви отца, обожания Томаса Стеффорда или требовательной любви ее юных братьев. И в тот момент, когда она бормотала слова благодарности, ее глаза наполнились слезами, так что она даже не заметила, как король отпустил своих помощников, и они впервые остались наедине.

Она вдруг увидела, что король вышел из-за стола и стоит перед ней, в то время как она продолжает сидеть, и это вывело ее из задумчивости.

— Я намеренно не приглашал тебя сюда раньше, — мягко сказал он, и Елизавета поняла, что он заметил слезы у нее на глазах.

— Эта комната хранит воспоминания, — словно оправдываясь, ответила она и поспешила подняться, как требовал этикет.

— И для меня она тоже хранит воспоминания, — произнес он. В его голосе послышались особые нотки, и чувство общей утраты всколыхнуло в ее душе симпатию к этому человеку.

Елизавета подняла глаза, посмотрела ему в лицо и, несмотря на то, что много событий — странных, незабываемых — омрачили их отношения, чуть не поддалась естественному порыву уткнуться ему в плечо. Он был молод — всего на десять лет старше ее — и являл собой часть того прежнего благополучного мира, который для нее разом рухнул. Он был с ней одной крови, и в старые времена, если требовалось уладить какие-либо проблемы внутри страны или за ее пределами, это важное дело всегда поручалось младшему брату короля.

— Я знаю, что и вы любили его, — нерешительно произнесла она. — Именно потому удивительно все то, что происходит сейчас.

Ричард рассмеялся коротким смешком.

— Уверяю тебя: не ты одна удивлена, — сказал он и встал возле камина. — Знаешь ли ты, насколько я был удивлен, когда собирался выполнить последние приказания умершего брата и вдруг обнаружил, что Риверс и Грей тайно, за моей спиной, пытаются переманить на свою сторону его сына? А каково мне было, когда в Йорке я провозгласил его королем, привез в Лондон — и тут узнал, что твоя мать ославила меня как предателя и поспешила упрятать вас всех в аббатство? Как будто я собирался вас съесть!

— Вы хотите сказать, что, если бы мы доверились вам и поручили выполнить последнюю волю отца, все могло бы быть иначе? — спросила Елизавета и спохватилась, что ведет себя бестактно и прямолинейно, как подросток, а не взрослый человек.

— Я рад, что ты понимаешь это. Надеюсь, тебе ясно, что в изменившихся обстоятельствах я вынужден был действовать иначе. Даже твой отец не мог предвидеть, что родственники его жены набросятся на меня, как голодные псы, чтобы снова начать раздирать на части эту несчастную разграбленную страну.

— Мне было не по себе оттого, что мои родственники Вудвилли не доверяют вам, дядя Ричард. Сначала я пыталась убедить маму…

Он стоял к ней спиной и задумчиво водил пальцем по контуру белой розы, нарисованной на огромной стене дымохода.

— Ты всегда была самой толковой в этой компании, Бесс, — небрежно бросил он. — И потому мне очень тяжело говорить с тобой о подобных вещах.

И тут она вспыхнула от гнева, впервые ощутив фальшь в его будто бы искренних словах.

— Лучше признайтесь: именно потому, что я что-то значу, вы хотите завоевать мое доверие! — заявила она.

— Сейчас уже поздно решать, значишь ты что-нибудь или нет! — Он круто развернулся, взмахнув своими малиновыми рукавами с меховой опушкой. — Было время, когда я мог бы удовольствоваться ролью регента. Но не теперь. Они все были во дворце, у смертного одра моего брата. Бог ты мой, я бы все отдал, чтобы оказаться тогда там! Гастингс, Стенли, Мортон, Дорсет — они были рядом с ним, когда я сражался за него в Шотландии. Они тоже поклялись исполнить его волю. Но в тот день, когда я собрал Совет, когда все уже было готово для коронации его сына, я вдруг узнал, что даже те, кого я пощадил, участвовали в заговоре против меня. Даже твоя мать, — которая так боялась меня, что решила укрыться в убежище, — приложила руку к этому делу. И тогда я послал за твоим младшим братом. Именно мне — а не Энтони Риверсу или кому-нибудь еще из этих проклятых Вудвиллей — вручил Эдуард судьбу своих сыновей.

Елизавета, как фурия, набросилась на него.

— Да, их судьбу отдали в ваши руки! Никто этого не отрицает. Но что вы с ними сделали?!

Он промолчал, и тогда она, позабыв страх, принялась бешено колотить кулачками по его груди.

— Что вы сделали с моими братьями? — кричала она, и ей самой голос, раздающийся в комнате, напоминал голос базарной бабы.

Но перед ней был король, а того, кто бьет короля, можно приравнять к изменнику родины. Ричарду ничего не стоит позвать своих людей и приказать им увести ее в Тауэр. Вместо этого он схватил Елизавету за запястья и сильным движением, молча оттолкнул от себя.

— Я сделал то, что было нужно Англии, — сказал он, и в его голосе послышалось рычание тех самых леопардов, которые красовались у него на гербе.

Еще несколько минут они прожигали друг друга ненавидящими взглядами. Но очень быстро она снова ощутила свою беспомощность. И, несмотря на дрожь во всем теле, Елизавета заставила себя склониться перед королем в глубоком реверансе. Таким образом, она выражала ему свою покорность и давала себе возможность остыть и мысленно засчитать новые очки в их схватке. Конечно, он невольно дал ей понять, что ее вес в обществе был бы значительно большим, если бы ее братья остались живы. А какие чувства вызвал у него взрыв ее эмоций, — ненависть или, наоборот, большее уважение, — было ей неведомо. Она знала только одно: в его лице появилось что-то такое, что навсегда отбило у нее охоту спрашивать о судьбе братьев. И только потом, уединившись в своей комнате, Елизавета поняла, что она, пожалуй, единственный человек, который вообще осмелился задать ему этот вопрос.

Если Ричард и был взволнован, он ничем не выдал своих чувств. Легкой походкой он снова подошел к столу и принялся перелистывать какие-то бумаги.

— Я восхищен твоей смелостью, — как ни в чем не бывало, сказал он. — Ты под стать своему вспыльчивому младшему брату. В твоем характере больше от Плантагенетов, чем от Вудвиллей.

Елизавета не удержалась и шагнула к нему.

— Значит, вы любите его? — запинаясь, спросила она, почувствовав, что он говорит так, будто брат ее еще жив. Но король не отреагировал на ее слова.

— Раз уж ты так радеешь за свою семью, то тебе было бы небезынтересно узнать, что руку Сесиль я предложил лорду Уэллсу. А мой близкий друг, герцог Норфолк, согласен женить одного из своих сыновей на Энн. Остальные, — добавил он, кладя на стол пергамент, — еще слишком молоды.

Бедные Сесиль и Энн! Они могли бы составить блестящие партии, выйдя замуж за заморских принцев! Выходит, их скоро разлучат. Ей не терпелось задать вопрос и о себе, женское любопытство давало о себе знать.

— А я? — спросила они тихим голосом.

— А для тебя я еще ничего не придумал.

— Значит, сейчас я пока свободна?

Несмотря на то, что ей предстояло остаться гостьей в его доме, в голосе Елизаветы прозвучало такое облегчение, что Ричард лукаво посмотрел на нее и улыбнулся.

— Вижу, что заговор, из-за которого Букингем поплатился головой, не вызвал в тебе особого энтузиазма. Тебя не слишком устраивала перспектива лечь в постель с Ланкастером?

Он был настолько близок к правде, и в то же время она чувствовала такие угрызения совести по отношению к Букингему, что быстрого ответа у нее не нашлось.

— Тебе сколько лет, Елизавета? — спросил король.

— Почти девятнадцать, сэр.

— Самое время выходить замуж, — заметил он и усмехнулся, вероятно задумав, что-то новенькое. — Тем более что тебе все никак не удается выйти замуж за того, за кого бы ты хотела. Ну как же! Я же помню, как в этой самой комнате звучало предложение отомстить за тебя французам. Твоего бедного отца так возмутило поведение дофина, который отказался жениться на тебе, что это, наверное, ускорило его смерть. А теперь и Генрих Ланкастер обманул твои ожидания!

— О, как я вас ненавижу! — прошептала Елизавета, и, хотя она обеими руками прикрыла рот, она наверняка расслышал ее слова.

— Это крайне прискорбно, раз уж судьба распорядилась так, что тебе приходится жить в моем доме, — рассмеялся он. — Но не отчаивайся, Елизавета Плантагенет. У нас в запасе еще остается мистер Стиллингтон.

— Мистер Стиллингтон? — Это имя ни о чем ей не говорило.

— Сын доброго епископа Стиллингтона.

— Того епископа Бата, который в угоду вам называл нас в своих проповедях бастардами?

— Я человек без предрассудков и смею тебя уверить, что, раз он сын священника, значит, он тоже бастард. Тем не менее, он очень способный молодой человек и оказал мне столько услуг, что достоин награды.

Елизавета с ужасом смотрела на дядю.

— Вы говорите о том противном клерке с сальными волосами, который пялится на меня из-за своего стола в приемном зале?

— Значит, ты успела заметить, что он испытывает к тебе некоторую тягу? — ехидно спросил он.

— Я не обращаю внимания на лакеев, — высокомерно ответила Елизавета.

Ричард подошел к двери и галантно распахнул ее перед девушкой.

— И, все-таки я буду иметь в виду этот вариант, Бэсс, — бодро заверил он. — Особенно если ты, со свойственным тебе упрямством, будешь приставать к другим с провокационными вопросами.